Текст книги "Возвращение"

Так что же выходит? Этот качок с нимбом сотворил что-то не со мной, а с восприятием меня другими? Я разозлилась пуще прежнего! Какого хрена! Если хочу вышибать мозги одним своим видом, то открою косметичку и попыхчу часок перед зеркалом, приоденусь, вот заклятий и не потребуется, а коль «слиться с местностью» планирую, то вовсе никаких ухищрений не понадобится, шмотки попроще подобрать – и все дела. Гарнаг же от не фига делать поломал мне всю отработанную годами стратегию!

– Сволочь! – бросив зеркальце в сумку, с чувством выругалась я. – Его кто просил колдовать?!!! Пусть только попадется мне на дороге!!! Жулик! А не попадется, я в храм загляну и все ему выскажу, красавчику!!!

– Оса, божественное касание не магия! – Вспорхнув с кувшина, Фаль подлетел к самому моему лицу, нежно коснулся ладошками, увещевая. – Оно не обман!

– Хм, не обман?! А как иначе понимать его выкрутасы: заставить меня казаться красивее, чем я есть? Заболоцкий, поэт не из последних, вообще писал: «…что есть красота и почему ее обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?» – злобно буркнула я и с досады сунула в рот сразу половину пирожка. Только Фаль рискнул подкатить ко мне, остальные взяли тайм-аут и ждали, пока из магевы выйдет первая, самая горячая порция пара. Причем, судя по задумчивым физиономиям, мужики вообще не могли взять в толк, чего я кипячусь, и это бесило еще сильнее.

– Правильно! Все так, как в твоих замечательных стихах! – неожиданно обрадовался сильф, закружившись вокруг лица и обдавая кожу ветерком, почему-то пахнущим полевыми травами и молнией. – Гарнаг своим касанием сделал так, чтобы люди видели твою суть, не тело, а душу! Как сам видит, как сильфы…

– Зачем? – все еще подозрительно уточнила я. – Его кто просил, благодетеля-доброжелателя?

– Может, он не специально? – подал голос Кейр, вступаясь за того, кого искренне не то чтобы почитал, скорее, уважал. – Боги часто походя чудеса творят. Во всяком случае, так в легендах говорится, магева. Сильф ведь сказал, ему лишь касания было достаточно, чтобы такое содеять. Может, Гарнаг тебя случайно коснулся?

– Не случайно, – пробормотала, вспоминая поцелуй бога и чувствуя, как против воли начинают полыхать предательским жаром щеки. Хорошо еще, сквозь загар не сильно просвечивает, да и в трактире жарковато, не должны заметить.

– Или коснулся для чего-то другого, а остальное само собой получилось, – чуть запнувшись, продолжил подыскивать оправдания Кейр, кажется не заметив моего смущения.

Лакс никакого подвоха не учуял, не хватало еще, чтобы мой парень, с которым только-только все налаживаться начало, в дурную ревность ударился. Почему дурную? Потому что повода я не давала и никаких интрижек с богом затевать не собиралась, слишком накладное это занятие – с богами амуры крутить, по греческим мифам знаю. Они между собой то и дело отношения выясняют, бессмертные, надо же как-то развлекаться. Поссорятся, молниями пошвыряются, поревнуют, а подвернувшимся под руку людям всю жизнь сломают, если в гроб не загонят, и опять тишь да гладь. Нетушки, я потому так и взбеленилась, что ничьей игрушкой быть не желала! Ни тех бестелесных, Силами именуемых, хотя при случае спасибо за то, что здесь оказалась, все-таки скажу, ни богов, как бы здорово они ни целовались. Вот потому и незачем рыжему вору нервы трепать.

От него мне замаскироваться удалось, пропустив вперед смущения злость. Только Гиз чего-то пронюхал, слишком цепким, острым и каким-то темным, что ли, на мгновение стал его взгляд, а потом сразу слишком безразличным, самую малость, но все же слишком. Переиграл. Не всегда я оттенки его настроения ловлю, маловато в обществе такого скрытного мужика неделю без малого провести, даже магическое чутье не помогает до конца разобраться, но кое-что ощущаю краем не глаза, а души, наверное. Мы ведь в ответе за тех, кого приручили, а киллер у меня вроде как на поруках. Наверное, поэтому я его временами понимаю, а уж он почему меня как стеклянную зачастую видит, не знаю. Может, профессиональный опыт?

– Ладно, с Гарнагом потом разберемся, – настала моя очередь заминать тему, эротические байки о лобызании на ступеньках храма за ужином я травить друзьям-приятелям не собиралась, надо же Сарота поберечь, а то не выдержит хрупкая нервная система морианца таких откровений, хватит мужика удар, мне что потом, над его ариппой шефство брать? Ну уж нет!

Чуя мой воинственный настрой, никто возражать не стал, даже раздувающийся от любопытства ротас. Впрочем, сметливый морианец так косился на сильфа, словно уже подумывал выжать кое-какую информацию из малютки, а для начала пододвинул к нему ближе блюдо с мясными шариками, объедаясь которыми Фаль чавкал сильнее всего.

Я же, если честно, не знала, продолжать мне сердиться на бога или не стоит. Почему-то казалось, он целовал меня не для того, чтобы улучшать столь экстравагантным способом внешность. Наверное, Кейр прав, у него нечаянно получилось. Так сказать, минутная слабость или вообще пошутить хотел, немножко отомстить, сбить спесь с самоуверенной магевы. Зажевав размышления остатками пирожка, я глотнула ягодника и поняла: ни один бог в мире не заставит меня проглотить ни крошки.

Когда сильно наедаешься, даже смотреть на самую аппетитную снедь тошно. В такие моменты понимаешь, как важно не лопать лишнего, всей душой стоишь за лозунги йоги, провозглашающие умеренность, но «фарш невозможно провернуть назад, и мясо из котлет не восстановишь». Раз уж досадный инцидент произошел, лучшее, что можно сделать, – убрать себя от пищи или ее от себя на как можно более дальнее расстояние. Я загремела лавкой, отодвигая сиденье от стола, выбегать на двор, будоража народ, не хотелось, поэтому в ход пошло мое личное средство номер два. Порывшись в сумке, отыскала початую пачку таблеток глюконата кальция. Штука совершенно безвредная, считай, чистый мел. Его я в школе с доски кусками таскала, чтобы лопать втихую.

Галка, подружка, диву давалась и специально для меня из своего класса мел прихватывала, чтоб поглядеть, с какой блаженной мордой я, извращенка, его хрумкаю. Мел я, конечно, по-прежнему люблю, но нашла ему вполне адекватную замену – глюконат кальция, а между делом открыла еще одно незаменимое свойство этой вкуснятины. Во всяком случае, оно таково для моего организма. Прожуешь после плотной еды таблетку-другую, легче становится, изо рта привкус пищи напрочь исчезает. Жвачка так не помогает, потому что она тоже разновидность еды.

– Ты больна? – встревожился Кейр, как и Лакс вкратце проинструктированный насчет фармакологии моего мира и ознакомленный с набором жизненно необходимых и просто случайно попавших в сумку лекарств от головы, живота, сердца, спазмов и аллергии. Так, на всякий случай, поскольку лечебная магия ко мне применима не всегда и не везде, я сочла нужным уведомить друзей о пользе и дозах таблеток.

– Не-а, это так, для удовольствия, – успокоила мужчин.

Их-то успокоила, а вот Гиз снова насторожился. Неужто мой киллер о наркотиках знает? И белые колесики ассоциирует с удовольствием столь однобоко? А иначе с чего бы ему так стойку делать? Ой, не прост убивец, не прост, пусть он и не самой высокой категории киллер (за одной магевой вряд ли кого-то класса люкс послали бы!), но и не последний мальчик на деревне. Стоит, пожалуй, утешить и его, пока не потащил меня в наркодиспансер на проверку. С телохранителя сталось бы, циничный мужчина, раз решил меня не убивать, а защищать, то и будет, не спросив, хочу я того или нет, и таким способом, какой сам сочтет нужным.

– Это таблетированный кальций, считай, тот же мел, Гиз, чтобы зубы и ноготки прочными были, а не героин, анаша, кокакин, конопля, ЛСД, экстази и иные штучки, – усмехнулась я.

Телохранитель выгнул бровь, тоже усмехнулся, показывая явственно, что какие-то, а может, и все из перечисленных названий ему знакомы, и промолчал. Золотце мое!

– Это такие конфетки? – наивно поинтересовался любопытный сильф, в отличие от битого жизнью киллера мало сведущий в извращенных человеческих удовольствиях.

– Конфетки? Нет, малыш, – возразила я, позволяя Фалю разглядывать пачку глюконата. Читать лекцию на тему: «Скажи наркотикам «нет»!» – и вообще говорить о наркотиках было жутко неохота. – Перечисленное мной – отрава, на вкус не всегда приятная. Зачем тогда ее жрут? А затем, зачем в здешних краях курят и пьют вино. Яд наркотика действует не сразу и поначалу очень нравится людям, вызывает фантастические видения или ощущения, поэтому они добровольно себя в могилу загоняют и отказаться, даже когда сознают, что гибнут, не могут. Последние деньги тратят, убить, ограбить родную мать могут. Для того чтобы остановиться, жуткая сила воли нужна. Поэтому даже если бы у меня с собой были такие опасные вещи, тебя бы все равно угощать не стала, а глюконата, если хочешь, дам, только он совершенно не сладкий.

– Совсем? – разочарованно вздохнул Фаль, лизнул кончиком язычка белый краешек таблетки, проглядывающий из надорванной бумаги, и убедился: – Совсем!

– Хорошо, что у нас такой опасной дряни нет, – глубоко впечатлившись, заметил Кейр.

– И с дурной травой и вином бед хватает, – проявляя абсолютную солидарность с телохранителем, поддакнул Сарот.

Устроившись поудобнее на моем плече, сильф не без превосходства заметил:

– Глупые люди! Зачем кушать всякую опасную гадость, когда вокруг столько вкусного! Самый лучший наркотик – это медовые булочки и конфеты!

– Разве спорю, – улыбнулась я. – Только, дружок, с конфетами тоже меру знать надо, а то опять пестреньким станешь! – Кончиком пальца я аккуратно коснулась остренького носика сильфа.

– Трю-у-уфели, – мечтательно взмахнул крылышками Фаль и погрузился в сладкие кондитерские грезы. Розовые пятнышки на теле не отвратили его от иномирных сладостей.

– Угодили ль мы магеве? – дождавшись очевидной паузы в нашей таинственной беседе, пробухтел над ухом кряжистый широкоплечий мужик, перешагнувший середину жизни лет десять или около того назад. Такие, заматерев, очень долго сохраняют неизменный вид.

Пока мы ели, он сидел смирно за столом слева от нас за кружкой с элем. Я вообще-то по сторонам не зыркала. Его запомнила только потому, что ни у одного другого человека в трактире не было такой осанистой, черной с легкой проседью бороды. Она гордо топорщилась, маскируя владельца от губ до середины груди.

Поскольку никто не пел, не плясал, подарков не дарил, я сообразила: мужик имеет в виду пищу. Вот только почему об этом спрашивает он, а не трактирщики? Повернула голову, пригляделась, так и есть, рубашка на вопрошавшем покраше, чем у прочих, с вышивкой, в цветах и петухах, сапоги начищены, и достоинство на морде лица внушительное. Ставлю десять к одному, сей тип – какой-то местный авторитет, как вариант – староста или мэр деревни.

Метод дедукции дал следующую цепочку выводов: раз бородач полез с вопросами вперед хозяина трактира, стало быть, завязать разговор желает. А поскольку болтать с магевой у простого люда среди хобби не числится, «староста» не для развлечения над ухом зудит, бородой рискует. Выждал, когда от стола отвалюсь, и подкатил, торопился, пока в комнаты не пошла спать.

– Я наелась, – согласилась и, поглядев прямо в настороженно-вежливые карие глаза под кустистыми бровями, сказала: – Давай вещай, с чем пришел. Ты, может, сказать что хочешь или попросить о чем?

– Хочу, – с облегчением подтвердил мужик и неловко, не слишком привычен был, видать, поклонился. – Суда твоего справедливого, матушка, просить хочу!

– Меня зовут магева Оса, и такого величания вполне достаточно, – поморщилась я от словечка «матушка». – Кого судить-то надо? Говори толком, да не стой столбом, садись. – Я подвинулась, освобождая бородачу место на скамье.

Тот не заставил себя упрашивать, опустился на самый краешек скамьи, которую делили мы с Лаксом. Повеление магевы исполнил осторожно, не нагличая. Откашлялся, то ли простудой страдал, то ли мысли в слова укладывал, и брякнул:

– Виновный, нет ли охотник Векша в кончине супружницы своей, спросить хочу. Ответишь, магева?

– Ответить нетрудно. «Да» или «нет» наобум я тебе хоть сейчас ляпну, а вот правильно ответить смогу, только если все толком расскажешь, – изрекла, мысленно послав очередную порцию «комплиментов» Гарнагу. Вот везет так везет мне на судилища! Второе за три дня! Придется разбираться, поскольку я богу обещала, хоть и не знала тогда, что меня в судьи на каждом перекрестке записывать станут. Лакс утешительно потрепал меня по руке и подмигнул, я улыбнулась своему марету. На сердце сразу стало тепло и чуточку щекотно. Если быстро разберусь с этим женоубийцей, мы найдем чем заняться вечерком.

Не то от моей вдохновляющей близости, не то от массажа скамьей пятой точки, где, вопреки научным выкладкам ученых, у массы народа находится главный думающий орган, мужчина заговорил живее:

– Дармон я, опечитель Котловищ, магева Оса. А Векша охотник в наших краях из лучших, стрелой зверю в глаз бьет, капканы мастерски ставит, все тропки тайные в лесах знает, да и удачлив. Даже в худой год без добычи не остается. Меха все отборные, волосок к волоску! Баронесса наша, леди Ивельда, треть податной от деревеньки шкурами берет!..

– Что-то не пойму, Дармон, – усмехнулась я, – ты хвалить вашего Векшу или судить просишь?

– Судить мату… почтенная магева, – на ходу исправившись, заверил меня опечитель и огладил бороду рефлекторным жестом, успокаивающим нервную систему, – судить.

– Тогда излагай по существу, – посоветовал Кейр. – Какого нраву охотник? Как с женой жил?

– Спокойный мужик Векша, молчаливый, слова лишнего не вытянешь. С женой своею Салидой мирно жил, даже не поколачивал. Он, правду сказать, когда лишка хлебнет, побузить любит, силушку молодецкую показать, бывает, из забора такие оглобли выворачивает, раз бочки, которые мужики втроем у трактира с подводы сгружали, на другой конец Котловищ однова ночью во хмелю перетащил. Ладно еще, скоренько выпивка Векшу укладывает, побузит чуток, а потом его сморит, сутки спать может. Но руку на Салиду сроду не поднимал. Она у него и сама норову крутого, может… эх, теперь уж могла и ухватом причесать поперек спины. Зато хозяйка знатная. Пироги лучше, чем у Апарисы, выходили. – Дармон кивнул на дебелую трактирщицу. – А за настойкой на травках и из других деревень наезжали. Хорошо жили, только деток Лела Милостивая не дала, думали уже какого сироту пригреть…

– Настойку, говоришь? А сама Салида пила? – снова перебила я старосту наводящим вопросом.

– Чарку-другую пропустить не брезговала, – признал опечитель. – Так разве ж это большой грех? После денька трудного – истинное души отдохновенье! Главное – норму знать!

– С расплывчатого понятия «норма» начинается бытовое пьянство, а там и до алкоголизма недалеко, – констатировала я, поймала затуманенный от умных слов взгляд Дармона и прибавила: – Это мысли вслух, ты дальше рассказывай.

– Так, почитай, все сказал, магева, – взъерошил бороду опечитель и действительно коротко закончил: – Утром сегодня Милица, соседка ихняя, за солью заглянула и вой на всю деревню подняла. Векша на лавке в горнице храпит, а Салида на полу, стылая уже. Милица сказывает, ввечеру спорили они чего-то громко, только у Сали голос завсегда громовой был, вот она и не подумала худого…

– А что говорит подозреваемый, Векша твой? Признался в убийстве?

– Не помнит он ничего, – всем телом вздохнул Дармон. – Мы пока его в сарае у дома заперли, чтоб проспался, думали, может, к утру вспомянет, чего приключилось.

– Чего ж тут неясного? Я тебе прям сейчас скажу: пришиб Векша бабу по пьяни, а ты к магеве лезешь, – возмутился Сарот, как положено новообращенному, истово защищая интересы веры, в данном случае конкретно мое право на отдых.

– Может, и так, а может, иначе, иногда самые очевидные факты обманывают лучше самой искусной лжи, – заметила я больше для поддержания магевского авторитета, нежели из-за несогласия с морианцем. – Пошли, Дармон.

– Куда мат… магева Оса? – почему-то испугался опечитель, словно я ему прогулку в ад предложила.

– На место преступления, вдруг еще не все улики затоптать умудрились? – хмыкнула и поднялась с лавки, потянулась с удовольствием. Засиделась чего-то за столом, захотелось пройтись. А тут такой случай подвернулся. Староста суда справедливого попросил. Дармона понять можно. Выгоду всей деревни блюдет, за соломинку хватается, вдруг и правда чудо случится и лучший деревенский охотник невиновным окажется? Не верится, правда, и самой, но проверить нужно. Может, смягчающие обстоятельства найдутся? Если баба первой на мужика бросилась, а тот, выражаясь языком юридическим, «превысил пределы необходимой самообороны».

– Мы с тобой, – встал из-за стола Кейр.

Скорее всего, телохранитель имел в виду только себя, Гиза и Лакса плюс Фаля как неизбежное зло, но Сарот воспользовался местоимением «мы» и охотно присоединился к компании. Все развлечение. Группа «криминалистов» вышла из трактира и устремилась в указанном старостой направлении

– А каких таких «улиток» вы сыскать хотите, почтенная? – шествуя рядом со мной, весь преисполненный сознанием важной миссии, осведомился Дармон.

– Не улитки, а улики, так именуют следы, оставленные на том месте, где совершилось злодеяние, – подавив смешок, промолвила я в тон опечителю, следуя по виляющей вдоль холмов между домами деревенской дороге.

Если закладывать за воротник тут не считалось грехом, то гадать над тем, почему путь петляет как пьяный бродяга, не приходилось. К тому же понятие улиц в Котловищах отсутствовало начисто. Была способная запутать любого врага беспорядочная сеть дорог, дорожек и тропинок, соединяющих дома крестьян и места общественные типа трактира, кузни, домика травницы, лавки. По ширине и степени утоптанности пути можно было делать выводы касательно уровня популярности того или иного места и обитателя деревни. Опечитель с гордостью показал просторную дорожку, протоптанную к его избе, – прямое доказательство авторитета в обществе. Пока мы шли, встречный народ косился не без любопытства, но вмешиваться не стремился, то ли предо мной благоговел, то ли Дармона шибко уважал.

Дом Векши стоял на соседнем холме, не считая дома уже упомянутой старостой вдовы Милицы, он был самым крайним. Крупной скотины семейство охотника не держало, только куры по-прежнему деловито, не ведая о разыгравшейся трагедии, ходили по двору, склевывали чего-то, квохтал осанистый петух, подзывая хохлаток. Его богатый красно-зеленый хвост виднелся из пышных, хоть сейчас верхушки в щи, зарослей крапивы в левом углу двора за низеньким плетнем.

Дверь в весьма справный домик, крытый черепицей, была подперта поленом из высокой ровной поленницы, сложенной слева у стены дома. Вот и все замки! Наивные, счастливые люди, не ведающие о воровстве. Мы с Лаксом невольно переглянулись. Рыжий точно не стал бы обчищать такое жилище: никаких трудностей, соответственно отсутствуют спортивный интерес и воровской азарт. Такому доверию между сельчанами можно было только позавидовать. Воровство тут, стало быть, нонсенс, а уж убийство и вовсе ни в какие рамки не лезет. Вот и замаялся опечитель, не зная, как быть, чему верить. Тут, на его счастье, магева и попалась.

– Векша в том сарайчике. – Дармон махнул в сторону типичного деревенского хозблока с еще одним поленцем у дверей. Охраны приставлено не было, никто из местных даже не подумал, что отоспавшийся охотник попытается вырваться на свободу. Впрочем, мощный храп, от которого содрогались стены, говорил об отсутствии таковых намерений и у подозреваемого.

– А тело Салиды где? – задала я неизбежный вопрос.

Не то чтобы рвалась взглянуть на покойницу, но, раз уж взялась за расследование, нужно было провести его по всем правилам, хотя бы по тем, которые знала, почитывая изредка детективы да поглядывая за ужином сериалы. Мертвецов я не боялась, чего страшиться пустой оболочки, оставленной оживлявшей ее душой, но и любоваться ими не стремилась. Некрофилия, между прочим, числится в извращениях.

– На ледник в погреб мы ее пока снесли, – виноватясь, не знаю уж перед кем, мною или трупом, бормотнул опечитель и как-то поежился.

– Мертвяков боишься, Дармон? – запросто поинтересовался Кейр, причем совершенно не обидным, обывательским тоном без тени упрека, как если бы интересовался погодой на дворе.

– Есть маленько. А кто ж их не побаивается, окромя магов? – поежился староста.

– Гробовщики, лекари, бывалые воины, да мало ли еще кто, – хмыкнул Лакс, явно не испытывавший почтительного трепета перед бездыханными телами.

Я хотела прибавить, что мертвых не боится тот, кто уверен в бессмертии души, но, чуток поразмыслив, прикусила язык. Это для моего мира сие – действенное моралите, а в здешних краях небось мертвое тело в любую мерзость трансформироваться способно. Простым людям есть чего опасаться. Зомби, вампиры, гули, кто поручится, что они тут не водятся? Опасаешься, опасаешься, а когда такое случается, все равно пугаешься втройне. Ведь страшнее не неожиданный, а старинный, ставший явью кошмар. Нет, трижды правы осмотрительные, старающиеся держаться от трупов подальше!

Впрочем, любой страх исчезает, стоит над ним хорошенько посмеяться. Ну не любят ужасы насмешек! Поэтому, следуя к задней стене дома (дверь на ледник располагалась снаружи, а не люком в полу, как заведено у нас), я заулыбалась, вспомнив анекдот в тему. Его и поведала, дожидаясь, пока Дармон отопрет двойную щеколду на створках с нехитрым резным орнаментом:

– Идет женщина к себе домой через кладбище, вся трясется. Тут попутчик ей подвернулся. Вежливый, тихий мужчина, проводить взялся. Ей чуток полегчало, а все равно зубы постукивают. Он и спрашивает: «Чего вы так переживаете?» Она в ответ: «Покойников страсть как боюсь» Ну попутчик сочувственно кивает: «Да, говорит, я тоже боялся, когда живой был».

– Занятная история, – первым отозвался Сарот. – Где ж такое случилось?

– Вообще-то это анекдот, шутка, – хмыкнула я, понимая, что попала впросак.

Впрочем, мужчины, спускаясь в стылый погреб по деревянным ступенькам длинной, будто вела в бомбоубежище средней руки, лестницы, заулыбались. Значит, старания мои не пропали втуне, хоть чуть, а тягостное настроение развеяла.

Основная часть погреба оказалась даже не заполнена, а натурально забита всякими соленьями-вареньями-копченьями-сушеньями и разнокалиберными кувшинами с настойками домовитой Салиды. Длинные, толстые, в две ладони шириной, полки ломились от припасов. Пожалуй, при наличии теплой одежды жители дома запросто могли запереться внутри и выдержать небольшую, годика эдак на два, осаду. Правда, спились бы наверняка, зато под какую закуску!

Ледником же именовалось самое углубленное и отделенное от остального помещения кирпичиками кладки отделение вышеозначенного погреба. Там и впрямь оказалось ощутимо холоднее. Фаль, не пожелавший остаться снаружи, зябко передернул тонкими крылышками и юркнул ко мне за пазуху, поерзал, устраиваясь поудобнее, и затих теплым комочком.

Битая, ощипанная и освежеванная дичь (птички, пара зайцев) была небрежно отброшена в сторону, а поверх заиндевевшего короба лежал окоченевший труп женщины средних лет в длинной юбке и просторной, не стесняющей движений блузе. Бледные губы приоткрыты, брови вздернуты, голова чуть склонена набок, будто женщину удивила приключившаяся с ней оказия. В пору юности покойница, возможно, была довольно симпатичной, но сейчас казалась вполне заурядной. Ну да какая разница, красотка или уродка, ее ведь не на подиум выводить. Я вызвала мощно засиявший магический шарик света, разом перекрыв свечение раздобытой Дармоном в нише у входа лампы. Присмотрелась, тщательно выискивая малейшие признаки насильственной смерти.

Если не я, то кто? Спутники молчали, будто воды в рот набравши. Вряд ли в деревне и ее окрестностях найдется профессионал-патологоанатом. А с другой стороны, что я могу сделать? Допустим, найду в себе силы провести вскрытие, кинжал у меня режет даже металл и камень, кости ему не преграда. Только чего мне это даст? Я не медик, никаких патологий обнаружить все равно не смогу. Значит, идея со вскрытием отпадает, будем проводить наружный осмотр тела. С виду женщина абсолютно здорова. Вот только синяк и небольшая ссадина на виске. Вряд ли они могут сойти за смертельные раны. Более никаких повреждений не видно. Анфас Салида выглядела целой, теперь стоило осмотреть тылы. Баба здоровенная, крепкая, коня в горящую избу внесет, одной мне такое бревно не повернуть, придется помощи просить.

– Эй, парни, переверните ее, пожалуйста.

Гиз и Кейр шагнули синхронно и легко переместили тело. Вернулись к стене, киллер по-прежнему невозмутимо-ироничный, Кейр же украдкой вытер руки о штаны, будто отпечаток смерти стереть хотел. На поле боя с трупами проще. Сделал живого мертвым и дальше идешь. Ладно, больше не буду психологически травмировать мужчин, сама-то почему-то нисколько не боюсь, даже брезгливости нет, только мозги скрипят, пытаются разобраться в загаданной Дармоном загадке. Точно, вот потому и не трушу, некогда! Может, потом, ночью, кошмары привидятся, а пока я в норме. Могу продолжать осмотр.

И что нам стало ясно? А то, что ни фига не ясно. На повернутой спиной Салиде вообще никаких повреждений нет, не считая нескольких жирных пятен на блузке и юбке, так ведь люди, пока труп на ледник сволокли, чудом ничего не порвали и не обломали.

– Цела баба-то, – недоуменно хмыкнул Кейр. – Чем же охотник ваш убить ее мог? Крови нет, если б душил, так морда синей была бы и пятна на шее.

– Есть методы, не оставляющие следов, – тихо обронил Гиз. – Если Векша – знаток леса, не только зверя бьет, но и травы знает…

– Нешто он стал бы? – с удивленным испугом (и придет же такая жуть кому в голову!) пробормотал Дармон из-за спин остальных. Быть ближе к телу «скромный» староста не стремился.

– Проспится, спросишь, – предложил Лакс.

– Н-да, по внешнему виду трупа ничего дельного сказать было нельзя, да и объяснить она ничего, в отличие от живых, не может. Придется колдовать, – вздохнула я и призвала магию.

Выводя указательным пальцем в воздухе над спиной Салиды, сплела в одну две руны, открывающие тайны, – кано и эвайз, прибавила к ним альгиз, руну призыва помощи от других рун и свыше, символ женщины. Я не знала, как по-другому обозначить покойницу, и понадеялась, что этого окажется достаточно, чтобы заклинание, щедро сдобренное моим желанием добраться до истины, заработало. Тейваз – руну справедливого суда – применять не стала, слишком уж она сильная и мужская. Побоялась, что, если с Салидой чего страшного содеяли, могу ненароком поднять зомби.

Бледное тело покойной предстало предо мной в виде совокупности разноцветных пятен по большей части светлых тонов. Я сосредоточилась, пытаясь сообразить, что именно стремятся показать руны. Ага! Кажется, что-то начало проясняться: вот серое пятно внизу туловища, Дармон говорил, что женщина бесплодна. Подняла взгляд выше – еще одно серое пятно на виске, где ссадина, и уже не темное, а почти черное на затылке, похоже, гематома. Еще большей черноты отметина на шее. Приглядевшись до рези в глазах, заметила: позвоночник сломан. Но почему же этого никто не обнаружил? Ага, кажется, говорили, что тело окоченеть успело, когда ее нашли.

– Шею бабе свернули, – опередив меня, выдохнул Кейр, отслеживающий с помощью заколдованного мною медальона весь процесс расследования.

Я глубоко вздохнула, с благодарностью позволив рунам раствориться в воздухе, и, пожалуй, преувеличенно бодро позвала:

– Все, выбираемся! Настал черед изучить место преступления! А то, если я еще минут десять в леднике потопчусь, там одной покойницей больше станет! Холодина зверская!

Постоять в погребе еще чуток никто желания не изъявил. Мы поднялись по лестнице наверх, потоптались во дворе, наслаждаясь вечерним теплом, пыльная прогретая земля двора щедро делилась с нами живительной силой, такой приятной после ледника с трупом. Фаль выбрался из-за пазухи и запорхал вокруг, разминая крылышки.

Закончив детальное обследование зарослей крапивы, красавец петух вынырнул из засады, огляделся и, словно к давно потерянному брату, кинулся к Лаксу. Все врут, что куры не летают! Этот отдельно взятый Петька перемещался на низком бреющем полете, как миниатюрный бомбардировщик. Кончики широких крыл с рыже-зеленым отливом едва не зачерпывали теплую пыль двора. Петух спланировал к ногам рыжего вора и с хищным клекотом впился клювом в один из декоративных красных шнурков, украшающих боковины легких полуботинок моего приятеля. Вероятно, птица приняла ухищрения сапожных дел мастера за аппетитных червяков, способных порадовать его хохлаток. С невольным смехом мы отогнали обознавшегося нахала, отодвинули чурку-замок и заскочили в дом, пока Петька не успел дозваться кур. Прорываться сквозь строй несушек было бы сложнее.

Пустота (как ни загромождай дом, а без людей он кажется пустым!), тишина, не успевший еще выветриться запах какого-то вина и сдобы. От такого сочетания улыбки мигом сбежали с лиц. Даже Сарот, исправно державший на лице безразлично-циничную мину (такому крутому вояке, как я, все по фиг!), посерьезнел.

Дармон провел нас в горницу – предполагаемое место разыгравшейся трагедии. В целом довольно опрятная комната с традиционной печью, большим столом у окна и парой лавок, застеленных какими-то буро-коричневыми шкурами, плюс шкаф и нечто вроде массивного табурета с толстыми ножками и дополнительными поперечными перекладинами. Вся скромная, без излишеств, мебель производила впечатление сделанной на совесть и на века. Наверное, такая стояла бы в избушке трех медведей в комнате главы семьи – Михайло Потапыча. На том же самом табурете, уверена, упомянутый медведь вполне мог бы отплясывать вприсядку, и доски бы даже не скрипнули.

На столе рядком стояли три кувшина, пара кружек и большая жирная миса. Посуда источала набор съедобных и условно съедобных запахов, уловленных моим носом. Фаль тут же сунул в кружку нос и расчихался, морща личико. Да уж, какую только гадость люди не пьют! Кейр нагнулся, глянул под стол и присвистнул. Я повторила его прием и мгновенно поняла причину эмоций. У стенки стояло еще два пустых кувшина, похожих как близнецы на трех своих настольных собратьев. Да уж, кажется, опечитель слегка преуменьшил любовь Векши и его деятельной супружницы, мир ее праху, к спиртному. Лакс подумал о том же, потому как иронично поинтересовался:

– Пара кружек, говоришь?

Опечителю хватило совести смутиться и нервно огладить драгоценную бороду: