Текст книги "Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги"

Драма «короля смеха»

Михаил Зощенко был писателем, но напечатал повесть «Перед восходом солнца», в которой, как считают ученые, предвосхитил многие открытия Фрейда в науке о бессознательном. На него обрушился такой поток яростной брани, что автор обратился к Сталину, прося его самого ознакомиться с книгой. В ответ ругань только усилилась, а его труд журнал «Большевик» назвал «галиматьей, нужной только врагам нашей родины». Умер он нищим, а хоронить одного из самых знаменитых в СССР писателей на Литераторских мостках Волковского кладбища в Ленинграде запретили.

Михаил Михайлович родился в Петербурге, в семье художника-потомственного дворянина и актрисы. В углу мозаичной картины на здании музея Суворова в Петербурге, которую выполнял его отец, есть маленькая елочка – ее выложил пятилетний Миша, будущий знаменитый в СССР писатель.

Гимназию он окончил в 1913 году, поступил на юридический факультет Петербургского университета, но тут грянула война.

Кавалер боевых орденов

Зощенко был зачислен в Павловское военное училище юнкером рядового состава, а потом отправлен прапорщиком в действующую армию, стал командиром маршевой роты, потом батальона. Воевал смело, ходил в штыковые атаки на немецкие траншеи, получил осколочное ранение, стал кавалером пяти боевых орденов, получил чин штабс-капитана. 20 июля 1916 года попал под газовую атаку немцев, отравился, был признан больным, но снова вернулся в строй. Однако Февральская революция и полученный в результате отравления газами порок сердца поставила крест на военной карьере будущего знаменитого писателя. Позднее Зощенко, как горячий патриот России, рвался на фронты Великой Отечественной войны, но его не пустили. Оказался в блокированном фашистами Ленинграде, а в эвакуации писал антифашистские фельетоны для газет и радио. Вместе с Евгением Шварцем написал пьесу «Под липами Берлина» – о взятии советскими войсками немецкой столицы.

Когда Зощенко вернулся в Петроград с Первой мировой, он познакомился с Верой Кербиц-Кербицкой, своей будущей женой, которую модная тогда писательница Лидия Чарская называла «Весенней принцессой». Вера Владимировна потом вспоминала: «Ему было 22 года, он был поразительно красив, умен, талантлив, тонок…». Словом, встретились принц и принцесса…

Жестокие времена

Увы, но наступали жестокие времена, когда быть не только принцем, но просто носить офицерские погоны стало смертельно опасно. Сразу после революции Зощенко получил пост начальника почт и телеграфов и коменданта Почтамта Петрограда, потом, несмотря на болезнь, снова пошел добровольцем на фронт, но был окончательно списан из-за порока сердца. Когда погоны сорвали, ему пришлось сменить множество профессий. Кавалер боевых орденов работал инструктором по кролиководству и куроводству, агентом уголовного розыска, столяром, сапожником…

В Стрельне, где он тогда жил, по ночам расстреливали заложников «за Володарского, Ленина, Урицкого». Как вспоминал академик Дмитрий Лихачев, хватали прямо на улицах и «тысячами расстреливали офицеров, «буржуев», профессоров и особенно священников и монахов…». Зощенко сам стал свидетелем таких расстрелов на стрельнинской дамбе и очень остро переживал весь этот ужас. В своей записной книжке он отмечал: «Закон возмездия. Все возвращается, все приходит обратно. Бросивший камень падает на бросившего его. Нет такого явления, за которым не было бы расплаты…».

«Король смеха»

В печати Зощенко дебютировал в 1922 году и быстро стал знаменитым. Славу ему принесли его короткие юмористические, как считали, рассказы. Их комическими героями были советские обыватели с убогой моралью и примитивным взглядом на окружающее. Говорили они на странном языке, «советском новоязе», которого еще не было в русской литературе. Зощенко, которого стали называть «королем смеха», становится известным не только в СССР, но и за границей. Его рассказ «Виктория Казимировна» стал первым произведением советского писателя, который был опубликован в переводе в Западной Европе. В 1939 году он получил орден Трудового Красного Знамени.

Однако, как поняли позднее, на самом деле это была острая сатира на новый строй, который и выдвинул таких убогих людей на первый план, а некоторых вознес на самые вершины власти. Поняли это и власть имущие.

