Текст книги "Бинтуронги"

О дальновидности

Я искренне считаю, что каждый взрослый ответственный и сознательный индивид должен проявлять известную предусмотрительность и немалую дальновидность таким образом, чтобы всегда иметь в запасе какое-нибудь дело, – например, наклеить обои, поменять линолеум, построить дом, начать зарабатывать много денег, стать президентом, колонизировать новый континент, основать династию, да мало ли что, на тот случай, когда делать вдруг станет совершенно нефиг.

(Из дневника Клима Гречовски)

В детстве и в дальнейшем

Как-то раз в биографической статье Википедии я задержал взгляд на названии подзаголовка «смерть и последующие события».

Название мне понравилось. Но оно наверняка уже сто раз кем-то занято.

Говорят, когда приятель Ларса Ульриха спросил его мнение насчёт того, насколько удачным будет назвать журнал «Металлика», Ларсу столь понравилось это название, что он сказал «вообще-то, не очень», а сам назвал так свою музыкальную группу.

Но мне в той википедической статье понравилось именно то, что автор подзаголовка, скорее всего, не имел задних мыслей.

Я же назову эту статью

«В детстве и в дальнейшем».

В детстве и в дальнейшем мне никак не удавалось постичь такой феномен, как рынок.

Мороженка, хлеб, молоко, кефир, печенье «Шахматное», «Юбилейное» – всё стоило всегда одно и то же количество денег.

На дне сковородки была выбита цена.

Когда мы с дедушкой приходили на рынок, моё сознание пасовало перед происходящим.

Если человек вырастил сливы, а одна слива по ценности равна определённой части дедушкиной пенсии, то почему они стоят всегда разное количество денег?

Ведь не хочет же взрослый человек нас обмануть и продать сливы данного сорта дороже, чем они стоят. Ведь это же мошенничество! Стоимость слив определена в ходе многотысячелетней человеческой истории, как и стоимость мороженки. Или газировки «Колокольчик». А этот гнусный человек обманом заполучит денег больше, чем он произвёл продукта.

Тогда у кого-то (в данном случае у дедушки) деньги кончатся быстрее, несмотря на то, что он их заработал в этом месяце то же самое количество (или получил пенсию + разные выплаты за мужество и героизм в боях за родину).

Или почему торговцы предлагают приобрести сразу весь свой товар по меньшей цене, чем за порцию?

То есть у меня есть поле в сто акров.

С каждого акра я получаю в год, например, по мешку чечевицы.

Потом продаю её и живу на эти деньги ровно год со своей женой, семью детьми и попугаем.

И тут я такой прибегаю радостный домой и кричу жене: «Ура! Мне удалось продать весь результат своего труда всего лишь за пять минут по цене вдвое меньшей против обычной, как если бы у меня уродилась половина урожая!» И жена кричит: «Счастье-то какое! Обосраться!» И все обнимаются. И попугай танцует.

И я говорю, что надо будет ещё горох посадить на другой сотне акров, а на третьей – сорго. И трудиться до изнеможения всей семьёй, используя рабский труд попугая. За такой опт потом вовсе гроши выручить можно будет.

А некоторые скидку выпрашивают. Дескать, не продадите ли вот эту клубнику дешевле. И улыбаются.

Я себе представлял, что я клубнику посадил, а кто-то с улицы зашёл и спрашивает, можно ли ему пару кустиков затоптать. И улыбается. Чтобы мне хорошее настроение передать.

А я такой говорю: «Нет. Уйдите, пожалуйста, мне они все нужны.» А он говорит: «А если я вам вот эту ветку сломаю, можно мне будет тогда хотя бы один кустик затоптать?» И подмигивает.

А тут Марина подходит, из первого подъезда. На которой я жениться решил, когда вырасту. И вот – вырос. Но женился не на ней.

– Здравствуй, Вова.

– Здравствуй, Марина.

– Помнишь меня?

– Помню конечно.

– А ты совсем не изменился. Всё в той же шапочке.

– И ты тоже.

– Можно мне два куста затоптать?

– О чём речь, конечно! Топчи четыре! Шесть топчи!

Так вот я шёл по рынку с дедушкой, ещё не умея охреневать, и потому давался диву.

Урал

Урал. Мне почему-то с детства нравилось это слово. Урал – это древний медведедракон, спящий миллионы лет. Весь порос мхом. Папоротником. Голосеменными. А потом и цветковыми. Да ещё и какие-то твари начали ползать и копошиться. И когда могучее веко медленно поднимется, вызвав обвалы и оползни, каждый перед огромным вертикальным зрачком пожалеет, что не был хорошим мальчиком или девочкой в этом году и в остальной жизни. И я, наверное, не найду ничего лучше, как промямлить, что Ты – моя Родина. И мурашки, толпясь и давя друг друга, бегут по всему телу, спасаясь от птеродактилей-муравьедов, летящих по всей душе.

Но пока он спит. И можно относительно спокойно чистить картошку, смотреть хоккей, громко петь песни и рожать детей внутри бетонных параллелепипедов.

Допотопный ящер зарылся мордой в Казахский мелкосопочник, свесив хвост Новой земли в Северный океан. Торчит только хребет. А непосредственно на хребте жить сложно, он же узкий. Урал – не площадь, не территория, как, например, Сибирь или Амазония. Как ни старайся, а на сам хребет все не влезут, ты фактически либо в Европе, либо в Азии. Либо рядом, либо проездом. Поэтому живущие здесь, живут в той или иной степени не непосредственно на Урале, а как бы тяготеют к нему. Ощущают в некотором смысле причастность.

То есть если Урал виден на горизонте или станет виден, пройди ты сто вёрст, то ты можешь смело думать, что живёшь на Урале, если хочешь так думать. Это метафизическое нахождение в определённом месте. Отсюда берёт начало мистическое миропонимание, которое свойственно всем, кто как я.

Здесь всё немного сказочное. Сверкающие недра хранят сны каждого, кто хотя бы проезжал в поезде через эти места, когда спал. Есть люди, которые не чувствуют, как на глубину уходят пегматитовые жилы, как они ветвятся, пока дятел под пологом хвои играет на сосновом сучке. А может и не играет, а просто ударил, сучок вибрирует и гипнотизирует дятла. И дятел хочет ещё. А, ведь это же и есть – играет.

Ну так вот. И где-то там, неведомая пустота, размером с яблоко или арбуз, или даже…. Даже… И в ней со стенок внутрь нацелены кристаллы кварца, а может и топаза. И в этой пустоте совсем темно вот уже сто тысяч лет. И будет темно еще столько же. И лежит в ней себе преспокойненько медальон с фотографией моей жены. А мне всего девять лет. Странно это всё.

Или вот идёшь, бывало, по лесу, как по огромному гулкому залу среди сосновых колонн и ешь землянику с облаками. И тут вдруг – скала, не будь дура, посреди леса. И с этим надо как-то жить. Отсюда берёт начало та готовность к невероятному, перерастающая с возрастом в потребность, свойственную всем, кто как я. С одной стороны скала отвесная, а с другой на неё можно залезть, держа руки в карманах. А на вершине растет несколько мухоморов. Один – такой хорошенький, молоденький, как цыплёнок. А другой – старый и мудрый, как старичок-лесовичок. Нет, даже как Саруман. И в высоту он сантиметров сорок. И очень хочется его пнуть, учитывая, что тебе семь лет. Вы видели, как подводная лодка падает с Ауянтепуи над водопадом Анхель? Я – много раз.

Но если его пнуть, тогда его не будет. А так – он есть, и пнуть его всё ещё можно. Очевидно, так выгодней. К тому же ведь не зря он выше сосен. А сосны становятся роднее, когда ты видел их сверху.

Я в свои такие далёкие (что, кажется, они никогда не наступят) двадцать лет поднимаюсь пешком на предпоследний этаж одной из высоток на улице Высоцкого, держа в кармане кассету с альбомом Draconian times, которую обещал Серёге. Выхожу на балкон в подъезде. Зима, минус тридцать, ночь, полнолуние. Темнеют Каменные палатки в лесу, бугрятся ближние дали. И между ними угадывается провал Шарташа, на который так ярко намекает луна. Шарташ – для кого-то озеро, а для меня гранитная чаша с рыбами – притворяется белым полем. Но я-то знаю. И он знает, что я знаю.

Ведь под нами – Шарташский гранитный массив, который здесь с карбонового периода палеозоя насчитывает десятки километров в поперечнике. Шарташская гранитная интрузия, вбросившая своё золото в окружающие толщи.

