Текст книги "Быть человеком. Часть 3. Солнечный дом"

Ниагара – 2
1968 год

Недели через две от Витьки пришло первое письмо. В нём он описывал злоключения, которые с ним произошли после того, как автобус с новобранцами, в числе которых был и он, увёз их из Хмельницкого.

Через два часа они прибыли в небольшой полесский городок Шепетовку, в ста километрах от Хмельницкого. Это был крупный железнодорожный узел, административный центр Шепетовского района Хмельницкой области.

В этом городе прошли детство и юность Николая Островского, впоследствии знаменитого писателя, создавшего известный образ Павки Корчагина в романе «Как закалялась сталь». Здесь в годы Великой Отечественной Войны совершил свой бессмертный подвиг пионер-герой Валя Котик.

Здесь же находился сборный пункт для новобранцев, на неофициальном сленге именуемый «базаром». Их свозили сюда со всей области и, в ожидании своей участи, они могли тут находиться от нескольких часов до нескольких суток, а то и недель. Сюда же съезжались представители воинских частей, так называемые «покупатели», которые формировали из призывников команды, а затем сопровождали их к месту службы.

Витьке пришлось трое суток кантоваться на нарах, в ожидании своей участи. Потом команду, в которую он попал, загрузили в спец вагоны 3 класса и отправили в Тбилиси. Там их поделили на две группы. Рослых определили в школу сержантов – учебку и оставили в Тбилиси. А тех, что ростом не вышли, в том числе и его, поездом отправили дальше, в Армению. Им предстояло служить в танковых войсках в городе Эчмиадзин. И уже по прибытии в часть их распределили на танкистов и связистов. Он, разумеется, попал в связисты, так как в первую очередь туда отбирали тех, кто обладает музыкальным слухом. Пока он находится в карантине, где с ними проводят занятия по строевой, политической и специальной подготовке. В свободное от занятий время они роют канавы или совершают многокилометровые марш-броски.

Вовка зачитал письмо вслух на очередной репетиции. Без Отца поначалу было как-то дискомфортно. Всё надо было выстраивать заново. Сынок же органично влился в основной состав «Ниагары». Футбол отошёл на второй план и теперь он полностью переключился на музицирование. Стал всё чаще пропускать тренировки, в результате чего был попросту отчислен из секции. По поводу отчисления особо не переживал, так как музыка захватила его полностью, и он посвящал всё своё свободное время дальнейшему освоению гитары и штудированию репертуара.

С Лордом они встречались каждый день. По утрам вместе ездили в школу, а вечерами играли на гитарах, закрепляя репертуар или разучивая что-то новое. Порой даже уроки прогуливали ради этого. Утром, как положено, выходили с портфелями из дома, садились на кольцевой автобус, на котором благополучно возвращались в точку отправления. К этому времени родители уже были на работе. Тут уж они отрывались по полной. Для них уже не составляло никакой сложности играть с закрытыми глазами или выключив свет. Иногда для куражу, даже во время выступления на сцене, закидывали разом гитары за голову, продолжая, как ни в чём ни бывало играть дальше, удивляя этим зрителей.

Сынок и дома самостоятельно разбирал табулатуры, уделяя значительную часть своего времени дальнейшему освоению гитары, что закономерно сказывалось на результате. Он уже полностью освоил весь репертуар и во время выступлений достаточно свободно чувствовал себя на сцене. Волнение присутствовало всегда, но исчезла прежняя растерянность.

А выступали они довольно часто. По-прежнему их приглашали в разные школы играть на вечерах, играли в техникумах, в институте, даже в воинской части. И если вечера обычно были танцевальными, то в последнем случае им пришлось играть настоящий шефский концерт. А тут, как назло, Туз не смог участвовать. Сынок вспомнил, что Рыбачок, бывало, напрашивался постучать. Говорил, что умеет. Обратились к нему: так, мол и так, выручай! Он согласился с большой охотой. И ещё соседа своего прихватил, Блина. Блин был долговязым, но худосочным парнем лет семнадцати. Он знал немало дворовых песен и исполнял их, аккомпанируя себе на гитаре. Получалось у него довольно неплохо.

Зал был полон и они, нужно признаться, поначалу здорово перенервничали. Но видя, как тепло военнослужащие их встречают и аплодируют, успокоились и отыграли вполне достойно. Рыбачок тоже не подкачал, стучал довольно прилично. Вовка сам объявлял номера, а когда сказал о том, что два его брата тоже служат, удостоился настоящих оваций.

Через каждые три-четыре номера они чередовались с Блином, репертуар и душевное исполнение которого очень понравилось публике и его даже вызывали на бис. Особенно, когда он спел «Листья жёлтые». Вовке тоже понравилась эта душевная лирическая песня и он решил непременно включить её в репертуар «Ниагары».

 
Листья жёлтые медленно падают
В нашем старом, забытом саду.
Пусть они тебя больше не радуют,
Всё равно я к тебе не приду…
 

Беларусь
1968 год

Вот и подошёл к концу очередной учебный год. Начинается последнее школьное лето, а значит и последние школьные летние каникулы. Впереди ещё будут экзамены, потом две недели практики по черчению. Придётся опять ходить в школу, сидеть за чертёжной доской, превозмогая дремоту, в то время как на улице стоит такая чудесная погода. И это вместо того, чтобы элементарно загорать на пляже. Одно утешение, что Илья Моисеевич будет иногда разряжать обстановку своими фееричными выступлениями.

Вот повезло же братьям в своё время. Один отрабатывал практику в типографии, другой на стекольном заводе. Он бы тоже не прочь был бы отработать где-нибудь на производстве, или в колхозе. Но ничего не поделаешь, черчение, так черчение. Хочешь не хочешь, нужно пережить и это. Но не просто пережить, а выполнить тушью и, главное, в итоге, сдать два ватманских листа формата А0 и получить положительные оценки. А у Ильи Моисеевича сделать это – ох, как не просто. Какая же это практика? Продолжение образовательного процесса, да и только. Если бы ещё знать заранее, понадобится оно когда-нибудь или нет.

А тут ещё историчка Людмила Гавриловна растравила душу, объявив, что те, кто закончил учебный год без троек, смогут вместо практики поехать в автобусную экскурсию по историческим местам Белоруссии. Она едет старшей группы и уже начала составлять списки. Группа набиралась из двух параллельных классов.

Вовка тоже не прочь был поехать, но у него, к сожалению, тройки были. Немного, но всё же. Ну, а как им не быть, если он вместо того, чтобы дни и ночи корпеть над учебниками, столько времени уделял гитаре? Хотя именно по истории у него была твёрдая пятёрка. Даже если он сдаст все экзамены «на отлично» – ни на что уже не повлияет.

Людмила Гавриловна, учитывая его интерес к истории, хорошо понимала, что для него эта поездка имеет, быть может, более важное значение, чем для других. Она попыталась договориться с руководством о возможности включения его в списки, в виде исключения. Дело в том, аргументировала она, что в поездке им понадобится свой художник, который смог бы сделать серию рисунков для школьного музея воинской славы. А кто, как не Нащокин, сможет справиться с этой задачей. Она смогла быть убедительной и разрешение было получено. Но Вовка об этом ещё не знал.

Вечером на тренировке тренер Евгений Валентинович объявил, что они едут на республиканские соревнования в Харьков. Поэтому должны успешно сдать все экзамены, а практика пойдёт им в зачёт.

«Ну вот, – с удовлетворением подумал Вовка, ещё не знавший, что его судьба уже решена. – Не суждено, значит, мне практику отрабатывать. Не в Белоруссию, так в Харьков. Но в Белоруссию было бы предпочтительней».

На следующий день Людмила Гавриловна обрадовала его принятым решением.

– Готовь альбом с карандашами. Поедешь, как художник.

В ответ на удивление, только развела руками.

– А по-другому никак.

– А что рисовать-то? – Вовка даже напрягся. – Каждый шаг что ли? Не проще взять фотографа?

– Да всё, что захочешь. Что понравится, то и рисуй. А мы потом что-нибудь выберем для музея. А фотограф будет. Павел Максимович дал согласие.

– Людмила Гавриловна, спасибо Вам большое. Я очень хотел поехать.

Дома Вовка предупредил Тамару Анатольевну о предстоящей поездке. А вот как об этом сказать Евгену, он не знал. Он даже представить не мог, как тренер отреагирует на это. Но то, что не обрадуется – это точно. Говорить же истинную причину не стоит, он не поймёт. Ну как можно променять участие в республиканских соревнованиях на какую-то экскурсию? Тогда зачем ходить на тренировки? Сказать, что заболел? Не поверит, решит, что струсил. И уже лёжа в постели под одеялом он продолжал думать об этом. Но, так ничего и не придумав, уснул.

