Текст книги "Охота на охотника"

– А что случилось?

– Правительство Муравиева свергнуто! В Софии красный переворот! Доигрались! Теперь у власти этот одноглазый подполковник!

– Какой еще одноглазый подполковник? – совершенно искренне не поняла Ката.

– Кимон Георгиев! – уточнил, словно плюнул, наш новый знакомый. Было видно, что у него это имя вызывало серьезную неприязнь, но ни мне, ни графине данная фамилия решительно ничего не говорила. Точнее сказать, после некоторого напряжения ума я вспомнил, что да, был у них такой оппозиционный офицер (кстати, реально одноглазый – в Первую мировую не совсем удачно повоевал), который потом долго занимал разные министерские посты, уже в Народной Республике Болгарии. Только, по-моему, летом 1944-го этот самый Георгиев уже однозначно был генерал-майором, а отнюдь не подполковником…

– По софийскому радио в последние сутки крутят бодрые марши и болтают бог знает что! – продолжил Бургунджиев, все больше разражаясь, но не отрываясь от наблюдения за дорогой. – Уже известно, что наше так называемое новое народное правительство объявило войну Германии, а русские захватывают аэродромы! Не сегодня-завтра Красная армия будет здесь!

В его голосе сквозили панически-истеричные нотки. Сидевшая рядом со Стояном жена все так же молча смотрела на тянувшиеся на горизонте за ветровым стеклом автомобиля горы. При этом лицо у нее было такое, словно она прямо сейчас собиралась зарыдать. Крепко же их тыркнуло это известие, которое, тем не менее, нельзя было считать чем-то из ряда вон выходящим – царская Болгария прочно сидела на измене с самого сентября 1939-го года…

– А вы чего ожидали? – спросила Ката. – Не забывайте, все-таки сейчас война идет. А значит, поневоле приходится выбирать одну из двух сторон!

Бургунджиев обиженно засопел, но ничего на это не ответил. Похоже, все он прекрасно понимал, но еще толком не знал, как следует реагировать на все эти перевороты и революции – плакать или же, наоборот, радоваться.

Дальнейший их разговор не заладился, и мы, уже молча, тряслись по неровной и пыльной дороге чуть больше часа, успев прибыть на место до наступления полной темноты. Наш корыстный попутчик даже не успел зажечь фары, когда впереди, за деревьями, замелькала водная гладь озер или залива (на сколько я помнил, Бургас в основном растянут вдоль берега залива с несколькими бухтами, а с северо-востока, со стороны суши, к нему примыкают еще и как минимум два крупных озера), а потом стали видны и утопающие в зелени окраинные домишки Бургаса. Непередаваемо запахло солью и йодом – море было рядом. В принципе, и в наши времена этот городок был небольшим и аккуратным, но в середине прошлого века он был много меньше, с населением менее пятидесяти тысяч человек и полным отсутствием многих, добавившихся значительно позже элементов пейзажа. Конечно, судить я мог в основном по виденным мной фото – сам я в тех краях в XXI веке не бывал.

Простенькие одноэтажные дома, часть которых явно помнила еще времена турецкого владычества, были слегка разбавлены построенными уже явно в начале ХХ века двух– и трехэтажными каменными строениями с множеством декоративных деталей (на крышах некоторых из них просматривались, например, несколько странно выглядевшие купола). Кое-где в первых этажах размещались лавки, магазины и мелкие забегаловки (уж не знаю, пивные это были или, скажем, какие-нибудь кофейни). Узкие улицы и светлые тона строений тогдашнего Бургаса отчасти напоминали странный гибрид нашего Крыма или Черноморского побережья Кавказа с чем-то восточным. Правда, слишком много деталей в наступающей ночи я уже не смог рассмотреть, хотя редкие фонари в центре города уже горели.

Зато, на наше счастье, никаких патрулей или постов на въезде в город не было выставлено, как не было и особого уличного движения. По пути в Бургас и в самом городе мы встретили и обогнали лишь несколько нагруженных сеном и прочими продуктами сельского хозяйства крестьянских телег и извозчичьих бричек с пассажирами, да в одном месте на въезде в город, возле двухэтажного дома с какой-то казенной вывеской, стоял явно армейский песочно-желтый грузовик знакомой германской марки «Опель-Блиц».

Медленно проезжая по улицам Бургаса, мы видели сквозь припыленные за время дороги стекла «Форда» многочисленных зевак, которые слонялись по улицам и кучковались у кабаков и каких-то свеженаклееных на стены домов и заборы то ли листовок, то ли декретов нового правительства. Я обратил внимание, что среди этой праздношатающейся публики было довольно много одетых вполне по-праздничному девушек в светлых платьях, бросались в глаза и явно влюбленные разнополые парочки. И у всех (ну или почти у всех) в этом городе было какое-то излишне приподнятое настроение. Что еще за неожиданный всплеск энтузиазма? Явным было только одно – и в этой стране, и в городе шла какая-то интенсивная движуха, уж слишком много народу вышло на променад для столь позднего часа.

Углубившись в городские кварталы, мы несколько раз видели небольшие группки болгарских солдат, в старомодных фуражках, пилотках итальянского фасона и форме, в общем очень похожей на дореволюционную русскую. Свои винтовки солдаты держали в основном за плечом, в положении «на ремень», а на рукавах некоторых вояк просматривались новенькие красные повязки. На проезжавший мимо них автомобиль солдаты, слава богу, не обращали никакого внимания, в основном эти представители болгарских вооруженных сил были заняты примерно тем же, чем и все остальные – читали все эти заборные декреты, курили и откровенно валяли дурака. Лишь один раз я увидел молоденького, безусого офицерика в странной форме (китель очень похож на германский времен Первой мировой, но погоны и фуражка были в старом русском стиле), который стоял рядом с группкой солдат и тоже курил сигаретку. При этом, на фоне всех остальных, вид у офицерика был довольно растерянный.

Иногда по темным улицам пробегали и какие-то явно занятые делом и очень довольные собой штатские (среди них почему-то было много сопляков в темной гимназической форме и фуражках), с маузеровскими винтовками и красными повязками. Проезжая через город, мы видели, как в одном месте группа таких вот энергичных личностей тащила, ну явно в узилище, какого-то солидного дяденьку, со слегка побитой рожей, облаченного в форму, несколько напоминавшую опять-таки российскую жандармскую (левый погон на его сюртуке уже был оторван с мясом). В городе новый шериф, ни стрельбы, ни матерных песен…

Ну да, где торжества, там, неизбежно, и аресты. Какой-нибудь сатрап-полицмейстер уже таки успел попасть в руки восставшего народа? Что, Тибул с Просперо рванули на дворец Трех Толстяков?

В какой-то момент Бургунджиев свернул влево, но потом резко остановился и сдал машину назад. Я присмотрелся – дальше по улице, впереди нас, на небольшой площади радостно бесновалась и гомонила толпа минимум в пару сотен рыл обоего пола, проехать через которую нам было бы явно затруднительно. Я прислушался – над толпой слегка возвышался борт небольшого грузовика-полуторки, с которого несколько парней и девок с красными повязками раздавали толпе то ли газеты, то ли листовки. Одновременно невидимый нам духовой оркестр громко и с чувством играл какую-то смутно знакомую музыку, а местные пейзане что-то неразборчиво пели. Слова были какие-то незнакомые, но в песне я без труда узнал «Катюшу», исполняемую, судя по всему, на болгарском языке. Хотя, сей шлягер в те годы кто только не пел (включая немцев и итальянцев), причем, зачастую с какими-то своими, имеющими национальную специфику, словами. Вот это самое обычно и называют полным отпадом. Сплошное горе без ума и праздники до слез…

И, когда завтра или чуть позже сюда приедут советские танки, их броню совершенно искренне засыплют охапками осенних астр и георгинов (ну или какие у них тут, в Болгарии, цветы?), а танкистов будут обнимать, целовать и поить ракией, причем тоже совершенно искренне. Наших дедов и прадедов тогда было за что любить, особенно в Восточной Европе. Это сейчас все эти восточные славяне почти поголовно превратились в неблагодарных поросят. Ну да те, кто уже в наше время понаехал туда из разных сомнительных южных краев, очень скоро доходчиво объяснят европейским «исполинам духа» всю глубину их заблуждений (а заодно – что такое неблагодарность и толерантность вкупе с демократией) – ножики-то для этого давно заточены.

– Вам куда? – спросил Бургунждиев совершенно в стиле классического совкового таксиста, выворачивая руль и уводя автомобиль направо, в улицу, противоположную площади с то ли митингующими, то ли просто ликующими обывателями. Чувствовалось, что людей он любил исключительно в малых дозах и толпа не вызывала у него никакого восторга.

– Нам нужна улица Крайна, – проинформировала его Ката.

Ага, то есть она четко знала, куда мы направляемся, но мне не сказала. Ладно, я это запомнил.

Немного попетляв по городку (чем дальше мы были от его условного центра, тем безлюднее становились улицы), мы довольно скоро достигли нужного места.

Во всяком случае, судя по всему, имевшая в голове некий четкий план местности Ката в какой-то момент попросила водителя остановиться. Затем она протянула Бургунджиеву вторую часть обещанных денег и вслед за мной выбралась из машины, по возможности искренне поблагодарив наших попутчиков. Оказавшись на свежем воздухе, я постарался держать автомат на правом плече, на ремне, стволом вниз, так чтобы на него обратили внимание хотя бы не сразу. А то мало ли за кого могли принять в этом городе в ту ночь человека в штатском, вооруженного «ППШ», – за партизана или вовсе даже наоборот, за шпиона.

Хлопнула закрытая графиней задняя дверь, и «фордик» уехал, оставив нам на память о себе запах перегоревшего бензина.

Оставалось только верить, что наш попутчик немедленно не рванет в местную полицию с подробным докладом, как его остановили под дулом автомата, обидели, ограбили, заставили, принудили, ну и так далее (про уплаченные им за мелкие услуги деньги «пострадавшие» в подобных случаях, как правило, злостно умалчивают). Однако, судя по дальнейшему, в полицию Бургунджиев все-таки не пошел.

Что вообще можно было пожелать в столь непростой момент этому оптовому торговцу овощами и его жене? Эмигрировать или не дергаться и просто ровно сидеть на заднице? Даже не знаю, что хуже, ведь дальше события в Болгарии пойдут по нарастающей. Сначала привычным путем всеобщей национализации разных подобных им буржуев прижмут к ногтю и раскулачат, а в 1946-м в Болгарии уже будет вполне себе коммунистическое правительство. Хотя, фиг его знает, я же точно не знал, собирался этот Стоян делать ноги из родной страны или же нет?

Мы медленно пошли по пустынной улице. Прохожих, да и вообще людей нигде не было видно, фонарей здесь тоже не водилось. Тусклый свет горел лишь в окнах некоторых домов. Похоже, здесь либо рано ложились спать, либо большинство населения отправилось, как и все прочие, митинговать и праздновать. Скорее первое – эта улица как-то не сильно напоминала пролетарские трущобы. Словно в подтверждение моих мыслей, в одном месте за забором, явно почуяв чужих, дежурно забрехала собака, но быстро успокоилась.

– Я так понял, беседовать с хозяином явки будешь ты? – на всякий случай уточнил я.

– Если вы не против. Только автомат не светите, пока я не скажу! – попросила Ката.

– Понял, не дурак…

Несколько минут спустя мы подошли к крытому черепицей одноэтажному дому с номером «7» на табличке над калиткой, вокруг двора тянулся высокий каменный забор, за которым, похоже, был фруктовый сад. Неярко светилось только одно окно дома; я не понял, электрическое это было освещение или от керосиновой лампы.

Графиня запахнула пальто и деликатно постучалась в калитку костяшками пальцев.

– Кой е там? – не сразу отозвался где-то за калиткой хрипловатый мужской голос.

– Чака гости? Здравей ти от баба Наста! – ответила Ката.

Что еще за баба Наста? – не понял я, но вслух этого вопроса не задал. Похоже это был заранее оговоренный пароль, некий болгарский аналог пресловутого «славянского шкафа».

– Няма за нонвода се извиня! – сказал неизвестный и невидимый мужик после небольшой паузы. Интересно, почему он вдруг ответил, что ему не за что извиняться? А, кажется, это был отзыв на пароль! Ну да, на каждый «славянский шкаф» непременно найдется какая-нибудь «никелированная кровать»…

Потом лязгнул засов, калитка открылась, и мы оказались в полутемном дворе, на дорожке, выложенной чем-то, вроде битого камня – рассмотреть лучше в темноте было сложно.

Видимый у калитки в качестве не очень отчетливого светлого силуэта хозяин дома (или, если хотите, явки) пригласил нас войти в свое жилище. Графиня молча кивнула, и мы поднялись по ступенькам, а через минуту он уже догнал нас, надежно заперев калитку. Из полутемной прихожей (или, если хотите, – сеней) мы попали в небольшую комнату, где над окруженным несколькими стульями заковыристой работы круглым столом горела тусклая электрическая лампочка в зеленом матерчатом абажуре. На окне занавесочки, все чистенько и убрано – явно чувствовалось присутствие в доме женщины или женщин, как минимум на уровне приходящих кухарки или уборщицы.

Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что хозяин запредельно удивленно вытаращился на нас, и его взгляд начал постоянно перемещаться с выпирающего под платьем живота графини на висящий на моем правом плече русский автомат. Только в 1957-м на холме Бунарджин в Пловдиве встанет каменный русский солдат Алеша (кстати, сей прославленный в песнях памятник, который вдруг враз ставшие «европейцами» болгары в 2000-е годы неоднократно порывались снести, как «проклятое наследие оккупантов», имеет лицо вполне реального человека, связиста Алексея Скурлатова, который вовсе не погиб в Болгарии, как могут предположить некоторые, а всего лишь в конце войны и сразу после нее налаживал там телефонную связь, в процессе чего и закорешился с многими «братушками»), в гимнастерке, пилотке и плащ-палатке, с «ППШ» в опущенной правой руке, а до того данный автомат болгарским пейзанам был знаком явно не очень. Хотя, во взгляде хозяина чувствовался не только чисто спортивный интерес к оружию незнакомой системы, но и равнозначный страх как от возможного требования насчет услуг повивальной бабки, так и от перспектив стрельбы в замкнутом пространстве.

Удачно возникшая пауза позволила и нам немного рассмотреть его. Это был молодой горбоносый брюнет, максимум лет тридцати, в чистой нижней рубахе, похожих то ли на армейские, то ли на кавалерийские синих бриджах с широкими подтяжками и вышитых, остроносых домашних туфлях, явно в восточном стиле. На прилизанных, зачесанных назад волосах этого типа была надета парикмахерская сеточка. В общем, на меня он произвел впечатление то ли офицера невеликих чинов, то ли просто провинциального пижона.

Не знаю, собирался ли он в тот момент ложиться спать, но, судя по всему, в доме он был один. И оружия у него явно не было, по крайней мере под рукой.

Скоро эта игра в гляделки закончилась, и наш новый хозяин чинно представился графине Йорданом Зюмбюлевым, пригласив нас присаживаться. Н-да, имена и фамилии у них здесь одно лучше другого…

О роде своих занятий он деликатно умолчал, но с большой вероятностью это было «что-нибудь интеллектуальное». Судя по всему, пижонистый Йордан был из числа тех, кто толкает в каких-нибудь притонах кокаин или ищет в подобных же местах охотников «покрывать крыши во время дождя».

