Текст книги "Литературные тайны Петербурга. Писатели, судьбы, книги"

С горячей страстью патриота

Судьба Валентина Пикуля была необыкновенной и даже какой-то загадочной. Человек даже без школьного аттестата внезапно стал самым популярным писателем в СССР. Да еще в таком сложном литературном жанре, как исторический роман. Его увлекательные произведения, которые автор, обладавший невероятной трудоспособностью, выпускал один за другим, издавались миллионными тиражами, ими зачитывалась буквально вся страна. Потом так же внезапно его вдруг забыли. Сегодня о творчестве выдающегося исторического романиста снова заговорили.

Валентин Саввич родился 13 июля 1928 года в Ленинграде. В годы войны его отец, по образованию инженер-корабельщик, воевал в морской пехоте и погиб в окопах Сталинграда. Маленький Валя оказался в блокадном городе. «Как и все ленинградские дети, – вспоминал он, – я дежурил на чердаках, совал в бочки с водой брызжущие фосфором немецкие зажигалки». В 1942 году вместе с матерью он был эвакуирован на Большую землю. Но в день своего 14-летия неугомонный подросток сбежал «на войну», и оказался в Соловецкой школе юнг. После нее подростка отправили на эсминец «Грозный» в суровое Заполярье, где он и прослужил юнгой до конца войны, участвуя в конвоировании союзных караванов. После войны Пикуль поступил в военно-морское подготовительное училище, но оттуда его отчислили за неуспеваемость. Так настоящего образования будущий писатель и не получил, у него не было ни аттестата зрелости, ни диплома техникума или ВУЗа.

Писатель без аттестата

Но уже тогда его страстно тянуло к перу, юноша мечтал стать писателем. Пытался писать стихи, но скоро бросил, опыт оказался неудачным. Стал писать о флоте, но его первый роман «Курс на солнце» тоже оказался неудачным. Но ему повезло, талантливым юношей заинтересовал известный тогда писатель Юрий Герман, тоже служивший на Северном флоте, он взял его рукопись и отдал редактировать. Но потом роман очутился в руках Всеволода Кочетова, отказавшегося его публиковать. Столкнувшись с первой неудачей, вчерашний моряк по-черному запил. К тому же им вдруг заинтересовалось КГБ. Возникло подозрение, будто Пикуль вступил в некий тайный комитет национального освобождения России. Пришлось две недели просидеть в следственном изоляторе. Однако скоро все разъяснилось, и бывшего юнгу отпустили с миром, и он снова взял в руки перо. Его следующий роман «Океанский патруль» вышел в 1954 году, и имел успех, переиздавался дважды. Однако сам автор потом считал его творческой неудачей. Талантливому юноше посоветовали поступить в Литературный институт в Москве, но без аттестата его не приняли. Так и пришлось на всю жизнь остаться самоучкой. Но молодой писатель уже поверил в свое призвание. Он пишет самозабвенно, не спит ночами. Один за другим выходят романы «Баязет», «Пером и шпагой», «Слово и дело», «Фаворит», «Три возраста Окини-сан», «Крейсера», «Каторга», «Моозунд», «Реквием каравану PQ-17» и другие.

В советские времена многие героические страницы выхолощенной большевиками русской истории, ее трагедиях и подлинных героях были читателям неизвестны. Героями книг Пикуля стали не «комиссары в пыльных шлемах», а боевые царские офицеры и адмиралы, князь Потемкин, строители великой империи, русские моряки. О них и рассказывал с увлечением и с горячей страстью патриота в своих увлекательных произведениях Валентин Пикуль.

Титанический труд

Чтобы понять причины невероятного успеха его книг в СССР, надо вспомнить, что в советские времена создавать исторические романы, писать правду, вспоминать многие важные факты истории, было очень нелегко. Многие дореволюционные издания были запрещены, документы уничтожены, архивы недоступны, и, оставшееся, приходилось собирать буквально по крупицам.

Для работы над своими романами Валентин Савич собрал великолепную библиотеку редких книг, доставал, где мог, и анализировал добываемые по случаю документы, создал уникальную картотеку. Это был поистине неустанный, титанический труд, не только романиста, но и самого скрупулезного и дотошного историка. Те, кто бывал в его рижской квартире, поражались богатством его архивов.

Пикуль был человеком широкой души, настоящий матрос, душа нараспашку, тельняшку он почти не снимал, свои немалые гонорары щедро раздавал направо и налево. Но себе цену хорошо знал, был тверд во взглядах, упрям и непреклонен в достижении поставленной цели. Всенародный успех писателя без аттестата, который, к тому же имел не простой характер, не шел на компромиссы и не заискивал у «сильных мира сего», не участвовал в литературных «тусовках», породили для него влиятельных недоброжелателей. Писателя замалчивали, маститые критики отзывались о его творчестве пренебрежительно, цензура вымарывала из его книг многие эпизоды, а «серьезные» историки его ругали за «ошибки», справка о популярнейшем в народе авторе даже не вошла в пятый том «Краткой литературной энциклопедии». Кое-кто его просто ненавидел. Когда утонул сын его жены Виктор, Пикуль был уверен, что это подстроили его враги.

«Нечистая сила»

Настоящий скандал вызвал его роман «Нечистая сила» («У последней черты»), посвященный Распутину. Говорили, будто роман не понравился супруге Леонида Ильича. Слишком уж откровенным было сходство оргий и безобразий, которые творились в разложившейся верхушке царской России накануне 1917-го года, с брежневскими временами. Но ругала роман не только проворовавшаяся партийная элита и либеральная интеллигенция, называвшая его «гнусной бульварщиной». Не все приняли его и в патриотически настроенной части общества. «Такой «распутинской» литературы в России не видели еще и в самые немые и постыдные времена», – писал известный критик Валентин Курбатов.

А сегодня оценка событий вокруг Распутина Пикулем не совпадает с новыми сведениями, которые говорят о том, что его устранение было на самом деле делом рук английской разведки, стремившейся сокрушить Россию, а также с тем, как оценивает загадочную фигуру старца русская православная церковь.

Его не забудут

Но всенародная слава романиста уже была велика, за него горой стояли флотские офицеры и адмиралы и даже некоторые члены Политбюро. Пикуль вспоминал потом, что на его стороне оказался Косыгин, который, расхваливая «Моозунд», говорил, что «если бы в 41-м году мы имели таких адмиралов, как Эссен и Колчак, то у нас не было бы ни приснопамятного таллинского перехода, ни ленинградской блокады». Писатель был награжден правительственными орденами и премиями.

Однако Пикуль тяжело переживал идущую против него травлю. Он переехал в Ригу, чтобы иметь возможность спокойно работать. Там он написал один из интереснейших романов, посвященных русской контрразведке «Честь имею». А уже перед самой смертью готовил роман о Сталинграде «Барбаросса», который не успел дописать. Вернувшая с дачи жена нашла его лежащим мертвым на полу.

Когда рухнул СССР и раскрылись архивы, к которым Пикуль не имел доступа, то на книжный рынок хлынул такой поток прежде неизвестной информации о нашей истории, что его романы, как, впрочем, и книги других исторических писателей, сразу как бы отошли в тень. Новое поколение уже их почти не знает. Однако некоторые его произведения, такие, например, как «Реквием по каравану RQ-17» и «Честь имею» продолжают сохранять свою актуальность и ценность. Пикуля, которого по литературному пути вела пламенная страсть любви к России и ее истории, в нашей стране будут продолжать читать и помнить.

«Тихая моя Родина…»

Жизнь Николая Рубцова была трудной и печальной, а смерть ранней, страшной и мучительной. Как, увы, и положено настоящему русскому поэту. Он обладал вещим даром и сам предсказал свою судьбу. «Я умру в крещенские морозы…», – писал Николай Рубцов, и – «Мне поставят памятник на берегу…».

Все так и произошло, 19 января, как раз в Крещенские морозы, он был убит женщиной, которая собиралась стать его женой. А после этой трагедии, когда уже все поняли истинное значение стихов Рубцова для русской поэзии, ему поставили памятник на родине – на берегу реки Сухони, на Володчине.