Утром он проснулся уже с готовым решением. Нужно всё же Евгену сказать правду и как можно скорей. Чтобы он мог, пока не поздно, сделать замену. И лишь, приняв такое решение, Вовка окончательно успокоился.

Ну, вот уже и экзамены позади. У него две четвёрки, остальные пятёрки. Завтра они отъезжают, Тамара уже и сумку подготовила. А ещё десять рублей, на непредвиденные расходы, спрятала в маленький карманчик, пришитый ею с внутренней стороны трусов.

Всё-таки правильно он сделал, что сказал Евгену всё, как есть. Правда тот ничего не высказал в ответ, только с досадой, как показалось Вовке, махнул рукой.

И вот они уже катят в школьном «Пазике» по дорогам Белоруссии. Без каких-либо ограничений во времени и в пространстве. Где понравилось, останавливаются, куда хотят, заезжают. В группе десять девчонок. По пять от каждого класса. И на всю эту ораву один Вовка. На одном из привалов даже костёр разводили и пекли картошку. На ночлег остановились в какой-то деревенской школе, а на утро продолжили свой путь в направлении Минска.

По прибытии в город-герой Минск первым делом направились в дом-музей I съезда РСДРП. Но оказалось, что он был на реконструкции и посещение не представлялось возможным. Решено было продолжить наше путешествие дальше, в направлении города Бреста. В планах было посещение Брестской крепости.

Брестская крепость произвела на ребят сильное и неизгладимое впечатление. Вовка до этого и кино смотрел, и книги читал. Как известного писателя, историка и общественного деятеля Сергея Смирнова, так и некоторых других авторов. Казалось, он имел достаточное представление о героической обороне крепости советскими пограничниками. Но то мощное психологически эмоциональное воздействие, которое он испытал, находясь непосредственно на месте событий, не столь уж отдалённых во времени, было несравнимым с детским представлением и восприятием от полученных прежде знаний.

Только теперь, находясь непосредственно на этой многострадальной земле, обильно политой кровью её героических защитников, слушая рассказы экскурсоводов, читая сохранившиеся надписи на стенах, сделанные защитниками крепости, стоявшими насмерть и до конца выполнившими свой священный долг, ступая по песку, перемешанному с несметным количеством стреляных гильз, начинал он понимать, как всё происходило на самом деле.

Вовка невольно пытался представить себя участником тех событий. А смог бы он сражаться так же самоотверженно, не дрогнуть, стоять насмерть? И в душе не возникало ни тени сомнений. А как иначе? Там же он сделал первые рисунки и наброски в своём альбоме.

Из Бреста они поехали в музей-заповедник Беловежская пуща, где тоже получили массу впечатлений от увиденного и услышанного. Особенно Вовку поразили гигантские размеры зубров.

Ещё там произошёл курьёзный случай с Тараканом, который всех немного позабавил, но очень расстроил его самого.

Желая сделать групповой снимок с наиболее выгодной позиции, он забрался на парапет фонтана, но оступился и, потеряв равновесие, свалился в воду. Долго барахтался там, пытаясь выбраться из воды, что у него получилось не сразу.

Все, видевшие это, смеялись и веселились, по-доброму завидуя человеку, нашедшему спасение от изнурительной жары в прохладном фонтане. Но более всего его расстроило и огорчило то, что пуще других потешались над ним свои, ради которых он и затеял всю эту авантюру. Настроение было испорчено. Он был обижен, ни с кем не разговаривал и вообще старался держаться подальше ото всех. Утешало только одно, что фотоаппарат не подвергся вместе с ним гидрообработке, а чудом остался цел и невредим. Падая, он машинально отбросил его вперёд от себя и кто-то, из стоявших поблизости, обладающий молниеносной реакцией, изловчился поймать его.

На его счастье, солнце припекало не на шутку, и он некоторое время оставался в более выгодном положении, чем другие, пока не обсох окончательно.

Покинув территорию заповедника, все снова загрузились в автобус. Предстояло вернуться в Минск. Путь был неблизкий. Павел Максимович устроился на одиночное место впереди, с тем чтобы никого не видеть. Всю дорогу смотрел в окно и молчал.

В Минске были поздно вечером. Доехав до центра, сделали остановку у первого же телефона-автомата. Людмила Гавриловна кому-то позвонила и, вернувшись в автобус, что-то стала объяснять водителю. Тот открыл карту и, найдя нужный адрес, удовлетворённо кивнул.

