Текст книги "Кавказский дебют. От Екатерины II до Павла I"

– А теперь я приглашаю вас к себе домой отобедать, а заодно кое-что обсудить, – взял под локоть Валериана Гудович. – Не обессудьте, но мы с супругой любим кухню малороссийскую с борщом, салом и варениками.

За варениками и горилкой Гудович посвятил Зубова в тонкости кавказских дел и настоятельно советовал изменить составленный в Петербурге план похода, отменив движение корпуса через Грузию.

– Сей план откровенно дурацкий, – отбросил он его на пол со стола. – Узнаю руку Николашки Салтыкова. У него так всегда, одна половина головы не ведает, что творит другая! Но зато заседаем и представительствуем в коллегиях знатно!

– Но ведь мы идем за Кавказские горы именно для того, чтобы спасать грузин? – удивился такому повороту в разговоре Зубов.

– Грузия сейчас в таком положении, что не только не может предпринять войны наступательной, но требует огромной помощи для водворения простейшего внутреннего порядка. На сегодняшний день там нет вообще никакой законной власти.

– А как же царь Ираклий? – напрягся Зубов.

– Именно Ираклий, по беспорядкам своего правления и по слабости характера, и привел Грузию в совершенное расстройство, – покачал головой Гудович, щедро разлив по стаканам чистую, как слеза, горилку. – К сожалению, даже недавнее вторжение Ага Мохаммеда, разорившего всю страну, ничему членов царского дома не научило. Царевичи по-прежнему не слушают отца, грызутся друг с другом, восстановили против себя дворянство и образовали множество враждебных партий.

– А что же народ, нет ли восстаний? – спросил Валериан.

– Давай сначала выпьем, – хмыкнул Гудович, поднимая свой стакан. – Ну, быть добру!

Выставленная горилка была крепка и зла.

– Уф, – выдохнул Зубов, тут же закусив ломтиком ледяного сала. – Хорошо!

– Вся Грузия нынче в полном отчаянии, – продолжил генерал-аншеф свой рассказ. – Народ грузинский, бывший раньше весьма бойким, приведен ныне в слабость и робость. Сему несчастному положению главною причиною еще и их царица…

О беспорядках в Грузии Зубов кое-что знал, как и о том, что в январе 1796 года Екатерина II велела Гудовичу отправить из Екатеринославской губернии в Грузию два батальона пехоты, двенадцать эскадронов кавалерии и два полка донских казаков под общим командованием полковника Киреева. Но Гудович этого приказа не исполнил. О причинах невыполнения высочайшего приказа и спросил его Зубов.

– Не выслал я войска лишь по одной причине, что они в Грузии неминуемо умрут с голоду, – развел руками генерал-аншеф.

– Как с голоду, когда царь Ираклий в письме государыне хвалился, что может довольствовать хоть двадцать тысяч? – поразился Зубов.

– Хвалиться он любит и умеет, но на самом деле Ага Мохаммед истребил в Гяндже все грузинские хлебные магазины, а нынче грузины если и привозят туда хлеб, то продают по заоблачным ценам. Нынче в Грузии стоят два батальона полковника Сырохнева, так мы и их прокормить не можем, посему Сырохнев о пропитании солдат заботится сам, рассылая фуражиров. Но выделенные ему деньги уже кончаются. Я из резервных сумм только что отправил ему четыре тысячи червонцев, но насколько этого хватит, не знаю.

– А как с дорогами на Грузию? – упавшим голосом спросил Зубов, понимая, в какую западню он попал.

– Переправа кавалерии и обоза через горы крайне затруднительна, а в зимнюю пору почти невозможна. Доставка продовольствия с Кавказской линии в Грузию также немыслима, так как подвижной магазин должен состоять из множества повозок, по недостатку лошадей, запряженных волами, которые не в силах карабкаться на каменистые утесы и спускаться с отвесных скал в ущелья глубокие.

– Что же вы мне посоветуете, Иван Васильевич? – вопросил Зубов, махнув очередной стакан горилки, после чего горестно подпер голову рукой.