Свое грустное детство он описал в стихах:

 
Мать умерла.
Отец ушел на фронт.
Соседка злая
Не дает проходу.
Я смутно помню
Утро похорон
И за окошком
Скудную природу…
 

Хлебнул лиха

Детство Рубцов провел в детдоме, хлебнул лиха. Еще шла война, было трудное и голодное время. Детям давали тарелку жидкого супа и кусочек хлеба в 50 граммов в день. Но учился Коля отлично, был, по воспоминаниям друзей, мальчиком ласковым и ранимым. С нетерпением ждал, когда вернется с фронта отец, но этим надеждам не суждено было сбыться. Отец вернулся, но женился на другой женщине, а о сыне забыл. Николай окончил семь классов, потом учился в лесотехническом техникуме. Работал кочегаром, разнорабочим. Потом служил на Северном флоте матросом. После демобилизации жил в Ленинграде. Снова работал слесарем, шлихтовщиком на Кировском заводе. Но уже тогда начал активно писать стихи, занимался в литобъединении «Нарвская застава», выпустил первый машинописный сборник. Впрочем, свое первое стихотворение он написал еще в тот день, когда умерла его мать.

В 1962 году поступил в Москве в Литературный институт и вскоре стал известен в среде столичных поэтов. Из института его три раза выгоняли, говорили, что за «пьяные дебоши и скандалы в общественных местах», но потом снова восстанавливали. Оказывалось, что он был не так уж и виноват. Поэтому закончил он институт только в 1969 году и тогда же получил первую в свою жизни однокомнатную квартиру. Один за другим выходят его замечательные стихи, из которых процитируем знаменитое «Тихая моя родина!»:

 
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
– Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу. —
Тихо ответили жители:
– Это на том берегу.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!
Время придет уезжать —
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
 

Рубцов умер, когда ему было всего 35 лет. Он не оставил воспоминаний, не тянулся к славе, не старался стать известным, не рвался на эстрадные подмостки. На телевидении не сохранилось ни одного кадра с его изображением. Он не вписывался в московские модные окололитературные тусовки, где тогда гремела шумная слава Вознесенского, Рождественского и Евтушенко.

Наследник Есенина

Современники вспоминают, что через год после его гибели в Литературном институте, о «тихой лирике» Рубцова говорили больше, чем о каком-либо другом поэте, считая его наследником Есенина. Поэтом, который возвращает русскую поэзию на ее традиционный путь на фоне поддерживаемого властями господства коммунистического рифмоплетства насчет «Братской ГЭС», “комиссаров в пыльных шлемах» и «стихов о Ленине». Позднее выяснилось, что в этом тогдашние кумиры лукавили, а строчили угодные властям стихи, рассматривая свое ремесло просто как кормушку.

Родом из деревни, Рубцов был человеком мистического склада, верил во всякого рода предсказанья, приметы, знал много историй «про нечистую силу», которые любил рассказывать по ночам соседям по комнате в общежитии Литературного института, сам любил погадать. Однажды, как вспоминали его друзья, Рубцов решил погадать «на судьбу». Вырезал из бумаги три самолетика, на каждом написал имя каждого из присутствовавших и запустил их в окно. Первые два самолета, плавно спланировав, опустились на снег. А когда он запустил третий самолетик, на котором было его собственное имя, невесть откуда взявшийся порыв ветра подхватил его и резко швырнул вниз. Увидев это, Рубцов потемнел лицом и закрыл окно.

После окончания Литературного института в 1969 году его приняли в штат газеты «Вологодский комсомолец». Жил поэт бедно. У него не было никакого имущества, как вспоминали знакомые – «одна только прожженная простыня и рваное одеяло». В это же время в его жизни появилась женщина – Людмила Дербина, поклонница его стихов, которая приехала за Рубцовым в Вологду.

Характеры и у поэта, и у его музы были трудные, они часто ссорились. Однако решили пожениться, регистрацию брака назначили на 19 января 1971 года. На улице было холодно, стояли крещенские морозы. Накануне молодые зашли на вечеринку к друзьям, и там разыгралась трагедия.

