Текст книги "Кавказский дебют. От Екатерины II до Павла I"

Возможно, что Ага Мохаммед в другое время велел бы казнить своих слуг сразу, но была ночь на пятницу, обыкновенно посвящаемая молитве и раздумьям о высшем, и Ага Мохаммед по необходимости отложил исполнение приговора до утра. Это и стало его роковой ошибкой. Прогнав приговоренных к казни, шах с чувством исполненного долга уснул. Приговоренные нукеры, разумеется, не спали, понимая, что решение Ага Мохаммеда бесповоротно. Теперь Сафар-Али и Аббас-бек стояли перед выбором, ждать утра и наверняка лишиться своих голов или же попытаться спасти свои жизни ценой жизни Ага Мохаммеда. И они выбрали второй вариант.

Вооружившись кинжалами, Сафар-Али и Аббас-бек тихо пробрались в коридор, подняли шелковый занавес, закрывавший вход в шахскую опочивальню. Затем осторожно вошли и встали у кровати шаха-кастрата. Первый удар в грудь властителю нанес Сафар-Али. Но Ага Мохаммед не умер сразу. Открыв глаза, он глянул, уже почти безумным взором, на своих убийц и прошептал:

– Несчастные! Вы убили Иран!

После этого уже и Аббас-бек вторично вонзил ему кинжал в левую сторону груди, после чего голова повелителя Вселенной безжизненно упала на подушку. Так свершилась судьба грозного Ага-Мохаммеда.

Рядом с кроватью на низком столике лежала шахская корона-диадема. Не пропадать же добру! Пока Аббас-бек выковыривал из нее окровавленным кинжалом бриллианты, Сафар-Али в отместку за перенесенные страдания отрезал мертвому властителю уши. Левое тут же бросил, а правое спрятал себе за пазухой:

– Тебе они уже ни к чему, а мне сгодится!

По персидским поверьям, носимое на шее правое ухо обещало своему владельцу долгую и безбедную жизнь…

Завершив демонтаж шахской короны, правитель канцелярии и начальник охраны бежали в Нуху, под покровительство шекинского хана. Из-за этого в Персии и на Кавказе потом долго говорили, что на самом деле убийство Ага Мохаммеда заказал именно шекинский хан Селим.

Когда утром новость о смерти шаха распространилась в лагере, приближенные тут же начали расхищать шахские сокровища. К счастью, не нашлось ни одного, кто смог бы подчинить себе разношерстное воинство Ага Мохаммеда. Поэтому, докончив грабеж, войско в полном беспорядке оставило Карабах и вернулось в Персию.

Что касается поэта Вагифа, то он сразу стал никому не нужен и был отпущен на все четыре стороны. Впрочем, спустя некоторое время Вагиф все равно был казнен, приняв участие в борьбе за власть карабахского хана Ибрагима и его племянника….

Голова Ага Мохаммеда была отсечена и отправлена к карабахскому хану Ибрагиму, который вначале выставил ее на всеобщее обозрение, но потом все же со всеми подобающими почестями похоронил в Джарах. Обезглавленное тело шаха было отвезено в Тегеран, где его погребли на кладбище подле других властителей Персии. Отметим, что за убийство Ага Мохаммеда никто никому даже не пытался мстить. У злобного кастрата не было ни детей, ни верных братьев. Ага Мохаммед был совершенно одинок в своей кровавой и весьма странной жизни, таким же, никому не нужным, он остался и после своей нелепой смерти.

Смерть Ага Мохаммеда вызвала короткую, но жестокую схватку за его персидский трон, который в результате достался его племяннику Фетху-Али, который принимал участие в походах Aга Мохаммеда и считался неплохим военачальником. Как писали придворные летописцы, Фетх-Али-шах был небольшого роста, имел выразительные глаза и был очень красив. Борода его закрывала властителю колени и считалась самой длинной в государстве.