– Мое мнение такое, – разлил еще по стакану Гудович, – прежде всего, оставить отряд Сырохнева без подкреплений, тем более что опасности для него пока никакой нет. Собранные же в Кизляре полки двинуть в Закавказье обходным путем, пусть более длинным, но более верным. Следуя быстро к Дербенту, а оттуда в Баку, вы будете иметь возможность всегда ввести войска в Грузию через Шемаху и двинуть их далее к Гяндже, лишь бы только было продовольствие.

На том генералы и порешили. Выйдя от Гудовича, Зубов вспомнил, что выпили они вдвоем ни много ни мало, а четверть. При этом он совершенно не чувствовал себя пьяным, то ли закуска была столь хороша, то ли обстоятельства разговора были такими, что захочешь, а не опьянеешь. Невдалеке перекрикивались караульные. Над головой чернело покрытое яркими звездами южное небо…

Глава вторая

Назначенные войска подходили весьма медленно, и к 10 апреля в Кизляр прибыли далеко не все. Всего собралось более 12 тысяч человек, из них половина пехоты. Впрочем, вины Гудовича в том не было, и Зубов это прекрасно понимал.

– Я решил не ждать подхода арьергардий, а выступать в назначенный поход немедля! – объявил он Гудовичу.

Тот кивнул в ответ:

– Сие есть самое разумное решение!

Так как полки и батальоны прибыли из разных мест, их прямо на ходу пришлось сводить в импровизированные бригады. Так в первую пехотную бригаду под началом генерал-майора Булгакова вошли два батальона Кубанского егерского корпуса и два из Кавказского гренадерского полка. Вторую бригаду под командой генерал-майора Римского-Корсакова образовали сводно-гренадерский батальон, батальон Воронежского и два батальона Тифлисского мушкетерских полков.

Первую кавалерийскую бригаду составили Владимирский и Нижегородский драгунские полки. Она была поручена генерал-майору барону Беннингсену, а вторая – из Астраханского и Таганрогского драгунских полков, поступила под начальство бригадиру графу Апраксину. Но многие начальники еще не подъехали. Поэтому одну из кавалерийских бригад временно возглавил командир Нижегородского драгунского полка, будущий герой войны 1812 года, Николай Раевский. А вместо назначенного командовать всей казачьей конницей атамана Платова, еще только покинувшего Дон, казаками пока начальствовал командир Хоперского полка подполковник Баранов.

Не дожидаясь главных сил, вперед был послан небольшой авангард под командой генерал-майора Савельева для переговоров с правителем Дербента о возможном союзе против персидского шаха.

Дербент, носивший по праву прозвание Золотых ворот Кавказа, запирал собой каспийский проход в Закавказье. По тем временам Дербент относился к числу первоклассных крепостей, к тому же оборона его была усилена самой природой. Поэтому важно было договориться с местным ханом по-доброму, чем проливать под дербентскими стенами кровь и тратить драгоценное время.

Не теряя времени, 10 апреля Зубов с четырьмя бригадами и казаками переправился через Терек по плавучему мосту, но, совершив всего лишь один переход, вынужден был остановиться у Лашуринского форпоста на реке Каргине. К сожалению, небывало суровая зима и новые метели не дали возможности идти дальше. Как обычно, на переходах начальники рассчитывают на подножный корм для лошадей, приберегая основные запасы фуража на черный день, но сейчас снежные сугробы исключили эту возможность. Делать нечего, оставив войска на Каргине, Зубов вернулся в Кизляр, чтобы обеспечить войска дополнительным фуражом и провиантом.

И снова проблемы – подвижной магазин только формировался, еще не хватало ни фур, ни волов.

– Нам надо хотя бы еще неделю! – огорошил его занимавшийся обозом генерал-майор Цицианов. – Ну, а все соберутся вообще только к июню.

– Это немыслимо! – хватался за голову Зубов. – Я просто сойду с ума! Так нельзя воевать!

– Что вы, Валериан Александрович! – успокоил его Цицианов. – Сие – обыденные заботы любого полководца! Дальше будет только хуже…

Опять выручил Гудович, собравший по пограничной линии сколько возможно ногайских арб и наняв фуры частных лиц, с обязательством платить им помесячную плату. Сбор этих подвод и нагрузка провианта также потребовали времени, и потому, как ни торопился граф Зубов выступить в поход, он не мог этого сделать ранее 18 апреля. Только к этому дню при помощи деятельности Гудовича смогли наскоро сформировать часть обоза, назначенного следовать за корпусом.