«В минуты музыки печальной…»

О том, что произошло, рассказала потом сама Дербина в своих воспоминаниях. У Рубцова случился нелепый приступ ревности. Ссора переросла в схватку. Дербина схватила поэта за горло. Пытаясь остановить ее, он закричал: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя!» «Он упал ничком, – вспоминает Дербина, – уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось по полу при нашем падении. Я стояла над ним, пораженная шоком. Все это произошло в считанные секунды. Я еще не могла подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией…»

Осознав, что произошло, Дербина, шатаясь от потрясения, вышла из дома и поплелась в милицию. Там ей долго не верили. Когда в квартиру все-таки пришли, тело еще не успело остыть, – если бы немного раньше поэта можно было бы еще спасти…

Дербина получила семь лет лагерей за убийство в ссоре. Просидела почти шесть и вышла по амнистии 8 марта. После этого приехала в Ленинград, молилась в церкви, заливаясь слезами, исполняя епитимью – наказание за грехи. Может быть, вспоминала его стихи:

 
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…
Душа давно блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови! —
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
 

Стол Александра Исаевича

Великий русский писатель Александр Солженицын никогда не жил в городе на Неве. Однако с Ленинградом-Пе-тербургом, который он однажды предложил переименовать в «Неваград», его прочно связывают некие таинственные, но прочные нити и на это почему-то мало обращали внимания.

Всем известно, что значит в жизни писателя… стол. Обыкновенный письменный стол, за которым он создает свои произведения. У нас, пожалуй, только Пушкин писал, стоя за конторкой. Для остальных же писателей стол – не только место работы, а, пожалуй, некий символ, оберег, заветный талисман успешного творчества. Был такой стол и у скончавшегося недавно великого русского писателя Александра Солженицына. Его прислал ему в подарок один из ленинградских помощников, когда был опубликован «Один день Ивана Денисовича». В те годы у Солженицына появились помощники в разных городах. Они перепечатывали рукопись «Архипелага ГУЛАГ», а копии хранили в разных местах, чтобы помешать ищейкам из КГБ их обнаружить и уничтожить.

Чудо столярного искусства

Это был замечательный стол еще петербургского производства. Настоящее чудо столярного искусства – громадное сооружение с тумбами, ящиками и ящичками, карнизами и колоннами. Он чудом сохранился, пережив революцию и блокаду. Его сначала отправили в Рождество-на Истье под Москвой, где тогда работал писатель. Затем переправили на дачу Ростроповича в Жуковке, куда переселился Солженицын. Затем стол последовал за ним в квартиру его второй жены в Москве в Козицком переулке. После этого стол отправился вслед за ним в изгнание – в Цюрих, а оттуда – в США, где писатель работал за ним долгие 18 лет.

Однако и после этого приключения не прекратились. Было решено взять верный стол с собой назад в Россию, и в 1994 году он совершает обратное путешествие вместе с семьей Солженицына из США в подмосковное Троице-Лыково. Именно за этим «петербургским» столом наш великий современник работал и в свой последний день перед смертью.

За Солженицыным в СССР неутомимо следили. О его связях в Ленинграде упомянуто в секретной записке КГБ за подписью Юрия Андропова, составленной 17 июля 1973 года. В них перечисляются «стоящий на антимарксистских позициях» доктор филологических наук Эткинд Е.Г., пенсионер Самутин Л.А., пенсионер Воронянская Е.Д., преподаватель музыки Иванова Е.В. и др.

«Все они, – говорилось в записке, – активно поддерживают Солженицына, разделяют его враждебные взгляды, размножают и хранят его произведения». «Особого внимания, – считали в органах, – заслуживают документы, хранящиеся у ленинградки Пастуховой Н.Ф., до ухода на пенсию работавшей старшим геологом Северо-Западного геологического управления. В частности, Пастухова хранит так называемые «Воспоминания» Воронянской, в которых автор излагает антисоветское содержание сочинения Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». По мнению Воронянской, – отмечали в КГБ, – Солженицын в этом произведении показал: «…Растление 200-миллионого народа. Уничтожение лучшей его части, в том числе половины партийных рядов. Убийство ума, совести, человеколюбия…».

