Текст книги "ТТТ"

26. Домой, в Руссию

Оставшийся в пещере со своим небольшим отрядом Ефимка совсем было взгрустнул, вспомнив своих ушедших друзей, но затем понял, что это ему не поможет. Печально смахнув набежавшие на глаза слезинки рукавом, он оглядел свой невеликий караван, оценил трезво свои возможности, и решительно махнул рукой в сторону выхода из пещеры. Таёжные его помощники поняли команду, положили бесчувственного Ала на заранее приготовленные носилки из ивовых прутьев, подняли его и споро двинулись к выходу. Факелов у них осталось не так уж и много, и надо было поспешать.

Они шли уже около часа, как впереди увидели мелькание света и шум чьих-то шагов. Испугавшись, что это в пещеру спешит банда Ахмеда, наши путешественники быстро затаились в ближайшем боковом ходе. Но когда Ефимка с удивлением увидел одинокого Дэна, деловито спешащего в глубину пещеры, то он не удержался и окликнул его. Он уже знал, что Дэн был товарищем Ала, и обязан помочь своему беспомощному другу.

На возглас Ефимки Дэн испуганно отпрянул в сторону, осветил фонарём весь отряд, но, не заметив для себя опасности, подошёл к ним. Ефимка показал рукой на лежащего без памяти Алквилла:

– Твой товарищ совсем плохой. Надо помогать.

Дэн, брезгливо поморщившись при виде тяжело больного напарника, небрежно махнул рукой:

– А, господь поможет. Где Марина? – спросил он у Ефимки. – С кем она, как долго они уже идут?

Кое-как поняв, что не так уж много потеряно времени, он открыл рюкзак, достал из него две банки тушёнки, передал их Ефимке, бросив на ходу:

– Кушать, костёр, огонь, – торопливо перекрестил их, и пустился далее в путь, повторяя:

– Всё во власти Господа нашего.

Ефимка обескуражено помахал ему вслед рукой, и они пошли в разные стороны, каждый торопясь осуществить свои планы. Скоро перед Ефимкой забрезжил дневной свет. Они вышли из пещеры после полудня. Яркое жаркое солнце уже перевалило через зеркало залива Находка и начало свой ежедневный путь к закату, осыпая своими жгучими лучами горы, лениво текущую к морю реку, жёлтые, совсем чистые, средневековые речные пляжи.

Приятно было после пещерного прохладного мрака окунуться в летний расслабляющий зной, разогреть озябшие под землёй косточки, вдохнуть тёплый живительный воздух, настоянный на свежести чистой реки, на аромате таёжного бора, на солёных брызгах недалёкого океана. Ефимка решил немного отойти от входа в пещеру и остановиться для отдыха на берегу реки выше по течению. Тем более, что ему надо было поухаживать за раненым, как его просила прекрасная Марина.

Отряд отошёл вверх по реке несколько километров и остановился на лужайке, на берегу реки, у крутого склона сопки, очень похожей на Сестру. Ефимка вспомнил, что Марина с Пашей называли эту горушку, круто стоящую посреди речной долины, ласковым именем Брат. На ласковом тёплом солнышке раненый Алквилл начал приходить в себя, открыл глаза, осмотрелся вокруг. Вспомнив про свой воинственный крест, стал осенять им и своих носильщиков, и Ефимку, шагающего рядом, и всё вокруг, видимо радуясь приближающемуся выздоровлению. Но, вскоре утомившись, он снова притих и заснул спокойным сном. Его положили в тенёчке под раскидистой вербой.

Бучу и Тучу отправились на охоту в ближайший лесок, а Ефимка раздул огонь из остатков ещё дымящегося факела, достал из своего бездонного мешка банку консервов, и недоумевающе стал вертеть её в руках. Он понял, что в этой блестящей твёрдой и звонкой штуке есть что-то съедобное. Но как до него добраться, ему не объяснил спешащий Дэн. Но Дэн сказал, что её надо подогреть в костре. Поэтому Ефимка, поцарапав банку ногтями, постучав ею о камень, с досадой бросил её в костёр и принялся за свои докторские обязанности.

Он тщательно, как учила его прекрасная подруга Марина, промыл и перевязал Алу рану, дал съесть ему белые и жёлтые камешки-таблетки, от горечи которых бедного больного скривило так, как не страдал он от самой раны. Только несколько ягод с ближайшего малинного куста сняли с лица больного мучительную гримасу горечи. В это время к очагу вернулись счастливые и усталые Бучу и Тучу, успевшие подстрелить из арбалета на знакомом болотном солонце крупного беспечного козла. Они ловко разделали его своими железными ножами, проворно посадили тушку на вертел, и через несколько минут аромат жареного мяса разнёсся по тайге, заставляя ноздри людей голодно раздуваться, а зверей и птиц – сторониться этих мест.

Уже вечерело. От реки повеяло прохладой, с моря подул свежий ветерок, принёсший стену белого плотного тумана. Усталый отряд собрался у очага, где источала вкуснейший аромат остывающая тушка. Как старший в отряде, Ефимка достал большой железный нож с рукояткой из рога изюбра, подаренный ему на память Унушу, отрезал большущий кусок от ароматной туши и подал больному Алу, благодарно принявшему дар и впившийся в него жадными жёлтыми зубами. Такими же сочными кусками он оделил и охотников, главных виновников этой трапезы. Наконец и сам он отхватил от туши кусок нежнейшей шейки, но ухватить её зубами не успел.

Оглушительный взрыв раздался в костре рядом с ними. Тихо догорающий костёр вдруг с оглушительным грохотом взметнулся в небо, насмерть перепугав мирных сидельцев. Что-то очень горячее, но очень вкусное, обдало ужинающих у костра. Ал тотчас выпал в долгий обморок прямо с куском мяса во рту. Бучу и Тучу упали в траву и долго лежали так, боясь пошевелиться, одним глазом всё же посматривая вокруг и пытаясь найти врага, так напугавшего их. Ефимка же, остался сидеть, как сидел, только закрыл глаза от испуга, и, наоборот, открыв от неожиданности рот, не успев даже укусить свой кусок жареного мяса. Все застыли, ожидая страшного продолжения начавшегося ужаса. Но вокруг было так тихо, что их уши уловили даже шум далёкого прибоя в устье реки Сучан. Ефимка открыл глаза и осмотрелся.

По-прежнему спокойно текла мимо к морю река, чуть пошумливал ветерок в кустах тальника на косе, мягко плеснула рыба в тёмном омуте. Ничего угрожающего вокруг не наблюдалось. Только на лице что-то несильно продолжало припекать. Он тронул языком это нечто. Показалось, что это очень вкусно. Он снял с лица остатки тушёнки из взорвавшейся банки и слизнул её. Затем заметил в костре вздувшуюся, почти круглую банку с рваной дырой сверху. Ножом он расширил дыру в банке, доел остатки тушёнки, покрутил банку в руках, но выбрасывать её не стал, а положил опять за пазуху. Всё пригодится в дальнем походе, особенно такая ценная посуда. Заметив деловитость Ефимки, ожили и его спутники.

Отойдя от испуга, сытно поужинав, и не заметив ничего угрожающего, они устроились на ночлег. Ефимка расположился под кустом густой вербы на берегу реки. Недалеко от него, на травке, отдыхал от ужина оживающий на глазах Алквилл. А Бучу и Тучу устроились, как было принято у них в племени, на нижних, крепких ветвях старого дуба, соорудив себе гнездо на манер гнезда орлана.

Ночь прошла спокойно, если не считать шороха мелкого лесного народа – мышат, бурундуков, белок, суетливо подбирающих возле тлеющего костра остатки былого ужина. Крупные хищники остерегались запаха дыма и близко не подходили.

Ранним утром они доели то, что ещё осталось от вчерашнего охотничьего трофея, и двинулись дальше в путь. По известному Бучу и Тучу броду они перешли реку наискось по перекату. Очень всех обрадовал выздоравливающий Ал, который уже сам осторожно пустился в путь, и только через реку его перенесли воины на носилках. Едва они перешли реку, как вдруг путь им преградили рослые незнакомые воины, внезапно вынырнувшие из кустов тальника, густо поросшего на другом берегу. Одеты они были подобно воинам Унушу. Бучу и Тучу узнали в них воинов соседнего племени Отважного Тигра, потому что на их груди были нашиты кусочки от шкуры хозяина тайги. Они радостно встретили своих соседей, долго хлопали друг-друга по плечам, о чём-то бурно беседовали, помогая себе отчаянной мимикой и жестикуляцией. Потом Бучу и Тучу указали своим новым друзьям на своих попутчиков, похлопали Ефимку и Ала по плечам, и были таковы, перейдя тотчас по перекату обратно через реку.

Ефимка понял, что их передали дальше другому племени для следования через их территорию. Отряд с новыми проводниками вновь двинулся в путь тайными тропами, и вскоре, за большим перевалом их опять передали воинам следующего племени Великого Изюбра. Тем временем, благодаря неустанным хлопотам Ефимки, лекарствам от Марины и сытному питанию жареным мясом, коего в достатке было в их скитаниях, Алквилл совсем поправился, ему идти стало легче, и отряд начал двигаться гораздо быстрее. Так они, в течении одной луны, пересекли всю территорию страны чжурчженей, побывали даже в их столице, где приобрели себе за один зелёный камешек от Матвеича новую одежду и обувь взамен истрепавшейся, обзавелись припасами на предстоящий путь по землям диких манчжур.

Алквилл совсем окреп, но стал очень подозрителен и груб с Ефимкой, стал покрикивать на него и пытался даже повелевать. Общались спутники между собой на монгольском языке, коим оба владели в достаточной мере. После того, как Алквилл увидел у Ефимки зелёный камешек, вовсе не спускал с него глаз. Доверчивый Ефимка не обращал на это внимания, пока вдруг как-то ночью не проснулся от подозрительного шума. Открыв глаза, он увидел Алквилла, тайком обшаривающего его карманы.

– Ты что ищешь, почтенный Алквилл? – спросил Ефимка?

Ал даже не смутился, косо бросив на попутчика злой взгляд:

– Зелёный камень где? Давай все камни мне, мальчишка.

– Я не могу их дать тебе. Мне их подарили мои друзья для того, чтобы мы с тобой вместе добрались домой.

– Я старше тебя, и потому только я должен распоряжаться этим сокровищем. А ты будешь моим слугой. Меня послал в эти края сам великий Папа, и я должен вернуться к нему и рассказать о моих странствиях и открытиях. А ты, еретик, глупый мальчишка, будешь помогать мне в моём великом походе.

– У нас один бог, Иисус Христос, и он учит нас добру и справедливости.

– Вот и я говорю. Давай делиться по справедливости. Тебе половину и мне половину камней.

Трудно было мальчишке Ефимке спорить со взрослым фанатичным монахом. Пришлось ему снять сапог, вынуть оттуда тряпичку с камнями самоцветными и разделить их поровну.

– Ладно, почтенный Алквилл. Будем делиться, но поровну. А рассчитываться в дороге будем вместе по камушку. Подставляй руку. Вот тебе камешек, а это мне камешек. Ещё тебе, ещё мне.

Но делёжка не получилась. Алквилл грубо выхватил у Ефимки всю тряпицу с каменьями.

– Ты глупый мальчишка, – шипел он на монгольском языке, пряча камни глубоко за пазуху. – Я буду командовать всем, а ты будешь прислуживать мне, грязный урус.

Он сильно толкнул Ефимку в грудь, отчего юноша упал, ударившись головой о камень у дороги, и потерял сознание. Очнулся он оттого, что Алквилл тряс его за одежду, приводя в чувство.

– Что разлёгся, как ханский сын? Давай вставай, уже светает. Иди за хворостом, разжигай костёр. Готовь завтрак, а я посплю ещё немного.

Очень болела голова, но Ефимка покорно отправился за дровами, и после завтрака они отправились дальше по извилистой, раскисшей конной тропе. На следующий день их в дороге нагнал манчжурский обоз, вёзший в Китай из приморских краёв вяленую рыбу и мясо, шкуры зверей и прочие таёжные товары. Начальник обоза, толстый китаец, за красный камешек позволил им идти вместе с обозом. Стало спокойнее и увереннее.

Несколько дней наши путники ночевали в шумной толпе обозников. Утром их поднимали крики погонщиков, собирающих своих лошадей по обочинам дорог, по зелёным лужайкам в тайге, на высоких террасках в долинах рек. Алквилл всегда любил по утрам понежиться в постели, а Ефимку посылал в лес за хворостом для утреннего костра.

Они ушли уже далеко от земли чжурчженей, в степи северного Китая. Через несколько дней должны были прибыть в северный китайский город, где были русские купцы, с которыми Ефимка рассчитывал добраться до родных земель за яицкими горами.

Стоял уже конец сентября. Ночи стали длинными и прохладными. Обоз стал на ночлег в глухом лесу на берегу небольшой речушки. Переход был трудным, под моросящим дождём, с тяжёлыми переправами через стремительные холодные реки. Очень измотались и люди, и лошади. Поэтому начальник обоза дал людям и лошадям подольше отдохнуть, и поднял обозников, когда солнце уже висело над соседней сопкой. Погонщики быстро собрали своих лошадей, впрягли их в телеги и сели завтракать.

Ефимка в это утро поднялся, по обыкновению, легко, быстро скатал толстую кошму-матрас, в которой он спал, завернувшись в неё и положив под голову походный мешок, и по привычке побежал в лес за хворостом. Обнаружив в небольшом овраге прекрасный сухой кустарник, он нырнул туда, наломал его достаточно, и, стянув вязанку хвороста кожаным ремешком, собрался было тащить её к костру, как вдруг услышал у обоза сильный шум, крики, топот лошадей и звон клинков. Высунувшись из оврага, он увидел, что на обоз напал крупный отряд китайских бандитов-хунхузов. В жестокой сече хунхузы одержали быструю победу, полностью истребив всех обозников. Ефимка с ужасом увидел, как рослый бандит с длинными усами прямо с лошади на скаку длинным копьём пронзил его попутчика Алквилла, пытавшегося спрятаться в лесу. Через несколько минут шум утих. Хунхузам осталось лишь тронуть подготовленный к движению обоз с места, и скоро на месте шумного ночлега осталась лишь тихая лужайка, залитая кровью и покрытая мёртвыми телами. Раненых не было, ибо свидетели бандитам были не нужны. Ефимка истово перекрестился, только сейчас сообразив, от чего его спасла нудная утренняя обязанность по сбору дров для костра.

Убедившись, что бандиты ушли далеко, Ефимка вылез из оврага и вышел на поляну. Алквилл лежал в луже крови с ужасной раной в груди. Его уже обшарили опытные руки лесных грабителей, которые сняли с него не только крепкую ещё куртку, но и ичиги, в которых он прятал драгоценные камни. Пока Ефимка тащил тело своего неудачливого попутчика в сторону от дороги, он почувствовал среди его рубахи что-то твёрдое. Это оказался забытый грабителями среди белья серебряный крест, столь долго служивший своему хозяину, но так и не спасший его в лихой час.

Ефимка снял крест с шеи погибшего, отмыл в ручье от крови и надел на себя. Ему сразу стало легче на душе. Здесь, в далёком краю, среди чужих богов, он был уже не одинок. Со святым крестом их было уже двое. Правда, не было с ним теперь заветной тряпицы с горстью драгоценных камешков, подарка Марины и деда Матвеича в дальний и трудный путь к родному очагу, но он почувствовал в себе твёрдую решимость достичь своей заветной цели. Предав по христианскому обычаю тело своего неудачливого попутчика земле, Ефимка перекрестил могильный холмик, перекрестился сам, и решительно двинулся в дальний путь, чувствуя, что с каждым шагом он приближается к родной земле.

27. Спасение Тоомбы

Опять перед ребятами потянулись тёмные пещерные ходы с неровными, скучными серыми стенами, слабо освещаемыми дымными факелами воинов Унушу. Уже начавший сдавать фонарь Матвеича пока не включали, берегли на самый крайний случай. Они прошли около часа, когда Матвеич попросил пощады. Дурная привычка стиснула его грудь неодолимым желанием покурить. Он достал пачку своей привычной «Арктики», присел на груду камней в очередном тупичке. Тотчас вокруг него собрались воины-чжурчжени, подошёл и Унушу. В знак уважения к вождю пришлось и его угостить сигаретой. Затем наступил самый волнующий момент. Матвеич вынул из кармана свою обычную газовую зажигалку. Воины шумно вдохнули и замерли в ожидании чуда – появления огня из этой маленькой цветной коробочки. Матвеич щёлкнул зажигалкой, и все шумно выдохнули – чудо свершилось и на этот раз. Матвеич дал прикурить Унушу, затем прикурил с наслаждением сам. Пахучий дым клубами и кольцами поплыл по пещере, окуривая стены и медленно поднимаясь к невысокому потолку. Сидя на камне, Матвеич с удовольствием спокойно покуривал, а Унушу, сидя напротив него, важно пускал дым, внушая своим воинам почти такой же трепет, какой они испытывали к волшебнику в камуфляже. Марина с Пашей просто отдыхали, с улыбкой поглядывая на своих неистово дымящих с самым серьёзным видом спутников, оглядывая в который раз пещеру в факельных бликах, и прислушиваясь к пещерным шорохам и звукам.

Внезапно Марина услышала как бы далёкий приглушённый стон. Она вздрогнула, повернулась к Паше. Тот спокойно дремал, откинувшись к стене.

– Паша, – прошептала Марина, не желая привлекать внимание всего отряда. – Ты слышал, стонет кто-то недалеко.

– Марина, ну что ты выдумываешь. Кто может тут стонать?

– Откуда я знаю? Но я слышала его очень отчётливо. А вдруг это опять раненый Батти? – не успокаивалась девочка.

Паша открыл глаза, осмотрелся, прислушался. Опять раздался далёкий, но мучительный стон, сопровождаемый каким-то шорохом. Ребята вскочили, включили фонарь и, взяв с собой ещё двух воинов, двинулись на звук. Они прошли метров двадцать дальше по основному ходу, а затем показался малый боковой лаз, откуда снова послышался слабеющий стон. Паша посветил в дыру фонарём, засунул туда голову, затем, пробормотав что-то, нырнул в него целиком.

– Марина, иди сюда, – услышала она из чёрной дыры пролаза. Она нырнула в темноту и очутилась в небольшом пещерном гроте, у стены которого лежал человек, завёрнутый во что-то непонятное, весь крепко перемотанный кожаными монгольскими ремешками. Ребята разрезали тенета, развернули странные лохмотья и ахнули.

Перед ними лежал измученный туго стянутыми ремнями крылатый человек. Его крылья представляли сейчас собой жалкое зрелище. Грубо окрученные вокруг тела, со свежими ссадинами и порезами от впившихся в тело сыромятных ремней, местами надломленные, они напоминали грязную, небрежно скомканную бумагу на обочине дороги. Очевидно, во время связывания кожаные ремешки были сырыми, вымоченными в воде, а за прошедшее в пещере время они высохли и закаменели, резко стянув тело пленника в прочнейшие путы.

– Тоомба, – вскрикнула Марина. – Кто это посмел поймать тебя и так варварски связать? Ты посмотри, Паша, у него все крылья в ссадинах и порезах. Они его пытали, что ли, варвары.

Паша внимательно осмотрел освобождённого пленника. Тоомба лежал не шевелясь, без сознания, с закрытыми глазами. Его воспалённые, искусанные в муках, губы шевелились, словно что-то шептали в забытьи.

– Это явная работа монголов. Видимо, они как-то изловчились поймать летающего человека. Скорее всего, обманом взяли. Схватили его, связали и хотели с собой увезти, как диковинку, в подарок хану Чингизу. Да не получилось. От нас еле ноги унёсли, а Тоомбу забыли в углу пещеры. Марина, доставай свою аптечку, спасать его надо. А то он не только крыльев, но и жизни лишится.

– Сначала ему надо дать воды попить. Правда, сначала самую малость. Ведь он тут уже не одни сутки мается, бедняга. Интересно, тот ли это Тоомба, который меня спасал. А может, это уже его сын или внук.

Марина достала из рюкзачка аптечку, обработала раны страдальца и перебинтовала остатками бинтов. К ним подошли Унушу с Матвеичем.

– Вот чудо какое, – изумился Матвеич. – Оказывается, они действительно есть, ангелы, значит. Это кто же над ним, сердешным, так поиздевался? Уж, не сам ли сатана?

– Известно, кто, – отозвался Паша. – Монголы, конечно. Видимо, хотели в подарок Чингисхану отвезти, да мы помешали.

Унушу молча наблюдал за Мариной, хлопочущей возле раненого. Затем также молча вынул из своей котомки глиняный небольшой кувшинчик, заткнутый простой деревянной пробочкой, открыл его и смочил Тоомбе спёкшиеся от жара губы. Больной беспокойно зашевелился, облизал губы и открыл глаза. В его взгляде отразилось крайнее изумление, затем радость, и, наконец – облегчение от того, что он не видит здесь своих мучителей и истязателей. Он зашевелился, пытаясь приподняться. Его уставшие от пут крылья зашевелились, собираясь в складки и изучая свои возможности. Паша помог ему присесть у стены, откинувшись на собственные крылья. Марина протянула ему кружку с остатками «Кока-Колы» на донышке, которую он взял в нетвёрдые ещё руки и выпил до дна. Раненый благодарно посмотрел на Марину, затем перевёл взгляд на Унушу, и кивнул ему, как давнему знакомому. Марина кинула взгляд на Унушу:

– Ты знаешь его? Это он спас тебя и меня в прежнее посещение? Странно, он совсем не изменился, а прошло более тридцати лет.

Унушу вопрос понял по мимике и согласно кивнул головой, показывая на Тоомбу, на себя и на Марину. Марина продолжила:

– Паша, а как ты думаешь, кто он такой, этот Тоомба?

– Сам теряюсь в догадках. По виду, вроде бы обыкновенный человек, если не считать откуда-то взявшихся крыльев. Разумен ли он, или его профессия спасателя заложена только на инстинктивном уровне? Может быть, это тупиковая вымершая ветвь человека разумного летающего? Пока не могу ничего толком сказать.

Матвеич долго приглядывался к человеку-птице. Зачем-то потрогал его сложенные крылья, уважительно погладил могучие маховые мышцы спины, приводящие в движение огромные крылья.

– А что, он в самом деле умеет летать? – обратился он к ребятам.

– Это дикий таёжный спасатель, – пояснил ему Паша. – Он не только летает сам, но может и нести спасённого. Именно он спас Марину от дикаря в прошлое посещение, кинувшись на похитителя с воздуха, напугав его и отняв у него Марину. И Унушу тоже обязан ему жизнью. Тоомба поймал его на лету почти у самых камней, когда тот, раненый дикарями, сорвался со скалы. Теперь мы, в свою очередь, должны, и просто обязаны спасти жизнь ему. Не вернись мы в пещеру, он погиб бы здесь через несколько дней или часов без воды и пищи, от мучений в скрученных руках и крыльях.

– Да, здорово, – восхитился Матвеич. – Такого бы спасателя в штат МЧС зачислить. Ни вертолёта не надо, ни парашюта.

– По некоторым данным, у нас в Приморье, в районе хребтов Пидан и Чандалаз видели таких летающих людей и в наше время. Сам Арсеньев наблюдал что-то подобное в тайге. Хорошо бы с Тоомбой как-то пообщаться. Вдруг он здесь не один, а целое подразделение. Связаться бы с ними. Сколько жизней можно было бы спасти в тайге с такими спасателями.

Пока ребята переговаривались, Марина закончила обработку ран Тоомбы, перевязала его, смазала ссадины и порезы йодом и мазями. Он уже пришёл в себя и внимательно наблюдал за её действиями. Когда же она вынула шприц и собралась сделать ему инъекцию антибиотика, он испуганно замотал головой и что-то залопотал на незнакомом певучем языке.

Паша обрадовался:

– Ты смотри, разговаривает. Значит, он мыслит и разумеет. Видимо, он не один на белом свете. Ведь надо же ему с кем-то ещё разговаривать при наличии языка. И уколов боится. Да ты не бойся, – начал успокаивать он Тоомбу. – Это не больно. Тебе легче станет, – ласково уговаривал он.

Марина взяла Тоомбу за шерстистую руку, протёрла спиртом плечо и резким движением попыталась сделать ему укол в мягкую ткань предплечья, выше локтевого сустава. Но острая игла, пронзив мягкую, тёплую кожу, вдруг резко упёрлась во что-то, как споткнулась, даже слегка прогнулась с металлическим стуком. Марина удивлённо повторила попытку, но с тем же успехом. Она посмотрела удивлённо на Пашу, а тот на неё.

– Паша, он что, железный? Игла как будто стукнулась о металл.

Тут Паша хлопнул себя по лбу.

– Как я сразу не догадался? Да он же просто робот или, как его, киборг. Машина-спасатель. А обликом совсем как человек, андроид, значит. Помнишь, Марина, прекрасные рассказы Айзека Азимова и его три закона роботехники. Но тогда вопрос, кто его сделал и для чего?

– Но если он киборг, то почему он так обессилел? На каком источнике энергии он работает? Видишь, он почти без сил. Ему необходимо помочь, но как?

– Я, кажется, догадался, что ему нужно. Он уже несколько суток находится в пещере, в полной темноте. А если это очень совершенная техника, то она должна работать от света, то есть, от солнечной энергии. Именно её он и был лишен все эти дни. Его может спасти лишь солнечный свет. Необходимо поскорее вынести его на солнце.

Паша обернулся к Унушу, жестами попытался объяснить ему про солнце, небо. Как ни удивительно, но догадливый вождь понял его. Он что-то резко бросил своим воинам. Те дружно подхватили несчастного Тоомбу, совсем без сил привалившегося к стене пещеры, положили его на копья, и быстро понесли по пещере. За ними поспешили все остальные. Унушу прекрасно ориентировался в знакомой пещере, и вскоре наши путники оказались в огромном зале, в стене которого зияла большая дыра, через которую вся пещера была наполнена ярким солнечным светом. Внизу сквозь отверстие в стене блестел Сучан.

Марина сразу узнала главную пещеру племени Белого Леопарда. В том углу в первое её путешествие в прошлое лежал раненый Унушу. Здесь же, в том проходе была её девичья келья, в которой её обряжали девушки к свадьбе с Унушу. Марина встретилась глазами с Пашей и понимающе кивнула ему.

Тем временем, воины Унушу поднесли несчастного, еле подающего признаки жизни Тоомбу к окну, и положили прямо под солнечные лучи. Попав под прямые лучи солнца Тоомба весь встрепенулся, открыл глаза и посмотрел на светило в упор. На несколько мгновений он замер, затем привстал на колени и раскинул свои израненные крылья. С каждым мгновением он становился всё сильнее. Казалось, солнечный свет напрямую через глаза вливается в его мышцы, наполняя их силой, а взгляд разумом. Через несколько минут он уже смог встать на ноги и полностью раскинуть огромные крылья, отчего по пещере пробежал небольшой озорной вихрь, поднявший вековую пыль, ставшую на солнце плотным столбом. Все с удивлением наблюдали за чудесным исцелением немощного пленника, ещё совсем недавно чуть живого.

Через десяток минут Тоомба вовсе преобразился, взгляд его заиграл жизненным блеском, движения стали чёткими, резкими и красивыми. Он подошёл к отверстию в стене, посмотрел на шумящее внизу море, на сияющую после пещерного мрака голубизну чистого летнего неба, и оглянулся на выручивших его друзей. Он одарил их долгим благодарным взглядом, затем, сложив крылья, протиснулся сквозь отверстие и вдруг скользнул вниз в бездну обрыва. Все только ахнули, кинулись к окну и увидели, как Тоомба в падении расправил крылья и плавно перешёл в пикирующий полёт, затем, уже над самыми волнами, несколько раз взмахнув крыльями, стало набирать высоту. Поднявшись на уровень пещеры, он сделал несколько кругов перед друзьями, затем, бросив прощальный, тоскливый клич, стал набирать высоту и вскоре скрылся в вышине яркого чистого неба. Друзья так и не поняли, кто он был на самом деле, и куда пропал он в голубых небесах.