Текст книги "Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги"

Идеолог национальной России

Меньшиков являлся одним из ведущих публицистов консервативного направления, выступая идеологом русского национализма. Он стал инициатором создания Всероссийского Национального Союза (ВНС), для которого разработал программу и устав. В эту организацию, которая имела свою фракцию в Госдуме, вошли умеренно-правые элементы образованного русского общества: профессора, военные в отставке, чиновники, публицисты, священнослужители, известные учёные. Большинство из них были искренними патриотами, что потом доказали многие из них не только своей борьбой против большевиков, но и мученической смертью…

Сам Меньшиков ясно предвидел национальную катастрофу 1917 года и, как публицист, бил в набат, предупреждал, стремился предотвратить её. «Православие, – писал он, – нас освободило от древней дикости, самодержавие – от анархии, но возвращение на наших глазах к дикости и анархии доказывает, что необходим новый принцип, спасающий прежние. Это – народность… Только национализм в состоянии вернуть нам потерянное благочестие и могущество».

В статье «Кончина века», написанной в декабре 1900 года, Меньшиков призывал русских людей к сохранению роли державообразующего народа: «Мы, русские, долго спали, убаюканные своим могуществом и славой, – но вот ударил один гром небесный за другим, и мы проснулись и увидели себя в осаде – и извне, и изнутри… Мы не хотим чужого, но наша – Русская – земля должна быть нашей».

Возможность избежать революции Меньшиков видел в усилении государственной власти, в последовательной и твёрдой национальной политике. Михаил Осипович был убеждён в том, что народ в совете с монархом должен управлять чиновниками, а не они им. Со страстью публициста он показывал смертельную опасность бюрократизма для России: «Наша бюрократия… свела историческую силу нации на нет».

Необходимость коренных перемен

Близкие отношения Меньшиков поддерживал с великими русскими писателями того времени. Горький признавался в одном из писем, что любит Меньшикова, потому что он его «враг по сердцу», а враги «лучше говорят правду». Со своей стороны Меньшиков называл «Песнь о соколе» Горького «злой моралью», потому что, по его словам спасает мир не «безумство храбрых», несущих восстание, а «мудрость кротких», вроде чеховской Липы («В овраге»).

Известно 48 писем к нему Чехова, который относился к нему с неизменным уважением. Меньшиков бывал в Ясной у Толстого, но при этом критиковал его в статье «Толстой и власть», где писал, что он опаснее для России, чем все революционеры вместе взятые. Толстой отвечал ему, что во время прочтения этой статьи он испытал «одно из самых желательных и дорогих мне чувств – не просто доброжелательства, а прямо любви к вам…»

Меньшиков был убеждён, что России нужны коренные перемены во всех без исключения областях жизни, только в этом было спасение страны, но иллюзий он не испытывал. «Людей нет – вот на чём Россия гибнет!» – восклицал в отчаянии Михаил Осипович. До конца своих дней давал беспощадные оценки самодовольному чиновничеству и либеральной интеллигенции: «В сущности всё красивое своё и великое вы давно пропили (внизу) и прожрали (наверху). Размотали церковь, аристократию, интеллигенцию».

Меньшиков считал, что каждая нация должна настойчиво бороться за свою национальную идентичность. «Когда речь зайдет, – писал он, – о нарушении прав еврея, финна, поляка, армянина, подымается негодующий вопль: все кричат об уважении к такой святыне, как национальность. Но лишь только русские обмолвятся о своей народности, о своих национальных ценностях: подымаются возмущенные крики – человеконенавистничество! Нетерпимость! Черносотенное насилие! Грубый произвол!»

Выдающийся русский философ Игорь Шафаревич писал: «Михаил Осипович Меньшиков – один из небольшого числа проницательных людей, живших в тот период русской истории, который иным казался (и сейчас еще кажется) безоблачным. Но чуткие люди уже тогда, на рубеже XIX и XX веков видели главный корень надвигающихся бед, обрушившихся потом на Россию и переживаемых нами до сих пор (да и не видно, когда еще придет им конец). Этот основной порок общества, несущий в себе опасность будущих глубоких потрясений, Меньшиков усматривал в ослаблении национального сознания русского народа…»

Портрет современного либерала

Еще много лет назад Меньшиков энергично разоблачал тех в России, кто, как и сегодня, поносил ее, уповая на «демократический и цивилизованный» Запад. «Мы, – писал Меньшиков, – глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут «порядочные» люди в Европе. Под страхом самого искреннего, острого страдания, под гнетом чувствуемой неотложности нам нужно обставить себя той же роскошью, какая доступна западному обществу. Мы должны носить то же платье, сидеть на той же мебели, есть те же блюда, пить те же вина, видеть те же зрелища, что видят европейцы». Чтобы удовлетворить свои возросшие потребности, образованный слой предъявляет к русскому народу все большие требования.