В гареме шаха числилось 360 жен. Любимой из них являлась некая бывшая продавщица шашлыка, которая получила от шаха титул «таджи-доулэт» (венец государства). Как подсчитают впоследствии историки, только сыновей Фетх-Али оставит после себя более полутора сотен, дочерей же вообще никто никогда не считал…

В момент убийства шаха наследник престола был правителем Фарса и находился в Ширазе. Узнав об освободившемся престоле, он во главе небольшого отряда поспешил в Тегеран, где уже готовились к схватке другие претенденты: брат Фетх-Али-шаха – Хусейн-Кули Каджар, Садек-хан Шеккаки, еще один дядя – брат Ага Мохаммед-шахa – Али-Кули-хан Каджар (вскоре он был ослеплен) и сын бывшего шаха Заки-хана Зенда – Мохаммед-хан. В отчаянной схватке за трон Фетх-Али-шах победил всех. Кто-то, понимая, что лучше жить, чем умереть, быстро признал свое поражение, кто-то был сослан в ссылку, а самому упорному – дяде Али-Кули-хану Фетх-Али выколол глаза. Слепой дядя был племяннику уже не опасен…

Фетх-Али-шах будет царствовать, по персидским меркам, весьма долго, не раз будет он воевать и с Россией, а потому с ним мы еще не раз встретимся на страницах наших книг.

Глава шестая

Император Павел упорно не желал вмешиваться в кавказские дела, но долго увиливать от грузинских дел не получилось. Что касается тогдашней Грузии, то она включала в себя Картли, Кахетию и часть Сванетии, делившуюся, в свою очередь, на Триолетскую и Барчалинскую области. Помимо этого, Грузии принадлежали Казахская, Бомбакская и Шамшадальская провинции, населенные татарами, а также ряд земель осетин, тушин, пшавов и хевсуров. В любой момент эти земли снова могли стать добычей персов, что грозило России серьезными политическими проблемами, не говоря уже об ответственности за жизнь тысяч и тысяч единоверцев.

В 1798 году на 78‐году жизни скончался давний союзник и друг России царь Ираклий II, любовно прозванный грузинами за свой небольшой рост Маленький Кахи. На грузинский престол вступил его сын от второго брака Георгий XII. Отлично понимая, что раздираемая внутренними распрями и постоянно ожидающая очередного персидского вторжения Грузия не способна на самостоятельное существование, Георгий снова написал о желании своего народа войти в состав России.

Император Павел I, рассмотрев просьбу грузинского царя, принял решение – Грузию в состав империи принять. При этом грузинский престол был оставлен за Георгием, а фактическим правителем царства был назначен статский советник Петр Иванович Коваленский. Для спокойствия в Тифлисе решено было направить совсем недавно сформированный 17‐й егерский полк. Начальником российскими войсками в Грузии был определен генерал-майор Лазарев. Деятельный Лазарев добился, чтобы его егерей вооружили новыми дальнобойными штуцерами. Чиновники негодовали:

– И куда столько под себя гребет! Все мне, да мне подавай! Будто евойный полк один на всю линию!

Но Лазарев своего добился. Помимо штуцеров, он выбил все возможные боеприпасы, максимум провианта и даже новые фуры со здоровыми лошадьми.

– Там в горах никто уже ничем не поможет. Надеяться придется только на себя и располагать тем, что имеем.

– Да я все понимаю, – чесал затылок сменивший Гудовича на посту начальника Кавказской дивизии генерал-лейтенант барон Карл Кнорринг. – Хотя выгреб ты из сусеков все подчистую!

Вместе с полком осенью 1799 года отправился и статский советник Коваленский, определенный в Грузию в качестве полномочного министра, а фактически для реального управления этой розобщенной и разоренной страной. Коваленский вез царю корону и прочие знаки царской власти, так как все старые драгоценные регалии, употреблявшиеся при коронации предыдущих грузинских царей, пропали во время нашествия Ага Мохаммеда.

20 октября 1799 года Лазарев со своим полком, командой казаков и артиллеристами при 6 орудиях выступил из Моздока. Вместе с ним и его адъютант и воспитанник поручик Петр Котляревский – будущий герой кавказских войн.

* * *

…Переход через Кавказский хребет был труден чрезвычайно. В горах стоял мороз, мели сильные метели, а сама дорога была узка и опасна. Не обошлось и без разбойничьих нападений. Во время перестрелки с горцами-кистинцами погиб унтер-офицер.

Из доклада командующего Кавказской пограничной линией генерал-лейтенанта Кнорринга о походе 17‐го егерского полка: «…быв задержан на Кайшаурской горе снегом и холодом, едва прибыл сюда 26‐го ноября… Вкратце же скажу, что полк, хотя и претерпел нужду от усталости, медлительным походом навлеченной и особливо от застигшей их на горе стужи и метели, но не менее того, имел везде всевозможную помощь и во всем довольствие со стороны правительства здешнего, так что, по засвидетельствованию всех штаб– и обер-офицеров, спасением своим и всего обоза с артиллерией обязаны они Вахтангу-царевичу, подавшему помощь свою всеми от него зависевшими способами самоскорейше и деятельнейше. О заготовлении же везде в нужных местах провианта и фуража по пути и о высылке за два еще перехода до границ грузинских 80 пар волов и до 50 лошадей, с переменою оных по станциям, почти до самого Тифлиса, я сам был побудитель и вместе и свидетель. Пользуясь таковою выше ожидания помощью почти с 1‐го ноября, я рассчитывал, что полк прибудет на место к 15‐му числу и перейдет гору прежде снега, но вместо того он пришел в город 11‐ю днями позже, а гору опоздал пройти несколькими часами… Как бы то ни было, полк наконец прибыл сюда и сделал при входе фигуру преизрядную, был встречен за три версты наивеликолепнейше…»

Несмотря на все трудности, 17‐й егерский полк благополучно совершил трудный 36‐дневный поход и 26 ноября подошел к Тифлису. Встреча русских солдат сопровождалась торжественностью. Сам царь Георгий, с наследником престола царевичем Давидом и многочисленной свитой, встретил командира полка с хлебом-солью еще за городской заставой. Егеря сделали при этом, как доносил Коваленский, «фигуру преизрядную» и вступили в Тифлис при громе пушек и колокольном звоне. Улицы города, по которым проходил полк, и плоские кровли тифлисских домов были запружены народом. Грузины ликовали сердечно и искренне, понимая, что присутствие русских – это гарантия безопасности. Хроника гласит: «Народ, не сдерживая больше нахлынувшего чувства, живой волной охватил егерей, расстроил их ряды и братским целованием приветствовал пришедших».

Впрочем, грузины остались грузинами, поэтому, накричавшись и натанцевавшись, они разбежались, оставив русских солдат без крыши над головой, без дров и провианта. Раздосадованный Лазарев немедленно отправился к царю Георгию, где высказал все претензии. Георгий во всем согласился, посетовав на нерадивость подданных, и даже отдал какие-то распоряжения. Но ни одно из них так и не было выполнено. Царя в Грузии уже не ставили ни во что. Пришлось Лазареву самому озаботиться подыскиванием жилья для солдат, добычей и дров, и пищи.

Между тем Тифлис начал готовиться к коронации последнего грузинского царя. За несколько дней все царские регалии были перенесены из дома Коваленского в царский дворец при огромном стечении народа, ошалевшего от невиданной пышности церемонии. Окруженные почетным конвоем егерей русские чиновники и офицеры несли малиновый бархатный трон, украшенный массивными золотыми кистями, царское кресло, белый государственный штандарт с изображением двуглавого российского орла, богатое горностаевое платье, присланное царице Марии вместе с бриллиантовым букетом, а также государственный меч, царскую порфиру с вышитыми на ней грузинскими и русскими гербами, корону, скипетр и державу, осыпанные драгоценными камнями, и, наконец, три бриллиантовых ордена. При этом орден Андрея Первозванного предназначался самому Георгию, орден Святой Екатерины – царице Марии и, наконец, орден Святой Анны 1‐й степени – наследнику престола царевичу Давиду. В завершение шествия на серебряном блюде несли высочайшую грамоту, которой Георгий утверждался на грузинском престоле.