Сатира на Сталина

Именно тогда появился его рассказ «Часовой и Ленин», который, как считал писатель, и стал главной причиной его будущих несчастий. В рассказе фигурировал некий «человек с усами», который кричал на часового, что тот не пропускает Ленина без пропуска в Смольный. Этот персонаж был бестактен, груб и нетерпелив, Ленин отчитывал его как мальчишку. «Сталин узнал себя – или его надоумили – и не простил мне этого… Он ждал случая, чтобы со мной разделаться», – вспоминал Зощенко.

Но это произошло позднее. Рассказами Зощенко зачитывалась вся страна. Он много работал для театров. Две комедии были поставлены в Ленинградском драматическом театре, а одна из них «Парусиновый портфель» – выдержала 200 представлений за год. Во время эвакуации в Алма-Ату он был зачислен сотрудником сценарного отдела киностудии «Мосфильм».

Штаны писателя Олеши

Но ужасы войны и революции наложили неизгладимый отпечаток на характер автора юмористических рассказов. Корней Чуковский в своих мемуарах вспоминал: «Живет замкнуто, насуплено… Готовит себе сам на керосинке, убирает свою комнату сам и в страшной ипохондрии смотрит на все существующее». «Ну, на что мне слава? – говорит он. – Только мешает! Звонят по телефону, пишут письма! К чему? На письма надо отвечать, а это такая тоска».

А вот что писал о нем другом литератор – Юрий Олеша: «… Между прочим, он умеет тачать сапоги и шить. У меня порвались штаны, и он великолепно исправил повреждение. По этому поводу я сказал приехавшему тогда в Ленинград и появившемуся в моем и Зощенко обществе Фадееву (тогдашнему секретарю Союза писателей СССР): «Ты думаешь, что это важное событие в текущем моменте нашей литературы – это то, что ты приехал в Ленинград? Ошибаешься, важнее это то, что писатель Зощенко починил штаны писателю Олеше».

Гром грянул

Гром грянул в 1946 году, когда было опубликовано Постановление Оргбюро ЦК ВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в которых их редакции подверглись уничтожающей критике за предоставление «литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе». Затем на Зощенко и поэтессу Анну Ахматову грубо обрушился лично секретарь ЦК Жданов. О его повести «Перед восходом солнца» он говорил: «Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку, делает это с наслаждением, со смакованием…». Негодование властей вызвал его рассказ «Обезьяна», где, как заподозрили, писатель якобы утверждал, что в СССР обезьяны в зоопарке живут лучше простых граждан.

Зощенко исключили из Союза писателей, перестали печатать. Ему пришлось зарабатывать на жизнь переводами, и снова подрабатывать сапожником.

Вновь приняли в Союз его только после смерти Сталина. Последние годы жизни Зощенко работал в журналах «Крокодил» и «Огонек». Однако в пенсии ему было отказано. Извещение о ее назначении он получил только 2 июля 1958 года, когда он жил в Сестрорецке. Он поехал в Ленинград за получением пенсионной книжки, а когда вернулся, ему стало плохо. Через две недели писатель умер. Его сердце, отравленное газами на войне, не выдержало многолетней травли и унижений. Хоронить замечательного писателя, книги которого читают до сих пор, на Литераторских мостках Волковского кладбища запретили. Его могила – в Сестрорецке.

«Легкой жизни я просил у Бога…»

В дореволюционном Петербурге Иван Тхоржевский был важным государственным чиновником, а умер в эмиграции во Франции. Его творчество как писателя, поэта и переводчика в СССР было запрещено, а потом прочно забыто. Сохранилось лишь одно замечательное стихотворение. Но этого, наверное, вполне достаточно, чтобы навсегда остаться в истории русской поэзии.

 
Лёгкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно всё кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты еще попросишь о другом.
Вот уже кончается дорога,
С каждым днём всё тоньше жизни нить.
Лёгкой жизни я просил у Бога,
Лёгкой смерти надо бы просить…
 

Это стихотворение процитировал Даниил Гранин в своей книге «Заговор». «Это когда-то пела мама. Я услышал ее высокий нежный голос, память вдруг, спустя восемьдесят лет, почему-то вытолкнула на поверхность и это романс, и мелодию…» Почему этот маститый писатель, сам ушедший из жизни недавно, вдруг незадолго до смерти вспомнил про это стихотворение всеми забытого поэта? Наверное, потому, что оно оказалось пророческим. Разве была легкой жизнь у всех тех, кому пришлось пережить войну, блокаду, и все другие перипетии бурной и драматической истории нашей страны? Ни легкой жизни, ни легкой смерти не было ни у Тхоржевского, ни у его родственников.