Интеллигенция и дворянство не хотят понять, что высокий уровень потребления на Западе связан с эксплуатацией им значительной части остального мира. Как бы русские люди ни работали, они не смогут достичь уровня дохода, который на Западе получают путем перекачки в свою пользу неоплаченных ресурсов и труда других стран…

Образованный слой требует от народа крайнего напряжения, чтобы обеспечить себе европейский уровень потребления, и, когда это не получается, возмущается косностью и отсталостью русского народа.»

Послушайте, а не нарисовал ли еще более ста лет назад Меньшиков с невероятной прозорливостью заодно и портрет нашей современной «элиты» и русофобствующих либералов?

Отвага для честного труда

Ну, а разве не к нам сегодня обращены эти слова великого русского публициста: «Чувство победы и одоления, – писал Меньшиков, – чувство господства на своей земле годилось вовсе не для кровавых только битв. Отвага нужна для всякого честного труда. Все самое дорогое, что есть в борьбе с природой, все блистательное в науке, искусствах, мудрости и вере народной – все движется именно героизмом сердца. Всякий прогресс, всякое открытие сродни откровению, и всякое совершенство есть победа. Только народ, привыкший к битвам, насыщенный инстинктом торжества над препятствиями, способен на что-нибудь великое. Если нет в народе чувства господства – нет и гения. Падает благородная гордость – и человек становится из повелителя рабом. Мы в плену у рабских, недостойных, морально ничтожных влияний, и именно отсюда – наша нищета и непостижимая у богатырского народа слабость».

Разве не из-за этой слабости рухнула Россия в 1917 году? Разве не потому развалился в 1991-м могучий Советский Союз? Не та ли опасность грозит нам и сегодня, если мы уступим глобальному натиску на Россию ополчившегося на нее Запада?

Месть революционеров

Те, кто подрывал основы Российской империи, а потом в феврале 1917 года захватили в ней власть, не забыли и не простили Меньшикову его позиции стойкого государственника и борца за единение русского народа. Публицист был отстранён от работы в «Новом времени». Лишившись дома и сбережений, конфискованных вскоре уже большевиками, зиму 1917–1918 гг. Меньшиков провел на Валдае, где у него была дача.

В те горькие дни он в своем дневнике писал: «27 февр.12. Ш.1918. Год русской великой революции. Мы еще живы, благодарение Создателю. Но мы ограблены, разорены, лишены работы, изгнаны из своего города и дома, обречены на голодную смерть. А десятки тысяч людей замучены и убиты. А вся Россия сброшена в пропасть еще небывалого в истории позора и бедствия. Что дальше будет и подумать страшно, – т. е. было бы страшно, если бы мозг не был уже досыта и до бесчувствия забит впечатлениями насилия и ужаса».

В сентябре 1918 года Меньшикова арестовали, а через пять дней поспешно расстреляли. В заметке опубликованной в «Известиях» говорилось: «Чрезвычайным полевым штабом в Валдае расстрелян известный черносотенный публицист Меньшиков. Раскрыт монархический заговор, во главе которого стоял Меньшиков. Издавалась подпольная черносотенная газета, призывающая к свержению советской власти». В этом сообщении не было ни слова правды. Не было никакого заговора и никакую газету Меньшиков тогда уже не выпускал. Ему мстили за его прежнюю позицию стойкого русского патриота.

Расстреляли публициста с какой-то особой садистской жестокостью, на глазах жены и шестерых детей, среди которых были малолетние. В письме жене из тюрьмы, где он просидел шесть дней, Меньшиков писал, что чекисты не скрывали от него, что этот суд есть «акт мести» за его статьи, печатавшиеся до революции.