Едва закончилась первая процессия, как девять пушечных выстрелов с Метехского замка известили народ, что началось парадное шествие русского министра. Впереди этой процессии шествовал секретарь посольства, державший в руках кредитивную грамоту императора Павла I. Следом за ним шли царские церемониймейстеры, тифлисские чины и хор музыкантов. Сам Коваленский ехал верхом в парадной одежде на богато убранном коне, по сторонам которого шли грузинские чиновники. Сзади, замыкая шествие, двигался конвой царских телохранителей. У самого дворцового подъезда Коваленского встретили важнейшие сановники Грузинского царства. В их сопровождении статский советник вошел в приемную залу, где его уже ожидал Георгий, окруженный министрами и царедворцами. После короткой приветственной речи Коваленский торжественно возвестил:

– Его императорское величество, всероссийский император Павел I принимает Грузию под свой высочайший кров и утверждает царя Георгия законным преемником Грузинского царства, а старшего сына его, светлейшего царевича Давида Георгиевича, будущим по нем наследником!

Затем последовала церемония передачи Георгию знаков царской инвеституры. После чего с ответным словом выступил уже и Георгий:

– Исполненный благоговейных чувств к государю, моему повелителю, я почитаю возможным принять эти знаки царского достоинства, не иначе как учинив присягу на верность императору и на признание его верховных прав над царями Кахетии и Картли. Но я желаю, чтобы этот обряд был совершен торжественно, в храме Божьем, с приличным празднеством и великолепием.

– Моим долгом, – почтительно ответил Коваленский, – будет присутствовать при священном короновании вашего высочества и отдать вам как государю приличные почести от русских войск, которые прибыли в вашу столицу на всегдашнее пребывание.

После этого Коваленский передал Георгию высочайшую грамоту и поднес знаки ордена Андрея Первозванного, которые царь тотчас же возложил на себя. Поздравив Георгия, статский совеник передал Анненский орден царевичу Давиду, после чего вручил подарки прочим лицам царской фамилии.

Не присутствовавшая при церемонии царица Мария приняла Коваленского во внутренних покоях, отменив на этот раз утвердившийся в Грузии азиатский обычай, предписывающий лицам женского пола не показываться мужчинам без покрывала. Мария встретила министра, сопровождаемая дамами, у которых также отсутствовали покрывала на головах. Это был знак особого расположения и доверия! После приветствия Коваленский поднес царице орден Святой Екатерины.

Сама коронация была назначена на 12 декабря. С утра во дворец явилась вся грузинская знать и русские чиновники. Затем появился сам Георгий с женой. Придворные несли перед ним корону и скипетр. Царская чета направилась в церковь. На Марии была накинута подаренная ей горностаевая мантия. За царем с царицей шел Коваленский, рука об руку с наследником престола, следом члены царской фамилии, князья, министры и сановники.

После обедни была зачитана высочайшая грамота, утверждающая Георгия на престоле, и Коваленский принял его присягу на верность русским государям. По окончании этого обряда Георгий возложил на себя знаки царской инвеституры и возвратился во дворец. Там, сидя на троне, он принял поздравления от русского министра и представителей своего народа. На этом церемония добровольного подчинения Грузинского царства Российской империи завершилась.

