Текст книги "Кавказский дебют. От Екатерины II до Павла I"

14 июня 1799 года армия вошла в Каир. Уже на следующий день, беседуя в своем дворце с собранными генералами, Бонапарт говорил:

– Песчинка остановила мою судьбу. Если бы Акр был взят, французская армия кинулась бы на Дамаск и Алеппо и в одно мгновение была бы на Евфрате. Шестьсот тысяч друзов-христиан присоединились бы к нам, и как знать, что бы из этого вышло? Я дошел бы до Константинополя, до Индии… я изменил бы лицо мира!

Академик Е. Тарле по этому поводу писал так: «Наполеон всегда (до конца дней) придавал какое-то особое, фатальное значение этой неудаче. Крепость Акр была последней, самой крайней восточной точкой земли, до которой суждено ему было добраться. Он предполагал остаться в Египте надолго, велел своим инженерам обследовать древние следы попыток прорытия Суэцкого канала и составить план будущих работ по этой части. Мы знаем, что он писал воевавшему как раз тогда против англичан майсорскому султану (на юге Индии), обещая помощь. У него были планы сношений и соглашений с персидским шахом. Сопротивление в Акре, беспокойные слухи о восстаниях сирийских деревень, оставленных в тылу, между Эль-Аришем и Акром, а главное, невозможность без новых подкреплений так страшно растягивать коммуникационную линию – все это положило конец мечте об утверждении его владычества в Сирии».

Колокол судьбы уже предостерегающе прозвенел, однако пораженный манией величия генерал его так не услышал.

Впрочем, генерал Бонапарт вовсе не считал, что его мечта дойти до Индии и изгнать оттуда англичан, навсегда перечеркнута. Нет, просто он отложил ее исполнение до лучших времен…

Глава шестая

С началом Французской революции в 1789 году монархии Европы немедленно объединились для уничтожения нового республиканского строя. Принцип республиканцев: «Мир – хижинам, война – дворцам» веял ужасом, а отрубленная голова Людовика XVI напоминала о неотвратимости гильотины.

Увы, революция пробудила у восставшего народа небывалый порыв, и сломить республику никак не удавалось. Тем более что союзники и между собой не сильно ладили, постоянно подставляя и предавая друг друга.

Что касается России, то и императрица Екатерина, и сменивший ее на престоле Павел, поначалу горели праведным гневом против палачей аристократии. Но затем пришло отрезвление. Первый звонок прозвучал, когда англичане, в лучших своих традициях, «кинули» россиян в Голландии.

Началось с того, что в мае 1799 года английское правительство предложило императору Павлу I помочь Англии отнять у французов завоеванную ими Голландию и восстановить там власть своего ставленника Вильгельма Оранского. Император Павел проникся этой просьбой и отправил 18‐тысячный десантный корпус генерала Германа.

Снабжать наши войска должны были союзники. Но англичане заниматься этим совсем не собирались, оставляя наших без палаток, пороха и провианта. Кроме этого, в ходе боевых действий английские генералы беззастенчиво подставляли наших солдат под главные удары противника. Потери все множились, а толку не было никакого, т. к. те же английские генералы воевать с французами совершенно не умели и все бои проигрывали. Только во время первой атаки на Берген русские войска потеряли около трех тысяч человек убитыми, также было убито около тысячи англичан. При этом английские войска не поддержали русские части, уже взявшие город, и им пришлось отступить. Впоследствии это привело к катастрофе и эвакуации экспедиционного корпуса в Великобританию. Там с русскими союзниками обращались достаточно плохо, результатом чего стало увеличение числа жертв.

Впрочем, свою главную задачу Лондон решил: англичане захватили весь голландский флот, обезопасив себя от возможного будущего нападения. Мы же остались, как говориться, при своих… К тому же англичане демонстративно проигнорировали в вопросе с Мальтой права Павла I, являвшегося… Великим магистром Мальтийского ордена. Великобритания захватила Мальту, которую российский император собирался использовать в своих целях. Мальта могла стать российской губернией, а в перспективе одной из баз российского флота на Средиземном море.

Такое поведение англичан император воспринял как предательское. А тут и австрийцы себя показали, предав в Швейцарских горах армию фельдмаршала Суворова. Вена бросила русских гренадеров на верную смерть в заснеженных Альпах, и лишь гений Суворова спас Россию от военной катастрофы.