Ката тяжело опустилась на один из стульев, предварительно сняв и положив свое кожаное пальтишко на другой стул. Поставив ее чемоданчик на пол, я тоже демонстративно присел, так, чтобы видеть хозяина, а заодно и входную дверь. «ППШ» был у меня на коленях, и правую руку я держал на виду, рядом со спусковым крючком – пусть этот болгарский перец думает все что хочет.

Почтенный господин Зюмбюлев присел напротив нас и наконец-то счел нужным поинтересоваться, кто мы такие и чего от него хотим, да еще и явившись вот так, на ночь глядя?

Последовало краткое представление в прежнем стиле. Мы – графиня Дешеффи и ее личный пилот, пролетом из Будапешта прямиком в село Шишига.

Зюмбюлев вежливо попросил у графини документы. Понимающе ухмыльнулся, глянув на ее паспорт, после чего вернул его. Далее он столь же миролюбиво поинтересовался – как именно мы въехали в страну? Поскольку, судя по отсутствию соответствующих отметок в паспорте графини, мы однозначно сделали это нелегально.

Ката опять дежурно наврала ему про самолет и аварию при посадке. Напрягшийся было Зюмбюлев несколько расслабился, после чего повторил вопрос насчет наших «хотелок».

Графиня прямо ответила, что нам нужно срочно покинуть Болгарию и оказаться в Турции. Лучше всего морем. И прямо сейчас, предпочтительнее этой же ночью.

Зюмбюлев усмехнулся и ответил, что в этом, в принципе, нет ничего невозможного, но подобное «удовольствие» будет стоить весьма изрядно. Поскольку, по его словам, за последние пять дней цены на деликатные услуги подобного рода в их краях подскочили в разы.

Ката, скорчив на личике брезгливую гримаску, ответила ему, что деньги для нее не проблема.

При этих словах Зюмбюлев понимающе покосился на стоявший на полу чемоданчик.

Поймав его взгляд, графиня изобразила саму невинность и спросила – а в чем причина подорожания услуг и что здесь у них вообще происходит?

Наш мутноватый хозяин как-то невесело усмехнулся и сказал, что в последнее время «у них здесь» вообще-то произошло много чего. И при этом далеко не все понимают смысл и значение происходящего. Далее он сообщил, что, получив сообщения о перевороте и объявлении Болгарией войны Третьему рейху, здешний гарнизон и расквартированные в порту военные моряки начали, без лишних вопросов, выполнять приказы нового правительства.

Ката поинтересовалась, откуда в Бургасе военные моряки, коль уж главная болгарская военно-морская база находится за сотню километров отсюда, в Варне?

Было видно, что наш хозяин сильно удивился подобной ее осведомленности, но вида не подал, ответив, что, разумеется, никаких военных или вспомогательных судов ВМФ царской Болгарии в Бургасе сейчас нет. И, говоря о военных моряках, он в данном случае имел в виду разных там штабистов, канцеляристов, связистов и охранявший транзитные военные склады комендантский взвод. Далее он рассказал, что почти одновременно с объявлением о смене власти в Софии в городе неожиданно появились до этого безвылазно сидевшие где-то в окрестных горах вооруженные до зубов партизаны, а местные коммунисты и прочие левые, которых прежде тоже было не видно и не слышно, сразу же объявили о создании в городе некоего «комитета». И, по словам Зюмбюлева, партизаны совместно с означенными «комитетчиками» уже успели арестовать минимум нескольких местных военных и гражданских чиновников из числа тех, кто, на свою беду, не делал тайны из своих симпатий в отношении Гитлера и его политики.

По словам нашего хозяина, этим мерам новой власти никто даже и не думал сопротивляться, хотя солдаты и офицеры местного гарнизона пока что весьма неохотно участвовали в митингах и арестах, занимая явно выжидательную позицию. Далее Зюмбюлев счел нужным упомянуть, что не далее как дня три назад в порту вроде бы видели небольшую группу явных немцев, по виду – переодетых в штатское военных, которые вроде бы ошивались здесь, в ожидании приезда (видимо, с целью поспешной эвакуации) кого-то из членов низложенного правительства Муравиева.

Графиня спросила, что конкретно эти немцы собирались делать?

Наш хозяин ответил, что, по упорно циркулировавшим в порту слухам, они собирались отправиться в Турцию вместе с этим деятелем или деятелями, у которых могли быть при себе какие-то ценности (разумеется, кое-кто утверждал, что беглые чиновники из Софии должны были привезти с собой чуть ли не железнодорожный вагон с частью золотого запаса Болгарии – но что-то я не помню, чтобы у них таковой в те годы вообще был, даже такой, чтобы поместился в паре саквояжей) или некие «очень важные документы». Зюмбюлев добавил, что в порту болтали о том, что немцы ждали прибытия то ли подводной лодки, то ли гидросамолета.

В принципе, первое, на мой взгляд, выглядело если не реальным, то, как минимум, вполне допустимым – насколько я помнил, три или четыре немецких U-Вoоtа типа II, накануне покинувших Варну, без вариантов ушли как раз в территориальные воды Турции, где затем были затоплены своими экипажами. По идее, одна из этих подлодок действительно могла «подхватить и подвезти» в ту сторону и каких-нибудь некстати застрявших в Болгарии соотечественников (например, дипломатов), а также резко давших стрекача фанатов покойного царя Бориса. Тем более, насколько я помнил, в наше время об этом эпизоде писали и говорили много чего, но вся информация была чисто из области предположений. Ведь даже точные координаты тех затопленных в 1944-м в турецких водах немецких подлодок установили только в XXI веке.

Чувствовалось, что наш дорогой хозяин «в теме» и более всего его интересовали как раз те самые ценности, а отнюдь не «десять чемоданов компромата».

Графиня спросила, а что стало дальше с этими немцами?

Зюмбюлев несколько помрачнел и ответил, что эти самые немцы куда-то исчезли, столь же неожиданно, как и появились, буквально накануне, едва только в городе стало точно известно о том, что не сегодня-завтра в здешний порт придут русские военные корабли с десантом.

Ката поинтересовалась, появились ли уже русские?

Хозяин ответил что-то, в стиле – еще нет, мадам, ждем-с. Мол, про русских никогда не знаешь, когда они возникнут. Но пока что все в эйфории, охрана в порту минимальна, а пропускной режим более чем свободный. А вот русские – точно люди основательные и явно запечатают здешний порт наглухо, едва прибудут.

– Тогда чего же мы ждем? – удивилась графиня. – Поторопитесь, я же сказала – деньги не проблема!

– Мадам, речь идет не просто о деньгах, а о больших деньгах! – заявил Зюмбюлев таким тоном, словно хотел нас непременно испугать. Эк удивил! Цену он себе набивал, что ли, или просто не хотел ни хрена делать?

– Я же сказала, – повторила Ката. – Это не есть проблема. Пусть это вас не волнует.

По виду нашего хозяина было видно, что в тот момент он производил в уме какие-то хитрые арифметические вычисления – на его пересеченном краем парикмахерской сеточки лбу даже выступил обильный пот.

– Ну, как угодно, – ответил он наконец и тут же добавил весьма решительным тоном: – Тогда за мои услуги с вас тысяча английских фунтов! Готов принять эту сумму и другой валютой, по текущему курсу! Предпочтительнее всего – турецкими лирами!