Впрочем, Георгий был не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Когда в 1798 году персидский шах Фетх-Али предложил ему свое покровительство, обещая, в противном случае, снова опустошить его землю и столицу, Георгий тайно отправил к турецкому султану Абдул-Хамиду I князя Аслан-Орбелиани с просьбой о принятии Грузии под покровительство Порты. Кто знает, как бы все сложилось дальше, если бы не счастливый случай. В то время, когда Орбелиани еще находился в Ахалцихе, из Петербурга в Тифлис прибыл сын Георгия Давид, который сообщил:

– Отец! Император Павел сменил гнев на милость и ныне расположен к нам весьма благоприятно.

– Значит ли это, что мы можем надеяться на покровительство? – осторожно спросил грустный Георгий.

– Именно это мне и велели тебе передать! – обрадовал его сын и наследник.

После этого Георгий тут же велел вернуть Орбелиани, а к Павлу отправил прошение о покровительстве, прося прислать тысячи три солдат с ружьями и пушками.

* * *

Увы, одобрение грузинскими вельможами вхождение страны в состав России было показным и не единодушным. Дело в том, что по завещанию Ираклия, после смерти Георгия, престол должен был перейти следующему сыну Ираклия – Юлону. Однако болезненный Георгий сразу же, вопреки всему, объявил наследником собственного сына Давида, чем вызвал раздор в многочисленном клане Багратионов. Более десятка царевичей – сыновей Ираклия от разных жен и их еще более многочисленные внуки жаждали царской короны и ради этого были готовы пойти на все. Чтобы защитить себя от враждебных братьев, Георгий вынужден был содержать на службе за приличное жалованье семь тысяч лезгин, закрывая глаза на учиняемые ими грабежи и насилия в Тифлисе. Не добавляла оптимизма и начавшаяся в 1798 году в Восточной Грузии эпидемия моровой язвы. Спасаясь, многие жители, бросали все нажитое и бежали кто куда.

Главную оппозицию пасынку Георгию возглавила мачеха – вдова умершего Ираклия царица Дарья (Дареджан Дадиани). Царица выступала против признания наследственных прав на престол родом Георгия. На грузинский престол у вдовы был свой претендент – собственный сын Александр.

И пока Георгий с Давидом присягали на верность императору Павлу, а народ ликовал на улицах Тифлиса в надежде на лучшие перемены, царская вдовица собирала вокруг себя всех недовольных и обиженных. Ну, а считавших себя обиженными в Грузии всегда хватало, особенно среди бесчисленного количества мелких князей, жаждавших власти и денег. К сожалению, росту недовольства способствовало и отсутствие единства в действиях российских представителей. Дело в том, что выбор Коваленского на пост полномочного представителя в Грузии оказался далеко не лучшим. Статский советник был хорошим исполнителем, но для политической самостоятельной должности он совершенно не годился. Современники пишут о нем как о человеке нечистосердечном, склонном к искательствам: «Опутывая царя тонкой сетью интриг, он вмешивался во все его распоряжения и ставил на первый план личные свои интересы».

В отличие от Коваленского, командующий русскими войсками в Грузии генерал-майор Лазарев был человеком прямым, открытым и честным. Служил Лазарев без какой-либо протекции, добывая себе чины и ордена исключительно собственным мужеством и храбростью. Любопытно, что, происходя из весьма родовитого рода, он начал службу рядовым капралом конной гвардии и удостоился первого офицерского звания лишь спустя девять лет. Последующей своей быстрой карьере Лазарев был обязан исключительно самому себе. Он отличился в войне со шведами, затем дрался на Кавказе, штурмовал неприступную Анапу и Дербент. Именно поэтому, когда император Павел решил сформировать из частей Кубанского и Кавказского егерских корпусов новый 17‐й егерский полк, его шефом был назначен Лазарев, которого немедленно произвели в генералы. Надо сказать, что грузины быстро поняли суть Лазарева и относились к этому внешне суровому, но честному генералу с искренним почтением.

Надо ли говорить, что при полной несхожести характеров между Коваленским и Лазаревым близких отношений быть просто не могло. Более того, Коваленский, на потеху грузинам, все время пытался интриговать против своего ближайшего соратника.