Когда же англичане, нарушив все союзнические договоренности, единолично захватили Мальту, Павел I расценил это как прямую угрозу интересам России. До него наконец-то дошло, что все усилия оказались напрасными и выгоды для государства не несли. Походы Суворова и Ушакова лишь попусту растратили ресурсы империи. Реакция его была самой жесткой. Император демонстративно вышел из антифранцузской коалиции, отозвал русские эскадры из Средиземного моря и армию из Европы.

По получении известия о сдаче Мальты император Павел указом от 23 октября 1800 года наложил новое эмбарго на суда и имущество англичан. Отныне русский хлеб перестал поступать в Англию, что грозило англичанам экономическим и политическим кризисом. Мало того, Павел отдал право перекупки русского хлеба Франции! Английские магазины и торговые склады в Петербурге были опечатаны, английские купцы обязаны были подпиской представить опись своего имущества и капиталов и дать ручательство в том, что не будут заниматься торговлей. 19 ноября Павел подписал указ о запрещении посещения английскими судами российских портов. 22 ноября была приостановлена уплата всех долгов англичанам и учреждены ликвидационные конторы их торговых фирм в Петербурге, Архангельске и Риге с конфискацией всех товаров. При этом все английские суда, находившиеся в тот момент в наших портах, были задержаны, причем матросов и капитанов ссылали во внутренние города России. Дело в том, что основным торговым контрагентом Российской империи в период правления Екатерины Великой, матери Павла, являлась именно Англия, покупавшая больше трети всего русского хлеба и корабельный лес. Этому способствовало то, что у британцев был самый многочисленный в мире торговый флот. Кроме этого, Англия расплачивалась за пшеницу дефицитными в России мануфактурными товарами. Каждое плавание в Россию и обратно приносило английским купцам до 200 % прибыли. Что касается французского рынка, то он после начала революции перестал быть интересным русским купцам: якобинцы умудрились разрушить всю французскую промышленность. И Франция на продолжительное время стала почти неплатежеспособной. Надо ли говорить, что огромные финансовые потери, возникшие в связи со сменой Павлом курса внешней политики, взбесили не только английское деловое сообщество, но и российские.

Английский посол в Петербурге Чарльз Уитворт был фигурой весьма влиятельной. В своей должности он состоял уже долгих двенадцать лет, за которые стал своим среди столичного высшего общества. Следует сказать, что в свое время Уитворту удалось добиться улучшения англо-русских отношений, обострившихся в связи с русско-турецкой войной 1787–1791 годов, но теперь, увы. У него ничего не получалось. Более того, отношений между Петербургом и Лондоном ухудшались день ото дня. Единственно, что оставалось Уитворту, – это слать панические письма и ждать новых указаний.

Понимая, что англичане его действия просто так не оставят, император Павел дал указание президенту Адмиралтейств-коллегии маркизу Траверсе готовиться к борьбе с англичанами будущей весной на Балтике и укрепить Роченсальм. Увы, в отношении внутренней оппозиции император оказался на редкость близорук, поэтому не принял маломальских предупредительных действий.

Проект новой внешней политики России готовил любимец Павла кабинет-министра по иностранным делам и член Коллегии иностранных дел граф Федор Растопчин. Проект открывался словами: «Россия, как положением своим, так равно и неистощимою силою, – есть и должна быть первою державою в мире». В случае, если английский флот попробует захватить контроль над Балтийским морем, проект предлагал заключение союза с Францией, Пруссией и Австрией и установление торговой блокады Англии.

Резкий поворот политического курса Петербурга совпал с государственным переворотом во Франции. 18 брюмера (9 ноября) 1799 года. В Париже была лишена власти Директория, разогнан парламент и к власти пришел первый консул генерал Наполеон Бонапарт. Угроза общеевропейской революции миновала, так как новый диктатор разом прекратил революцию.

Сразу выяснилось, что у России и Франции нет никаких спорных вопросов и воевать им между собой просто не за что. А вот союз и тем, и другим был бы очень выгоден!

Узнав о смене власти в Париже, Павел заявил:

– Что касается сближения с Францией, то я бы ничего лучшего не желал, как видеть ее, прибегающей ко мне, в особенности как противовесу Англии и Австрии!