Хотя начиналось у автора стихотворения все прекрасно. В Российской империи Сергей Сергеевич Тхоржевский дослужился до высоких постов. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Был оставлен для подготовки к профессорскому званию, но предпочёл государственную службу. С 1901 года служил в канцелярии Комитета министров, дежурил при Сергее Витте. Работал в делопроизводстве Особого совещания по нуждам сельскохозяйственной промышленности, потом перешёл на службу в Министерство земледелия. По делам землеустройства объезжал всю Россию, ведал вопросами законодательства и внутринадельного землеустройства в канцелярии комитета по землеустроительным делам. В конце лета 1910 года сопровождал Петра Столыпина в его поездке по Сибири, составил записку о Сибири. Добрался до поста управляющего канцелярией Министерства земледелия, стал камергером Императорского двора и в 1916 вышел в отставку. Был избран председателем совета акционеров Нидерландского банка для русской торговли, вошёл в правление Торгово-промышленного банка, стал акционером петроградской промышленной мануфактуры «Треугольник». Но тут грянула революция…

Будучи ярым монархистом, Тхоржевский принял активное участие в антибольшевистской борьбе. В конце 1917 на его квартире в Петрограде проходили собрания «Правого центра». Летом 1919 тайно выехал в Гельсингфорс. В Финляндии редактировал газету «Новая русская жизнь». Стал одним из инициаторов создания в Финляндии Общества для борьбы с большевизмом, затем уехал в Париже, а потом вернулся в Россию, в правительстве генерала Врангеля был начальник канцелярии, управляющий делами Совета министров правительства Юга России. Но он понимал, что «белое дело» уже было обречено. Тхоржевский сочинил тогда – не для печати – язвительное и горькое стихотворение „Крымский съезд“ („Явились, много острого сбрехнули языком, но Крым из полуострова не стал материком"). Именно ему пришлось готовить эвакуацию русских войск в Константинополь.

В эмиграции

В декабре 1920 года Тхоржевский окончательно обосновался в Париже. Был членом правления Торгово-промышленного банка, видным деятель Российского торгово-промышленного и финансового союза. В 1922 г. был посвящен в масонство в русской парижской ложе «Астрея». Затем стал одним из основателей русских лож «Гермес» и «Юпитер».

По воспоминаниям современников, в те времена без помощи масонов русским эмигрантам во Франции было практически невозможно получить приличную работу.

Со времени основания в 1937 году Тхоржевский – председатель Национального объединения русских писателей и журналистов во Франции. От своих монархических взглядов не отказался, состоял в Союзе ревнителей священной памяти императора Николая II. Входил в Особую комиссию по делу генерала Н. Скобл ина, которого подозревали в предательстве и работе на НКВД. С 1937 председатель Национального объединения русских писателей и журналистов во Франции. Выступал с докладами о земельном вопросе в России, читал публичные лекции.

Годы оккупации были для Тхоржевского тяжелыми: печататься было негде, денег не хватало. Целыми днями он пропадал в библиотеках, и в итоге появился фундаментальный труд «Русская литература», вышедший уже после войны. Получил известность еще и как большой мастер художественного перевода. Переводил с французского и итальянского: Верлен, Маларме, Пруст, Корбьер, Леопарди. Главный переводческий труд поэта – рубаи персидского поэта Омара Хайама. За свои переводы он был дважды удостоен почётных отзывов Пушкинской премии Академии наук. По окончании войны сотрудничал в «Русской мысли». Основатель, редактор, член редколлегии журнала «Возрождение», привлек к участию в журнале Ивана Бунина, Бориса Зайцева, Георгия Иванова, Тэффи и других писателей. Автор исследований о Гоголе, Пушкине, Достоевском, Тургеневе и др. Член-основатель Общества охранения русских культурных ценностей. Похоронен на парижском кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

«В изгнании Лебедь…Сон…»

Вот его перевод одного из стихотворений С.Маларме:

 
И снится Лебедю его былой полет,
В сиянии царственном мечты обледенелой.
Он не певец Земли. Надежда не блеснет.
Но зимней скуки сон блеснул, оцепенелый.
 