Через пять минут подъехали к какой-то школе, расположенной в самом центре города. Там их уже поджидал мужчина, представившийся преподавателем физкультуры. Он объяснил, что встречает их по заданию директора, попросившего разместить гостей в спортивном зале. Спортзал с большими панорамными окнами располагался на первом этаже. Здесь было достаточное количество матов, которые должны были послужить им постелью. Физрук помог растащить их по разным углам, показал туалеты и, оставив ключи от уличной двери, отправился домой.

Местная шпана, проводившая свои посиделки в школьном дворе, решила разнообразить свои забавы.

Они видели, как из подъехавшего к школе автобуса выгрузилась группа подростков, главным образом девчонок. С ними были только трое взрослых. Нетрудно было догадаться, что эти, приехавшие на экскурсию школьники, будут здесь ночевать. Дождавшись ухода встречавшего их учителя они, как бабочки на свет, устремились к освещённым окнам спортзала. Прильнув к ним, молча наблюдали за происходящим внутри. Но после того, как их заметили и там поднялась невообразимая суматоха, они учинили настоящий кавардак. Стали громко стучать по стеклу, выкрикивая при этом всевозможные непристойности. И даже, когда в зале выключили свет, продолжалась эта невиданная вакханалия.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы на шум не прибыл наряд милиции. Через некоторое время всё успокоилось и, уставшие от впечатлений, экскурсанты погрузились в глубокий сон.

Утром, позавтракав в ближайшей «Бульбяной», вернулись в школу. Людмила Гавриловна предложила съездить на Минское море. Предложение было встречено единодушным одобрением.

Минским морем минчане называли Заславское водохранилище – второй по площади искусственный водоём Белоруссии. Погрузившись в автобус, поехали по городским улицам в северо-западном направлении. По пути разглядывали красоты, проплывающие за окном. Доехали очень быстро, так как водоём располагался всего в десяти километрах от города.

Прекрасно проведя время на пляже, отдохнувшие, загоревшие и проголодавшиеся вернулись в город. Пообедали всё в той же «Бульбяной». Жаркое в горшочках никого не оставило равнодушным. После обеда все пребывали в прекрасном настроении и в благодушном расположении. Поэтому на предложение Людмилы Гавриловны сделать выбор между историческим музеем и центральным универмагом, единодушно высказались за ЦУМ.

На завтра было намечено возвращение в Хмельницкий, поэтому всем хотелось купить какие-нибудь сувенирчики на память. У входа в магазин договорились о месте встречи. На всё про всё дали два часа свободного времени.

Вовка, ещё накануне переложивший свои десять рублей из трусов в карман рубашки, пошёл по отделам, не имея ни малейшего представления о том, что купить. Глаза разбегались от разнообразия товаров. Разумеется, он не мог пройти мимо музыкального отдела. Там ему на глаза сразу попалась маленькая четырёхструнная гитарка за семь рублей, которую он без раздумий купил. Это будет игрушка для Гавроша, пусть тренькает.

Он с удивлением узнал от продавца, что это вовсе не детская игрушка, как он полагал, а вполне себе гавайская гитара со смешным названием – укулеле.

Ещё он приобрёл щётки для барабана. Он видел такие у какого-то ансамбля в телевизоре. В Хмельницком такие будут только у Ниагары. На оставшиеся полтора рубля он, по совету девчонок, носившихся в поисках чего-то немыслимого, купил кухонное льняное полотенце и две прихватки для Тамары Анатольевны.

Ужинали в спортзале сухим пайком, после чего Вовке захотелось прогуляться по вечернему Минску. Он подошёл к Людмиле Гавриловне спросить разрешения. На его удивление она не возражала, сказала только:

– Смотри не заблудись!

– Да я по центральной, туда-обратно. Недолго.

Несколько девчонок, услышав это, встрепенулись.

– И мы хотим!

– А вы перебьётесь! Вам что, мало вчерашнего?

– А ему, значит, можно?

– Ему можно, а вам нет! Всё, разговор окончен!

Вовка, задержавшийся, чтобы узнать чем закончится разговор, сочувственно развёл руками.

– Ну, я пошёл?

– Возьми ключ. Пойдём, я за тобой закрою.

Только у выхода предупредила:

– Не подведи!