Тогда же Павел издал манифест, в котором провозгласил мирную политику и отказ от борьбы с Францией, объявив, что с начала Семилетней войны империя вела непрерывную войну, и теперь его подданные нуждаются в отдыхе.

В декабре 1800 года по инициативе Павла I была заключена конвенция о вооруженном нейтралитете между Россией, Пруссией, Швецией и Данией – совместные действия по защите торговых судов от агрессивных действий англичан на море. Это была очередная звонкая пощечина Лондону от российского императора. Но Павел ограничиваться этим не желал.

Он начал подготовку к заключению военно-стратегического союза с Бонапартом, причем главным врагом будущего союза была объявлена Англия.

Большой войны император не желал. Павел I заявлял неоднократно:

– Нам надобно хотя бы два десятилетия прожить без кровопролития, и тогда Россия станет самой великой державой в мире.

Но предметный урок англичанам был нужен, и Павел быстро понял, куда надо целить – в Индию!

Расчет был верен. Во-первых, дела индийские весьма далеки от европейских и вписываться за индийские интересы англичан в Европе не станет никто. Во-вторых, Павел был прекрасно осведомлен о давней мечте Бонапарта об Индийском походе, которым он грезил еще в Египте. Теперь же российский император был готов не только протянуть руку будущему союзнику в его мечте, но и взять на себя организацию и обеспечение будущего нелегкого похода. Что и говорить, павловская месть англичанам была сокрушительной.

– Как это ни парадоксально, но сейчас главным врагом стабильности и спокойствия в мире является не республиканская Франция, а Англия. И пока она не утратит позиции, люди так и будут убивать друг друга в бесчисленных войнах, затеваемых в Лондоне.

Павел писал в инструкции графу Спренгпортену, посланному в Париж для «наведения мостов» с Бонапартом: «…Франция и Российская империя, находясь далеко друг от друга, никогда не смогут вредить друг другу…они могут, соединившись и постоянно поддерживая дружеские отношения, воспрепятствовать, чтобы другим своим стремлением к захватам и господству не могли повредить их интересам».

Бонапарт был в восторге от предложения Павла.

– Мы призваны изменить лицо Земли! – заявил он в ноябре 1800 года графу Спренгпортену. – Передайте вашему императору, что я вижу великое множество общих интересов и слишком мало поводов для вражды. Франция и Россия географически расположены так, чтобы быть тесно связанными между собой.

Впрочем, любовь к России у первого консула была с интересом.

– Помимо Франции и Англии, в мире существует третья могущественная держава – Россия и от ее вмешательства в пользу одной из борющихся сторон будет зависеть исход противостояния двух первых! Поэтому Франция просто обязана иметь Россию союзницей, – говорил Бонапарт тем же вечером уже своему министру иностранных дел Талейрану. – Нам сложно победить Англию на море, а им невозможно победить нас на суше. Но чаша весов легко склонится в пользу одной из сторон при ее союзе с Россией!

– В самом деле, лучшего и выгоднейшего выбора сегодня для нас и быть не может! – согласился хитромудрый Талейран.

* * *

Новый политический курс Павла вызвал панику в Лондоне. Британский посол в Петербурге Уитворт в отчаянии депешировал в Лондон, что все пропало, что его вот-вот изгонят из России, и требовал денег на подкуп вельмож.

Канцлер Безбородко, человек опытный и хитрый, призывал императора не торопиться:

– Соглашение с Бонапартом означает резкое ухудшение отношений с Англией. Давайте, ваше величество, не будем делать резких движений. Пусть все образуется постепенно, ведь у англичан везде свои люди.

Но Павел был нетерпелив:

– На что вы намекаете, Александр Андреевич? Мои слуги слишком преданны мне, чтобы учинять заговоры! А сейчас нам, как никогда ранее, необходим надежный союзник, а таким может быть только храбрец Бонапарт! И пора, наконец, прекратить воевать за чужие интересы.

– Ваше величество, надо быть готовыми, что Лондон будет всеми силами препятствовать нашему сближению с Парижем, не останавливаясь ни перед чем! – снова осторожно намекнул Безбородко.