Так, узнав, что царь назначил Лазареву одинаковый с ним оклад столовых денег (по червонцу в сутки), Коваленский устроил Георгию скандал, требуя себе как личному представителю императора двойного оклада. Узнав о скандале, Лазарев был возмущен мелочным и оскорбительным для своей должности поведением Коваленского.

– Если господин статский советник не может наесться на десять целковых в день, то пусть забирает себе и мой червонец! – заявил он. – Я же обойдусь и солдатской кашей из походного котелка! Передайте его величеству, что я отказываюсь от денежного содержания вообще.

В итоге Лазарев так и остался без денежного содержания, но раздосадованный Георгий статскому советнику содержание так и не увеличил. После этого Коваленский затеял с Лазаревым новую свару.

– Я требую, – заявил он ни с того ни с сего, – чтобы мне как представителю России войска отдавали генеральские почести.

Вообще-то на то время чин статского советника (гражданский чин 5‐го класса, согласно Табели о рангах) соответствовал чину бригадира, занимавшего промежуточное место между полковником и генерал-майором. Так что до «генерала» Коваленский хоть немного, но все же недотягивал. На новую претензию Коваленского Лазарев ответил так:

– Во-первых, вы, прежде дослужитесь до действительного статского советника, чтобы быть со мной на равных, а, во-вторых, по уставу штатским отдание чести не положено вообще. Ну, а, кроме этого, я, как командующий войсками в Грузии, гражданскому чиновнику не подчинен!

Начались пререкания и споры. И хотя, в конце концов, Лазарев поставил статского советника на место, о скандале между русскими начальниками знал уже весь Тифлис. Пользуясь этим, многочисленные царевичи – сыновья царицы Дарьи подстрекали народ, стремясь вызвать ненависть к русским и толкая страну к новому разделу и развалу. Старший из сыновей царицы Дарьи, оставленный единокровным братом Георгием без удела, потребовал себе Казахскую провинцию, которая по традиции могла принадлежать только самому царю. Разумеется, что на это требование последовал резкий отказ. После этого обитавший в селении Шулаверы царевич Александр бежал к турецкой границе, а оттуда тайно перебрался в персидский лагерь, где ему был оказан самый радушный прием. Еще бы, ведь теперь у персов появился повод на вмешательство в грузинские дела и собственный кандидат на грузинский престол! Следует понимать, что персидский шах Фетх-Али совершенно искренне считал Грузию законным владением Персидской империи. Намереваясь теперь еще раз разорить Тифлис, он желал лишь примерно наказать отступников и вернуть их себе как старому владельцу.

Коваленский слал в Тегеран письмо за письмом, в которых то выражал надежду на дружбу между державами, то, ссылаясь на трактат 1783 года, предостерегал от вторжения в Грузию. Но для Фетх-Али все эти политические изыски ровным счетом ничего не значили. Он желал «восстановить справедливость» так, как это понимали в Тегеране.

Поэтому, едва получив заверения царевича Александра в поддержке, Фетх-Али-шах сразу же направил войско во главе со своим юным сыном Аббас-Мирзой в сторону Грузии. Вскоре в его лагере объявился и изменник царевич Александр. Однако едва сарбазы перешли Аракс, шаха все же стали одолевать сомнения. Одно дело прийти и изнасиловать беспомощную Грузию и совсем иное столкнуться лоб в лоб с огромной Россией. Занервничав, Фетх-Али в самый последний момент все же остановил войско, выжидая, как сложатся дальше дела в самой Грузии. Ну, а, чтобы припугнуть грузин с русскими, он велел Аббасу-Мирзе послать в Тифлис опытного переговорщика.

Одновременно начал действовать и изменник царевич Александр. Заручившись поддержкой персидского шаха, он обратился и к Омар-хану Аварскому с предложением захватить Тифлис и взять Грузию под свое покровительство, при условии признания его царем. Бешеный, разумеется, согласился. После этого Омар-хан начал спешно собирать огромное войско.