Из письма генерал-аншефа Гудовича: «…Я дохожу до устали, не имея помощников; не говоря о генеральских чинах, из коих у меня ни одного нет, я имею очень мало штаб-офицеров. Все, что было, старался доставить к войскам, идущим в поход, и могу сказать, что отправлял иногда должность штаб-офицерскую. Подвижной магазин меня сокрушает; самый угол государства, отделенный пустою, и дурною степью… линия пространная, войск осталось мало и все слабые большею частию, и оные еще не пришли…»

Вместе с русскими полками в поход прихватили и брата персидского шаха Нури-Али-хана, до недавнего времени бывшего владетелем богатых прикаспийских провинций. Со своим старшим братом Ага Мохаммедом младший Нури-Али рассорился из-за того, что не пожелал уступить ему арабского жеребца, купленного за четыре тысячи червонцев. Рассвирепев, старший брат силой забрал понравившегося коня, а строптивца обещал засадить в тюрьму. Зная мстительный характер Ага Мохаммеда, Нури-Али-хан почел за лучшее сбежать в Петербург, где просил о заступничестве. Неожиданно появившегося в российской столице преемника шахского трона было решено использовать в дипломатической игре на Кавказе. Сам Нури-Али-хан в случае успеха русских рассчитывал сесть на персидском престоле.

Тем временем лазутчики доложили Ага Мохаммеду, что русские готовятся с ним воевать. Находившийся в это время в Хорассане шах сразу понял, что легкой эта война не будет.

Собрав военачальников, он объявил:

– Московиты осмелились вторгнуться в пределы моего государства, поэтому мои храбрые воины пойдут против них. Мы нападем на стены, нагроможденные из пушек, на тучи их пехоты и разрубим их нашими победоносными мечами!

Начальники одобрили решимость шаха и обещали не жалеть своей крови.

Когда они разъехались, шах, призвав первого министра Хаджи Ибрахима, спросил:

– Ты думаешь, что я поступлю, как объявил?

– Без сомнения, если это угодно будет повелителю! – склонил голову министр.

– Неужели и ты так же глуп, как и прочие? – разозлился шах. – Как ты мог подумать, что я подставлю свою голову под их сабли и допущу истребить свою армию их пушками? Я поступлю иначе! Русские пули никогда меня не достигнут, и русские смогут владеть только тем, куда долетят их ядра. Да, они смогут идти куда пожелают, но я везде оставлю им одну пустыню! Сам же я поспешу в Муганскую степь, где стоит армия, чтобы следить за каждым движением московитов!

– Воистину нет предела твой мудрости, о великий из великих! – склонил голову первый министр.

* * *

18 апреля Зубов продолжил движение к Каспийскому морю. Взятого фуража и провианта должно было хватить до Дербента. А там должна была подойти из Астрахани флотилия контр-адмирала Федорова с новыми припасами. Проделав первый переход в 40 верст, полки подошли к реке Сулак. Из-за весеннего паводка река широко разлилась, и переправа заняла немало времени. Больше всего мороки было с обозом, который перевезли на паромах. Конница преодолела Сулак вплавь. Одежду, оружие, седла переправляли на лодках. После переправы – дневка, а потом снова в путь. Легкие казачьи полки шли впереди пехоты и артиллерии. Первое время еще мели метели, но чем дальше полки уходили к югу, тем погода становилась теплей.

С провиантом также все обстояло пока неплохо. Выделяемые от батальонов охотничьи команды исправно били кабанов и дичь, которой было полным-полно в местных степях. На привалах местные кумыки привозили много свежей рыбы, продавая ее задешево.

С выходом в предгорья Кавказа началось общение и с дагестанцами. Отношения с ними также сложились если не самые дружеские, то, по крайней мере, вполне миролюбивые. Так, жители города Тарки встретили русских солдат не только огромными котлами с вареным мясом, но песнями и танцами. Походные лагеря, по распоряжению главнокомандующего, размещали всегда вне горских аулов, чтобы не стеснять жителей. Впрочем, те сами всегда спешили к солдатам, чтобы что-нибудь им продать.

– Не поход, а сплошной праздник! – весело говорил своим генералам Зубов.

– Все еще впереди, – мудро отвечали те.

