Текст книги "Брат мой названый"

Глава 25

Иду быстро и вроде бы даже легко. Осмелевшая весна, заметно подсыхающая на солнце дорога, наивный ветерок… Представляю себе Стёпку в джинсах и почему-то в моей университетской американской футболке. Что-то марктвеновское. Том Кенти? Если бы в тот момент сработал сканер временного окна – было бы, конечно, интересно… Но тогда Стёпка оказался бы в нашей ситуации, если не хуже, а Ника здесь навсегда. Или сканер этот от таких мыслей блокирован, а управляемый системой вектор времени может быть направлен только назад?

Все здешние ниточки как бы сами собой завязываются в узелки, а после них уже не моё. Взять или нет свёрточек из сумки в деревню – и не раздумывал. Что должен быть тик в тик до мелочей упакован как год назад – ерунда всё это. Какие-нибудь серьёзные вещи, металлические, одежда там, ещё что – понятно. Может, и так. А бумага – да и плевать на неё. Что будет, то и будет. Кого и чего я боюсь?

Цепочка знакомых деревень в обратном порядке. Кобостово, попутная телега до Глебова, рюмка водки, без которой меня не отпускают, с куличом по случаю Пасхи, христосование с незнакомыми мужиками, потом на Мологу. Всё привычно и просто.

Хоть я и говорил Аксёну, что дня на два уеду, не больше, он удивляется моему, как он считает, скорому возвращению.

– Только вчера утром уехал, а сегодня к вечеру воротился. И куда спешил? Или случилось там что? Пасхальная же неделя. Торговли всё равно нет. Если бы угощеньем праздничным торговали или развлечением каким – тогда понятно. Все гуляют, а ты работай. А железо наше – кому оно в праздник нужно? Люди веселятся, так что отдыхай. Вон уже третий день по всему городу трезвон идёт, кого хошь на звонницы пускают. В храм божий не ходишь, так, может, звону дать попробуешь?

Ужинаем втроём. Анна с Мокеем, который у нас бывает всё чаще уже на законных основаниях, где-то гуляют. Праздник.

Разговоры за ужином самые незначащие. Да и что особо обсуждать на пасхальной неделе? Поэтому Аксён немного удивляется, когда я говорю, что надо кое-что решить. Однако надо так надо.

– Что у тебя случилось?

– У меня ничего, но через три недели я должен уехать.

– Надо, так поезжай. Куда и надолго ли, если, конечно, не тайна какая.

– Не тайна. Домой.

Аксён удивлённо смотрит на меня:

– Стало быть, навсегда?

– Стало быть.

– А что, ты сам можешь выбирать, когда сюда и когда обратно? Так оставайся, лето впереди…

– В том-то и дело, что выбирать не могу. Но вот по расчёту получается, что в то же самое место должен ровно через год прийти, а наутро пойду к себе домой, будто и не был здесь.

– И всё здешнее забудешь?

– Вряд ли. Я же всю ту жизнь помню, и наоборот то же самое должно быть.

– Даже на свадьбу не останешься? – неожиданно спрашивает Анастасия Михайловна.

Остаться на свадьбу Анны, на которую сам вроде бы имел виды, и своего, пожалуй, единственного здешнего друга? На ней я точно буду лишним. Поэтому спокойно и, как мне кажется, с некоторым сожалением качаю головой:

– Не останусь, иначе ещё год ждать придётся, и неясно даже, получится потом или нет. А тут должно. Да и домой пора. Но в день венчания обязательно вспомню и выпью за здоровье молодых.

– Через сто с лишним лет после свадьбы?

– Зато это будет самая долгая свадьба в мире, когда не попавший на нее по уважительной причине гость выпьет за молодых, так сказать, с некоторым опозданием.

В ситуации анекдота здесь можно было бы рассмеяться, но мы даже не улыбаемся. С Аксёном говорим ещё немного о делах, и в тот вечер я впервые за последнее время засыпаю здоровым сном без всякой рефлексии. Просто засыпаю. И ничего мне не снится.

На следующий день иду в Вознесенский храм с намерением подняться на колокольню. Звонить не умею совершенно. Так что ни о какой мало-мальски разборчивой мелодии и речи быть не может. А жаль. Вот бы в память о нашей первой с Никой встрече в прошлом году вызвонить Yesterday. Лучше бы, конечно, у нас на Спасе. Мелодия красивая, она и в колоколах должна хорошо прозвучать. Хотя музыкант из меня, не то что звонарь, как бы это сказать… Три класса музыкальной школы и категорический отказ учиться дальше.

Пускают на все звонницы, но в самый большой Богоявленский храм идти не хочется. То ли он какой-то слишком помпезный для меня, этакий Тон мологского разлива, то ли ещё что – но манит почему-то именно Вознесенская колокольня. Вроде бы и не самая высокая, и стоит храм в Заручье, почти на окраине, и на фоне далеко не столичных остальных мологских храмов вообще чуть не деревенским кажется – а зовёт именно она.

В Заручье с Вознесенской колокольни

Желающих немного, видимо, на звоннице вольница уже не первый день. Звонарь ведёт наверх, интересуется, звонил ли я когда. Честно отвечаю – нет. Спросил моё имя, я назвался. Оказывается, в здешнем храме есть престол Архистратига Михаила. Случай? Знак какой? По дороге даёт несколько привычных советов. Ворчит – перекрестился бы.

Последние ступеньки, и вот он, большой колокол. Набатный, вроде бы так. Но у него инерция должна быть большая, не для мелодии. А хочется именно на нём.

Ладно, попробую вести мелодию на большом колоколе. Осторожно берусь за канат, начинаю раскачивать язык. Так, ещё, ещё немного. Первое касание колокола, тихое, второе уже громче, потом третье… Как же на мелодию выйти? Может, притормаживать в такт? Или волну по канату пустить? Пытаюсь. Что-то не то. Перехожу к маленьким. Мелодия в голове, руки…

Со стороны послушать, так, наверное, какая-нибудь музыкальная абракадабра. Да и я, идя мимо, тоже подумал бы что-нибудь в этом роде. Ишь, музыкант нашёлся! Но я высоко, высоко… Хоть на несколько минут, но высоко. И колокол – не музыкальный инструмент…

Вроде что-то получается. Или только кажется? Веду дальше…

Поднимаю глаза. Молога, её устье, мимо текущая Волга… Во все стороны до самого горизонта начинает понемногу зеленеть. Леса, луга, залитые ещё не до конца сошедшей водой, поля, деревни разбросаны. Погружаюсь в них, как в непонятное запрокинутое озеро… Так вот почему Вознесенская… Туман в глазах… В следующий раз всю эту красоту я увижу только сквозь старые карты. Знай будущее звонарь, так впитывал бы, наверное, картину эту во все глаза. Впрочем, ему за пятьдесят, на его веку всё останется как есть.

Что я вызваниваю? Что и кому хочу этим сказать? Но какая-то мелодия всё же чувствуется. Пусть это будет Yesterday.

Начинается май. Я ещё продолжаю работать, но уже считаю дни. Кто меня заменит, не спрашиваю, резонно полагая, что со дня на день придёт Мокей.

Так и случается. В оставшиеся десять дней я должен передать ему все дела, рассказать, объяснить, научить. Человек он молодой, стало быть восприимчивый. Попробую дать ему побольше, что сам читал когда-то. И теории, и примеров ведения бизнеса. Да много чего можно вспомнить. И конечно, привязать к здешним реалиям. Не интернет же торговлю ему объяснять!

Надо сказать, Мокею действительно интересно. Схватывает и запоминает всё и практически сразу. Я понимаю, что дело в надёжных руках. Понимает это и Аксён.

О своём предстоящем отъезде Мокею не говорю, он об этом и сам догадывается. По нему видно – хочет обо всём расспросить, но, похоже, помнит наш разговор после того чтецкого конкурса. Иногда, однако, я сворачиваю в книжно-музейное русло. Это интересно нам обоим. В конце концов Мокей твёрдо обещает мне, что в свадебное путешествие они с Анной поедут в столицу и обойдут там все самые главные музеи.

– Может, там и увидимся, ты ведь в Питер, наверное, уедешь.

– Почему ты так решил?

– Так ты же умный, знаешь много, таким только в столице и место. Представь, ты в журнале будешь работать или ещё где, мы здесь тебя читать будем.

Объясняю, что это абсолютно нормально, когда человек много знает и стремится знать ещё больше. И совсем не обязательно этими знаниям зарабатывать. Ведь ты же читаешь книги для себя, тебе самому интересно. Вот и мне тоже.

Мокей со всем этим соглашается и добавляет, что в столице и жить интереснее. Может, туда уехать? Мне сразу захотелось как-то намекнуть ему и эту тему развить, но не открытым же текстом! Отделываюсь общими словами, что действительно так, что все стремятся в Питер да Москву, что это не так уж плохо…

Последние три дня просто гуляю по Мологе. Городу и реке. Впрочем, на реке мне впервые довелось побывать несколько лет назад, когда с друзьями ни с того ни с сего отправились в Максатиху. Ехали по обычному провинциальному асфальту, и вдруг у какого-то моста указатель – «р. Молога». Неожиданность полнейшая, хотя и знали, что верховья реки остались почти нетронуты, разве что немного разлились. Проскочила мысль – попали в прошлое. Если в тот день эту мою мысль кто-то отсканировал, тогда понятно…

Манеж, скрасивший мою мологскую жизнь

Запомнить ничего особо не стремлюсь – какое кому дело, где чья лавка на последнем рубеже веков жизни Мологи находится? А вот порядок поперечных переулков знать просто ради интереса – это высший пилотаж памяти! И не только в Мологе. В своём городе об этом как-то и не думаешь, специально не запоминаешь. Только однажды ещё лет в двадцать на берегу на спор – кто назовёт наши поперечные улицы по порядку и не ошибётся. Перечисляли медленно, как по минному полю шли. Со скрипом, путаясь, но таки справились. Преображенский, Стоялая, Ломоносова, Гоголя, Румянцевская, Бородулина (и кто это такой?), Пушкина, Луначарского, Кирова, Кольцова, Свободы. Всего-то одиннадцать. И живём в городе с рождения. Такая же забава – переулки в Москве на Сретенке. Желающие могут попробовать. Вроде бы все они и названия свои сохранили. Видимо, непрестижными для переименований оказались.

Ну так к мологским переулкам. Выхожу на окраину вверх по Волге и иду вниз. Кузнецкий – и правильно, кузни всегда на окраинах были. Потом Всехскорбященский – по храму, стало быть. Волжский – как же без него? Воздвиженский – тоже понятно. Заводской, Конный, знакомый мне Торговый, Всехсвятский. Волга незаметно сменяется Мологой. Незаметно – потому что до Волги от крайнего ряда домов достаточно далеко, и ничего похожего на Волжскую набережную в Мологе нет. Между Волгой и городом большая полоса огородов и совершенно непонятное длинное и узкое Глубокое озеро, похожее на старую протоку, старицу, соединённую с Мологой. Воскресенский, широкий, потому что с ручьём посередине, тоже Воскресенским, который в это озеро и впадает. Через ручей перебираюсь по мостику. Рыбацкий, Лесной, Новомещанский, Болотный, Солёный, Вознесенский. Здесь ещё один ручей. Просто ручей с тем самым стильным Заруцким мостиком. Слева остаётся Манеж, скрасивший мою здешнюю жизнь. Мысленно прощаюсь с гимнастами-книгочеями. Остальное – Заручье: Борисоглебский, Средний, Напольный. И всё. Далее Подмонастырская слобода – то ли ещё Молога, то ли уже нет. Раз слобода есть, то и монастырь, понятно, недалеко. Афанасьевский. А уж потом дорога на Череповец. Пока ещё сухопутная. И город весь прошёл – быстро как-то. А назад – в обратном порядке. Вернулся к началу, а дальше по дороге ехать – так прямо в Питер. Мозги что ли потренировать? Выучить переулки в прямом да обратном порядке? А зачем? Можно подумать, вернусь. Или не зарекаться? Так, на всякий случай.

По Заруцкому мостику

Напоследок заглядываю в читальню. Листаю журналы. Всё как-то стало малоинтересно. Или действительно последние дни перед дембелем всегда и везде одинаковы? Ходишь и ищешь пятый угол. И прочая, и прочая, и прочая…

Ехать собираюсь пятнадцатого с утра. Аксён рассчитал меня да ещё и от щедрот прибавил. Хватит на две недели беззаботной жизни. Беззаботной не в смысле кутежей. Просто спокойной, когда можно не думать о хлебе насущном. Да и Лукерья Матвеевна даром кормить меня не обязана. А куда мне больше?

Накануне скромно нечто вроде отвальной в семейном кругу. За столом три семьи – Аксён и Анастасия, почти семья Мокей с Анной и я. То ли перекати-поле, то ли ещё как. Кто да что да куда – только Аксён знает. Хозяйка кое о чём догадывается. Со временем и до книгочеев дойдёт. Поверят, нет – какая разница. Мало ли о ком слухов разных ходит? Одним больше, одним меньше. Оставляю здесь только друзей или почти друзей. Врагов вроде бы нет.

Утром прощаемся без особых объятий. Выхожу таким же, как сюда пришёл. Разве что сумка стала на какие-то граммы полегче после Сельцова, да паспорт здешний должен скомпенсировать. Пока он мне нужен. Недели полторы-две пусть будут в запасе.

Съезжаем с парома на развилку. Направо знакомый по прошлому году тракт на Глебово, Сельцово и далее на Углич. Но нам прямо. Не оглядываюсь. Дорога берёт немного влево, и небольшой холм окончательно скрывает от меня Мологу.

Глава 26

С зимы Мологский тракт совершенно переменился. Сначала он идёт чуть в стороне, но скоро приближаемся к Волге и далее почти по берегу. Деревни всё незнакомые. Лушма – речка и деревня. Никульское… В голове полная неопределённость. Еду и еду. Куда? Зачем? В общих чертах, конечно, знаю. Но в чертах – каких? С чего я решил, что мой маршрут расписан до деталей? Разберусь с днём отъезда, к нужному часу подойду, как на автовокзал. И билет покупать не надо – услужливый кассир сам поднесёт, едва я в кассовом зале покажусь. Давно ждёт-с! На блюдечке с известной каёмочкой или даже на серебряном подносе с не менее известным непонятным вензелем подаст и денег не возьмёт. Зайду в салон, вот оно кресло мягкое с подлокотниками. Не два в ряду – одно-единственное во всём автобусе. Только садись.

Рейс ночной. За окном темнеет, пора на боковую. Жму на кнопку под правой рукой, спинка даже не откидывается – мягко отползает назад. Полная тишина, и ни огонька даже в кабине водителя. И есть ли он… Глаза утром открываю – приехали. Выхожу, водителю спасибо. А и дом мой напротив остановки. Даже лифт работает… В общем, рано утром вечерком поздно на рассвете баба ехала верхом в расписной карете, а за нею во всю прыть мелкими стопами волк старался переплыть миску с пирогами. Или ещё что-то в этом роде.

Смотрю по сторонам. Уже, оказывается, Юршино с церковью. Стало быть, на остров выбрались. Скоро переезжаем Югу, и начинается твердь двадцать первого века. Почти всю дорогу продремал?

Рыбари с их будущим пивом остаются в стороне, потом ещё несколько деревень, которые в будущем веке понемногу поглотит город. И последняя перед городом – Иваново. Извозчик, отвезя меня, собирается сюда вернуться. Дела у него здесь. Так зачем в город ехать, я в Иванове выйду и прогуляюсь. Как знаете…

Интересное место это Иваново. Не сейчас, конечно – село как село, церковь гордо на холме. На горе, на горочке? А через полвека или около того от села даже намёка не останется, будет это место заводской территорией. И какой конкретно цех стоит на месте этой самой колоколенки – кто знает?.. И холм – то ли с землёй сравняли, то ли где-то в заводе малозаметный… Через дорогу от него через семьдесят лет бассейн построят. Тот самый, где ещё через сорок Ника будет тренироваться. Да и я иногда… Село-виртуал на старых картах. И не одно оно такое…

Кстати, Ника… Его письмо перечитал вчера вечером, вдруг ещё что… Или при встрече?..

Времени полдень. Вхожу в город с запада. Купола домовой церкви, сам тюремный замок, потом начинается деревянный город. В прошлом году мы с Никой до самой этой окраины дошли. Лет через шестьдесят здесь понемногу выстроят вполне престижный центр.

В том мире от бывшего Иванова до Казанского конца пешком мало кто ходит. Часа полтора – времени вечно не хватает, опять же автобусы-троллейбусы. А сейчас извозчика брать не буду. Куда спешить? Двух часов должно хватить, если по сторонам особо не глазеть. Заодно и улицы переберу, но уже не как в Мологе вспоминал, в обратном порядке. Всё дело какое.

Но с какой начать? По той, мологской логике вроде бы с Коммерческой, на которую выходит храм Александра Невского. Да вот незадача – храм построят только года через три, а ещё примерно через тридцать начнут сносить, а ещё через двадцать, уже после войны, на этом месте построят длинный дом.

Останавливаюсь на первом перекрёстке. Крестовая на нём закончилась, а самой Коммерческой ещё нет, хотя дорога направо с домами по одной стороне уже появилась. Дорога, подводящая черту городу и всем его продольным улицам. Если без фантазий, то Поперечная. Из городского за моей спиной разве что тюрьма, мимо которой только что прошёл. Краснокирпичное училище, по которому улицу назовут, Парланд ещё не начал проектировать. Мощно возвысится оно над деревянной округой через три года после появления храма от него по диагонали и выйдет огромным своим фасадом на Мологскую.

Правда, вскоре прямо напротив алтарного выступа Шустов свою мельницу построит, так Коммерческая и пройдёт в створе между ними и далее вдоль бокового фасада училища.

А потом почти семь десятков лет училище будет смотреть на все эти деревянные домики, пока понемногу не снесёт их своим внушительным взглядом. И даже крепкая мельница не устоит…

Стало быть, следующая Васильевская, ничем особо не примечательная. Лет шестьдесят на ней ничего заметного не построят, разве что по мелочи. А в последующие двадцать всю как есть снесут и всем подряд этажей от пяти и до двенадцати заставят.

Далее Петровская. Логика простая. Васильевская – это напротив села Васильевского за Волгой на правом берегу Шексны. А поскольку на левом стоит Петровское, то и соседней улице в городе таковой быть. Место уже куда как солиднее. Слева вдоль Крестовой чуть ли не на весь квартал Крестовоздвиженский храм. Колокольня вроде бы пониже Спаса да поприземистее, но – Спас главный, так что всё законно. Менее чем через четыре года Василий, к тому времени, можно сказать, уже Гаврилович, спустя каких-нибудь десять дней после своего двадцатидвухлетия обвенчается здесь со своей Анной, уже Никитичной, почти за полгода до её двадцатилетия. Познакомятся они в тысяча девятьсот первом, Анна произведёт на Василия, как он напишет через десять лет в дневнике, «самое приятное впечатление, и я, что называется, в неё влюбился по уши». Она живёт за Черёмухой, на Инвалидной, в доме княгини Ухтомской. Звучит громко, но далеко не особняк. Так, домик на окраине. Василий часто там бывает. Да, венчание состоится третьего февраля тысяча девятьсот третьего, так что ежели чьей-то волею в этом мире задержусь, можно будет пересечься. Подойти, постоять в публике, ничего, естественно, не предпринимать, никакого общения. Просто посмотреть. Интересно же!

В Крестовоздвиженской будут крещены и все четверо их детей. Старшая дочь уже в конце ноября того же третьего года.

А что в этом квартале за весь новый век произойдёт, и говорить не хочется. Ладно, дальше пора.

Дальше Нижненовая. То ли с дефисом, если по правилам русского языка, то ли без оного, как на старой открытке – кто его знает. Верхненовая тоже есть – как тогда без неё? Она, правда, Крестовую не пересекает, тихо и незаметно прошла параллельно ближе к Волге, потому о ней два квартала назад и не вспомнил. А что Нижненовая? Улица как улица, хотя уже и дома каменные понемногу начинаются.

Слева гимназия, здесь Ника учился. Гимназия, которая, когда и если вернусь, злым укором напомнит о себе. А сейчас её всё ещё достраивают, даже с прошлого года заметно изменилась.

А теперь… Стоп! Девяносто девятый год на дворе! Это ещё Конюшенная или уже Пушкинская? Столетие где-то в ближайшие дни. В Москву бы съездить, на памятник посмотреть – он же на Страстном ещё! Но тогда здесь могу застрять… Ладно, что гадать, какая сейчас разница. Первый перекрёсток, который за сотню лет почти не изменился. И не верится, что такое возможно. И дальше такие ещё будут. Короткий взгляд вправо на дом, куда через десять лет Василий уже давно Гаврилович перевезёт своё разрастающееся семейство, и пора дальше.

Привычная Георгиевская с не менее привычным земством на углу. Впрочем, земство ещё не перестроено, так что, ежели голову поднять, отличия видны хорошо. Название откуда? Так от Георгиевского храма, должно быть. По логике, она должна в этот самый храм упираться. Но в храм сразу после железнодорожного переезда со шлагбаумами и будками (интересно, когда его закрыли?) упирается Пушкинская! А Георгиевский храм уже почти тридцать лет от остального города отделён железной дорогой, а недавно на Бабарыкином лугу ещё и Комаровское училище построили. Так вот училище два квартала заняло, Георгиевскую второй раз перегородило и окончательно сделало тупиковой. Однако ж если мысленно Георгиевскую продолжим, как она раньше была, так, похоже, и выйдем где-то между казёнкой и кладбищенской оградой на дорогу в сторону Софийского монастыря…

Ладно, дальше пора. Эдак и до вечера не доберёмся.

Румянцевская. Вот господину Румянцеву повезло. Кто он такой – никто толком не знает. Домовладелец, и всё. А поди ж ты, имя на всю улицу расползлось да так и осталось. Пять раз название меняла, Столыпинской была, которого здесь ещё мало кто знает, губернаторствует где-то, даже Льва Толстого – а всё равно к Румянцеву этому вернулись. Имя, видимо, никого не раздражает, никому, стало быть, не напакостил.

Теперь Кузнецкая. И в каком городе нет Кузнецкой! Быть ей таковой ещё десять лет, после чего станет Гоголевской. Почему именно она – вряд ли Иван Саныч помог, столичная штучка. Может, Вакула отцам города вспомнился? Но Вакула оседлал – в общем, рога вместо руля. Попади я сюда через эти самые десять лет – может, и его стараниями. Разве что промахнулся на квартал. Подарочек к юбилею Николай Васильича! Однако нечистая сила обычно пакостит всем подряд, а у меня весь год нормально прошёл, почти как дома. И здешнему миру моё пребывание жизнь не испортило. Так что вряд ли…

Полуперестроенный Крестово-Кузнецкий перекрёсток. В том смысле, что через много лет два дома перестройкой испортят, но два уцелеют и в конце будущего века приобретут очень даже приличный вид. Вот только вывески… Нынешние хоть в глаза не бросаются, а уж через сто лет размахнутся – не остановишь.

Приятная Угличская. Стало быть, прямо с неё выезжали на Углич-Гуглич, как пророчески пошутил Стёпка. В прошлом году именно по ней я выбирался с Волги, сам ещё не зная куда. Справа за углом знакомое по прошлому году дурдинское заведение, сегодня не пойду, перед ним фотоателье Пийра, только благодаря которому могу в двадцать первом веке видеть вполне респектабельную пару – Василия Гавриловича и Анну Никитичну. Ему там двадцать семь, а у них уже трое детей. Однако я на целых пять лет его старше, детей нет и неизвестно когда будут, для друзей просто Мишка, или даже Миха. И не я один такой. Времена изменились?

А вот Стоялая какая-то странная. В моё время начинается она от модерновой пожарной каланчи – высокой, не нынешнего недомерка – потом вскоре за большим Журавлёвским домом резко расширяется, этим самым широким рукавом пересекает Крестовую и чуть ли не впадает в Волгу. А сейчас от Волги она отделена всё той же старой важней, давно уже перестроенной под лавки, да и на противоположной стороне стоит что-то одноэтажно-лавочное. Тесно на Кресте. Похоже, один из редких случаев, когда снос на пользу.

Последнее – скромный Преображенский переулок под острым углом. Кое-какие дома на перекрёстке, правда, перестроят, но успеют в самые ближайшие годы, так что не испортят.

Вот и прошёл привычную Крестовую, выхожу на Большую Казанскую, ещё немного, и знакомый дом.

Дверь закрыта. Стучу. Тишина. Стучу громче. Тихо. Верно, ушла куда-нибудь, не всё же время дома сидеть. Ладно, спросим у соседей.

Выхожу во двор, вижу соседку, вроде помню её по прошлому году. Она подходит ко мне, тоже узнаёт. Спросить не успеваю. Нет Лукерьи Матвеевны, совсем нет, в конце зимы померла. Сыновья приезжали, похоронили почему-то на Георгиевском, а дом продавать будут. А Вы не знали разве? Да я с прошлого лета только в декабре заезжал, и то на полдня. Ладно, пойду я, извините. Да не за что.

Вот и ещё одной ниточки нет. Вроде ничто меня с Лукерьей Матвеевной не связывало. Несколько дней в её доме прожил, кое-что подремонтировал. Зимние полчаса не в счёт. Думал, поживу у неё недельку, о том о сём порасспрашиваю. Это материальные вещи я отсюда брать не должен. А воспоминания нематериальны, их можно. Хороший она человек была, о Нике заботилась… Или это ещё один звонок?

Слева приютившая меня гостиница Зимина

Что ж, остановлюсь в гостинице. Вывески на Крестовой видел, деньги есть. Нахожу у Зимина скромный номер на одного. Окно во двор – дешевле, да и шума должно быть меньше. Вид у меня, правда, не очень солидный. Без вещей, сумка не в счёт. Но я же из Мологи приехал, близко. Надолго? На неделю, может, ещё немного задержусь, как дела пойдут. Паспорт? Пожалуйста.

Номер без претензий, но чистый. Вполне устраивает. Сегодня осталось только поужинать, да и спать пора. Устал…