Казнь выдающегося сына России произошла 20 сентября 1918 года на берегу Валдайского озера напротив Иверского монастыря. Его вдова, Мария Васильевна, ставшая вместе с детьми свидетелем расстрела, написал потом в своих воспоминаниях: «Придя под стражей на место казни, муж стал лицом к Иверскому монастырю, ясно видимому с этого места, опустился на колени и стал молиться. Первый залп был дан для устрашения, однако этим выстрелом ранили левую руку мужа около кисти. Пуля вырвала кусок мяса. После этого выстрела муж оглянулся. Последовал новый залп. Стреляли в спину. Муж упал на землю. Сейчас же к нему подскочил Давидсон с револьвером и выстрелил в упор два раза в левый висок. <…> Дети расстрел своего папы видели и в ужасе плакали. <…> Чекист Давидсон, выстрелив в висок, сказал, что делает это с великим удовольствием.

Сегодня могила Меньшикова, чудом сохранившаяся, находится на старом городском кладбище города Валдай (Новгородская область), рядом с церковью Петра и Павла. Только много лет спустя родные добились реабилитации знаменитого писателя. В 1995 году новгородские писатели при поддержке администрации общественности Валдая укрепили на усадьбе Меньшикова мраморную мемориальную доску со словами: «Расстрелян за убеждения».

Тайна смерти Есенина

Ожесточенные споры о том, покончил ли великий русский поэт жизнь самоубийством или был убит в ленинградской гостинице «Англетер», продолжают бушевать до сих пор. Официальная же версия, та, что приводится в энциклопедиях, прежняя – речь идет о самоубийстве. Таковой она была в советские времена, такой остается и сейчас.

Однако после краха СССР и раскрытия архивов появилось множество публикаций, книг, документальных фильмов, которые проводят другую версию – Есенина убили. Причем, некоторым исследователям, в частности, петербургскому писателю Виктору Кузнецову, удалось добыть такие документальные доказательства, что версия убийства выглядит более чем убедительно.

Однако, об этом позднее – а сейчас мы расскажем о том, на что многие прежние исследователи почему-то обратили мало внимания, или не обратили внимания вообще. Есенина не просто убили, он не мог не быть «ликвидированным», как говорили в те времена. И вовсе не за свои «смелые» разговоры, многочисленные скандалы и дебоши…а за стихи, которые он писал.

Вспомним, как только за одно стихотворение про «кремлевского горца» был стерт в лагерную пыль Осип Мандельштам. А у Есенина таких стихов, где он с ненавистью и презрением говорит не только о главарях коммунистического режима, но и об этом режиме вообще, было немало. Почему же на это не обратили внимания? А, наверное, по очень простой причине: эти стихи при советской власти не публиковались, а если кое-что и печаталось, то с купюрами, которые сохранились до наших времен.

«Страна негодяев»

Настоящим вызовом коммунистической власти стала его поэма «Страна негодяев» – так он называл в ней СССР.

 
Пустая забава.
Одни разговоры!
Ну что же?
Ну что же мы взяли взамен?
Пришли те жулики, те же воры
И вместе с революцией всех взяли в плен…
 

И еще:

 
Банды! Банды!
По всей стране.
Куда ни вглядись, куда ни пойди ты —
Видишь, как в пространстве,
На конях
И без коней,
Скачут и идут закостенелые бандиты…
 

Чекистов-Лейбман

Один из главных героев этой поэмы – Чекистов-Лейбман, в котором без труда угадывается могущественный Лейба – Лев Троцкий. В этой есенинской поэме он так отзывается о русских:

 
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божие…
Да я бы их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
 

Рязанский скандалист позволял себе резкие выпады против членов Политбюро ЦК РКП(б), характеризовал Гражданскую войну как «дикость подлую и злую», сгубившую тысячи прекраснейших талантов:

 
В них Пушкин,
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них.
В них я.
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин.
Не потому ль моею грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари.
 

Все эти крамольные строки неуклонно выбрасывались из сборников поэта с 1926 по 1990 год, да и сегодня без них обходится стихотворение «Русь бесприютная» во многих сборниках.

Не исключено, что до Троцкого могла дойти также фраза Есенина, сказанная в Берлине писателю-эмигранту Роману Гулю: «Не поеду в Россию, пока ею правит Троцкий-Бронштейн. <…> Он не должен править».