Шамхал – владетель южных земель Дагестана, прислал навстречу Зубову своего сына, чтобы тот достойно приветствовал русского генерала. Сын без утайки рассказал графу об опасениях отца:

– Мы очень боимся вторжения персидских полчищ на Терек, которыми грозит коварный Ага Мохаммед. Поэтому рады видеть русских, так как только они могут помочь нам в противостоянии с персами.

– Пока на вашей земле есть хоть один русский солдат, никакой Ага Мохаммед не посмеет появиться здесь! – успокоил его граф Зубов. – Передай мои слова отцу, и пусть он будет спокоен за будущее своего народа.

Пока корпус Зубова двигался к Каспию, четырехтысячный авангард генерала Савельева уже вступил во владение Шейх-Али-хана Дербентского. Непрерывно шел дождь с сильным ветром, а то и снег с вьюгою, что было совсем непривычно для здешних мест.

Савельев отправил к хану знающего местные языки майора Ахвердова с требованием, чтобы тот прислал своих чиновников для заключения военного союза против Ага Мохаммед-хана. Майор передал и письмо Гудовича, в котором генерал-аншеф требовал покорности и предупреждал, что вскоре в Дагестан придет большое русское войско, «которое пойдет по головам всех противящихся Высочайшей воле». Прочитав письмо, Шейх-Али-хан приуныл. Союза с русскими он не желал, и теперь все его надежды были на персидское войско Ага Мохаммед-хана. Майору Ахвердову Шейх-Али-хан отказал, дерзко заявив:

– Я не знаю и не вижу повеления русской царицы, разрешающей вступление русских войск в мои владения, зато я знаю могущество персидского властителя! К тому же столь маленький отряд, как у вас, не вызывает у меня ничего, кроме смеха! С таким количеством воинов я не выезжаю даже на охоту!

– Это только авангард. За нами идет большая армия! – заявил в ответ Ахвердов.

– Когда она придет, я ее уничтожу! – гордо заявил правитель Дербента.

После этого Ахвердова схватили и бросили в подземелье, а в лагерь армии Ага Махоммед-хана, находившейся в Муганской степи, был послан гонец с извещением о приближении русских и просьбой о помощи. Однако затем местная знать все же решила не озлоблять Зубова, и Ахвердова отпустили. Вслед за этим из города выскочила конница, которая начала обстреливать из ружей наших казаков.

Савельев отошел от Дербента и расположился в двух верстах от него лагерем. На следующий день он занял высоты, доминирующие над Дербентом, на которых устроил батарею в двухстах саженях от городской стены.

С открытием артиллерийского огня по городу Шейх-Али-хан прислал парламентера.

– Шейх просит не стрелять по городу! – заявил тот. – Он бы даже впустил в Дербент ваши войска, но боится быть наказанным за свои поступки персидским шахом и потому просит, чтобы русские выдали ему своего аманата.

– Это требование, несовместное с достоинством и честью русского оружия! – ответили ему. – Русские никого в заложники не дают!

Было очевидно, что Шейх-Али, не желая покориться, только тянет время в ожидании, когда вернется посланец от Ага Мохаммед-хана. Однако Савельев продолжил переговоры, так как войска нуждались в отдыхе.

Одновременно он ускоренно строил вторую батарею. Узнав об этом, дербентцы попытались пальбой сорвать ее достройку, но были отогнаны батальоном егерей полковника Мансурова.

Между тем Шейх-Али-хан еще раз прислал парламентера, прося Савельева остановить постройку батарей и дозволить ему послать письмо Гудовичу, а до получения ответа, чтобы русские войска отступили от города на 15 верст.

– Он что, нас за дураков принимает! – удивился такой наивной хитрости Савельев и в просьбе отказал.

* * *

В это время в Дербент вернулся посланный в ставку Ага Махоммед-хана гонец. Сведения он привез неутешительные – шах отказался идти на помощь жителям Дербента.

– Передай своему шаху, что войска мои очень утомлены и с русскими драться не могут, – заявил Ага Махоммед посланцу. – Когда воины отдохнут, то летом, может быть, я и приду на помощь!