* * *

Когда о приближении персов к Грузии стало известно в Петербурге, император Павел воспринял это как личное оскорбление:

– Неужели у персидских шахов столь коротка память, ведь именно я два года назад остановил завоевание Персии и отозвал обратно корпус Зубова! Вместо того чтобы благодарить меня за сие благодеяние, персы грозят нам войной. Вот уж воистину черная неблагодарность! Как знать, может, не так уж был не прав мой прадед Петр Великий, затевая Персидский поход, чтобы навсегда решить сию восточную проблему и выйти к вратам Индии!

Пока же император распорядился срочно готовить к отправке в Тифлис с Кавказской линии внушительные силы – девять пехотных батальонов, десять эскадронов драгун и артиллерию. Но когда батальоны и эскадроны уже готовились выступать, в Кизляр примчался смертельно уставший курьер от Лазарева:

– Их превосходительство передает, что персы разграбили Эчмиадзинский монастырь, после чего повернули назад и ушли за Аракс! А вот и соответствующее письмо в пакете засургученном!

Взломав печати, командующий войсками Кавказской линии Кнорринг пробежал глазами текст. Все верно! Персы на вторжение не решились и начали отход в свои земли. Теперь снаряжение и отправка столь большого отряда в Грузию, учитывая все издержки, была просто излишней. Поэтому, известив императора об изменившихся обстоятельствах, решил ограничиться пока посылкой одного Кабардинского мушкетерского полка, придав ему казачью сотню и 4 пушки. Кабардинский полк был выбран не зря, так как имел старые кавказские традиции. Он входил еще в состав Низового корпуса Петра Великого и храбро сражался под его началом в горах Дагестана и персидских провинциях, да и совсем недавно участвовал в походе графа Зубова. Так что к кавказским трудностям кабардинцам было не привыкать. Во главе похода был поставлен только что получивший генерал-майорский чин Василий Гуляков, воин опытный и храбрый, успевший уже вдосталь повоевать и с турками, и со шведами. Павел I столь разумное решение утвердил. Впрочем, обстоятельный Кнорринг, на случай возможного возвращения персов, все же оставил часть войск вблизи Моздока, в готовности к немедленному выступлению.

25 августа 1800 года генерал-майор Гуляков выступил из Моздока и спустя месяц был уже в Тифлисе. Там мушкетерский полк был встречен не менее торжественно, чем прибывшие ранее егеря.

Еще затемно толпы тифлисцев собирались у дороги за Верским предместьем. За городом загодя разбили два шелковых намета для царской фамилии. Несмотря на то что царь Георгий был болен, он выехал лично встречать русских солдат в линейке, сопровождаемый всеми царевичами и супругой, которую, по грузинскому обычаю, несли в паланкине.

…И вот вдалеке загремели барабаны, и из-за ближней горы, щетинясь штыками, появилась походная колонна, над которой развевалось победное русское знамя. Очевидец писал: «…Ближе и ближе приближался полк, и все яснее вырисовывались из-под густой тучи пыли загорелые лица солдат, перешедших заоблачные выси Кавказа. Царь и за ним вся свита сели на коней и тронулись навстречу полку. Полк остановился, барабаны ударили «поход», знамена склонились, и русское «Ура!» понеслось навстречу царскому поезду. В ту же минуту, как бы в ответ на это приветствие, загудели церковные колокола в Тифлисе и раздались пушечные выстрелы со старых стен Метехского замка. Народ, не сдерживая больше нахлынувшего чувства радости, живой волной охватил колонну, расстроил ее ряды и братским целованием приветствовал пришедших. Торжественная была эта встреча, при которой даже столетние старики, помнившие бедственные дни Грузии, не хотели оставаться в домах и выходили за ворота, чтобы благословить дрожащей рукой солдат, пришедших на помощь их родине. Целый день пировал народ на улицах Тифлиса и злорадно устраивал враждебные манифестации персидскому посланнику».