– Пусть только попробуют! – в запальчивости топнул император ногой. – Я завтра же вышлю из Петербурга их посла! Не сомневайтесь, все будет преотлично!

Безбородко, вздохнув, склонил голову в знак послушания с царской волей. Сам он не был столь уверен в благополучном исходе задуманного.

Между тем летом 1800 года Бонапарт предложил России вернуть безвозмездно и без каких-либо условий вернул в Россию шесть тысяч наших пленных, причем в новом обмундировании, с новым оружием, со знаменами и почестями. Этот благородный шаг был по достоинству оценен Павлом.

Практически во всех делах новый император действовал быстро и радикально, но часто чересчур импульсивно и поспешно. Когда надо было решить проблему инфляции бумажных денег, которые в то время разменивались на серебряные по курсу один к полутора, Павел долго не думал:

– Для компенсации дефицита в казне перелейте на Монетном дворе все дворцовое столовое серебро в монеты. Я сам буду есть на олове до тех пор, пока в России не наступит всеобщее благоденствие! А пять мильенов бумажных ассигнаций сожгите принародно на Дворцовой площади, – велел он.

Наверное, это был самый дорогой костер в истории России…

В отчаянии сохранить отношения Лондон предложил было Павлу совместное завоевание Корсики, рассчитывая этим поссорить его как с Францией, так и лично с корсиканцем Бонапартом. Но император России проигнорировал эту попытку:

– Зачем мне эта Корсика? – пожал он плечами. – С таким же успехом мне могли предложить и Канарские острова!

И сев за рабочий стол, тут же самолично отписал в Париж первому консулу: «…Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных правительств, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие и тишину, в которых он так нуждается». Это значило, что отныне Россия не желала больше вмешиваться во внутренние дела республики… Жест Павла был предельно ясен!

Когда же в Петербург пришло известие о захвате англичанами Мальты, Павел совершенно вышел из себя. И снова в Париж полетело его новое письмо: «…Я не могу не предложить Вам: нельзя ли предпринять что-нибудь на берегах Англии?» Это было уже конкретным призывом к будущему военному союзу.

Надо ли говорить, что посыл с берегов Невы был мгновенно принят на берегах Сены?

А вскоре в Петербурге появился дипломатический агент Бонапарта Д’Отерив, который сразу же начал активную деятельность, заявляя, что Бонапарт рассматривал Россию как равную по могуществу Франции державу и надежную союзницу.

На приеме у канцлера Безбородко он заявил:

– У Франции нет оснований для страха перед «русской угрозой». Франция – это единственная страна, которая не имеет никакого повода бояться Россию, так как не имеет никакого интереса желать ее упадка, и никакой причины чинить препятствия ее успехам и процветанию. Мы друг другу нигде не мешаем! – утверждал, что, отказавшись от своих экспансионистских планов, Российская империя может с успехом участвовать в решении общеевропейских вопросов. Некоторые из своих мыслей Отерив излагал в виде советов российскому императору.

Заметим, что канцлер Безбородко являлся последовательным сторонником английского курса и смену внешнеполитического курса воспринимал с оглядкой.

Французский постол Д’Отерив всячески восхвалял таланты российского императора. Порой его заносило в своих рекомендациях:

– Самым мудрым решением для вас было бы разделить свое государство на две части, одна из которых была бы ориентирована на страны Азии, другая – на европейские государства. Решившись на такую реформу необъятной самодержавной монархии и подражая в этом примеру одного из мудрейших государей Римской империи, вы могли бы создать на месте одной колоссальной, а потому плохо управляемой империи, два великих государства, прочно укрепив их в основании.

Павел отнесся к идее заинтересованно. Уловив это, Д’Отерив на следующих приемах разливался соловьем:

– Две самостоятельные империи, которые, будучи объединены интересами близкого соседства и теми чувствами, что внушает общее происхождение, будут независимо друг от друга развивать и лелеять: первая – все ростки того процветания, которое может обеспечить обилие благотворного солнца, торговля с народами Азии через Персию и караванное сообщение с Китаем; а вторая – все те начала, что обеспечивают богатство и мощь приморских народов в Европе. Каждая из этих империй будет иметь собственную столицу: одна – Москву, другая – Петербург. Первая непосредственно завяжет торговые отношения с наиболее могущественными народами одной из самых богатых и самых промышленно развитых частей света; ее отношения с европейскими странами будут непрямыми и, таким образом, прибыль от торговли она будет делить со второй империей, которая, в свою очередь через море, порты и континентальные границы будет поддерживать отношения с политической и торговой системой Европы. Две империи, меньшего размера, по сравнению с нынешней и гораздо более прочные в своих основах, будут быстрее продвигаться по тому грандиозному пути развития, который сама природа открывает всем новым империям. Это великое поприще окажется более четко очерчено, и они яснее увидят ту цель, к которой стремятся, и станут меньше возбуждать зависть и опасения у своих соседей. Россия будет поддерживать равновесие на севере, тогда как Франция обеспечит его на юге, и их согласие укрепит баланс сил в мире!

Узнав о происках Д’Отерива, Безбородко заметил императору:

– Ваше величество. Вспомните, чем кончил некогда гордый Рим! Он пал жертвой самых дремучих варваров, причем только по причине того, что был разделен на две части! Так что с любыми союзниками, будь то старые – англичане, или новые – французы, надо держать ухо востро!

* * *

Вскоре своим послом в Петербурге Бонапарт назначил Жан-Батиста Бартелеми де Лессепса. Лучшей кандидатуры трудно было найти. Лессепс знал Россию не понаслышке. Будучи участником кругосветной экспедиции Лаперуза, он остался на Камчатке с отчетными материалами экспедиции и проделал долгий путь во Францию через всю Россию, оставив любопытные заметки о своей поездке. За время поездки Лессепс неплохо выучил и русский язык. Затем Лессепс проделал еще одно кругосветное плавание, на этот раз в поисках пропавшего без вести Лаперуза. С началом революции во Франции Лессепс был назначен секретарем французской дипломатической миссии в Константинополе. Однако после вторжения в 1798 году Бонапарта в Египет был заключен с женой и детьми в тюрьму, где провел долгих три года. А вернувшись в Париж, сразу же получает важнейшее задание – стать посредником в налаживании отношений между Россией и Францией. Надо ли говорить, что Лессепс с энтузиазмом принялся за дело.

Что касается российского представителя в Париже, то здесь император Павел допустил непростительную ошибку. Дело в том, что к концу 1800 года генерал Магнус Спренгпортен в Париже свою миссию выполнил – наладил первые контакты с консулом Бонапартом. Теперь в Париже был необходим постоянный и профессиональный посол. Таковым стал Степан Колычев – опытный и толковый дипломат. Увы, в душе Колычев был откровенным англофилом, более того, его связывала многолетняя дружба с бывшим фаворитом императрицы Екатерины II англоманом Платоном Зубовым на почве любви к игре на скрипке. Разумеется, что столичные англоманы немедленно этим воспользовалась и быстро привлекли столь серьезного политического игрока на свою сторону. Царствование императора Павла только началось, а против него уже начала интриговать столичная проанглийская фронда…

Ну, а затем последовало прямое и четкое предложение первого консула – нанести совместный удар по Британской Индии. Павел ответил на это своим полным согласием.

Идея захвата Индии занимала Бонапарта еще до Египетской экспедиции. Считается, что впервые идея о походе в Индию была высказана им вслух еще в 1797 году, но в то время осуществление данного плана было невозможно. Не вызывает сомнения, что с точки зрения французских интересов военное вторжение в Азию с конечной целью завоевания Индостана стало бы стратегически важным шагом. Это привело бы к полному краху Великобритании и изменило геополитический расклад сил во всем мире. Мы уже писали выше, что и свою экспедицию в Египет Бонапарт считал прелюдией к еще более грандиозному походу в Индию. Современный французский историк Жан Тюлар считает, что: «Оккупация Египта позволяла решить сразу три стратегические задачи: захватить Суэцкий перешеек, блокировав тем самым один из путей, связывавший Индию с Англией, заполучить новую колонию… завладеть важным плацдармом, открывающим доступ к основному источнику процветания Англии – Индии, где Типпо-Сахиб (Тупу Султан. – В.Ш.) вел освободительную войну с британскими колонизаторами».