Но на самом деле ни весной, ни летом, ни осенью Ага Махоммед помогать дербентцам не собирался. Не успев уехать, посланец Шейх-Али-хана стал свидетелем свертывания персидского лагеря. На его вопросы, куда же собирается двинуться шахское войско, ему ответили, что Ага Махоммед покидает Муганскую степь и уходит внутрь Персии. Не будучи уверен в верности местных ханов, Ага Мохаммед забрал заложниками их жен и детей.

Разумеется, что стремительный уход из Закавказья Ага Махоммед-хана был вызван вовсе не усталостью воинов. Ага Мохаммед откровенно испугался подхода русских, как опытный полководец понимая, что одолеть их у него нет никаких шансов. Поэтому в создавшейся ситуации для Ага Махоммеда было гораздо лучше, сохранив лицо, загодя покинуть опасные земли Прикаспия, оставив союзных ханов наедине с их судьбой.

Стремительный уход властителя Персии, больше напоминавший бегство, вызвал переполох в кавказских ханствах. Одни радовались этой новости, другие, наоборот, впали в печаль. Так, ханы Шекинский и Шемахинский немедленно изгнали представителей Ага Мохаммеда. Немедленно послал посла в Георгиевск с изъявлением полной покорности и каракайдакский уцмий. Карабахский хан Ибрагим хвастал:

– Проклятый кастрат бежал, но не из-за русских, а из-за меня. Его прибытие к Шуше я почел не более появления назойливой мухи! Я на него даже не взирал, наслаждаясь любовью со своими женами. А затем я опоясал себя саблей прадеда и с легкостью отбил все приступы и заставил Махоммеда дрожать как паршивого пса!

Что касается бакинского хана Хусейн-Кули, то он решил перехитрить всех. Хусейн-Кули-хан одновременно присягнул России, но тут же отправил в Дербент две пушки. Всецело поддерживавшие персов дербентский и гянджийский ханы были потрясены уходом Ага Мохаммеда. Если правитель Дербента остался теперь один на один с русской армией, то гянджийский Джават-хан был в ужасе от того, что грузинский царь Ираклий непременно отомстит ему за помощь персам в разорении Грузии.

Еще один давний ненавистник России хамбутай казыкумыкский поддержал дербентского хана, обещая свою помощь. Также поступили кадий акушинский и султан Дженгутайский Али.

А вскоре к Гяндже двинулось войско карабахского хана Ибрагима, чтобы, по совету царя Ираклия, наказать тамошнего хана Джавата за помощь персам, ну и заодно поживиться за счет соседа. Понимая, что дело идет к смене власти, к Ибрагиму тут же присоединился племянник Джавата Раим-хан, а также лезгинские разбойники Омар-хана аварского, всегда готовые кого-нибудь пограбить.

Грузины, не ожидавшие такой прыти в наказании Гянджи, даже испугались:

– Этак они сами все себе разграбят, а мы останемся ни с чем!

Ираклий немедленно отправил вдогонку двух сыновей с большими отрядами, приказав без хорошей добычи не возвращаться.

Впрочем, в Дербенте у Шейх-Али-хана имелось до десяти тысяч воинов. При умелом командовании, да еще в обороне, это была серьезная сила.

Как бы то ни было, но одно только появление русского корпуса на подступах к Закавказью вызвало там полный переполох.

* * *

Тем временем, несмотря на все трудности, Кавказский корпус генерал-поручика Зубова подвигался вперед и уже 23 апреля достиг реки Озени, где встал лагерем. Там к Зубову заявился опытный лазутчик – астраханский купец Богданов, посланный ранее в окрестности Дербента. Граф Зубов принял лазутчика, возлежа на походной кровати в дорогом китайском халате – подарке императрицы. Рядом с кроватью стояла покрытая позолотой искусственная нога командующего:

– Ну, рассказывай, что важного и нужного удалось узнать в Дербенте!

Богданов, косясь на сверкающий золотом протез, доложил:

– Знаю, что Шейх-Али-хан получил значительную помощь от хамбутая казыкумыкского, с которым виделся два дня назад. Договорились они собрать до трех тысяч отборных войск, пройти через табасаранские и каракайдакские ущелья и напасть на наш передовой отряд, что стоит у Дербента со спины.

– Доподлинно ли все так есть, как говоришь? – приподнялся на локтях Зубов.

– Мое слово верное! – с некоторой обидой ответил Богданов и добавил, перекрестившись: – Вернее не бывает!

Известие было действительно важным, и Зубов, не скупясь, отсыпал храброму лазутчику золотых червонцев.

После этого граф собрал генералов и старших офицеров:

– Немедленно выступаем на соединение с Савельевым!

25 апреля Зубов был уже в Тарках, где за три версты от города был встречены шамхалом Бамматом II с сыновьями и «с некоторыми из сопредельных ему малых владельцев».

– Много лет назад мой дед на этом месте встречал великого императора Петра, а теперь мне, недостойному, снова выпала честь встречать русских воинов! – заявил шамхал, склонив голову перед командующим.

Приняв Баммата в своей палатке, Зубов одарил его часами, осыпанными бриллиантами, и полутора тысячами рублей.

Затем был обед, во время которого шамхал так налегал на водку, что домой его увезли на арбе в бессознательном состоянии. Современник так характеризовал правителя Тарки: «…Ум его в тесных границах, а водка российская есть самый лучший предмет его упражнений». Что ж, лучше уж такой союзник, чем никакой!

Дальнейший путь был труден. То поднимаясь почти на отвесные скалы, то спускаясь в глубокие ущелья и двигаясь по их узкому дну, войска брели длинной вереницей. Очень сильно затрудняла движение артиллерия и большой обоз. На крутых подъемах солдаты выпрягали волов и втаскивали на горы пушки и повозки на себе.

Чрез два перехода корпус достиг реки Урусай-Булак. Там уже ждали прибывшие с изъявлением покорности своих повелителей брат уцмия каракайдакского и сын кадия табасаранского.

Они же вызывались провести русских через свои земли так, чтобы выйти к Дербенту не с той стороны, где русских уже ждали, а с противоположной. Чтобы проверить правдивость предложения, Зубов отправил вперед с проводниками капитана Симоновича.

– Сделай самую тщательную рекогносцировку этих дорог и поспешай, так как время дорого! – напутствовал он капитана.

Пока войска отдыхали, Симонович обернулся в обе стороны.

– Ваше сиятельство, – доложил он, спрыгнув с едва живого коня. – Хотя дороги указанные – это просто козьи тропы, но они проходимы!

– А обоз? – поинтересовался Зубов.

– Обоз не пройдет!

Зубов обернулся к стоявшему рядом генерал-майору Булгакову:

– Сергей Алексеевич, присоедини к своей бригаде две роты гренадеров Владимирского полка, полки Астраханский и Таганрогский драгунские. Возьми всех хоперских и семейных казаков, а также шесть пушек. Захвати провианта на 20 дней и выступай к Дербенту обходной дорогой с Симоновичем. Подойдя, рекогносцируй крепость, а на выгодных пунктах поставь батареи.

Храбрый и прямодушный Булгаков кивнул головой:

– Ваше сиятельство, думаю, что хорошо бы взять с собой брата уцмия каракайдакского с сыном кадия табасаранского, ведь пойдем через их земли.

– Забирай! – согласился Зубов.

По расчетам Зубова, Булгакову надлежало подойти к Дербенту не позже 2 мая и одновременно с главными силами, чтобы разом взять крепость в полную блокаду.

Генерала Булгакова Зубов выбрал не зря. За плечами Булгакова было уже немало подвигов – дрался под Очаковом, первым водрузил знамя над стенами Анапы, штурмом взял крепость Суджук-Кале, гонял черкесов на Кавказской линии. При этом Булгаков отличался не только храбростью и прямодушием, была у него особенность – особенно хорошо удавались генералу предприятия самостоятельные. Забегая вперед, скажем, что впоследствии Булгаков станет одним из наших выдающихся кавказских генералов.

* * *

Узнав о приближении русских войск к Дербенту, Шейх-Али-хан, заручившись помощью Сурхай-хана Казикумухского, просил содействия у Омар-хана Аварского, обещая выдать за него свою сестру, на которую тот давно имел виды. Омар-хан колебался. Сестра дербентского хана слыла первой красавицей, но русских он тоже боялся.

Одновременно Шейх-Али отправил посланника через Эрзерум к турецкому султану, снабдив его подарками, для взяток турецким вельможам.

