Текст книги "Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги"

Король поэтов

В советские времена их охотно цитировали, как образцы упаднической буржуазной поэзии. Особенно доставалось и таким его стихам:

 
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж…
Королева играла – в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
 

Или его шутливым строчкам про самого себя:

 
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
 

Однако насмехались над Северяниным зря. Тонкий знаток поэзии и взыскательный критик Валерий Брюсов писал: «Не думаю, чтобы надобно было доказывать, что Игорь Северянин – истинный поэт. Это почувствует каждый, способный понимать поэзию, кто прочтет «Громкокипящий кубок». О талантливости Северянина писали Блок, Мандельштам, Горький, Маяковский, Алексей Толстой. А что можно еще о нем сказать, прочитав, хотя вот это его стихотворение:

 
Скорей бы – в бричке по ухабам!
Скорей бы – в юные луга!
Смотреть в лицо румяным бабам!
Как друга, целовать врага!
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
 

До начала революции 1917 года Северянин успел выпустить еще несколько сборников – «Victoria Regia», «Златолира», «Ананасы в шампанском». И даже после захвата власти большевиками его популярность не сразу сошла на «нет». 27 февраля 1918 г. на вечере в московском Политехническом музее путем прямого тайного голосования Северянин был избран королем поэтов, победив «лучшего советского поэта» Владимира Маяковского.

Много позднее, уже за границей в своих воспоминаниях Северянин писал: «Оказывается, я очень сильно и по-настоящему любил Маяковского. Это я окончательно осознал в 1930 г., сразу же по возвращении из Берлина. А сколько раз собирался я послать ему это стихотворение в Москву, да не знал адреса, посылать же в «пространство» не в моих правилах». И тут же приложил к написанному стихи:

ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ

 
Мой друг, Владимир Маяковский,
В былые годы озорник,
Дразнить толпу любил чертовски,
Показывая ей язык.
Ходил в широкой желтой кофте,
То надевал вишневый фрак.
Казалось, звал: «Окатастрофъте,
Мещане, свой промозглый мрак!»
 

Затворник в Тойле

Но скоро стало ясно, что поэту, пишущему про розы и «ананасы в шампанском», делать в советской России нечего. В том же году Игорь Северянин уехал в Эстонию. Сначала для отдыха в приморской деревне Тойла, в которой поэт любил бывать еще до революции. Но разразившаяся вскоре Гражданская война сделала возвращение в его Россию невозможным, а в 1920-м Эстония провозгласила независимость. В 1921 г. Северянин женился на дочери плотника из Тойлы, поэтессе и переводчице Фелиссе Круут. За ней Северянин был как за каменной стеной, верная супруга оберегала его от всех житейских проблем, а иногда и спасала. Перед смертью Северянин признавал разрыв с Фелиссой в 1935 году трагической ошибкой.

В захолустной Тойле Северянин не только рыбачил и гулял по сосновым лесам, но и много писал. В 1919–1923 гг. у него вышло 9 новых сборников, поэт стал писать автобиографические романы в стихах («Падучая стремнина», «Роса оранжевого часа», «Колокола собора чувств»). Наиболее значительным стал изданный в Белграде сборник «Классические розы». Северянин часто выступал с чтением стихов, ездил в турне в другие страны. Его приглашали в Литву и Латвию, в Германию, в Польшу и в Чехословакию. Везде он встречал горячий прием эмигрантской публики, которая его не забыла и с ностальгией вспоминала времена «ананасов в шампанском». Однако по России поэт тосковал:

 
О России петь – что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам…
О России петь – что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать…
О России петь – что тоску забыть,
Что любовь дарить, что бессмертным быть.
 

Гроб везли на телеге…

Над Европой между тем стали сгущаться тучи новой войны и публике стало не до «поэз» Игоря-Северянина. Поэт это остро чувствовал, и его творческая активность с 1930 годов стала снижаться. «Издателей на настоящие стихи теперь нет, – жаловался он. – Нет на них и читателя. Я пишу стихи, не записывая их, и почти всегда забываю». В маленькой Эстонии русский поэт стал вести уединенную жизнь, почти ни с кем не встречаясь. Да и общаться ему там было практически не с кем. По его признанию, часто он читал новые стихи только звездам в ночном небе.

 
Стала жизнь совсем на смерть похожа:
Все тщета, все тусклость, все обман.
Я спускаюсь к лодке, зябко ёжась,
Чтобы кануть вместе с ней в туман…
 

Присоединение Эстонии к СССР поэт приветствовал. Но дальше дело не пошло – началась Великая Отечественная война и вскоре гитлеровцы оккупировали Таллин. Умер бывший кумир Петрограда в декабре 1941 г. в возрасте всего 54 лет и был похоронен на эстонском православном Александро-Невском кладбище. Похороны организовал эстонский писатель Юхан Яйк. Гроб везли на крестьянской телеге. Хоронили поэта четыре женщины: сестры Круут и сестры Запольские. Шел мокрый снег. Юхан Яйк воткнул в могильный холм простой деревянный крест, никаких роз, конечно, не было. Не было даже и поминальной трапезы. С кладбища каждый ушел своей дорогой…

Юмор в эпоху перемен

Не дай нам Бог жить в эпоху перемен. Так и юмористу плохо оказаться среди передряг революций. Но именно это произошло со знаменитым фельетонистом дореволюционной России Аркадием Аверченко. Подшивку его фельетонов собирал сам Николай II. Аверченко пришлось покинуть родину, а умер он в возрасте 45 лет в Праге.

Родился будущий «король смеха» в Севастополе в семье небогатого купца. Никакого начального образования не получил, так как ввиду плохого зрения и слабого здоровья не мог долго заниматься. В результате Аверченко стал самоучкой, самостоятельно освоив школьную программу за домашними книгами. В этом ему помогали сестры. Таким образом, Аверченко стал единственным знаменитым русским писателем, который не имел ни школьного аттестата, ни диплома о высшем образовании.

После того как разорился бизнес отца его семья оказалась в тяжелом положении. В 15 лет пришлось идти работать – служил младшим писцом в транспортной конторе Севастополя. Потом служил конторщиком в Донбассе, на Брянском руднике. В начале 1900-х годов Аверченко переезжает вместе с правлением рудника в Харьков, где 31 октября 1903 года в газете «Южный край» появляется его рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь». Сам же Аверченко считал своим литературным дебютом рассказ «Праведник» (1904 год).

Мастер фельетона

Успех окрылил и, совершенно забросив службу, Аверченко редактирует сатирические журналы «Штык» и «Меч», а в 1907 году эти издания стали его первой постоянной трибуной, в которых он вёл почти все разделы под многочисленными псевдонимами. Но молодого писателя увольняют из правления рудников со словами: «Вы хороший человек, но ни к чёрту не годитесь». После этого, в январе Аверченко уезжает в Петербург.

В столице он поначалу становится сотрудником второстепенных изданий, в том числе в журнале «Стрекоза». В 1908 году группа молодых сотрудников «Стрекозы» решает издавать новый журнал «Сатирикон», секретарём, а вскоре и редактором которого становится Аверченко. Вместе с ним там работали такие знаменитости, как легендарная Тэффи, Саша Чёрный, Ремизов и др. Именно в этом издании и появились его самые блестящие юмористические рассказы.

У Аверченко была своя система, как заставить человека смеяться. Вот его рекомендации по написанию анекдотов:

1. Анекдот должен быть краток.

2. Блестящ по передаче.

3. В конце неожидан.

Так в анекдоте «Портрет», например, мы видим метод юмориста в действии. «Однажды Твен и его приятель совершали загородную прогулку на велосипедах. По близорукости Твен налетел на какой-то предательский камень и покатился под откос вместе с велосипедом. Его приятель, как завзятый спортсмен, первым долгом заинтересовался состоянием велосипеда. Он крикнул сверху:

– Цела ли рама, дружище?

– Рама-то цела, – отвечал Твен из оврага… – Но зато портрет, кажется, вдребезги!».

Пора славы

Вскоре «Сатирикон» стал необычайно популярен, по мотивам рассказов Аверченко ставились пьесы во многих театрах страны. Именно в этом журнале появился в России уникальный жанр лирической сатиры – тонкие наблюдения за сущностью человека, пропитанные самоиронией. Говорили, что журнал читал даже император Николай II и старательно собирал номера вместе, чтобы их подшивать. Именно благодаря публикациям в «Сатириконе» Аверченко и стали называть «королем смеха». Однако за острую политическую направленность некоторых материалов он не раз подвергался судебному преследованию.

Почти все, кто встречал Аверченко в Петербурге в пору его славы, вспоминают «крупного, дородного мужчину… в преувеличенно модном костюме, с брильянтом в сногсшибательном галстуке» (Корней Чуковский); «прекрасно выбритого, прекрасно одетого господина, немножко полного, красивого и ленивого» (Лев Гумилевский). Он заполнял своими произведениями чуть не половину каждого номера «Сатирикона» и издавал ежегодно два-три сборника рассказов. «Я пишу только в тех случаях, когда мне весело. Мне очень часто очень весело. Значит, я часто пишу», – признавался сам писатель.

Тэффи вспоминала: «В свите Аверченко были друзья, резавшие правду-матку и бравшие взаймы деньги, были шуты, как при средневековом дворе, были и просто идиоты. И вся эта компания, как стая обезьян, говорила его тоном, с его жестами и, не переставая, острила…»

Драма революции

Но тут грянула революция и всё резко изменилось. Голод, разруха, стало совсем не весело. В июле 1918 года большевики закрыли его журнал вместе с другими оппозиционными изданиями. Начала свирепствовать ЧК. Новую власть Аверченко сравнивал с “дьявольской интернационалистской кухней, которая чадит на весь мир”. В своем сатирическом памфлете писатель восклицал: “Да черт с ним, с этим социализмом, которого никто не хочет, от которого все отворачиваются, как ребята от ложки касторового масла”.

Чтобы вернуться к себе в родной Севастополь (в Крым, занятый белыми), Аверченко пришлось пройти через многочисленные передряги, пробираясь через Россию и оккупированную немцами территорию. Он бросил все, уехал с одним чемоданом, взял фрак, туфли, словно отправляясь на гастроли. В “Приятельском письме Ленину” он описывает это как бегство. “Вы приехали за мной, чтобы отвезти меня на Гороховую 2, а я уже сел в поезд и был таков”.

В Крыму писатель выступал с публичными вечерами юмора, как фельетонист печатался в газете «Таврический голос». Министр юстиции В.Д. Набоков (отец Владимира Набокова), опекавший газету, хорошо знал Аверченко и ему помогал. С июля 1919 года Аверченко работал в газете «Юг», агитируя за помощь белым. С 1920 он пишет в пользу Русской армии барона Врангеля. В Симферополе в типографии «Таврического голоса» в 1920 году был отпечатан первый тираж его книги «Дюжина ножей в спину революции». В этом же году вышла статья Ленина «Талантливая книжка», в которой Аверченко назван «озлобленным до умопомрачения белогвардейцем», но при этом вождь большевиков нашёл эту книгу «высокоталантливой».

Сотрудничество с белыми не сулило писателю в будущем СССР ничего хорошего. Перекоп пал и 15 ноября 1920 года Севастополь был взят красными. Аверченко в ходе трагической Крымской эвакуации на одном из последних пароходов уплыл в Константинополь, покинув Россию, и, как оказалось, навсегда.

Заграничные мытарства

Устроиться на Западе оказалось непросто, так как писатель не знал ни одного иностранного языка. В этот период творчество Аверченко резко меняется. Он начал уделять больше внимания острым социально-политическим темам. Писатель воспринимал революцию как обман рабочего человека, который должен в определённый момент спохватиться и вернуть всё на свои места в своей стране. При этом часто, как отмечали критики, доводил ситуацию до абсурда: из жизни людей исчезают книги, в рассказе «Урок в советской школе» дети по книжке изучают, какая была еда. А Троцкого и Ленина он изображает в образах беспутного мужа и сварливой жены («Короли у себя дома»).

В 1922 году Аверченко переезжает в Софию, затем в Белград. Ни в одном из этих городов Аверченко надолго не остался, а переехал в Прагу, где и обрел постоянное место жительства. Но своего жилья не имел, снимал номер в гостинице «Злата гуса» на Вацлавской площади.

В 1925 году после операции по удалению глаза Аркадий Аверченко серьёзно заболел. 28 января его в почти бессознательном состоянии положили в клинику при Пражской городской больнице с диагнозом «ослабление сердечной мышцы, расширение аорты и склероз почек». Спасти больного не смогли, и утром 12 марта 1925 года писатель умер всего на 45-м году жизни. Похоронен российский «король смеха» на Ольшанском кладбище в Праге. Пражский корреспондент газеты «Сегодня» так описывал день похорон писателя. «Ветер и снег, и мороз – такой, какого не было в декабре. Совсем русская зимняя погода… Так было в Праге в день похорон Арк. Аверченко. Как будто к нему, в день последнего его земного пути, пришёл север, на который он всегда стремился и теперь, во время заграничных скитаний…»

На родине русский «король смеха» на протяжении многих лет считался запрещенным автором. Активно публиковать его произведения начали у нас только в 1980-е годы.

Роковой англичанин Анны Ахматовой

Литературно-мемориальный музей, посвященной великой Анне Ахматовой, расположен в Петербурге доме № 34 на набережной Фонтанки, в так называемом Фонтанном доме, где великая поэтесса жила с 1918-го по 1952 г. Однако немногие знают, что в этом доме она встречалась с человеком, который сыграл роковую роль в ее судьбе. Этим человеком был Исайя Берлин, выдающийся либеральный мыслитель, профессор Оксфорда, которого некоторые считали английским шпионом.

Встреча с ним произошла в ноябре 1945 года. Берлин приехал из Москвы, где в те времена работал вторым секретарем английского посольства. Возле Лавки писателей он встретился с литературным критиком Владимиром Орловым, который и предложил познакомить его со знаменитой поэтессой. «Мы с критиком вышли из Книжной лавки, – вспоминал Берлин, – повернули налево вдоль набережной Фонтанки. Фонтанный дом, дворец Шереметевых – прекрасное здание в стиле позднего барокко, с воротами тончайшего художественного чугунного литья, которым так знаменит Ленинград. Внутри – просторная зеленая площадка, напоминающая четырехугольный дворик какого-нибудь большого колледжа в Оксфорде или Кембридже. По одной из крутых темных лестниц мы поднялись на верхний этаж и вошли в комнату Ахматовой. Комната была обставлена очень скупо, по-видимому, почти все, что в ней стояло раньше, исчезло во время блокады, было продано или растащено. В комнате стояли небольшой стол, три или четыре стула, деревянный сундук, тахта и над незажженной печкой – рисунок Модильяни. Навстречу нам поднялась статная седоволосая дама в белой шали, наброшенной на плечи…».

Сын британского премьера

Только начали говорить, как со двора раздались истошные крики: «Исайя! Исайя!». Выглянули в окно: во дворе стоял британский журналист Рэндольф Черчилль – сын британского премьера! Узнав от общих знакомых, что Берлин отправился к Ахматовой, он нашел дворец и, будучи с утра сильно под шофе, отправился искать приятеля. И вот вам невероятная картина: 1945 год, Ленинград, город еще не залечил раны страшной блокады, Сталин у власти, самый разгар шпиономании, и вдруг во дворе дома, где живут «простые советские люди», – иностранец, да еще сын британского премьера, который вскоре в Фултоне произнесет знаменитую антисоветскую речь, положившую начало холодной войне! В ужасе критик Орлов, не сказав ни слова, бросился бежать как заяц.

Неизгладимое впечатление

Однако Анна Ахматова, далекая от политики, и бровью не повела. Они вместе с Берлином проговорили всю ночь. Беседу прервал только сын поэтессы Лев Гумилев, который принес им вареной картошки, а потом ушел. Итогом ночной беседы стало стихотворение, написанное потом Ахматовой:

 
Истлевают звуки в эфире,
И заря притворяется тьмой.
В навсегда онемевшем мире
Два лишь голоса: твой и мой.
И под ветер незримых ладог,
Сквозь почти колокольный звон,
В легкий блеск перекрестных радуг
Разговор ночной превращен.
 

Ахматовой в то время было 56 лет, а Берлину 36. Но они произвели друг на друга неизгладимое впечатление. Об этой необычной истории в жизни великой поэтессы рассказал Бенедикт Сарнов в своей книге «Сталин и советские писатели». Большое впечатление произвела эта невероятная встреча на «лучшего друга советских писателей». Когда Сталину о ней доложили, он был взбешен: «Оказывается, наша монахиня принимает иностранных шпионов!».

Мнение товарища Сталина

Берлин был дипломатом, а в глазах товарища Сталина все сотрудники иностранных представительств в СССР, конечно же, являлись матерыми шпионами. А потому результатом встречи стало дело, заведенное на Ахматову по линии «Ш» – шпионаж. Оно до сих пор не опубликовано, но его видел бывший резидент советской разведки в Вашингтоне Олег Калугин, работавший потом в Ленинграде.

Там кем же был этот неожиданный ночной гость великой русской поэтессы, неожиданно явившейся к ней в Ленинграде? Исайя Берлин родился в Риге в богатой семье. После революции его родители эмигрировали в Англию. Там он преподавал в Оксфорде, стал профессором социальной политологии, а потом даже президентом Британской академии, был возведен королевой в рыцарское достоинство. Ему предлагали стать советником президента США и министром иностранных дел Израиля, но он предпочел Оксфорд. Берлина считают одним из крупнейших европейских мыслителей XX века, а в Риге на доме, где он родился, установлена мемориальная доска. И такой человек был шпионом!?

Сведения собирал

Тем не менее, не только подозрительный товарищ Сталин, но и некоторые исследователи считают, что на самом деле это было именно так. Как только началась война, Берлин пошел на дипломатическую службу и сначала работал в Британской службе информации в США, которая была тесно связана с разведкой. Потом его как знавшего русский язык перевели в посольство Великобритании в Москве. А, как известно, любая дипломатическая служба, тем более во время войны, обязательно имеет непосредственное отношение к разведке. К тому же, как теперь известно, в Ленинград будущий профессор и президент академии приехал не просто на экскурсию. Он собирал сведения о настроениях творческой интеллигенции СССР. Берлин был, кроме того, близко знаком с Гаем Берджессом – членом знаменитой «шпионской пятерки» выпускников Кембриджа, в которую помимо него входили Ким Филби, Дональд Маклин, Джон Кэрнкросс и Энтони Блан, завербованные советской разведкой. Именно Берджесс и устроил Берлина в британское посольство в Москве. С какой целью? Об этом можно только догадываться…

Для кого же Берлин составлял свой доклад? Ясно, что британский МИД писатели в СССР сами по себе мало интересовали, а вот английской разведке было бы интересно знать о настроениях творческой интеллигенции страны, которую она старательно изучала, чтобы точнее прогнозировать развитие политической ситуации в Европе. Именно для этого второй секретарь посольства встречался не только с Ахматовой, но еще и с Маршаком, Пастернаком, Чуковским, Эйзенштейном и другими видными деятелями культуры СССР.

Знаменитое постановление

Знал ли об этом Сталин? Вполне возможно, ведь кембриджская «пятерка» активно слала свои донесения в Москву. Впрочем, для тирана было вполне достаточно и одного сообщения о самой встрече «нашей монахини» с иностранным «шпионом». А потому гроза не заставила себя ждать. Вскоре ЦК издает знаменитое постановление о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», что для Анны Ахматовой обернулось драматическими последствиями. Ее совсем перестали печатать, она лишилась всяких средств к существованию. Перемены пришли только после смерти диктатора. Но в 1956 году, когда Берлин снова приехал в СССР, Ахматова уже побоялась с ним встречаться.

Так был ли этот ночной гость великой русской поэтессы и на самом деле британским шпионом? Сам Берлин публично утверждал, что он «никогда не служил ни в какой разведывательной организации». Однако наивно полагать, что если бы и служил, то в этом признался. Традиции британской разведки (да и любой другой) таковы, что она никогда не выдает тех, кто на нее работал. А раскрывать тайны шпионского ведомства в Британии запрещено законом. Так что, чем на самом деле занимался в России сэр Исайя Берлин и зачем он пришел к Ахматовой, навсегда останется исторической загадкой.