Удивительно, на как оказалось, об Индии с детства мечтал и Павел I! Еще в далеком 1763 году знаменитый Ломоносов прислал девятилетнему цесаревичу письмо-посвящение с предложением использовать Северный Ледовитый океан для плавания в Индию, для установления с ней торговых отношений. И девятилетний Павел пишет письмо в Адмиралтейств-коллегию, что действительно хорошо бы добраться до Индии: «Упоминаемые оные доводы (доводы М.В. Ломоносова. – В.Ш.) не противны в чем мореплавательским примечаниям, если оные во всем основательны, то каким образом точно приступить надлежит к предприятию, в тайне ль хранить оное или начать открыто, какие приуготовления сделать, где и в каком числе суда строить, в какое время и откуда идти, словом, что к успешному произведению в действо всего намерения потребно». Признавая большие трудности, которые придется преодолеть на этом пути, цесаревич Павел предсказывал новые открытия, которые ждали бы первопроходцев, ибо «несметное еще множество на земном круге осталось неведомого». При этом он соглашался с М.В. Ломоносовым в том, что проход Северным морским путем имел огромное значение для развития торговли: «…в общей коммерции произошло бы удобство и приращение». Но в своих рассуждениях мальчик пошел дальше: «Сие дело клонится к распространению по морям славы и к приращению избытков Российской империи». И вот теперь, спустя тридцать лет, его детская мечта наконец-то получила реальные очертания. Мог ли Павел не ответить на призыв Бонапарта о совместном походе в Индию, если в этом присутствовал и геополитический интерес России? Ответ очевиден…

Кто знает, как сложилась бы судьба императора Павла, если бы не этот грандиозный совместный проект. Увы, но несмотря на строжайшую секретность проекта, англичане узнали о нем практически сразу через своих осведомителей в Петербурге.

Секретный план союзников предусматривал совместный поход в Среднюю Азию двух пехотных корпусов – французского и российского, а также Донского казачьего войска. Всего до 70 тысяч пехоты, артиллерия и 20 тысяч казаков и калмыков. Стал вопрос, кому командовать столь ответственной экспедицией. Бонапарт колебался, но Павел развеял его сомнения:

– Передайте первому консулу, что пусть главным командиром будет генерал Массена, ведь он ревновал к славе в Альпах самого Суворова!

Разумеется, Бонапарт согласился, прибавив, что хотел бы, чтобы столь экзотический поход был организован по примеру Египетского с инженерами, учеными и художниками.

Павел на это лишь пожал плечами:

– Пусть едут, коль охота в песках жариться!

Общий план похода разработал Бонапарт и генерал Бертье. В Петербург его тайно привез генерал Дюрок. Круг посвященных в секретный план был очень узок. Известно лишь, что, помимо самого императора и президента Военной коллегии фельдмаршала Салтыкова, в план был посвящен еще и военный губернатор граф Петр Пален, сосредоточивший к этому времени в своих цепких руках все вопросы внешней политики (как член совета и Коллегии иностранных дел).

Совещание по привезенному французскому плану проходило в этом узком кругу.

План, доставленный Дюроком, был таков: вначале французский корпус должен был перейти Дунай и, двигаясь по югу России, добраться до Астрахани. Туда же должны были подойти и российские войска. После этого оба корпуса на судах Каспийской флотилии в несколько приемов должны были пересечь Каспийское море и высадиться на его южном берегу в Астрабаде. По подсчетам Бертье, на весь поход из Франции до Астрабада должно было уйти 80 суток. За последующие 50 суток предполагалось дойти до Кандагара и Герата, а в сентябре того же 1801 года достигнуть и пределов Индии. Сегодня понятно, что французский план похода в Индию был весьма сырым и поверхностным. Об этом Дюроку сказал, кстати, сам император Павел.

– Будем обдумывать сей трудный поход более обстоятельно, – заявил российский император. – Прежде всего, надобно увеличить сроки похода, а также решение промежуточных задач – непременное завоевание Бухарского и Хивинского ханств как базисов для дальнейшего движения. Надо озаботиться также провиантом и водой в жарких песках!

В ответ Дюрок только кивал головой. Возразить ему было нечего. Впрочем, большая часть подготовки зависела только от российской стороны. Это также было всем ясно…

Уже на следующий день граф Пален тайно посетил английского посла Уитворта. После этого из Петербурга полетели шифрованные письма в Лондон. По распоряжению того же Палена их велено было пропускать без всякой перлюстрации. Индийский поход еще только приобретал очертания в примерных планах, но вокруг него уже закрутилась серьезная политическая интрига.