Там потом впервые в Российской империи люди начали добывать коренное золото, мимоходом понаоткрывав кучу минералов, заставив геологов Новой Зеландии, Мексики и Японии выговаривать «berezit» и «listvenit». Туда приехал любопытный Луи Воклен, всё облазил, подивился зело и увёз к себе в восемнадцатый век полвагона чуда чудного. Стал издеваться над друзой огненно-оранжевого крокоита и выделил на свою беду неизвестный химический элемент. А потом воткнул его в пустое место менделеевской таблицы и обозвал хромом, что значит «цвет». Минус тридцать, полнолуние. Я еще немного полюбовался Шарташом, которого не видно, и пошёл в тепло пить чай при диковинном электрическом свете.

Я уже совсем взрослый, всё-таки пять лет – не шутка, иду по лесу около Вишневогорска с маленьким лукошком и опасным ножом из свёрнутой крышки от жестяной консервной банки, обёрнутым с одного конца синей изолентой. Собираю грибы. Бабушка потом половину выкинет. Я иду на свет, раздвигаю кусты дикой малины и вишни, и тут вдруг – на тебе! – лес внезапно кончается. Остаётся только свет. Везде – впереди, внизу, вверху – слепящий розово-оранжевый свет. Бог говорит: «Привет». Я говорю: «Здорово». Что тут ещё скажешь? Кто-то из родственников тоже вышел к борту карьера и окликнул меня, чтобы я был осторожнее, тут, видите ли, карьер. Да неужели! Тёплый летний вечер над обнажёнными недрами, а внизу уже наползают в потайные закутки прохладные тени. И там уже, несомненно, сидит карьерный тролль и, может быть, даже смотрит на меня. И с этим тоже надо как-то жить. Я нырнул в лес.

Сейчас, когда мне постоянно восемнадцать лет, я сижу июньским полуднем на скамейке у могилы Бажова на Ивановском кладбище, закинув ногу на ногу. Здесь, в тени под липами, прохладно. Это самое высокое место на кладбище и самое высокое место в центральной части одного из самых больших мегаполисов самой большой страны на этой планете.

Здесь так тихо, что даже молодость на мгновение замерла. И это мгновение всё длится и длится. Подо мной лежат кости тех, кто уже жил здесь, под ними диориты скрежещут плагиоклазовыми зубами, ещё ниже лениво течёт время в полном одиночестве, в отличие от нас, дружно возникающих и исчезающих сообща без следа. Ещё ниже и дальше гремит и грохочет в летнем зное Екатеринбург, вы все ездите в своих трамвайчиках, бибикаете своими машинками. Ещё дальше и ниже (земля-то вниз закругляется) – леса, пустыни, маленькие Гималаи, египетские пирамидки, пирамидки майя. А я сижу на самом верху, но скрытый от всех и качаю ногой. А за моей спиной – огромный вертикальный зрачок. И моё счастье, что я не пнул тогда мухомор.

Успевать жить

Выражение «успевать жить» Геннадий понимал специфически.

Для него оно не означало потребность немедленно подпрыгнуть и побежать ударяться говорилом о шлагбаум. Это он всегда успеет.

Наоборот, думал Геннадий, нужно прежде всего сосредоточиться на вещах, требующих много времени. Вот сколько нужно времени, чтобы долго отрешённо возлежать на диване, смотреть вдаль и пребывать в покое? На такое, скорее всего, нужно так много времени, что можно и не успеть полностью, если прямо сейчас не начать.

Скорее!

Вопрос Владимиру

Здравствуйте.

Сегодня у нас в студии – доктор филологических наук, российский литературовед, культуролог, религиовед, писатель, специалист в области теории культуры, теории литературы, философии, творчества Л.Н.Толстого Наталья Кукушкина (Добрый день);

– психолог, педагог, поэт, автор работ по психологии, педагогике, философии психологии, доктор психологических наук, профессор Игорь Беспутный (Добрый день);

– учёный-эволюционист, палеоневролог, доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией развития нервной системы Института морфологии нас всех РАН Гарик Каспарчиков (Добрый день);

– доктор биологических наук, палеонтолог, популяризатор науки, лауреат главной в России премии в области научно-популярной литературы «Просветитель» (2011 год), член редколлегии «Журнала общей биологии», автор многочисленных научно-популярных статей, автор и ведущий научно-образовательного портала «Проблемы» Александр Дрянь (Приветствую);

и умный человек Владимир (Взаимно).

Тема нашей сегодняшней передачи – «Как устроена жизнь».

Поэтому сразу первый вопрос вам, Владимир.

Как?

Пароль

Сегодня путешествовал в какой-то город – перекрёсток культур. Посетил саранчиные бои, сходил в ягуаровый театр последних Романовых.