– Гадом буду! – пошутил Вовка и ударил кулаком по груди. И уже за порогом добавил: – Людмила Гавриловна, спасибо Вам за доверие! Я скоро!

Вовка вышел со школьного двора и уже через пару минут оказался на Ленинском проспекте.

Определённой цели у него не было, просто хотелось прогуляться по центральной улице большого, столичного города. Он на минуту остановился прикурить и осмотреться вокруг. Города он не знал и ему, по большому счёту, без разницы было в какую сторону идти. Глянул налево, затем направо. И сразу упёрся взглядом в плакат на тумбе рядом. Тыча перстом прямо в Вовку, с него сурово смотрел Владимир Маяковский. И тут же, строчки из Левого марша, которые Вовка невольно прочитал и воспринял, как руководство к действию:

 
Грудью вперёд бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там идёт правой?
Левой!
Левой!
Левой!
 

Вовка усмехнулся и уверенно пошёл налево. Шёл он быстро, нигде не задерживаясь. На ходу читая подряд все названия магазинов, он обратил внимание на одну закономерность. Если название одного магазина написано на русском, то следующее обязательно будет на белорусском и так далее. Он стал читать все подряд, проверяя свои наблюдения. «Садовнина-городнина», «Гастроном», «Ашчадная каса», «Аптека», «Бульбяная», «Канцтовары».

То и дело попадались растяжки и красочные щиты, свидетельствующие о том, что в прошлом году Минск отметил свой девятисотлетний юбилей. И без того замечательный и необычайно красивый город, стараниями своих жителей, к этой знаменательной дате преобразился и стал ещё прекрасней.

Народу на улице было предостаточно. Кто-то торопился по своим делам, другие же неспешно прогуливались, наслаждаясь чудесным летним вечером. Передвигались организованными группами туристы, щёлкая по сторонам затворами фотоаппаратов, много было молодёжи.

Лишь в одном месте он задержался ненадолго, услышав, как несколько парней красиво, на голоса, пели белорусскую народную песню, аккомпанируя себе на гитарах.

«Касив Ясь канюшину» – запомнил он первую строчку.

Прохожие останавливались послушать, аплодировали. Вовке хотелось послушать подольше, но пора было уже возвращаться. Стало быстро смеркаться, включили уличное освещение. Он развернулся и быстрым шагом зашагал обратно.

Утром долго не раскачивались. После организованного подъёма, убрали свои импровизированные постели, сложив маты стопкой, как и было прежде. Вещи сразу перенесли в автобус. Проводить их подошёл физрук.

По пути заехали позавтракать в полюбившуюся всем «Бульбяную». После чего, не мешкая, снова загрузились в автобус и в путь. Им предстояло целый день провести в дороге с одной лишь остановкой на обед, с тем чтобы к вечеру быть дома.

Пока выезжали из города все внимательно оглядывались по сторонам, стараясь запечатлеть и сохранить в своей памяти яркие картинки этого замечательного гостеприимного города. Вот автобус выехал на загородную трассу. За окном мелькали знакомые уже пейзажи. На какое-то время в автобусе установилась полная тишина. Каждый думал о чем-то своём, сокровенном. Первая молчание нарушила Людмила Гавриловна:

– Ну, чего загрустили, девчонки! Давайте споём что-нибудь! Всё повеселее будет и время пролетит незаметно.

И сама же начала:

 
Жил да был чёрный кот за углом,
И кота ненавидел весь дом.
Только песня совсем не о том,
Как не ладили люди с котом.
 

Припев дружно подхватили все:

– Говоря-я-ат не повез-ё-ё-от, если чёрный кот дорогу перейдёт…

Потом пели про последнюю электричку и «У моря, у синего моря», «Черемшину». Но наиболее зажигательной получилась «Лада».

Вовка сидел позади всех один и, с нарочито задумчивым видом, изображая Печорина, смотрел в окно. Впереди, перед ним, тоже одиноко, сидела одноклассница Людмила. У неё были какие-то необыкновенные жёлто-зелёные глаза, которые никого не могли оставить равнодушным и, как магнит, притягивали к себе взгляды многих парней. Она же, казалось, своим взглядом могла обжечь любого, осмелившегося выдержать его. Но, несмотря на это, она была нормальной девчонкой, без заскоков и завихрений. В ней не было никакого высокомерия и снобизма. Вовке хотелось подсесть к ней и просто поболтать. Но он никак не мог придумать повод для этого. Ещё решит, что он на неё запал. Хотя он и выделял её среди прочих, но дальше этого и не помышлял более ни о чём. И тут она, словно прочитав его мысли, сама повернулась к нему.