* * *

А затем между императором Павлом и генералом Бонапартом началась недолгая, но весьма интенсивная и важная переписка. Забегая вперед, скажем, что практически вся эта переписка была в 1816 году выкуплена неким частным лицом из Великобритании и впоследствии сожжена. Но это будет позднее, а пока Павел известил первого консула, что не против наказать Лондон, забрав у него Индию. Бонапарт был в полном восторге от предложения. Сбывались самые смелые его мечты!

Бонапарт немедленно прислал ответ, что полностью согласен с таким планом и готов в нем участвовать. Однако высказал опасение, что путь в Индию будет пролегать через бесплодную и почти дикую страну. На это Павел ответил, что у французов неверная информация и регион, о котором пишет Бонапарт, не является, ни бесплодным, ни диким.

Павел писал: «Эти страны не дики, не бесплодны; дорога открыта и просторна давно; караваны проходят обыкновенно в тридцать пять – сорок дней от берегов Инда до Астрабада. Почва, подобно Аравии и Ливии, не покрыта сыпучими песками; реки орошают ее почти на каждом шагу; в кормовых травах недостатка нет; рис произрастает в изобилии и составляет главную пищу жителей; быки, овцы, дичина водятся во множестве; плоды разнообразны и отменны. Единственное разумное замечание – долгота пути, но и это не должно служить поводом к отвержению проекта. Французская и русская армии жаждут славы; они храбры, терпеливы, неутомимы; их мужество, постоянство и благоразумие военачальников победят какие бы то ни было препятствия».

Неизвестно, от кого он получил столь позитивное описание трудного пути через пустыни и горы, которые предстояло преодолеть, чтобы достичь цели. Впрочем, истина лежала, как всегда, где-то посредине оценок обоих правителей.

После этого к планированию Индийской экспедиции, наряду с императором Павлом, подключился французский Главный штаб, во главе с военным министром Франции Александром Бертье.

Проект грандиозной русско-французской экспедиции в Индию в 1800 году был разработан столь детально, что, знакомясь с ним, приходишь к убеждению, что он имел все шансы на успех. Итак, что же представлял собой этот катастрофический для англичан проект? Прежде всего, какую он ставил цель? А цель была определена весьма четко и лаконично – изгнать англичан безвозвратно из Индостана, причем изгнать безвозвратно! Впрочем, было ясно, что Большая Игра на этом не закончилась. Французы тут же заявляли, что освобождать Индию следует не для того, чтобы индусы обрели независимость, а для того, чтобы освободить эти прекрасные и богатые страны Индостана от британского ига; открыть новые пути промышленности и торговли просвещенных европейских наций, прежде всего, разумеется, Франции. Относительно преференций, которые должна была получить от этого предприятия Россия, в проекте не было сказано ни слова. Впрочем, проект был французским, и российский император должен был сам определить российские интересы в этом предприятии.

Французский дипломат О’Меара обсуждал уже с президентом Военной коллегии фельдмаршалом Салтыковым конкретные вопросы будущего совместного похода. Когда тот посетовал на огромность расстояний до Индии, О’Меара его успокоил:

– Расстояние не имеет большого значения, просто провиант транспортируется на верблюдах, а казаки его всегда будут добывать достаточно. Деньги они найдут по прибытии; надежда на завоевание в один момент подняла бы множество калмыков и казаков без всяких расходов на это. Пообещайте им разграбление некоторых богатых городов как приманку, и набегут тысячи для того, чтобы стать под знамена!

– Уж не знаю, как насчет приманки, но вот девяносто лет назад полковнику нашему Бековичу-Черкасскому голову враз срубили!

На это О’Меара лишь недоуменно пожал плечами, имя Бековича-Черкасского ему ни о чем не говорило.

– Вспомните великого Александра, который дошел до Индии от Македонских гор, – парировал он фигурой куда более в истории весомой. – Неужели наши армии слабее его, а талант наших генералов хуже? Кстати, и сам ваш император давеча привел мне в пример персидского Надир-шаха, который совсем недавно успешно проделал этот же путь!