Спрашивается – и на хрена болгарам в те времена фунты стерлингов? Что покупать? Хотя, рассуждая логически, соседние нейтральные турки тогда плотно лежали под англичанами и расчеты в островной валюте за любые услуги не выглядели в этом балканском тупичке чем-то из ряда вон выходящим…

С времен Валентина Катаева принято считать, что румын – это вовсе не национальность, а профессия. Вопрос – что же тогда есть болгарин? Конечно, равнять всю нацию по стандарту того же Зайкиного Фили не стоило, тем более что стяжательство и хитрожопость – черты отнюдь не национальные. Решив выяснить этот момент практически, я подумал, что, пожалуй, назрел момент для небольшого спектакля, с целью экспресс-проверки нашего дорогого хозяина на вшивость. Мне показалось неприличным совершать разного рода нелегальные сделки совсем уж без торга и игр мускулами, особенно в стране, где вековые традиции восточных базаров всегда были в почете. Поэтому, прежде чем графиня успела открыть рот для ответа, я решительно вскинул «ППШ» над столом, клацнул затвором и, прицелившись прямо в прилизанную зюмбюлевскую морду, произнес максимально угрожающим тоном, на своем татарско-тарабарском:

– Килап утран да тымылырдан быканын! Крышене акашук шитерга кирдык башлы!

Пусть думает, что я не сдурел, а вообще, по жизни, такой. Надо было видеть выражение лица нашего собеседника – у него буквально отпала обнажившая пару золотых коронок нижняя челюсть, пот выступил на лице прямо-таки росой, а глаза округлились. Я видел, что Ката посмотрела на меня с недоумением, но взгляд у нее при этом был вполне понимающий.

– Ч-что он сказал? – только и сумел выдавить из себя вопрос в стиле еще не написанного детектива Иоанны Хмелевской безгранично удивленный и где-то даже напуганный столь неожиданным поворотом Зюмбюлев. Затем он не сумел сдержаться, тихонько икнул и торопливо добавил: – Ради бога, господа, давайте не будем нервничать!!

– Он говорит, что это слишком дорого и, возможно, поэтому проще вас убить, – ловко «перевела» графиня.

– Мадам, умоляю вас! Не я эти цены придумал! Ведь вы же сами сказали, что вам надо срочно! А быстрее и дешевле вам это здесь все равно никто не организует! И пусть он опустит оружие! – затараторил он прямо-таки умоляюще.

– Bitte, leg deine Waffe weg! – вежливо попросила меня Ката по-немецки.

Я починился. Ну то есть как подчинился – положил автомат на стол перед собой, стволом в сторону хозяина дома. Дескать расстрел откладывается.

– Фу-у! – сказал Зюмбюлев, вытирая обильный пот со лба, и тут же поинтересовался: – Ну у вас и шуточки! Сначала я вообще подумал, что этот ваш пилот глухонемой! Кстати, кто он вообще такой? И что это за язык, на котором он говорил? Вроде что-то знакомое, но в то же время непонятное!

– Вообще-то он марокканец, – чрезмерно нагло соврала Ката. – Прилично говорит по-французски и по-немецки, венгерский и болгарский понимает, но разговаривает на них плохо. Еще вопросы будут?

Ее собеседник молча внимал, явно переваривая услышанное. Вопрос, поверил ли он в то, что подобный мне блондин со славянской харей может оказаться марокканцем по национальности, да еще и столь заковыристо выражаться на непонятном наречии? Хотя, по-моему, в устах графини термин «марокканец» вполне можно было истолковать и как «француз из Марокко» – возможно, Зюмбюлев именно так и подумал. При этом чувствовалось, что теперь он непременно будет рассказывать своим потомкам, по поводу и без повода, сказочки о том, какие страшные и непонятные люди эти самые марокканцы. Если, конечно, проживет хоть сколько-нибудь долго, что при его роде занятий было вовсе не очевидно.

– Если вы согласны, – сказал Зюмбюлев, наконец-то выходя из ступора, – я прямо сейчас доставлю сюда к вам одного моего знакомого шкипера, который давно занимается подобными деликатными делами. Но, сразу предупреждаю – договариваться с ним об оплате будете отдельно! И лучше, если в этот раз обойдетесь без угроз и демонстрации оружия!

Я, чисто механически, отметил для себя, что слово «шкипер» по-болгарски звучит так же, как по-русски.