– Не спишь?

– Тут захочешь, не уснёшь. Вон как распелись. Ты сама-то что не участвуешь?

– Да что-то не хочется. Мысли всякие, словно клубок запутанный. Вот сижу распутываю.

– Может, я пересяду к тебе, пообщаемся?

– А давай!

Вовка, не раздумывая долго, подсел к Людмиле.

– Ну, что там с мыслями? Не хочешь поделиться? Глядишь распутаем сообща. Если не секрет, конечно.

Людмила посмотрела на него пристальным взглядом, словно желая убедиться действительно ли можно ему довериться. Потом, решившись, вполголоса, чтобы никто больше не услышал, попросила его.

– Поклянись, что никому не расскажешь!

– Век воли не видать! – для пущей убедительности он, щёлкнув языком, чиркнул ногтем большого пальца по зубам.

– Ну что ты дурачишься? Ты же не блатной. Не можешь просто сказать: «клянусь»! Я и не знаю теперь, можно ли тебе довериться?

– А тут блатные ни при чём. Это выражение родилось давным-давно, сотни лет назад, когда во время набегов и междоусобиц победители угоняли в неволю жителей захваченных городов и селений. Поэтому выражение «век воли не видать» имело в те времена большой, сакральный смысл. Эта клятва считалась очень сильной. А блатные уже позаимствовали.

– Откуда ты это знаешь?

– Книги читаю.

– И много прочитал?

– Не сосчитать! Ну что? Принимаешь мою клятву?

– Принимаю! – и она улыбнулась открытой улыбкой.

– Так о чём ты? – спросил он, несколько смутившись.

– Видишь ли…? – было видно, что она смущена не меньше его.

– Скажи мне честно, как бы ты отнёсся к тому, что одна девушка, которой ты очень нравишься, но ты об этом даже не догадываешься, сама скажет тебе об этом?

Сердце его ёкнуло и гулко заколотилось в груди. Во рту пересохло. Неужели она имеет ввиду его? И, если это так, то вопрос о том, что ему говорить и как поступать дальше ставит его в затруднительное положение. Ведь он к такому повороту был абсолютно не готов.

– Что ты имеешь в виду? Я-то с какого боку здесь? Какое значение имеет моё отношение, если тот, о ком ты говоришь, может к этому отнестись совсем по-другому? Я не могу отвечать за других. Чужая душа – потёмки.

– В том-то и дело, что не совсем чужая.

– Что-то я совсем запутался. Уж не меня ли ты имеешь ввиду? – решился Вовка прийти на помощь Людмиле.

Реакция её была неожиданной. Она рассмеялась. Но в этом смехе не ощущалось никаких издевательских оттенков.

– Прости, пожалуйста, я не над тобой, а скорее над собой. Это я – дура – напустила туману. Сама запуталась и тебя запутала. Надо было сказать сразу прямо или не стоило вообще начинать. Но теперь уж отступать некуда. А имела я ввиду твоего брата.

– Ну вот, а я уже вообразил невесть что. – Вовка даже почувствовал невольное облегчение, словно скинул с себя непосильную ношу.

– Он мне понравился ещё тогда, когда вы впервые сыграли у нас на новогоднем вечере. Это было так неожиданно для всех. Вы выступили очень здорово и вообще выглядели так классно. Я сразу обратила внимание на твоего брата, правда тогда я об этом не знала. Я очень хотела потом пригласить его на белый танец, но вы так неожиданно исчезли. Я потом узнала всё от Юрки Радзивилюка. Даже хотела поговорить и с тобой, но не решилась. Ведь ты был новенький и я тебя совсем не знала. А вот теперь он ушёл в армию, и я ругаю себя, что так и не решилась поговорить с ним.

– Я помогу тебе, – перебил её Вовка, в голове которого созрел определённый план. – Я напишу ему письмо, в котором просто сообщу, что ты хотела бы с ним переписываться. Что я дал его адрес и ты ему напишешь. И больше никаких подробностей. Поэтому он будет готов к этому. Ты же ни слова не пиши о том, что говорила мне. Напиши о том, что любишь слушать музыку и что тебе понравилось, как играли мы. Немного о себе, о том, что ездили в Белоруссию. Что если он не будет против, ты иногда будешь писать ему. Никаких откровений и обещаний. А дальше – как пойдёт. Как он ответит, что напишет, то да сё. Следующее твоё письмо будет уже ответным, пошли ему своё фото и попроси и его прислать своё. А дальше видно будет, сама поймёшь, как быть. Ну, а там уже и неважно будет, кто первый проявил инициативу.

– Пожалуй ты прав. Когда ты мне дашь его адрес и когда мне лучше написать?

– Я ему напишу завтра. О нашем разговоре, разумеется, ни слова. А ты недельку подожди, а лучше две. Чтобы он уже находился в состоянии ожидания. А адрес я помню, сейчас черкну.

Между тем, песни уже не пели и на них стали обращать внимание. Вовка пересел на своё место, достал альбом и карандаш. Написав на уголочке адрес брата, он оторвал его и передал Людмиле, после чего стал сосредоточенно прорисовывать сделанные ранее наброски.

 
                                              * * *
 

В восемь вечера уже подъезжали к Хмельницкому. В город приехали вовремя, как намечали, но, самое главное, без приключений. За целый день в дороге порядком подустали. Хотелось скорее выйти из автобуса и размять ноги. Вовке в этом плане повезло больше других. Автобус проезжал через Выставку и его высадили практически у дома. Остальным же предстояло ехать до школы.

Проходя через двор, он увидел в беседке Сынка с Круглым, бренчащих на гитарах. Они так увлеклись, что не заметили подошедшего товарища.

– Привет! Сколько лет, сколько зим! – воскликнул он, привлекая их внимание, – Всё поёте?

Те, обрадовавшись неожиданному появлению товарища, готовы были, с места в карьер, завалить его новостями.

Вовка присел на лавочку, прикурил сигарету и приготовился слушать.

– Ну, рассказывайте!

Первым своей сногсшибательной новостью поделился Круглый.

– Мой батя разрешил репетировать в ДК! В любое время, когда зал будет свободным.

– Здорово! И когда можно начинать?

– Да хоть завтра!

– Ну, завтра не завтра, это нужно обмозговать. Нужно Баца с Тузом предупредить, согласовать с ними.

– Да, я не всё ещё сказал, – замялся Круглый. – Батя конечно разрешил, но только на том условии, что я буду играть вместе с вами.

– Ну и как тут быть? Ведь у нас полный комплект. Вот если бы ты играл на рояле или, скажем, на баяне, но ты не играешь. На чём же ты будешь играть?

– Да хоть на бубне! – не сдавался Круглый – А что? Вон, обрати внимание, в польских группах, хоть «Но То Цо» или «Скальды», обязательно бубен есть. А программу нужно так подготовить, чтобы можно было меняться. Где-то бубен, где-то гитара.

– А что? Идея неплохая. – поддержал его Сынок.

– Ладно, подумаем. Ну, а у тебя что?

– У меня, возможно, не такие важные новости.

– Ну, а всё же?

– У Серёги Буднецкого группа распалась. Он сейчас новый состав подбирает. Кугель собрал свою команду и Виня к нему ушёл. Грабовский уехал поступать в Одесскую мореходку. Вместо него будет теперь ученик Ярика, некто Владимир Киселёв. На гитаре будет мой одноклассник Юрка Худяков, он уже согласился. Он в наш класс в последней четверти пришёл. Отца перевели по службе. А на бас Буднецкий уговаривает нашего Баца. Это я от Худякова всё узнал. Так что надо с ним определиться. Если он от нас уйдет, вот как раз Круглый и заменит его.

– Ну вот! – встрепенулся Круглый. – Всё сложилось. А ты говоришь – комплект.

– Ладно! С Бацем я завтра поговорю, а Туз, я знаю, на всё лето собирался уехать. Будем без ударника, что ли, репетировать? А пригласят выступать куда, что делать будем?

– Давай Рыбачка позовём, – предложил Сынок. – Он нас уже выручил однажды. А что это у тебя за игрушка? Дай поглядеть! – потянулся он.

– Да я тоже думал, что это игрушка. А продавец объяснил, что это настоящий инструмент. Гавайская гитара, укулеле называется. Не хухры-мухры, понимаешь. Я её мелкому, как игрушку купил. А то он мою всё время хватает, того и гляди разобьёт. Ну, ладно. Утро вечера мудренее. Пойду, что-то устал с дороги.

– Давай! А мы ещё посидим немножко.