Помощник Солженицына «Лиля» – Елизавета Воронянская была из числа тех, кто перепечатывали «Архипелаг ГУЛАГ» и хранили его копии. КГБ сумело ее «вычислить», пять дней пожилую женщину непрерывно допрашивали. В конце-концов, она не выдержала и выдала имя Леонида Самутина. Это был тот самый помощник Солженицына, который подарил ему стол. У него и хранилась копия «Архипелага ГУЛАГ» и КГБ удалось захватить документы. После этого Воронянскую отпустили. Она вернулась к себе домой, зажгла перед портретом Солженицына свечи и повесилась.

Еще одна ниточка, тянущаяся к Петербургу, – сходство Солженицына с Достоевским. «Солженицын, – был уверен известный литературовед Михаил Бахтин, – это человек масштаба Достоевского». Сходство между ними не только в масштабах мировой славы и популярности. Поразительно похожи и биографии этих, двух, казалось, совершенно разных людей разных эпох. У обоих было трудное бедное детство. Оба лишились в молодости свободы: Достоевский был арестован в 28 лет, а Солженицын – в 27. Обоим грозила смерть. Достоевского приговорили к смертной казни, а потом, в последний момент заменили ее каторгой. Много раз писатель мог умереть от припадков эпилепсии. Солженицыну смерть много раз грозила и на войне, и в сталинском лагере, а потом он чуть не умер от рака. Оба после первого же опубликованного произведения стали знаменитыми. Достоевский – после повести «Бедные люди», а Солженицын – после «Одного дня Ивана Денисовича». Но самое главное, что их объединяет, оба стали, в конечном итоге, пророками в своем отечестве.

Много общего

Очень много общего между двумя писателями подметила автор книги о Солженицыне, доктор филологических наук Людмила Сараскина. «Солженицын и Достоевский, – подчеркивает она, – для меня – писатели одного ряда. Я считаю, что один продолжает другого. То, что Достоевский напророчил в Х1Х веке про XX век, то и случилось. Именно это Солженицын и описал». Достоевский предупредил о надвигающихся на Россию «бесах», а Солженицын описал их и все то, что они в ней натворили.

«Часы коммунизма – свое отбили, но, – предупреждал Солженицын сразу после распада СССР, – бетонная постройка еще не рухнула. Как бы нам, вместо освобождения, не расплющится под его развалинами». И он оказался прав. Страна и в самом деле чуть не задохнулась под глыбами рухнувшего исполина. Только сейчас она начинает подниматься и расправлять плечи.

«Я вижу, когда я вернусь в Россию!», – уверенно сказал Солженицын своему издателю Никите Струве сразу после своего появления на Западе. Тот не поверил. Но через 20 лет Солженицын и в самом деле вернулся.

От Достоевского Солженицын унаследовал идею о мессианстве писательского дела: «Литература, которая не есть воздух современного ей общества, которая не смеет передать обществу свою боль и тревогу, в нужную пору предупредить о грозящих нравственных и социальных опасностях, не заслуживает даже названия литературы», – говорил он.

Неудобный писатель

Достоевский тоже был в советские времена «неудобным» писателем. Его роман «Бесы» вообще не печатали. Солженицын же пришелся не ко двору власть имущим и в 1990-е годы. В гламурном треске, в тусовочной суете, в политической истерике, его пророческий голос, увы, слышали немногие. Не все оценили его мужественные поступки: отказ от ордена, который хотел ему вручить Ельцин, постоянное и открытое и резкое неприятие той власти, которая позволила разграбить и унизить его Родину. Не повторил грандиозный успех «Архипелага ГУЛАГ» его роман о русской революции «Красное колесо», который он сам считал главным делом своей жизни. Его брошюру «Как нам обустроить Россию» издали тиражом в 15 миллионов экземпляров. «И что? – с горечью сказал он потом сам, – Люди ее не поняли…» Его поддержал Владимир Путин, наградивший Солженицына Государственной премией и сам приехавший к писателю.

…Но в заключение снова о столе. Кому он принадлежал раньше в Петербурге? В чьем кабинете стоял? Как известно, письменный стол Достоевского хранится сегодня в его музее. Но ведь Федор Михайлович переезжал в Петербурге 20 раз. Может, у него были и другие столы и именно один из них оказался потом у Солженицына? Кто знает… В любом случае и такую, конечно, уже совсем фантастическую возможность тоже исключать нельзя.