– Поздравляю, Василий Степанович, с прибытием! – обнял Гулякова при встрече Лазарев. – Теперь будем здесь бедовать уже на пару!

– Неужели все так плохо? – спросил с недоумением пропахший потом и пылью Гуляков.

– Бывали времена и получше, – уклончиво ответил Лазарев. – Впрочем, обо всем еще успеем поговорить, а пока пойдем, я представлю тебя грузинскому царю!

* * *

Узнав о бегстве старшего сына Александра в стан врага, вдовствующая царица Дарья с остальными сыновьями также начала искать покровительства персов, обещая ради царской короны для Александра все, что требовали персы, вплоть до полной потери независимости страны и принятия грузинами ислама.

– От веры христианской одни беды и несчастья. Примем веру Магометову, и персы с турками разу станут к нам добры и ласковы! – вещала она.

– А как быть с памятью наших предков? – крестились перпуганные вельможи.

– Что такое память? – усмехнулась старая интриганка, – Сегодня нам решать, как жить, чтобы вновь не испытать ужаса нового погрома!

Зная о заговоре и не имея сил с ним справиться, царь Георгий пытался заручиться поддержкой Лазарева. Тот мрачно выслушал его стенания:

– Ваше величество, я старый солдат и врать не умею. Будь моя воля, я бы помог вам в усмирении ваших врагов всем, чем мог. Но, увы, у меня жесткое предписание защищать вас только от врагов внешних, а в междоусобные распри не встревать. Причем ежели мятежники победят, то надлежит немедля выводить полки в Россию.

Побледневший Георгий нервно перебирал четки:

– Что же мне теперь делать?

Лазарев изобразил улыбку:

– Но об этом приказе знают только два человека: вы и я. А потому пусть ваши враги и дальше нас боятся!

– Дай-то Бог! Дай-то Бог! – только и смог сказать приободрившийся царь.

В свою очередь, узнав о столь далеко идущих намерениях царицы Дарьи и ее властолюбивых отпрысков, пришел в полный восторг Фетх-Али-шах. Дело в том, что он не мог быть признан полноправным шахом подвластными народами до тех пор, пока в день коронации наряду с другими правителями-валиемами подвластных земель рядом не будет находиться и грузинский царь, исполнявший, по старинному персидскому обычаю, особую миссию. Он должен был стоять у подножия трона, держа в вытянутых руках шахский меч. Кстати, в Тегеране Грузию именовали не иначе, как Гюрджистан, а Тифлис – Дар-Ус-Сурур.

Теперь же, когда вдовствующая царица объявила, что не прочь сменить веру предков на ислам, это сразу же открывало перспективы обращения Грузии из второсортного христианского придатка в полноценную персидскую провинцию. А о таком подарке все предшественники Фетх-Али-шаха даже не смели мечтать!

Надо ли говорить, что вскоре в Тифлисе объявилось и персидское посольство, посланное командующим стоящего за Араксом войска Аббас-Мирзой с фирманом от Фетх-Али-шаха. К чести царя Георгия, он принял его не в своем дворце, а в доме Коваленского. Уже этим царь дал понять, что без русских разговаривать с персами не намерен. При этом сам грузинский царь демонстративно встал под портретом императора Павла, у подножия которого поставлен был грузинский трон со сложенными на нем короной, скипетром и державой. Стоящие по сторонам сановники держали порфиру и царский штандарт. Рядом находились сам хозяин дома Коваленский, генералы Лазарев с Гуляковым и офицеры их полков. Оценив ситуацию, персидский посол сразу сник и попросил у царя личной аудиенции с глазу на глаз. На это Георгий ответил так:

– Грузия находится под покровительством России, и я ни в какие тайные переговоры без русского министра вступать не желаю.

Видя, что переговорить наедине ему не удастся, посол заявил прямо: