Текст книги "Охота на охотника"

Еще через пару минут я начал понимать, что стрельба медленно, но верно смещается все ближе к хутору.

Потом я услышал топот. К сараю подбежали две темные фигуры. Залязгал отпираемый засов. За распахнувшейся дверью стояли сильно запыхавшиеся давешний часовой и сержант Грабовский с оружием наперевес.

– Wisiasc! – выдохнул сержант.

Я встал и уже было сделал шаг в сторону выхода. Но ровно в эту минуту в воздухе снова повис неприятный, режущий уши и давящий на нервы свист. Часовой и сержант завертели своими бестолковками, силясь хотя бы приблизительно понять, куда может лечь новая порция мин. Но, кажется, графиня поняла это раньше их, за секунду до разрывов очень технично подставив мне подножку. Я растянулся на земляном полу сарая как раз в момент, когда снаружи бабахнуло два взрыва. Было почти физически ощутимо, как осколки мин впиваются в бревенчатые стенки сарая, а пара кусков металла даже влетела в открытую дверь и с противным свистом ушла куда-то в сторону мешков с зерном.

Больше по двору мин не кидали. Когда обстрел опять прекратился, я поднял голову, учуял, что снаружи сильно потянуло пороховым запахом тухлых яиц, и увидел, что все вокруг заволокло перемешанным с поднятой разрывами пылью дымом. За дымом было видно, что и часовой и сержант Грабовский рухнули на землю и лежат прямо там, где стояли. Я метнулся за порог и, осмотрев обоих, понял – готовы. И у одного и у другого в спинах было по нескольку рваных дырок, и они не дышали, тут уже требовался не санитар, а гробовщик. На всякий случай обыскав сержанта, я нашел свой бумажник на прежнем месте – в его нагрудном кармане. Что ж, подержался – и хватит с тебя. В другом его кармане я обнаружил отжатый у меня швейцарский нож. А вот свой «люгера» я при нем так и не обнаружил. Уже куда-то задевал, сволочь…

– Что делаем? – спросил я Кату, намереваясь прихватизировать «стен» Грабовского:

– Вооружимся?

– Ни в коем случае! – ответила она (тон был вполне убедительный). – Быстро назад, в сарай! Ждем окончания перестрелки и не нервничаем!

– Да я и не нервничаю, – сообщил я, возвращаясь в сарай и залегая на засыпанный сеном земляной пол рядом с графиней. – С чего мне вообще нервничать? Тем более, Крым наш.

Последнюю фразу я в тот момент выдал практически «на автомате», но при этом данное, малопонятное людям из 1944-го года выражение было чистой правдой и здесь. Ведь полное освобождение Крыма и Севастополя от немецко-фашистских захватчиков состоялось 9 мая 1944 года. Так что все верно – здесь Крым снова наш, причем уже три месяца. Ну а мы, как обычно – концентрированное добро, но, в случае чего, можем дать и по лицу за родную Катманду, как пели в одной старой песне.

Однако, услышав это, графиня посмотрела на меня как-то особенно странно.

– Что такое? – спросил я, не поняв, что не так.

– Да ничего. А я-то все гадала, откуда вы вообще взялись. Ведь никаких признаков перехода через портал нет – ни изотопных меток, ни остаточного излучения, ни спецчипов. Но при этом речь и манера общения у вас предельно странные, совершенно нетипичные и для местных аборигенов, и для людей из времен, соответствующих дате моего отбытия сюда.

– И какие ты делаешь выводы из этого? – поинтересовался я, сразу же запомнив слова насчет «изотопных меток» и «остаточного излучения», которые мне не очень понравились. А насчет «спецчипов» я, честно говоря, вообще не очень понял.

– Начало XXI века? – предположила Ката.

– Вроде того. А вот интересно – как этот исторический период принято называть у вас, там?

– Официально?

– Да.

– Если официально – «затяжной период системного упадка и деградации мировой цивилизации». Другое название – «предвоенный период», или «первый предвоенный период».

– Ну?! – подивился я тому, в какое интересное время я, оказывается, живу. Хотя, по здравому разумению, ничего хорошего в этом не было. Совсем. Про это вроде бы еще Конфуций говорил.

– Тихо! – неожиданно шикнула графиня.

Ружейно-пулеметная стрельба поблизости усилилась. Потом послышался металлический лязг и рев, и мимо хутора, энергично давя коноплю узкими гусеницами и обходя его справа, проскочило два небольших танка, покрытых песочно-зелено-коричневым камуфляжем. Выглядели танки несколько странно (пять слишком фигурных катков на борт, еще более заковыристые передние ведущие «звездочки», низкие башни с прямоугольными люками в бортах и тонкими пушками непривычного вида), да и кресты на их лобовой и бортовой броне были какие-то «негативные», не черно-белые немецкие, а наоборот – белые, вписанные в черный квадрат. Потом я наконец понял, что это все-таки было – легкие танки 38 М «Толди» венгерской армии с ее же эмблемами. А смотрелись они столь непривычно постольку, поскольку изначально были копией шведского «Ландсверка-60», категорически не похожего на любые другие европейские танки тех времен. Для предпоследнего года войны, когда по обе стороны фронта уже вовсю палили друг в друга ИС-2 и «Королевские Тигры», подобная пузатая мелочь выглядела как-то, мягко говоря, неубедительно. Залепи в такой из «сорокопукалки» (я уж не говорю про калибры 57 или 76-мм) с обычной прицельной дистанции – и получишь очень красивый костер. Интересно, что чуть раньше венгры таки умудрились доехать на этом дерьме аж до Воронежа и Сталинграда, где для них все и закончилось, закономерно печально – поскольку Паулюс додумался прикрыть венграми, а также разными прочими румынами и итальянцами свои фланги, пошедшие в контрнаступление советские мехкорпуса с многочисленными Т-34 и КВ-1 С просто прошли сквозь них. Однако даже после этого дымившая явно не по чину венгерская армия в целом и ее танковые войска в частности еще продолжали на что-то надеяться…

Пока я все это натужно вспоминал, оба венгерских легких танка прошли мимо изгороди сторожки лесника и исчезли из виду в глубине старой просеки, оставив после себя только сизые облака выхлопного газа. Да и стрельба, кажется, стала перемещаться уже куда-то за наши спины.

– Пшеки уже слиняли или мне только так кажется? – спросил я у графини, хотя сам уже был вполне в этом уверен.

– Да, не идиоты же они, в самом деле, – ответила она и тут же уточнила своим привычным зловещим шепотом: – Снова забудьте свой русский язык на какое-то время! Сюда идут!

Мне уже успели надоесть эти ее постоянные «заткнитесь, сюда идут», но куда же деваться, если у нас здесь получается не жизнь, а самый натуральный проходной двор? Хотя, наверное, хорошо, что все-таки была возможность предугадывать появление разного рода нежелательных лиц.

Через распахнутую дверь сарая я видел, как на хутор вошли разомкнутой цепочкой пятеро солдат в очень странной коричневатой форме дизайна скорее Первой, чем Второй мировой войны, с темно-голубыми или светло-синими прямоугольными петлицами с заостренными углами на воротниках мундиров. Кавалерия, что ли? Но тогда почему без лошадей, сабель и шпор? Хотя, какие на хрен шпоры – они все были в ботинках с обмотками. На головах приближающихся солдат были какие-то слишком уж объемные пилотки с многочисленными пуговицами, более всего похожие на немецкие егермютце с оторванными козырьками. Один солдат нес на плече весьма странный пулемет с длинным стволом в дырчатом кожухе и торчащей слева из казенника, похожей на очень толстый автоматный рожок гнутой обоймой («Солтурн» 31 М, понял я), еще у одного был длинный, скорее напоминающий своим сплошным деревянным ложе карабин, автомат 39 М, остальные были вооружены очень характерными магазинными винтовками Манлихера 33 М или 35 М. По этому оружию, категорически неарийским рожам, а также полевым красно-бело-зеленым кокардам на пилотках было до слез ясно, что перед нами не что иное, как Королевская венгерская армия, она же Хонведшег. Собственно, мне это стало понятно уже при появлении танков.

Самым смешным обстоятельством было то, что в начале 1940-х гг. у венгров вроде бы было королевство, но при этом и в помине не было никакого, даже самого завалящего короля – его вакантную должность «временно» занимал адмирал Хорти. При этом, хотя главой венгерского государства был бывший австро-венгерский адмирал, даже намеки на военно-морской флот у здешней Венгрии отсутствовали в принципе, не считая речной военной флотилии с доставшимися в основном от австрийцев мониторами и бронекатерами на Дунае. Такая вот «держава контрастов».

Что тут сказать – венгры, это, конечно, было несколько лучше, чем немцы, но однозначно хуже, чем любая из союзных армий антигитлеровской коалиции.

– Что – ваши дорогие мадьяры нарисовались? – шепотом уточнил я у графини по-немецки.

– Кажется, да, – прошептала она в ответ. Ну что же, пусть теперь радуется появлению здесь своих якобы «соотечественников». Наша графиня так хотела добраться до Венгрии – и вот она к ней сама притопала, на своих двоих.

Венгерские солдаты, явно никуда не торопясь, подошли чуть ближе к нам, и один из них (тот, что с автоматом, вблизи на его петлицах я рассмотрел три мелких шестиконечных звездочки белого металла, а на погонах три лычки – старший сержант или еще какой-то унтер-офицер?) наконец-то заметил открытую дверь сарая и двух убитых поляков, лежавших перед ней.

– Kijojon! – заорал он, немедленно прицелившись из своего 39 М в приоткрытую дверь сарая. Остальные венгерские вояки тоже разом повернулись в нашу сторону и вскинули стволы. Видно было, что их пулеметчику явно тяжело держать свой «агрегат» на весу. Варварский у них, конечно, язык, но и без всяких переводов было понятно, чего они хотят.

– Ne loj! Azok! – крикнула им в ответ на том же языке Ката и, поднявшись с пола, встала в полный рост в дверном проеме, явно не опасаясь, что ее в тот момент могли невзначай продырявить сразу из пяти стволов.

– Прихватите мои вещи! – попросила она по-немецки, делая шаг наружу. Так мы и вышли на не очень свежий воздух. Впереди графиня, а за ней я, держа в руках ее пальтишко и чемоданчик. Все как всегда, при посторонних изображаем слугу при ее царственной персоне.

– Allj! Ne mozdulj! Kezeket fel! – скомандовал тот же унтер. Ката, а за ней и я (аккуратно поставив на землю чемоданчик и положив на него пальтишко) послушно подняли руки. Однако, спустя минуту, увидев перед собой «достойного противника» в лице беременной женщины, гонведы стушевались и разом опустили стволы.

Дальше Ката шагнула им навстречу, отряхнула платье и бойко закалякала с унтером по-венгерски, похоже стремясь убедить этих хортистских ореликов в том, что мы вообще-то свои в доску, были в плену у поляков и теперь очень рады их всех видеть. Впрочем, здесь все было на таком бытовом уровне, что я уже не понимал даже отдельных слов. Унтер что-то ей ответил и убрал свою волыну за плечо.

Потом графиня обернулась и по-немецки сказала, что я могу опустить руки, а один из солдат по команде сержанта куда-то побежал. Ну то есть как побежал – быстро пошел. По прошествии буквально пяти минут тот же солдат вернулся, уже на пару с молодым и усатым высоким офицером в столь же диковинной, как у его подчиненных, старомодной форме, с планшетом и пистолетной кобурой на боку, плюс автомат 39 М на плече. На обшитых витиеватым золотым шнуром синих петлицах офицера было по одной крупной золотенькой шестиконечной звездочке с каким-то то ли цветком, то ли венком в центре, а на обшлагах рукавов – по одной золотой планке. Кажется, лейтенант или поручик, если я верно помнил насчет венгерских офицерских званий. На голове у офицера была похожая на перевернутый котелок жесткая кепи в стиле иллюстраций к произведениям Ярослава Гашека, с разлапистой кокардой, защитным чехлом и лаковым козырьком. Шпор на его запачканных пылью и лесной зеленью высоких сапогах я не увидел. Выходит, это было пехотное подразделение какой-то венгерской кавалерийской дивизии? Или кавалерия Хонведшега, в соответствии с общемировой модой, уже успела оседлать танки?

– Szia! – сказала офицеру Ката и заулыбалась.

Напустивший на себя чрезмерную важность офицерик представился графине, галантно приложив палец в кожаной перчатке к козырьку кепи и назвавшись «поручиком Келеменом» – и это все, что я сумел понять из сказанного им. Далее он проверил наши с Катой документы, одновременно заведя с графиней (прозвучало знакомое мне венгерское словечко «grofno») какой-то, как мне показалось, довольно отвлеченный разговор.

Кажется, он искренне обрадовался (это было видно по его лицу), встретив здесь подобное чудо в перьях, в лице этой, с позволения сказать, «венгерской дворянки», и в начале разговора даже прозвучало что-то, вроде смутно знакомого мне «csok kezeli» (т. е. «целую ручки»). Ката внимала. Она стояла перед поручиком и смотрела на него снизу вверх, выкатив живот и уперев руки в поясницу, с самым беззащитным и невинным видом. Что в этот момент на самом деле творилось в ее симпатичной голове – я боялся даже представить.

Пока они ворковали подобным образом, я присматривался и прислушивался. Дым от разрывов понемногу рассеялся, пыль осела, и, как оказалось, хуторские постройки почти не пострадали, во всяком случае, ничего не горело. Других убитых, кроме двух лежащих у сарая рядом со свежими воронками, видно не было. Зато на крыльце самого большого дома появилась та самая баба, которая вчера приносила нам суп. На сей раз она нацепила черный платок и темную кофту, от чего стала выглядеть значительно старше своих лет. Подошедший к ней венгерский сержант заговорил с «лесничихой» на ломаном немецком, и она тут же ответила ему на том же языке. Как я понял, диалог свелся к ответу на вопрос «есть ли на хуторе бандиты». Разумеется, ушлая тетка ответила, что никаких бандитов тут нет и вообще она ничегошеньки не знает. Думаю, если бы венгры капитально обшарили весь хутор, включая погреба, они бы нашли много интересного. Хотя, с чего я решил, что эта «женщина Яга» помогала Армии крайовой из каких-то там идейных соображений? Тоже мне, великопольская патриотка. Как показывает практика, подобная европейская публика сплошь и рядом помогала разного рода «борцам за свободу» либо за деньги, либо под дулом пистолета, т. е. под страхом расстрела.

Редкая стрельба одиночными и короткими очередями за нашей спиной все еще продолжалась, где-то в отдалении лязгали невидимые танки, но минометы больше не стреляли. Мимо хутора проходили небольшие группы венгерских солдат в касках и с оружием наготове, некоторые из них несли стволы и треноги станковых пулеметов и ящики с боеприпасами. Гонведы косились на нас – уж больно странно мы с графиней смотрелись на фоне здешнего пейзажа. Похоже, облава на Армию крайову была в самом разгаре.

За время беседы поручика Келемена с графиней гонведы во главе с сержантом бегло осмотрели постройки хутора, но, похоже, ничего интересного там не нашли. Быстро же слиняли отсюда все эти польские «экстремисты», еще вчера столь нагло курившие на завалинке и азартно делившие самогон.

Сержант доложился Келемену (видимо, о результатах осмотра), тот что-то ему ответил, после чего сержант с тремя своими вояками удалился. С нами остался один из солдат, вооруженный винтовкой.

Далее поручик вернул Кате мой и ее паспорта и выдал какую-то длинную фразу, в которой был упомянут какой-то «Paranesnoksad».

– В чем дело? Что он говорит? – спросил я у графини по-немецки.

– Господин поручик адъютант командира полка, и он обещает отвести нас в штаб батальона, говорит, что он все равно туда направляется и там нам будет безопаснее, а еще он сказал, что рад знакомству, – ответила Ката и загадочно заулыбалась Келемену. Венгерский офицерик вежливо улыбнулся ей в ответ.

Затем поручик пригласил нас следовать за собой, и мы вошли в лес, направляясь куда-то вправо от хутора по довольно неплохо протоптанной среди деревьев тропе. Возражать или дергаться в этой ситуации я счел глупым – глядишь, нас таки выведут из этого тупика.

Лично мне было не очень понятно, с чего это адъютант командира полка (пусть и венгерского) шляется по лесу. По идее, он должен либо сидеть в штабе, подле своего непосредственного начальства, либо передвигаться на машине, мотоциклете или, на худой конец, верхом (учитывая, что его полк, судя по всему, был кавалерийским, последнее было наиболее вероятно). И вот на́ тебе – гуляет пешком среди передовых боевых порядков. В связи с какой-то необходимостью лично контролирует процесс облавы на партизан или банально выслуживает крестик? Черт знает что вообще было в мозгах у этого венгра…

В общем, по тропе впереди меня с довольно беззаботным видом шел поручик Келемен, потом я с графиниными вещами (на кой ляд я их тащил, тоже было непонятно), за мной придерживающая живот и убедительно изображающая плохое самочувствие Ката и последним – брякающий при ходьбе висящими на поясе котелком и каской солдат, по мрачному лицу которого было ясно, что ему то все эти пустые хождения по лесу точно на фиг не сдались.

И, хотя где-то в лесу все еще постреливали, Келемен и его подчиненный держали оружие по-походному, за спиной. То есть, надо полагать, они решительно ничего не опасались. Хотя, учитывая, что в кронах деревьев все еще орали и перелетали с места на место потревоженные пальбой птицы, мы мало что могли расслышать, даже вблизи.

– Varjon, ki megy? – неожиданно окликнули нас из кустов.

– Balaton! – спокойно отозвался поручик, останавливаясь.

– Pecs! – выдали ему в ответ явный отзыв на пароль и добавили: – Menijen at!

Мы двинулись дальше. Географические пароль и отзыв (Балатон это озеро, а Печ – город в Венгрии) на проход через расположение этих венгров, конечно, были полезной информацией. Однако я не знал, сможем ли мы с графиней вообще воспользоваться этим. И пока мы шли, минуя росший по сторонам тропы кустарник и заросли высоченной крапивы, я подумал – а что нам это хождение вообще даст?

Подозреваю, что этот поручик Келемен, как и положено типичному адьютанту, особой смекалкой и инициативой не отличался. А значит, и действовал строго по стереотипу. Встретив в лице нас с графиней Катой нечто непонятное (персоны вроде нас были, культурно выражаясь, не на месте в логове этих польских «экстремистов»), он первым делом решил отвести нас в ближайший штаб, чтобы сдать нас там с рук и, таким образом, сложить с себя всякую дальнейшую ответственность – пусть вышестоящее начальство разбирается. Ему-то хорошо, а нам? Ну, придем мы в их штаб, и что? Допустим, что командующие идущей в здешней округе противопартизанской операцией венгерские офицеры еще не были в курсе всех наших с графиней «подвигов» и никак не могли связать наше появление на лесном хуторе как с лежащим на просеке со вчерашнего дня планером, так и с произошедшим накануне воздушным боем. Но, по логике, они неизбежно должны были связаться с немецким командованием и доложить об обнаружении в зоне боевых действий графини Дешеффи и крайне подозрительного турецкого коммерсанта по фамилии Йылдырым. А уж немцы-то сразу объяснят им, кто мы такие, и прикажут посадить нас под замок с приставлением часового до приезда гестапо. Хотя, скорее всего, Ката надеялась найти в этом штабе какой-нибудь транспорт (в идеале – автомашину), завладеть им и немедленно рвать когти подальше отсюда. Хуже будет, если телефон в штабе найдется, а вот транспорт – увы.

– А точно в штаб идем? – не оборачиваясь, спросил я у шедшей сзади Каты. Конечно, на банальный расстрел нас так далеко точно не повели бы, но почему бы и не спросить лишний раз? При разговоре следовало избегать любых двусмысленностей, дабы не возбуждать подозрения у поручика Келемена, чья обтянутая мундиром спина маячила на тропе метрах в трех впереди меня.

– Господин поручик сказал, что да.

– И далеко до этого штаба?

Мой вопрос был не праздный. Мы топали по лесу уже минут пятнадцать и пока что не увидели перед собой никого, кроме давешнего «секрета» в кустах. Оно и понятно, спрашивается – какой в лесу может быть фронт и «линия боевого соприкосновения»? Этак можно было запросто попасть и обратно в лапы к польской шляхте.

– Господин поручик не сказал, – отозвалась графиня.

– И что мы с этого будем иметь? – спросил я.

– Посмотрим, – ответила Ката. – Думаю, выбора у нас все равно нет. По крайней мере, выйдем туда, где не стреляют…

Следующие минут пять мы шли молча. Вблизи не стреляли, и чего-то подозрительного я вокруг не ощущал. Хотя, любой лес – это такое хитрое место, где за каждой елкой может померещиться бог знает что. Или вовсе даже наоборот, очень легко проморгать таящуюся буквально в двух шагах опасность. Как там говорили в одном не шибко новом кино? Видишь суслика? Нет?! А он есть! Вот и тут было совершенно непонятно – спрятался за ближайшим кустом или деревом кто-нибудь нехороший или нет. В этой южнопольской пуще любой пень вполне мог сойти за партизана или венгерского солдата.

Однако наша размеренная «прогулка по неведомым дорожкам» прервалась резко, внезапно и весьма своеобразно. Я чуть было натурально не наложил в штаны от резкого толчка, когда идущая позади меня вроде бы отягощенная весом своего до отказа заполнившего живот дубликата графиня весьма проворно и совершенно неожиданно буквально прыгнула на мою спину, уронив меня лицом в примятую сапогами поручика Келемена траву рядом с тропой.

– Опасность! Падай! – кричала она при этом, почему-то по-русски.

Спорить с ней я не стал, но дальше все понеслось, как в дурном, несколько замедленном кино. Графиня за какие-то секунды перекатила свое отяжелевшее тело через меня, переместилась вдоль тропы вперед, встала на четвереньки, а потом легла на бок. Поручик и сопровождавший нас гонвед остановились, вскинув свои волыны, удивленные то ли этим акробатическим этюдом, то ли репликой на русском языке.

Но долго удивляться и как-то среагировать им просто не дали. Откуда-то между деревьев, метрах в пятидесяти от нас, по тропе секанула довольно точная и длинная автоматная очередь, прошившая на уровне груди обоих растерявшихся венгров, а заодно и пустое пространство между ними, там, где за секунды до этого шли мы с Катой. При этом вспугнувший сорок и еще каких-то птиц звук стрельбы показался мне смутно знакомым.

Я, уже в который раз, заметно удивился тому, что эта чертова графинюшка, похоже, успела среагировать на опасность ровно в тот момент, когда неизвестный автоматчик нажимал на спусковой крючок. Как у нее это получилось на таком расстоянии – загадка. По всему выходило, что в лесу она видит и слышит как рысь или, скажем, сова.

– Хватайте оружие и быстрее за мной! – заорала графиня на том же русском. – И старайтесь выполнять мои команды! Я его вижу, а вы нет!!

Тут не поспоришь. Я подхватил с земли выпавший из рук упавшего замертво солдата «манлихер», а сделавшая молниеносную перебежку к убитому поручику Ката подобрала его автомат.

Пока она это делала, а я стоял на четвереньках, наблюдая за ней, из-за тех же деревьев (тут я судил по звуку, поскольку позиции стрелка с точки, где располагался я, видно не было) в сторону графини пустили еще одну короткую очередь, но Ката сделала почти незаметный шаг в сторону, и пули прошли позади и правее нее, затихнув в зарослях мясистой августовской крапивы.

– За мной! – заорала Ката, привстала и перебежала, пригнувшись, насколько это было возможно в ее состоянии, одна рука на спуске висящего на плече автомата, ладонь второй придерживает низ живота. И рванула она вправо от тропы, прямиком в чащу кустов. Как обычно, в слишком резвом для ее состояния темпе, но все же довольно медленно для нормального бегуна. Без лишних вопросов за ней ринулся и я. Только во время этого забега я не мог ни стрелять, ни как-то реагировать на возникшую угрозу в лице палившего нам в спину непонятно кого. Вообще довольно сложно совершать какие-то телодвижения, когда в одной руке у тебя болтается чемоданчик с пальтишком, а в другой ты тащишь за ремень тяжелую винтовку. И бежать пришлось между деревьев, пригнувшись и очень стараясь с разгону не влететь башкой в какой-нибудь встречный дуб…

– Влево! – вдруг заорала графиня. – Я вас прикрою!

Я немедленно подчинился, с трудом обойдя на разъезжающихся ногах встречное дерево, кору которого немедленно прошила короткая очередь. Когда пули ложатся метрах в полутора правее тебя, это, согласитесь, всегда нервирует. При этом, поскольку мы с графиней бежали на приличном расстоянии друг от друга и с разной скоростью, у неизвестного стрелка получалась классическая «охота за двумя зайцами». Поразить нас обоих одной очередью он физически не мог (это у него могло получиться бы только в том случае, если бы у него был ручной пулемет со стандартным ленточным питанием на полторы-две сотни патронов, да и то не факт, что, проведя стволом в довольно широком секторе, он стопроцентно попал бы в нас), и потому садил короткими попеременно, в каждого из нас. Учитывая, что при стрельбе очередями любой автомат кучно кладет только первые две-три пули, большинство выпущенных неизвестным боеприпасов улетали в белый свет, как в копейку. Ему бы снайперскую винтовку. Но, с другой стороны, что в ней толку при стрельбе в лесу, да еще в движении?

Графиня обернулась и, не останавливаясь, пустила короткую ответную очередь на два-три выстрела. Неизвестный стрелок разразился в ее сторону очередью патронов на десять, но опять не попал. Потом его стрельбу словно обрезало.

– Быстрее за мной! – крикнула Ката. – Он перезаряжает!

Как она об этом догадалась, спрашивать было бесполезно.

И мы понеслись дальше через кусты, словно лоси или олени во время гона. Давно я так не бегал, аж задохнулся, до сипения и боли в легких. Удивительно, но серое с белым воротником платьице графини мелькало между деревьев справа впереди меня – во время этого забега она несколько разогналась и умудрилась обогнать вашего покорного слугу, похоже, практически «на автомате» перепрыгивая ямы и неровности. Окружающий нас лес пошел под горку, и бежать стало чуть легче. При этом нам вслед пока что не стреляли.

– Стоп! – сказала графиня в какой-то момент. Мне удалось приостановить бег с большим трудом.

– Куда дальше? – выдохнул я своим сипящим ртом.

– За мной! – без паузы выдала Ката, добавив: – Сильно не бегите, пока можете сбавить темп.

– Почему? – поинтересовался я, переходя на некую пародийную спортивную ходьбу.

– Стрелок преследует нас, но визуально пока не видит. До него метров четыреста. Мы оторвались, но, хотя он не бежит, а двигается быстрым шагом, это ненадолго. Идем, не останавливаемся!

Хрен поймешь ее, то стой, то не останавливайся…

В общем, мы шли очень быстро, временами переходя на не слишком энергичный бег и причудливо петляя между деревьев. Задававшую направление движения графиню явно тянул к земле лишний передний вес, но я что-то не заметил, чтобы она хотя бы слегка вспотела. Нет, ну это точно не человек. Любая нормальная баба давно, с криком и плачем, рухнула бы на землю, раздвинула ноги и родила. Прямо там, где упала. А эта – нет, фигушки. Хотя, не дай бог, если это произойдет раньше положенного срока, да еще здесь. Я уже дышал с перебоями, словно астматик, и не чувствовал ног, а ей было хоть бы хны.

– Может, остановимся? – спросил я, закидывая ремень винтовки на плечо. Сильно легче мне от этого не стало. Интересно, если я скажу «приказываю остановиться» – она встанет?

– Ни в коем случае, – ответила Ката, не сбавляя темпа, бесстрастным голосом телевизионного диктора. – Стрелок идет за нами, по нашим следам. И до него, как я уже сказала, меньше полукилометра. Похоже, он уверен, что не потеряет нас. Видимо, ждет, когда мы остановимся. Не знаю, что он конкретно знает про меня, но он точно уверен, что вы-то уж точно рано или поздно выдохнетесь.

– Он что – преследует нас один? – Говорить на ходу было нелегко, но меня, как обычно, живо интересовали разного рода детали.

– По-моему, да. А что вас удивляет?

– Но это же не могут быть немцы! Им-то мы нужны живыми! А тем более этот стреляет и по венграм!

– Ясное дело, что это не немцы. Похоже, это кто-то из тех «друзей», кто недавно прибыл в Каффштайн, по мою душу, – ответила графиня и тут же скомандовала: – Не снижаем темпа! Пока расстояние до стрелка не сокращается, но не расслабляемся!

Кажется, впереди нас стало как-то светлее и деревья стали реже. Просека или дорога? Кажется, я бежал, хромая на обе ноги сразу. Обувка у меня была не самая подходящая для такой беготни, как, впрочем, и модные тапочки моей спутницы. По счастью, висевший у нас на хвосте невидимый преследователь по-прежнему никак не проявлялся.

– Тихо! – Графиня резко остановилась, взяв автомат на изготовку.

– Вперед! – скомандовала она через какие-то секунды, и, проломившись через кусты, мы неожиданно (видимо, неожиданно все это было в основном для меня) выскочили из тени деревьев на некую шедшую слегка под уклон прогалину или просеку. На ней, промяв в высоченной траве (здесь так же, как и накануне у хутора, это снова была конопля неправильного с точки зрения торчков сорта) две колеи, кормой к нам, стоял осыпанный разнообразной ободранной с окружающей природы зеленью танк. Не особо крупный, но угловатый и уродский, покрытый крупными заклепками, с навешанными на борта и башню сетчатыми экранами для защиты от кумулятивных боеприпасов и тонкой, короткой пушкой. Не узнать это покрытое аляповатыми пятнами трехцветного камуфляжа боевое несовершенство было трудно, благо на крыше его МТО кто-то крупно намалевал крупный белый крест на черном фоне. Ну да, 40 М, он же «Туран I». Только эти венгерские идиоты могли выкатить на поле боя в конце 1942 года подобный считавшийся у них «средним» восемнадцатитонный агрегат с 40-мм орудием в расчете на его успешное противостояние с нашими Т-34—76. Одно слово – Угорщина. Хотя, куда им было деваться, если у немцев тогда категорически не было лишних Pz-IV?

Все три башенных и передний люк «Турана» были широко открыты. Слева от машины стояли и курили четыре чернявых типа – трое в странных кожаных двубортных комбезах, один в кожаном жилете поверх мундира. Некий «дизельпанковский» стиль в данном случае усиливал нелепый шлем в стиле авиаторов Первой мировой на голове одного из танкистов, остальные были в пилотках. Разинув от удивления рты (у одного сигаретка при этом даже прилипла к нижней губе), гонведские танкисты смотрели на внезапное появление из чащи леса нашей странной парочки. А что бы я на их месте подумал, узрев перед собой вспотевшего мужика в костюме и при галстуке, а тем более графиню, чье фривольное платьице и круглый живот не очень-то сочетались с автоматом в руках?

Чего столь импозантные мадьяры в кожаном потеряли в этом лесу – лично мне было непонятно. Хотя у военных всегда так – небось им велели выдвинуться в заданный квадрат и ждать команды. Вот они и ждали. И таки дождались. Нас. На свою голову.