Ката сказала, что да, она согласна, после чего подняла со стула пальто и выложила на стол из его карманов затребованную сумму (как ей вообще удалось заранее предугадать возникший расклад, осталось для меня загадкой – могучая нечеловеческая интуиция или она таки знала примерные здешние ценники на такие услуги?) в виде невысокой горки банкнот различного достоинства. Примерно половина запрошенных Зюмбюлевым денег была выдана ему в фунтах стерлингов, остальное – в турецких лирах.

Господин Зюмбюлев, заметно просветлев лицом, два раза пересчитал это халявное богатство, а затем, попросив извинений, удалился в соседнюю комнату. Вернулся он уже без денег, торопливо застегивая пуговицы свежей, белоснежной сорочки.

Похоже, в доме он действительно был один. Жен, горничных или служанок для помощи ему не нашлось, и поэтому одевался он довольно долго, а мы сидели и ждали, слушая, как он возится и открывает шкафы где-то в соседней комнате. Наконец он предстал перед нами в дополнившем бриджи и сорочку темном лапсердаке и галстуке. В качестве обуви он натянул щегольские сапоги до колен, похожие на те, что обычно используют для верховой езды, но без шпор.

Затем он предложил нам пройти в соседнюю комнату, чтобы там, как он выразился, «подождать и отдохнуть».

Вслед за этим поскрипывающий сапогами Зюмбюлев быстро сходил куда-то на кухню и притаранил в соседнюю комнату поднос, на котором стояли тарелки с торопливо нарезанными копченой то ли говядиной, то ли бараниной, брынзой, хлебом и зеленью. Дополняли сей натюрморт две вилки, керамическая мисочка с несколькими краснобокими яблоками и персиками, глиняный кувшин (ну явно с вином) и два дорогих на вид (похоже, хрустальных) стакана.

Поставив харчи на покрытый белой скатеркой стол в соседней комнате, наш радушный хозяин сказал, что мы можем перекусить и поспать, пока он ходит, добавив, что, уйдя, он запрет нас в доме на ключ.

Графиня сказала на это, что не возражает.

Зюмбюлев заверил нас, что постарается вернуться как можно скорее. С тем он натянул шляпу, сразу же придавшую ему почти портретное сходство с кем-то из второстепенных персонажей (разных там цыган-конокрадов из числа корефанов Зобара) фильма «Табор уходит в небо», и вышел. Лязгнул запираемый замок на входной двери. Потом было слышно, как наш новый знакомый вышел из калитки и его скрипучие шаги удалились по улице куда-то в ту сторону, где были море и порт.

Перейдя в предложенную для дальнейшего отдыха и ожидания комнату, мы немного осмотрелись. Под потолком светилась лампочка, только абажур был из ткани золотистого оттенка. Занавески на окне были такие же, как в соседней комнате. А кроме стола, на котором стоял поднос с едой, в комнате имелись низкий диван в салонном стиле, обитый светло-коричневой тканью с орнаментом в виде чайных роз, и пара стульев.

Графиня присела на один из стульев и немедленно полезла в свой чемоданчик. Достав оттуда после непродолжительных, но хитрых манипуляций еще пачку денег (я так понял – в основном тех же британских фунтов), она рассовала банкноты по карманам пальтишка. После чего, словно нарочно, оставила чемоданчик лежать открытым на столе. Разумеется, не знающему о двойных стенках ее «угла» человеку было видно, что в нем не было ничего, кроме элементов женской одежды и бельишка. Интересно, на кого она рассчитывала эту мелкую дезинформацию?

Не найдя лучшего места, я аккуратно поставил «ППШ» в угол и присел на второй свободный стул.

– Может, все-таки стоит осмотреть эту халупу на предмет дырочек и запасных выходов? – предложил я, с облегчением переходя на русский язык. – Кстати, заодно можем поискать, куда этот моржовый хрен заныкал полученные от тебя деньги. Ведь он же явно не взял их с собой, небось в какой-нибудь платяной шкаф под свежевыглаженные труселя или носовые платки заховал.