– Передай султану, что я и весь мой род до десятого колена всецело преданы великому падишаху Вселенной и истинному повелителю всех правоверных, прося у него защиты от неверных московитов. Проси прислать султана сюда большое войско. Если же, по причине большого расстояния, он сочтет это невозможным, то проси султана прислать мне несколько его повелений за печатью на имя правителей Дагестана с сановниками и с деньгами, дабы я мог перекупить их от русских и тем освободиться от тиранства презренной нации.

При этом дербентского хана нисколько не смущало, что те же слова не так давно он произносил, стоя на коленях перед Ага-Мохаммед-ханом.

Увы, султан не оценил столь быстрой смены хозяина дербентским ханом и оставил его без ответа.

По ханствам разъехались посланцы из Дербента, агитировавшие не только правителей, но и их подданных:

– Презренные московиты отправили, в отмщение за Грузию, свою нечестивую рать на Великий Дербент, всегда служивший воротами в Персию и крепкою преградой между правоверными и неверными. Они хотят овладеть городом, построенным Великим Искандером, и полонить его жителей, чтобы отправить их в рабство в нечестивую русскую землю и продавать их на улицах и в церквях! Собирайтесь в отряды и нападайте на нечестивых!

– Берите в руки сабли и сами сражайтесь с московитами, а мы посмотрим, что из этого выйдет! – смеялись над ними шемахинцы и ширванцы, талашинцы и шекинцы.

Желающих драться с русскими из-за упрямства дербентского хана не было.

Готовясь к обороне города, дербентский хан завалил ворота камнями, а перед замком Нарын-Кале построил новую каменную башню, которая прикрывала крепость.

Надо сказать, что в Дербенте не было ни спокойствия, ни единства. В городе существовали две враждебные друг другу партии. Одна, состоявшая из жителей города, не желая подвергать опасности свои семейства, требовала мира с русскими.

– Наши отцы помнили, когда в Дербент пришел царь Петр, – говорили они. – После этого мы жили в полном достатке и благоденствии. Зачем воевать, когда и сейчас все будет именно так?

Вторая партия, состоявшая из пришельцев разных горских народов, требовала войны.

– Мы не желаем владычества неверных и хотим править сами! Если же быть войне, то пусть Дербент лучше сгорит в огне, чем станет русским!

По восточному обыкновению, свои отношения политические противники выясняли кулаками на городском базаре, который ежедневно становился ареной массовых кровопролитных драк.

О том, что в Дербенте происходит серьезная политическая борьба, Зубов прекрасно знал от своих лазутчиков.

– Коли у них там все столь яростно, то грех был бы таким разладом не воспользоваться, – сказал он Цицианову и отправил в город посланника с прокламацией к Шейх-Али-хану и всем жителям. Прокламация гласила: «От Ее Императорского Величества Самодержицы Всероссийской на разрушение сил хищника Аги-Мухоммед-хана, посланный с многочисленным воинством генерал-поручик граф Зубов сим извещает, что не имеет, ни повеления, ни желания вредить таким, кои не отваживаются подымать оружие против победоносных Ее Императорского Величества войск, но паче священным именем Ее Императорского Величества обещает сильное свое покровительство, личную и имущественную безопасность всем спокойным и благонамеренным обитателям. Вследствие сего, объявляя свое расположение, предлагает дербентскому народу осмыслить, что, не имея причины ко вражде и не долженствуя иметь никакой от россиян опасности, не надлежит жертвовать напрасно кровию людей. Высокостепенный хан обязан войти в состояние своих подданных, за что они с россиянами, кои никогда их неприятели не были, будут сражаться? Они обязаны сберечь жен своих и детей и не внимать буйному гласу освирепевших наемников, которые жизнь свою оценили и продали яко отчаянные, но и сих увещевать должно, чтобы возвратились восвояси, ибо будут отпущены, и все останутся спокойны, если крепость для войск российских будет отворена».

Пока на городском базаре обсуждали прокламацию, Кавказский корпус подошел к стенам Дербента.

Говоря об упрямстве Шейх-Али-хана Дербентского, мы должны знать, что ему было всего… восемнадцать лет. Молодой и амбициозный юноша мечтал о воинской славе, наивно полагая, что сможет одолеть русскую армию. В сравнении с восемнадцатилетним шахом двадцатипятилетний Валериан Зубов выглядел убеленным боевым ветераном.