 
Предсмертный, белый сон! И чудится изгиб
Упрямой шеи… боль… В плену, он не погиб:
Зиме он странно-свой нарядом лебединым;
 
 
Бесцельно искрится и льнет к пушистым льдинам;
Безмолвно холоден, надменно озарен,
Белеет, девственный, в изгнании Лебедь… Сон…
 

Его книгу «Последний Петербург», благодаря которой, быть может, и дошло до нас процитированное в начале статьи его стихотворение, о котором вспомнил Гранин, уже в наши дни перепечатал его племянник Сергей Тхоржевский. Он родился в Ленинграде, и тоже стал литератором. Однако, имея такого родственника (у него не только дядя жил в эмиграции, где слыл «антисоветчиком», но и был сослан на Беломорканал его отец), в советские времена в возрасте 16 лет сам Сергей Тхоржевский оказался в лагерях в Воркуте, где работал на шахте, заболел туберкулезом.

После смерти Сталина Сергей Сергеевич вернулся в Ленинград, стал литератором. Но в 1968 году в результате доноса членов литературного клуба «Россия» в Обком партии после проведения вечера творческой молодежи (в числе участников вечера был поэт Иосиф Бродский) в Ленинградском доме писателей был снят с работы референта Ленинградского отделения Союза писателей. Словом, он тоже не получил от Бога легкой жизни. Оставаясь членом редколлегии журнала “Звезда”, последнее время Сергей Сергеевич жил преимущественно у дочери в Швейцарии. Умер в мае 2011 в Базеле.

Теория пассионарности и стихи

У великой поэтессы Анны Ахматовой был знаменитый сын – выдающийся историк Лев Гумилев. Трудно найти человека, у которого была бы такая невероятная биография. Сын двух замечательных поэтов – Анны Ахматовой и Николая Гумилева, он три раза был арестован, много лет сидел в лагерях и тюрьмах, пошел добровольцем в Советскую армию и дошел солдатом до Берлина, стал всемирно знаменитым ученым. На доме, где он жил в Ленинграде (Коломенская ул., 1/15), установлена мемориальная доска.

Лев Николаевич родился в Царском Селе 1 октября 1912 года. Но в детстве воспитывался у бабушки в имении Слепнево Тверской губернии. Родители были знаменитые поэты, к тому же довольно скоро развелись, а его отца потом расстреляли большевики, обвинив в причастности к контрреволюционному заговору. В 1930 году он вернулся уже не в Петербург, а в Ленинград. Юношей работал в экспедициях на Саянах, Памире и в Крыму. В 1934 году поступил на исторический факультет Ленинградского университета.

В 1935 году он был в первый раз арестован, но скоро освобожден, в 1937 году восстановлен в ЛГУ. Но быть в те годы сыном расстрелянного «контрреволюционера» и спокойно учиться оказалось невозможным. Органы не дремали. В марте 1938 года его снова арестовали. Получил пять лет и оказался в Норильлаге. Работал землекопом, горняком на шахте, геологом, а к концу срока стал лаборантом-химиком. Когда срок закончился, уже вовсю полыхала война, и Гумилев добровольно вступил в армию.

Дорогой русской славы

Прошел до Берлина рядовым в зенитно-артиллерийском полку. Сам он скупо рассказывал о тех годах, но до конца своих дней бережно хранил солдатский котелок, который стоял у него в квартире на полке вместе с иконами. О войне Гумилев говорил просто: «Войны выигрывают те народы, которые могут спать на голой земле. Русские и татары – могут, а немцы – нет… Немцы воюют по часам и только когда кофе попьют, а мы – всегда…».

Он был не только ученым, но и талантливым поэтом. Сохранились его стихи, посвященные освобождению Варшавы, в котором он принимал участие:

 
Мы шли дорогой русской славы,
Мы шли грозой чужой земле,
И лик истерзанной Варшавы,
Мелькнув, исчез в январской мгле.
А впереди цвели пожары,
Дрожала чуждая земля.
И знали тяжесть русской кары
Ее леса, ее поля…
 

Воевал Лев Гумилев, как и его отец, храбро. Как он сам вспоминал, однажды на Одере, когда на его часть пикировали немецкие самолеты, он вышел на берег и стал вслух читать Гете… по-французски. На это командир батареи развел руками и сказал: «Нуты, Гумилев, даешь!». Бывший зэк получил пять медалей, но закончил войну рядовым, как и начал.