Троцкий и Есенин

Троцкий о таких выпадах в свой адрес, безусловно, знал, как же он после этого мог относиться к Есенину? Тем более что в «Стране негодяев» поэт называл Троцкого еще резче. А в те времена антисемитизм был в СССР уголовно наказуемым преступлением, за такие высказывания вполне могли бы поставить к стенке. Любого другого и поставили бы, но знаменитого поэта решили убрать другим способом.

Однако в среде наших либеральных историков имеется тенденция изображать Троцкого чуть ли не покровителем Есенина. Как это делает, например, Николай Сванидзе, состряпавший о Есенине документальный фильм. В оправдание Троцкого Сванидзе приводит тот факт, что после смерти поэта Троцкий опубликовал о нем в «Правде» хвалебный некролог. Но это, как считают, было ничем иным, как акцией по прикрытию совершенного преступления. Троцкому-Чекистову никак не могла нравиться поэзия русского крестьянского поэта, таких он люто ненавидел и презирал. Ведь не случайно же, что после пышных похорон стихи поэта были в СССР запрещены. Врагов Есенина не устраивала его чуждая Октябрю поэзия последних лет, о чем сам «архитектор революции» и писал в «Правде»: «Поэт погиб потому, что был не сроден революции».

Словом, «невымытые хари» помнили все и ничего не прощали. Недаром Ленин, сам политик коварный, называл Троцкого «Иудушкой», говорил о его «иезуитстве» и «утонченном вероломстве». После возвращения Есенина из-за границы Троцкий даже хотел его «приручить», предлагая ему возглавить новый литературный журнал, но договориться с поэтом не удалось. Есенин прекрасно понимал, что его ждет за такие стихи от «невымытых харь» и писал, предчувствуя свою трагическую судьбу:

 
И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной,
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать стране родной…
 

Вот и повесили…

Был полон творческих планов

Множество фактов свидетельствует, что Есенин вовсе не был, как утверждают, в состоянии маниакальной депрессии во время своего приезда в Ленинград. По свидетельствам современников, поэт был настроен на работу, читал друзьям стихи, рассказывал о новом журнале. За 1925 год у него вышло 8 книг, им было подготовлено полное собрание сочинений. Материальное положение Есенина было успешным – и не только благодаря будущей хорошо оплачиваемой работе. Существовал договор с Госиздатом на выплату гонорара за полное собрание сочинений в течение полутора лет. Первый перевод на 640 рублей уже поступил. Еще в Москве издателю Евдокимову Есенин рассказывал о своих планах – работе в журнале “Поляне”, руководство которым обещал ему Киров. Племянница поэта Светлана Есенина рассказывала: “Вскоре в Ленинград Есенин должен был перевезти и семью, о чем свидетельствует его телеграмма от 7 декабря, в которой поэт просил Вольфа Эрлиха подыскать ему трехкомнатную квартиру”. Все это говорит о его позитивном настрое.

Есть еще одно обстоятельство, которое не могло не настраивать поэта на оптимистический лад. В Баку он познакомился с Сергеем Кировым, который отнесся к нему очень хорошо.

18 декабря 1925 года в Москве начал работу XIV съезд ВКП(б). На нем разворачивалась грандиозная политическая драма. Оппозиция Л. Каменева и Г. Зиновьева вчистую проиграла Сталину. Каменев был переведен в кандидаты в члены Политбюро, Зиновьев потерял контроль над Ленинградской парторганизацией, чистка которой была поручена Кирову. Кирова вот-вот должны были перевести в Ленинград, назначив на место Зиновьева. К тому же и Троцкий уже терял свою власть.

Склонность к суициду?

Сторонники версии о самоубийстве неизменно приводят, как доказательство склонности Есенина к суициду, факт его пребывания в психиатрической клинике Москвы. Мол, двинулся умом поэт на почве пьянства, вышел из психушки, приехал в Ленинград и тут же повесился. На самом деле Есенин оказался в клинике вовсе не по состоянию здоровья. Его устроили туда, спасая от судебного процесса, который хотели устроить над ним после скандала 6 сентября 1925 года в поезде Баку – Москва, где он резко повздорил с дипломатическим курьером Альфредом Рога и Юрием Левитом, близким знакомым всесильного Льва Каменева. Рога и Левит через канцелярию наркомата по иностранным делам подали на поэта в суд, требуя «возмездия». Секретарь суда В. Гольдберг строчила Есенину грозные предписания. С него взяли подписку о невыезде. Положение Есенина становилось угрожающим.

