Текст книги "Охота на охотника"

Не скажу, что вид этого, чем-то похожего на гигантский ботинок с крыльями, аппарата внушал мне особый оптимизм, но при мысли о том, что сегодня все-таки не придется лезть в нутро подводной лодки, мне как-то полегчало. Хотя чему тут было радоваться? Ведь никакой разницы, подводная это лодка или летающая, – по-любому нас ждут на борту отнюдь не с распростертыми объятиями. А точнее – совсем не ждут.

– Все может быть, – сказала Ката, оценивающе разглядывая гидросамолет. По-моему, она и без бинокля все прекрасно видела. – Но скорее всего – да. Здесь попросту нет никаких других достойных целей для авиации.

– Ну это, допустим, понятно. Но сразу возникает вопрос – а на хрена он вообще здесь?

– Мне это тоже очень интересно. Пока ясно только одно – дымзавесу ставил именно экипаж этого самолета. И раз они ее поставили, значит, явно кого-то или чего-то ждут. Иначе еще ночью улетели бы, если они, конечно, не полные кретины. Такая большая и тихоходная дура слишком хорошая цель, чтобы в столь нервные времена летать на ней днем, да еще и в советской зоне ответственности.

– И что будем делать? Возьмем на абордаж?

– А что, не такая уж и плохая идея! Вы пока сидите на берегу и наблюдайте. Только предельно аккуратно, чтобы вас, не дай бог, раньше времени не увидели. Как подам сигнал – сядете в лодку и поплывете ко мне.

– А ты? – как-то не сразу понял я.

Вместо ответа графиня, помогая себе обеими руками, сползла на заду вниз по откосу, обратно к ялику, где начала раздеваться. Скинула на гальку кожаное пальтишко, потом потянула через голову свое черное платьице.

– Ты чего это удумала? – не на шутку заволновался я, наблюдая этот стихийный стриптиз и одновременно вспоминая, зачем я, собственно, здесь. – Ты же сейчас самая важная вещь в нашем деле, а там, на борту, кто-нибудь обязательно есть, и, небось, не один и с оружием! Может, все-таки вместе пойдем?

– И как вы себе это представляете? Как я уже успела понять, от вас в подобных делах толку точно мало, – отмахнулась от моего предложения графиня, стягивая трусишки. Потом скинула с ног туфли и осталась стоять у полосы прибоя голенькой, с вызывающе торчащим животиком. Н-да, и снова я видел, как порнография выступала как оружие против нацизма. Звучит забавно, но иначе, пожалуй, не скажешь. Причем, как я уже отмечал для себя, очень специфическая порнография, что называется, на любителя. Чисто бессознательно я повторно отметил отсутствие раздутости и отвислости грудей моей спутницы, а также (прежде я этого как-то не замечал, тем более что в неглиже я ее наблюдал в основном в темное время суток) минимальное количество волос на ее причинных местах. Как, впрочем, и полное отсутствие на почти идеально сложенном (даже для ее нынешнего состояния) теле графини каких-либо «особых примет». Не просматривалось на ее коже ни родимых пятен, ни родинок, ни шрамов – было в этом что-то от фотошопа, манекена или восковой фигуры. И что самое главное (разглядеть это ранее я по понятным причинам не мог) – у графини отсутствовал такой непременный атрибут любого нормального человека, как пупок. Вместо него на ее раздувшемся животе имело место лишь некое рудиментарное углубление в виде ямки. Помня о том, каким способом «перерождаются» подобные ей экземпляры, я не очень-то и удивился – вот и не верь после этого в искусственное происхождение таких, как она.

– Нож найдется? – деловито поинтересовалась Ката, собрав и заколов волосы на затылке и словно не замечая, что в тот момент я пялился на нее прямо-таки во все глаза. И не скажу, что она совсем не возбуждала меня, уводя разум в сторону разных непотребных глупостей.

Вообще, мысль насчет ножа была более чем логичная и здравая – не думаю, что она смогла бы доплыть до самолета с автоматом в руках. Допустим, приклад «ППШ» еще может служить неким спасательным средством, но вот все остальные, более тяжелые детали этого оружия неизбежно потянули бы ее на дно. Тут история примерно та же, что и с топором и топорищем. Хотя, честно говоря, подобный экстремальный заплыв в ее состоянии вызывал у меня опасения – конечно, вода в Черном море пока еще теплая, начало сентября, бархатный сезон, как-никак, но это все-таки не бассейн и не какая-нибудь аквааэробика. А с другой стороны – я-то точно не смогу тихо и быстро подплыть к этой летающей лодке и, сняв кого-нибудь из ее экипажа холодным оружием, проникнуть на борт. Тут она была права на все сто. Ну не та у меня квалификация, что поделать. Так это уж точно ее дело, раз она такой весь из себя профессионал. Тем более Блондинка, помнится, говорила мне, что по части плавания наша графиня даже в нынешнем виде даст фору любому обычному человеку.

– Найдем, – протянул я ей свой швейцарский нож, который болтался в моих карманах еще со Словакии, с самого начала долгого пути. Наконец-то он хоть кому-то пригодился.

– Не бог весть что, но сойдет, – сказала Ката, выдвинув наибольшее по размеру лезвие и взяв нож в руку.

После чего осторожно пошла к лазурной воде.

Захотела быть владычицей морскою! – почему-то пришло мне в голову. Как сказал бы по этому поводу Вовка в Тридевятом царстве из одноименного мультфильма – килька несчастная…

– Ждите моего сигнала! – сказала вместо прощания вошедшая в волны по пояс графиня, потом она бултыхнулась лицом вперед и поплыла к самолету. Причем каким-то странным, не нашим, стилем – на поверхности моря лишь изредка всплывала только ее голова.

Уточнить какого именно сигнала мне ждать, я не успел. Хотя, если у нее все выгорит, я это по-любому увижу. Спрашивается, а что мне, стороннему наблюдателю, оставалось?

Вообще это, конечно, был чистой воды сюрреализм и полный дурдом. Почти как у Бориса Васильева – девки воюют, а ты в щель забился…

В этой связи мне было очень интересно, как она вообще сможет с кем-то справиться, да еще и в одиночку? И с ее-то животом. Ей же, в случае рукопашки с поножовщиной, за одну минуту кесарево сечение оформят. Хотя, стоп, не надо сгущать краски и забывать, что это как бы не женщина и вообще, строго говоря, не человек. А с другой стороны, психологический расчет у нее, в принципе, верный. Спрашивается – что предпримут и подумают те, кто сидел в этот момент на борту гидросамолета? Они ведь точно ждут подлянок иного рода в виде кораблей, катеров или самолетов. То есть чего угодно, но только не вот этого. Допустим, сидишь ты внутри самолета, вокруг море, качает, слегка мутит, обзор не так чтобы замечательный, задницу уже отсидел, палец на спусковом крючке затек. И вдруг – бац, откуда ни возьмись, видишь перед собой голую, да еще вдобавок и беременную женщину. Я бы на их месте, узрев подобную «русалку», точно не стал стрелять, а первым делом подумал бы о глюках, недосыпе, несвежих консервах, алкогольной интоксикации и прочем. То есть от такого сюрприза любой (даже самый что ни на есть костоломный спецназовец) если не испугается, то уж точно впадет в ступор. А если не впадет в ступор, то неизбежно замешкается на какое-то время – начнет звать корешей, дабы узнать, видят ли они то же, что и он, или у него одного вдруг, ни с того ни с сего, поехала крыша? А графине-то только этого и надо…

И, словно в подтверждение этих слов, я вдруг потерял из виду свою плывущую спутницу. Хотя, по идее, смотрел в бинокль на волны в ее сторону. Вроде только что плыла, хоп – и нет. Голова окончательно исчезла с поверхности воды. Нырнула? Ну-ну, Ариэль хренова…

Потянулись минуты томительного ожидания. Я продолжал пялиться в бинокль, разглядывал фюзеляж «Викинга». При этом чисто механически отметил для себя открытые входные дверцы в его левом борту, и спереди, прямо под кабиной пилотов, и сзади, за крылом. Не иначе, для проветривания отдраили. Что ж, дорого же им обойдется подобная безалаберность. Тем более что эта летающая лодка явно не относилась к дополнительно довооруженным вариантам самолета данного типа – я разглядел солидный пулеметный ствол только в округлом прозрачном колпаке, торчавшем сверху фюзеляжа, позади кабины пилотов. А вот в передней турели и бортовых прямоугольных иллюминаторах рядом с дверями никаких пулеметов не было (хотя сами шкворневые установки, похоже, наличествовали), может быть, ради облегчения сняли, а может, их изначально не было. Как-никак, у них сейчас тотальная, мать ее, война, и нехватка буквально всего, до маргарина и туалетной бумаги включительно…

А еще в свой бинокль я, как ни старался, не увидел, чтобы кто-нибудь из экипажа немецкого самолета выглядывал из дверных проемов или мельтешил за обширными стеклами пилотской кабины. Соответственно, не представлялось возможным оценить, сколько именно народу на борту. В этом смысле моей спутнице не позавидуешь. А вообще, все было тихо и ровно. Стрельбы тоже не было, хотя я буквально каждую минуту ожидал услышать выстрелы, которые означали бы только одно – Кату обнаружили.

С момента отплытия графини прошло чуть меньше часа, и у меня уже начал, как говорится, замыливаться глаз. А потом я неожиданно увидел в темном проеме передней двери BV 222 розовую и какую-то несерьезно-кукольную на фоне брутального серо-зеленого камуфляжа летающей лодки фигурку голой графини. И она энергично махала мне ручкой.

Подхватив с земли чемоданчик, бинокль, автомат и собрав в охапку ее одежду и туфельки, я погрузился в лодку и быстро погреб на ялике к темной громадине самолета. Пока я работал веслами, Ката стояла в дверном проеме в развязной позе постоянной посетительницы нудистского пляжа и смотрела куда-то поверх меня, в ту сторону, где за противоположной оконечностью острова почти догорела «Бурята» – по крайней мере, дыма там уже почти не было.

Наконец я причалил к борту у переднего люка, из прямоугольного проема которого вниз, под воду тянулся какой-то, довольно солидного вида трос, надо полагать, от якоря. Бросив весла, я протянул графине веревку. Она привязал лодку к чему-то внутри фюзеляжа и кивнула, как бы приглашая в гости.

Я закинул в люк чемоданчик, автомат и шмотки, а затем перелез туда сам.

Внутри было довольно просторно. В 1930-е годы такие самолеты частенько называли «летающими отелями». А BV 222 начинали проектировать как раз для дальних почтово-пассажирских рейсов через Атлантику. Но, пока суть да дело, началась война, и что выросло, то выросло. Так что отель не отель, но на фрегат «Викинг» точно тянул, поскольку был двухпалубной машиной. На фоне самолетов тех времен, которые мне уже доводилось видеть, данный аппарат выделялся не только размерами, но и внушающим уважение количеством смутно знакомого оборудования.

Отсек, куда я попал, был своего рода «тамбуром». Наверх, в кабину пилотов, вела узкая дюралевая лесенка, слева, в носу, располагалась увенчанная пустой турелью кабина штурмана или летнаба. Направо, «в первом этаже» фюзеляжа тянулся к хвосту грузовой отсек – для особо крупногабаритных грузов в правом борту фюзеляжа имелась большая распашная дверь, в тот момент закрытая. По внутренней поверхности покрашенных в светло-серый цвет бортов тянулись поражавшие своей толщиной дюралевые шпангоуты и стрингеры.

Бросился в глаза размещенный внутри, на левом борту фюзеляжа, спасательный плотик (размеры самолета вполне позволяли) и аккуратно сложенный дальше к хвосту груз. Присмотревшись, я понял, что это было такое – вдоль бортов были складированы в штабеля стандартные прямоугольные контейнеры (этакие раскрывающиеся после приземления напополам гробообразные емкости) снабжения германских ВДВ с притороченными к ним грузовыми парашютами. Всего таких контейнеров и мягких десантных мешков в этом самолете было, минимум, несколько десятков. Интересно, куда это они направлялись и почему их вдруг занесло именно сюда? Для болгарских масштабов данный аппарат был точно великоват.

– А люди где? – на всякий случай спросил я Кату, примерно понимая, что она ответит.

– На борту было всего трое, – ответила присевшая на какое-то откидное сиденье обнаженная и еще не обсохшая до конца после своего купания графиня, первым делом натягивая на ноги туфли. Похоже, ходить босиком по дюралевому полу ей было не очень приятно.

И тут же уточнила:

– Один лежит наверху в отключке, двоих отправила за борт.

Ну да, на ее месте я бы добавил еще, что это вовсе не люди, а фашисты.

– Смотри по сторонам и ничего без надобности не трогай, – дал я графине дельный, но явно запоздалый совет в стиле того, который, по непроверенным слухам, когда-то давал Владимир Джанибеков монгольскому космонавту Жугдардемедийну Гуррагче. Вместо ответа она вернула мне нож. Следов крови на его лезвии уже не было – успела протереть или она им вообще не воспользовалась? А как тогда она смогла уработать двух мужиков (без ножа-то?) – кадыки вырвала, шеи свернула или, скажем, глаза выдавила? Здесь я поймал себя на том, что мне в голову опять лезут разные излишне красочные ужасы. Тем более что в начале нашего путешествия голограмма Блондинки упоминала о том, как где-то в Италии эта самая Ката, под настроение, в один прием положила наповал семь человек из муссолиниевской контрразведки.

Между тем голая диверсантка-декретница взяла свой чемоданчик и шмотки, привычным кивком приглашая меня следовать за собой, через люк, на «второй этаж» самолета, надо понимать – в пилотскую кабину.

Лезть наверх, наблюдая впереди и выше себя голую женскую жопку, было не то чтобы приятно, но где-то даже забавно. Неожиданно выяснилось, что легкий загар на теле графини ровный и без светлых пятен на привычных местах трусов и лифчика. Где это она, интересно знать, успевала загорать голышом?

На «втором этаже» «Викинга» места было почти как в пассажирских авиалайнерах из моей эпохи, но потолки оказались все-таки довольно низкими. Хотя реальность, увы, никогда не соответствует кадрам из старых фильмов, вроде отечественной развесисто-клюквенной «Тайны двух океанов», где внутри подлодки (а снято все это было, понятное дело, где-то в павильоне) высота отсеков явно превышала два метра – в помещение с габаритами реальной подлодки кинокамеру тех времен точно было не затащить.

Прямо с лесенки я вслед за графиней попал в пилотскую кабину (там у меня сразу отлегло от сердца – парашюты летчиков лежали в чашках сидений), потом мы прошли через плотно набитую соответствующим оборудованием конуру радиста с плексигласовым турельным колпаком и установкой полностью готового к стрельбе 13-мм пулемета MG131 (отдельные «специалисты» считают эту махинерию не за пулемет, а за авиапушку) на потолке и далее уперлись в переборку с открытой дверью. А за этой дверью было небольшое помещение, этакий «бытовой отсек», вроде кубрика с металлическими шкафчиками и ящичками по стенам и парой узких лежанок, заканчивающееся глухой стенкой с круглым входом в технический лаз в виде широкой трубы, который вроде бы расходился к концам крыльев параллельно лонжеронам и служил для обслуживания моторов летающей лодки.

При этом единственный взятый живым пленный почему-то валялся на полу, а вовсе не на лежанке. Пленный оказался молодым, слегка небритым блондинчиком в короткой кожаной летной куртке (как мне показалось – итальянского образца), утепленных пилотских сапогах, серо-голубых бриджах и тонком белом свитере. Он был в качественной отключке, на его левом виске наливался изрядный синяк (кажется, мое предположение насчет вырывания кадыков было не столь уж далеким от истины), изо рта торчал тряпичный кляп (носовой платок?), а руки были предусмотрительно связаны за спиной чьим-то подвернувшимся Кате под руку брючным ремнем.

Войдя в отсек, графиня небрежно перешагнула через лежащего, потом вынула шпильку из прически и картинным жестом распустила еще мокрые волосы. Расчесала их словно сгустившейся из воздуха в ее руках расческой и откинула назад. Потом разобрала шмотки и начала одеваться. Натянула извлеченные из чемодана чистые трусы и прежнее, не сменяемое с самой Венгрии, платье, но пальто надевать не стала. Одевшись, она с явным облегчением присела на одну из лежанок.

– Почему этот? – поинтересовался я.

– Ну, во-первых, этот спал себе в этом отсеке и мне абсолютно не мешал, и только он здесь оказался хоть немного похож на офицера. Двое других были внизу и выглядели попроще. К тому же один из тех двоих попытался сопротивляться.

– А как, если не секрет, тебе вообще удалось попасть на борт?

– Это оказалось легче, чем я думала вначале. Они открыли три входных люка, а дежурные были только у двух. Идиоты. И ни один из них не успел даже расстегнуть кобуру…

О том, что стало с теми двоими дальше, я деликатно не стал спрашивать. Вот не дай бог, если последним, что ты увидишь в жизни, будет голая, да еще и сильно беременная баба, которая непонятно откуда взялась. Зато я спросил про другое:

– Что думаешь – сумеешь взлететь на этом?

– А почему нет? Самолет как самолет. Просто большой. Только надо все-таки понять, с чем мы имеем дело и на что можем рассчитывать.

Действительно, кого и зачем я спрашиваю? А то я не знаю, что эта мадам способна улететь откуда угодно и на чем угодно, хоть на снятых с петель амбарных воротах, хоть на эмалированном тазике. И в этом я за последние дни уже неоднократно убеждался. Так что пусть рулит, раз она этому обучена.

Одернув привычным движением платьице на выпуклом животе, Ката встала и полезла прямиком в пилотскую кабину, стараясь не удариться башкой о потолок. Лично меня там больше всего впечатляли взгромоздившиеся по середине приборной доски, между двух фундаментальных штурвалов, сразу шесть комплектов измерительных приборов (по числу моторов) и шесть массивных секторов газа под руками у пилотов.

Графиня немного посидела в левом пилотском кресле, оценивающе посмотрела на приборы, а потом вернулась в «кубрик».

– Ну и что там у нас? Керосину хватит?

– Заправка много больше половины. А, учитывая, что у них смонтированы дополнительные баки в фюзеляже, должно хватить надолго.

Вслед за этим она высунулась в верхнюю турель. Я так понял, чтобы осмотреться по сторонам. Толково; как говорится, не бзди, но помни, а то вдруг к нам уже плывет, рассекая волны, какая-нибудь кака. Сам я опять начисто забыл про осмотрительность – синдром непрофессионала.

– Что видно? – спросил я.

Но графиня не удостоила меня ответом, как видно, ничего интересного она снаружи не углядела. Она вернулась к пленному и некоторое время стояла, нависая над ним своим пузом.

– Посадите его! – попросила она наконец, отойдя чуть в сторонку.

Я взял пленного за грудки, поднял с пола и уронил задницей на лежанку, стараясь придать его упершейся спиной в борт тушке ровное положение. «Язык» дернулся, кажется, начав помаленьку приходить в себя. Не склонная к деликатности графиня окончательно привела пленного в чувство посредством нескольких мощных оплеух. Я на всякий случай взял «ППШ» на изготовку.

– Was Machen sie hier? – спросила она и, добавив, что орать и звать на помощь бесполезно, вынула заслюнявленный кляп из его рта. Весь дальнейший разговор велся на языке почтенных Фрейда и Каутского, то бишь на немецком.

Пленный изумленно похлопал глазами, но продолжалось это минуту, не больше. По-видимому, он был человеком практическим и сразу же понял, что раз уж, заснув, он вдруг очнулся связанным, а на борту родного самолета вместо своих компанию ему составили мутного вида мужик, вооруженный русским автоматом, и некая, слишком решительно настроенная (и при этом почему-то беременная) женщина в черном, то ничего хорошего от подобного расклада ждать не стоит.

– Так будете отвечать на мои вопросы или вас стоит сразу же отправить за борт, вслед за вашими менее везучими коллегами? – спросила Ката, видя некоторую неуверенность в глазах блондинчика.

– Буду, – ответил пленный, похоже, решив не выкобениваться.

– Тогда повторяю вопрос – кто вы такие и что вы здесь делаете?

– Я лейтенант Вольфганг Шритматер, второй пилот этого самолета, транспортное подразделение люфтваффе LTS 222.

– А почему вы тогда не в военной форме, а на вашем самолете закрашены опознавательные знаки?

– Потому что у нас совершенно секретная миссия.

– Ну да, и сейчас вы, конечно, начнете долго и прочувствованно болтать о чести гитлеровского офицера и присяге, данной фатерлянду и фюреру, после чего мне все-таки придется отправить вас на корм камбале? Желаете поиграть в героя?

– Отнюдь, любезная фрау. Я не член партии и уже давно не строю иллюзий, понимая, чем эта война закончится. Тем более, раз уж так влип, а альтернативой моему молчанию является лишь смерть. Извольте – мы, уже не в первый раз за последние полгода, направлялись с нашего базового гидроаэродрома Травемюнде под Килем в Триест. Там мы должны были дозаправиться, взять на борт нескольких парашютистов, а затем сбросить их и принятый на борт груз то ли над побережьем Египта, то ли над греческими островами из гряды Северных или Южных Спорадов. Точные координаты выброски нам должны были сообщить позднее. Это был вылет на рутинное снабжение наших разведывательно-диверсионных групп, которые ведут наблюдение за вражеским судоходством в акваториях Эгейского и Средиземного морей. Как я уже сказал, мы делаем подобную работу довольно давно.

– Как же вы тогда оказались здесь? В совершенно другой стороне?

– Уже в воздухе, над Южной Европой, нашу текущую задачу почему-то вдруг изменили. Нам было приказано лететь сюда, сесть, забрать двух или трех пассажиров, а уже затем лететь по прежнему маршруту, то есть в Триест.

– И кого именно вы собирались забрать?

– Дорогая фрау, я всего лишь летчик. Для подобных деликатных вопросов у нас на борту был офицер абвера, некто майор Эдгрен, и все детали знал только он, поскольку переданный по радио шифрованный приказ штаб адресовал лично ему. Как я понял, мы должны были забрать каких-то деятелей из аппарата не симпатизирующих коммунистам бывшего болгарского министра обороны Малинова и генерала Дамяна Велчева, а также, возможно, какого-то офицера нашей разведки, маскирующегося под некоего посольского чина. Сначала наш командир, майор Брюккер, собирался сесть прямо в гавани Бургаса или поблизости от этого порта, но в последний момент мы получили отбой, поскольку власть и там и в Варне уже захватили то ли русские, то ли местные коммунисты. Вчера, в сумерках, пришлось садиться здесь.

Н-да, тоже мне «секретная миссия», о которой в общих чертах знали даже бургасские мелкоуголовные элементы!

– А потом? – продолжила графиня.

– Майор Эдгрен думал, что пассажиры доберутся до места нашей посадки сами. Потом нам передали по радио, что по пути из Софии они задержались и найти корабль или катер точно не смогут. Поэтому их надо забирать нам, своими силами. То есть нянчиться с этими беглецами. У нас на борту всегда имеется предназначенная для погрузочно-разгрузочных операций штурмовая моторная лодка, типа «Pionier-Sturmoot 39». Соответственно, после полуночи наш командир, майор Эдгрен и еще двое членов нашего экипажа ушли на ней забирать этих пассажиров. Мне, с нашими радистом и механиком, приказали остаться на борту и ждать. Они планировали вернуться до рассвета. Но не вернулись.

– Дальше!

– Часа три назад, когда еще не начало рассветать, они наконец связались с нами по рации и сообщили, что скоро будут, но приказали срочно поставить дым-завесу, предупредив о том, что видели в небе русские самолеты, а в море – русские катера. Мы выполнили приказ, и, похоже, вовремя, поскольку появившийся на рассвете русский бомбардировщик некоторое время летал над нами, а потом атаковал и, кажется, даже, потопил какое-то судно с другой стороны острова. Мы даже испугались, что это был возвращающийся «штурмбоот», и связались с нашими по рации. Но майор Брюккер сказал, что они еще довольно далеко и русские атаковали точно не их. Ну а про дальнейшее вы должны знать лучше меня…

– То есть ваши еще не прибыли?

– Как видите, пока нет. Но, по моим расчетам, они могут быть здесь в течении часа, поскольку плывут в нашу сторону, что называется, на всех парах. Тем более что всю имевшуюся у нас на борту аппаратуру дымопуска мы уже использовали полностью и, если русские прилетят опять, укрыться от них нам будет просто нечем.

– Как вы собирались лететь отсюда в Триест, в обход или прямиком, через территорию Турции?

– Естественно, через Турцию. Это экономнее.

– И каким же образом в Берлине собирались уладить ваш пролет с местными властями? Они же держат нейтралитет!

– Как я вам уже сказал, это не первый случай, и такое всегда согласовывают заранее. И, как я могу предполагать, щедро оплачивают. Перед вылетом нам передали, что на любые запросы турок по радио о нашей принадлежности следует просто отвечать – «Позывной – рейс Регенбоген 504», и нас не тронут. Раньше подобное всегда работало. Нынешний «коридор» на пролет через их территорию точно согласован с турками на двое или трое суток.

– Времени у нас мало, – сказала графиня, обращаясь ко мне по-русски. – Надо лететь. И чем скорее, тем лучше.

– А что с этим? – спросил я на том же языке, кивнув на Шритматера. – Убьем или отпустим?

– А это как прикажете.

– Тогда, по-моему, лучше отпустить, – принял я решение, зачем-то пытаясь проявлять гуманизм, и уточнил: – Для разнооборазия.

Ведь нельзя же действительно отрывать головы всем, кто попадался нам на пути?!

Услышав все эти реплики, наш пленный заметно изменился в лице, кажется, начав понимать, с кем он имеет дело.

– Расслабься, дурилка, – сказал я ему по-русски (тут он явно меня не понял) и ободряющим тоном добавил на идиотическом тарабарском:

– Бир шасысмы кизлар име ойкур курлы! Кызларын дан сюзлар индан ушан киля!

От этих двух фраз стреноженный лейтенант люфтваффе и вовсе онемел, что было вполне ожидаемо. Теперь-то он уже явно не знал, что ему думать насчет нас. Допустим, русский язык он еще мог где-то слышать, а вот последние две реплики точно были для него чем-то, сродни марсианской мове.

– Слушайте меня внимательно, – сказала графиня по-немецки, обращаясь к нему:

– У борта привязана наша лодка. Убивать вас у меня нет никакого желания. Мы готовы отдать эту лодку вам, поскольку нам она более без надобности – садитесь и гребите к острову, а там уж смотрите сами – можете сдаться в плен или попробовать пробраться до побережья и двигаться дальше, в сторону линии фронта или турецкой границы. Только не советую болтать кому-то о том, что встречались здесь с нами – вам или не поверят, или, что для вас куда хуже, поверят и тут же ликвидируют, просто так, на всякий случай. Согласны?

– Вы спрашиваете так, словно у меня есть выбор! Конечно, я согласен!

Допрашивать его еще о чем-то, видимо, не имело особого смысла, поскольку все необходимое для полета было на месте – полетные карты лежали в кабине пилотов, а книги с кодами и позывными – в радиорубке.

В общем, мы отвели пленного вниз и столкнули в лодку. Перед посадкой в ялик я развязал ему руки. Потом я отвязал ялик и оттолкнул его ногой от борта, после чего этот самый Шритматер с некоторой опаской (видимо, он все-таки все время ждал автоматной очереди в спину) отплыл подальше от самолета. А потом, поняв, что мы не будем стрелять, заработал веслами в хорошем темпе, стремясь уйти в отрыв. Благо до острова там было недалеко.

– Будьте любезны, якорь поднимите! – скомандовала мне графиня и полезла наверх, в кабину пилотов. – И люки закройте!

Ну, раз она у нас нынче пилот и штурман в одном лице, мне оставалось поработать всего-навсего борттехником. Поднять якорь оказалось нетрудно, благо для якорных операций на борту «Викинга» имелась лебедка – иначе было нельзя – якорь оказался тяжелый, достойный размером чего-нибудь, типа торпедного катера. Закрыть люки тоже не было проблемой, хотя лазил от люка к люку я довольно долго – самолет был немаленький. Не зря у бесноватого фюрера даже были намерения привезти на борту «Викингов» в зону Суэцкого канала пару сверхмалых подводных лодок типа «Бибер», дабы расшугать тамошнее союзное судоходство – сам подобный план, конечно, сильно отдавал фатальным идиотизмом, но одна такая СМПЛ в фюзеляж «Бломм унд Фосса» точно влезла бы.

В момент, когда я закрывал крайний, передний люк, над моей головой начали чихать двигатели. Потом чихание перешло в гудение – графиня запустила движки и, развернув аппарат против ветра, носом в сторону открытого моря, начала выруливать на старт.

Когда я наконец добрался до пилотской кабины, моторы взвыли на максимальной мощности и поднимающий винтами радужные облака брызг и водяной пыли «Викинг» понесся по водной глади, медленно набирая скорость. Уже успевшая напялить на голову и, судя по всему, еще и подключить к внешней связи кожаный пилотский шлемофон Ката, сидя на правом сиденье, умудрялась правой рукой тянуть штурвал на себя, а левой равномерно прибавлять обороты, деловито шуруя секторами газа. Судя по всему, здешние штурвалы имели какие-то механические или гидравлические усилители – тягать их просто так никаких мышц не хватило бы.

В какой-то момент зеленовато-голубое море ушло резко вниз, под редан, а лазурное рассветное небо впереди начало стремительно расти, занимая собой всю переднюю полусферу. Теперь я примерно понял, что чувствовал Говард Хьюз, управляя своим еще более огромным «Геркулесом» Н-4, он же «Еловый Гусь». Правда, не надо забывать, что не вполне здоровый психически американский миллиардер всего лишь подлетнул на своей восьмимоторной, 136-тонной, да еще и деревянной хреновине над гаванью Лос-Анджелеса (дело было, если я не ошибаюсь, 2 ноября 1947 года), на какие-то там сраные два десятка метров, сделал кружок и сел. Ну да ему больше и не надо было (заказывали самолет – нате, и, кстати, он еще и летает!), коли уж его, чисто из вредности, собирались засудить, обвиняя в том, что деньги, отпущенные из военного бюджета на постройку данного, предназначенного для перевозки через Атлантику средних танков монстра, он банально присвоил. Конечно, у нас аппарат был поменьше, но зато мы взлетели высоко и собирались лететь довольно долго. Так что, по идее, тут 1:0 в нашу пользу.

И, едва мы, убрав подкрыльевые поплавки (была у «Викинга» и такая опция) набрали высоту, где-то позади нас, не особо далеко, стала слышна хаотичная стрельба. Очень мило, что не в нас.

– Посмотрите, что там! – в привычном для себя стиле то ли попросила, то ли приказала Ката.

Я полез во все ту же верхнюю турель и осмотрелся, насколько это вообще было возможно.

Увидел позади медленно удалявшийся от нас какой-то небольшой катер (видимо, тот самый «штурмбоот»), до того шедший в сторону самолета вдоль берега острова. Люди в «штурмбооте» что-то неслышно орали и махали руками. И за ними гнались (считай – почти догнали) два стрелявших трассирующими по курсу штурмовой лодки серых угловатых катера побольше, в которых я без особого труда опознал советские сторожевые МО-4.