Еще один срок

После демобилизации Гумилев был восстановлен в ЛГУ и окончил его в 1946 году. Вскоре защитил кандидатскую диссертацию, был принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР. Увы, органы опять не дремали, и в ноябре 1949 года он был снова арестован. На этот раз его посадили на 10 лет. Сначала историка отправили в лагерь под Карагандой, а затем в Саяны. Приходилось в жестокий мороз без зимней одежды и обуви валить в лесу деревья, стоя по пояс в снегу. Но даже в тюрьмах и в сталинских лагерях ученый не переставал размышлять, в его голову приходили теории, которые он потом развил на свободе. «Сидя в камере, – вспоминал Гумилев, – я увидел, как луч света падает из окна на цементный пол. И тогда я сообразил, что пассионарность это энергия, такая же, как та, которую впитывают растения».

Почти спонтанно у него возникла мысль о мотивации человеческих поступков в истории. Почему, например, Александр Македонский шел в Индию и Среднюю Азию, хотя явно удержаться там не мог и грабить эти земли не мог, не мог доставить награбленное себе в Македонию? Гумилеву пришло в голову, что Александра Великого толкало что-то такое, что было внутри него, некий особый природный импульс. Это что-то он назвал «пассионарностью».

«Эврика» за решеткой

Как историк вспоминал потом, он выскочил из-под нар, где лежал, и завопил: «Эврика!». «Сидевшие выше этажом мои сокамерники, их было человек восемь, мрачно поглядели на меня, решив, что я сошел с ума: «Еще один! Чудик!». Такие случаи бывали нередко. Но на этот раз они ошиблись. Они не догадывались, что я минуту назад нашел ответ на загадку, которая вот уже несколько недель подряд неотступно преследовала меня». Это открытие раз и навсегда изменило всю его дальнейшую жизнь – в прямом и переносном смысле, а со временем повлияло и на развитие всей исторической науки. На этот раз досидеть до конца срока ему не пришлось – умер «самый большой друг советских ученых», и в 1956 году Гумилева реабилитировали «в связи с отсутствием состава преступления».

Исторические труды

Но даже после смерти Сталина бывшему зэку было непросто устроиться в Ленинграде. Начал работать библиотекарем в Эрмитаже. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории на тему «Древние тюрки: У1-УШ в.», а в 1974 году докторскую по географии «Этногенез и биосфера земли». Но вот академиком великого ученого коллеги так и не избрали. Широкую известность за последнее время приобрели издаваемые массовыми тиражами исторические труды Льва Гумилева: «От Руси до России», «Черная легенда», «Древняя Русь и Великая степь», «Этногенез и биосфера земли» и другие.

Гумилев пытался объяснить закономерности исторического процесса при помощи выдвинутой им оригинальной пассионарной теории этногенеза. Суть ее состоит в том, что тот или другой этнос или народ поднимается или, наоборот, гибнет и исчезает в зависимости от пассионарности его представителей.

Горячий русский патриот

Гумилев считал масштабы монгольско-татарского ига сильно преувеличенными. По его мнению, для русско-монгольских отношений был характерен скорее симбиоз, а серьезные столкновения были связаны в основном с ордынскими мусульманами. Китай у него, как пишут в энциклопедиях, предстает не мирным оплотом цивилизации, борющимся с захватчиками, а хищным агрессором. То же самое он говорил и о Европе.

Гумилев был горячим русским патриотом. Он говорил: «В смысле любви, поклонения, обожания и даже обожествления России всегда был и буду патриотом». Однако не все ученые разделяют его оригинальные теории, некоторые подвергали их резкой критике.

В этой связи о Гумилеве и даже о его происхождении было запущено немало фантастических историй. Так, некие «исследователи» его биографии выдвинули гипотезу, будто он был… внебрачным сыном Николая II! При этом они ссылались на то, что его мать Анна Ахматова жила в Царском Селе рядом с царским дворцом и вполне могла иметь среди поклонников своих стихов самого императора. К тому же известно, что ее брак с Гумилевым явно не удался. В доказательство «теоретики» приводят также стихотворение Ахматовой «Сероглазый король». Мол, у Николая II тоже были серые глаза, а где король, там и царь. Ясно, что такого рода фантазии никакой серьезной критики не выдерживают.