Выход из сложного положения подсказали сестры поэта Катя и Шура – «спрятаться» в клинике Московского университета. Поэт долго не соглашался, однако все-таки был вынужден 26 ноября 1925 года лечь в больницу. Опекал его здесь профессор Петр Ганнушкин, оберегая его от судебных исполнителей и всех тех, кто стремился во что бы то ни стало «упечь» его в тюрьму. Он даже выдал ему для этого удостоверение:

«Удостоверение

Контора психиатрической клиники сим удостоверяет, что больной Есенин С. А. находится на излечении в психиатрической клинике с 2б ноября с. г. и по настоящее время; по состоянию своего здоровья не может быть допрошен на суде.

Ассистент клиники Ганнушкин».

Чекисты приходили в клинику, чтобы арестовать Есенина, но врачи его не выдали.

О том, что Есенин в смысле состояния психики был совершенно здоров, говорит тот факт, что именно в клинике он написал некоторые свои стихотворные шедевры: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…», «Ты меня не любишь, не жалеешь..», «Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…» и др. Есть версия, что по этой же причине – спасаясь от суда, он и уехал поспешно в Ленинград.

Свидетельство Сварога

Вопреки утверждениям в энциклопедиях, будто сразу после смерти Есенина никто об убийстве «несколько десятилетий» не говорил, об этом стали говорить сразу. Художник Василий Сварог, который сделал рисунок мертвого Есенина еще без грима, писал в 1927 году: “Мне кажется, этот Эрлих что-то ему подсыпал на ночь, ну… может бы ть, и не яд, но сильное снотворное. Не зря же он “забыл” свой портфель в номере Есенина. И домой он “спать” не ходил – с запиской Есенина в кармане. Он крутился не зря все время неподалеку, наверное, вся их компания сидела и выжидала свой час в соседних номерах.

Обстановка была нервозная, в Москве шел съезд, в “Англетере” всю ночь ходили люди в кожанках. Есенина спешили убрать, поэтому все было так неуклюже и осталось много следов.

Перепуганный дворник, который нес дрова и не вошел в номер, услышал, что происходит, кинулся звонить коменданту гостиницы Назарову. А где теперь этот дворник? Сначала была “удавка” – правой рукой Есенин пытался ослабить ее, так рука и закоченела в судороге. Голова была на подлокотнике дивана, когда Есенина ударили выше переносицы рукояткой нагана. Потом его закатали в ковер и хотели спустить с балкона, за углом ждала машина. Легче было похитить. Но балконная дверь не открывалась достаточно широко, оставили труп у балкона, на холоде. Пили, курили, вся эта грязь осталась… Почему я думаю, что закатали в ковер? Когда рисовал, заметил множество мельчайших соринок на брюках и несколько в волосах… пытались выпрямить руку и полоснули бритвой “Жилетт” по сухожилию правой руки, эти порезы были видны… Сняли пиджак, помятый и порезанный, сунули ценные вещи в карманы и все потом унесли… Очень спешили… “Вешали” второпях, уже глубокой ночью, и это было непросто на вертикальном стояке. Когда разбежались, остался Эрлих, чтобы что-то проверить и подготовить для версии о самоубийстве…”.

Свидетельство Сварога, который одним из немногих видел еще неприбранный труп Есенина, в нарушение законодательства к делу не приобщили.

Существует еще одна загадочная личность в деле о смерти Есенина, некто Л. Сосновский, приятель Троцкого, фельетонист. Именно по его обвинению возникло дело 4-х поэтов, обвиненных в антисемитизме (Есенин, Клычков, Орешин, Ганин). Все поэты умерли насильственной смертью, также, как, впрочем, и Сосновский (именно его имя фигурирует в деле расстрела царской семьи), расстрелян в 1937-м. Еще одна жертва – А. Соболь, который заступился за поэтов-»антисемитов». Вскоре после похорон Есенина он был найден возле памятника Достоевскому с простреленной головой.