Купил там на рынке самое длинное прилагательное.

Ну и вообще, разных сувениров для друзей. Музыкальный инструмент, который разбирается и переносится в трёх кофрах. Навьючил на ослика. Ослики там вместо тележек, бесплатные. Но ты должен бесплатного ослика кормить, поить и убирать за ним.

Попросил у очередного торговца скидку. Но он сказал, что скидка сегодня кончилась, зато есть наводка. Сговорились на наводке. Оказывается, на самом знаменитом кладбище Чарли Чаплин будет читать сегодня лекцию о верхнем палеолите и демонстрировать уникальную коллекцию древних артефактов. Но билеты не продаются, попасть туда можно только по знакомству или хитростью. Я посмотрел, чего у меня больше, и решил попадать хитростью.

Оставил ослика у цирюльника и поспешил в самый древний квартал. Уткнулся там в здоровенную стену в три человеческих роста и пошёл вдоль неё. Долго шёл, наконец нашёл дверь. С красивой резьбой, но без надписей и каких-либо звоночков. Потом я увидел господина, одетого по моде начала 20 века. Тот подошёл к двери и прокашлялся. Дверь открылась, на пороге показался здоровенный вышибала с куском пиццы в руке. Его рот был набит этой самой пиццей, от которой он, видимо, только что откусил.

Вышибала спросил при помощи пиццы: «блырбывбавабув?!»

И тогда господин откусил половину от заранее заготовленного пирожка и ответил: «флобвавуфел вавашаамва».

Вышибала кивнул на «внутрь» и закрыл дверь за юркнувшим господином.

Всё понятно. Нужно приобрести какой-нибудь кусок еды. А неподалёку, метрах в двухстах, как раз виднелся ларёк с выпечкой.

Я подошёл и стал выбирать пирожок.

Пирожок с клюквой – 27 пенсов.

Пирожок с черникой – 27 пенсов.

Слойка с сыром – 38 пенсов.

Слойка с овечьим сыром – 42 пенса.

Слойка с двумя сырами – 47 пенсов. У меня потекли слюнки.

Пирог с картофелем, как у мамы – 48 пенсов. Разумно.

Кулебяка с мясом лам, вам, рам и ям – 52 пенса. Интересно.

Расстегай с воробушками – 56 пенсов. Даже не знаю.

Пирожок для пароля – 14 шиллингов.

Ни хрена себе!

Я даже проснулся, чтобы подумать.

Встал, включил чайник. В темноте загорелась зелёная лампочка.

Включил логику. В темноте разлилось голубоватое сияние.

Достал из шкафчика пакетик чая с чабрецом и розмарином, положил его в кружку (вспомнил, что на рынке видел отличный подстаканник времен седьмой династии, надо будет зайти), залил кипятком, который засветился чабрецовым и розмариновым. Отхлебнул.

Подойдет ли неподходящий пирожок? Видимо, нет.

Ещё отхлебнул.

Подумалось, что они тут все в сговоре.

Ещё отхлебнул.

Подумалось, что тут вообще только я. Пью чай в темноте.

Я взял деньги и быстрее пошёл обратно, отодвинув развалившегося на всю подушку воображаемого кота.

За это время ларёк с пирожками снесли и открыли на этом месте «МакДональдс» с обслуживанием людей на осликах. А около здания ходил человек в костюме «МакДональдса», поздравлял всех с Днём отца и раздавал по бесплатному презервативу.

Ничего подходящего у них в меню не было.

Тогда я пошёл на площадь Посейдона и погрузился в фонтан Кусто. Там я познакомился с тремя экскурсоводками, которым надоели местные мужчины.

А дальше вы знаете.

Интерьер

Какой интерьер мне нравится больше всего в своём жилище? Никакой. Конечно, если у меня будет остров в Адриатическом море, восемь паляций на Рейне, пять замков на Луаре, три загородных павильона с лебедьми, японскими электрическими карпами и рыбами-полиглотами, два охотничьих домика с Кузьмичом и Михалычем, свора бывалых и лодочный сарай в Фуфелово, то тогда это другое дело.

Но если у меня скромное жилище из пары комнат или келья в башне, то желательно отсутствие интерьера в смысле определённого стиля. Никаких фиолетовых вставок. Никакого красного кафеля в ванной. Никакой ядовитой фуксии на кухне. Никаких синих холодильников и золотых унитазов. Никакого холодного гранита над кроватью. Никакого моцарта в подлиннике на всю стену. Никаких дубовых кессонов на потолке. Потолок – белый. Чтобы его как бы не было. Никаких янтарных колонн.

Только окно. Из окна видна даль. Только воздух. Только свет.

Чтобы можно было загружать себе в жилище из головы любой интерьер. Как проецировать изображение с цветной плёнки на белый экран. Желательно не дырявый и без контрастных рисунков.

Вообще никакого интерьера. Либо всё вперемешку без всякого вкуса: ковёр, полки с книгами, кипы чего-нибудь, географические карты на стенах…

Из интерьера ещё, пожалуй, кот.

Без подсветки, без блютуса, некрашенный, не татуированный, с шерстью средней длины. Натуральный. Серый или рыжий или любой. Архетипический.

Архитипичный кот, товарищи!

Антилопа гну

Бегут сто тысяч антилоп гну по саванне. Кто-то спотыкается, падает, встаёт, снова бежит, на ком-то львицы повисли, хребет грызут, кто-то чьего-то телёнка затоптал, кого-то крокодилы тянут глубже в водопой. Одна антилопа остановилась и говорит: «Дурдом какой-то!» И дальше побежала.

Бесконечность

Если Виталию дать послушать пару-тройку пластинок балалаечно-ложечного дуэта, исполняющего музыку в одном стиле, и больше ничего не давать слушать целый месяц, то Виталий постепенно начнёт подмечать тонкие различия в композициях, и ему это будет нравиться.

Если Виталию дать послушать сборник лучших песен в разных стилях всех времен и народов, Виталий сочтёт такие песни однообразными.

Собственно, проявления этого закона Виталий может перечислять до бесконечности. Хотите увидеть бесконечность?

Впрочем, это довольно скучно. Она же одна. Та же самая.

Как это назвать?

Звонил в стоматологическую клинику в деревне Застовёрстово узнать цены на услуги (у них нет своей странички в интернете), но не расслышал количество нулей, так как Паша угостил модными сухариками-грильяжиками, и они громко брякали, падая в тарелку, а переспрашивать больше трёх раз я постеснялся. Запомнил только, что на удаление зуба – неограниченный срок действия гарантии.

Коллега предложил купить у него со скидкой годовой абонемент в фитнес. Бицуху подкачать, чтобы совсем красавчиком стать. Но я отказался, потому что неделю назад приводил домой Лену, положил её на бочок и рукой держал за титьку три часа, пока не уснул, и теперь рука болит. Чёртовы бабы.

Александр Македонский

Известно, что Александр Македонский с детства мечтал побывать в Александрии, проникнувшись рассказами Аристотеля о её широких улицах и величественных римских виадуках, построенных один над другим в несколько уровней, чтобы разгрузить интенсивное уличное движение.

О её первом в мире метрополитене им. Тутмоса IV на воловьей тяге. Об александрийских круассанах и ассасинах. Слава об искусстве местных падших женщин гремела далеко за пределами возможного. А какие там делали табуреты!

Поэтому, когда Александр немного подрос и поехал завоёвывать весь мир, он улучил денёк-другой, чтобы заехать в Александрию. Всё равно по пути.

Александрийцы хотя и были очень заняты разработкой нового чуда света (на повестке дня были гигантский скворечник и большой александрийский шлагбаум), но благоразумно вышли встречать популярного завоевателя с дорогими дарами в подарочных подарочницах, обёрнутых подарочной бумагой и обвязанных красивыми лентами с красивыми узелками.

А надо сказать, Александр с детства терпеть не мог узлы. Как увидит, бывало, узел, сразу нервничает, хочется ему разорвать, разрезать, разрубить…

Так, я отлучусь на некоторое время. Дальше читает правый полузащитник.

И чтобы не шалить мне тут. Завтра – контрольная по этой теме.

Послание

Бывают такие моменты в жизни, особенно каким-нибудь солнечным летним утром, когда мне хочется послать себе письмо. Пусть однажды, когда небо затянет грязными трусами, враги скиснут мою кашу, завоют в унисон хлюпкие клоаки, и следователь словно козыри, одну за одной швырнёт на стол чёрно-белые фотографии моих ошибок, в форточку, пробив стекло, нырнёт ястреб с примотанным к лапке клочком бумаги и упадёт мне на протянутую ладонь. Я разверну сложенный вдевятеро чистый лист и некоторое время буду смотреть на него. А потом улыбнусь. Тщательно сожгу его, потому что это наш со мной секрет, встану и пойду дальше.