Текст книги "Россия и современный мир №2 / 2014"

Проблема медленного «создания украинцев» беспокоила и диаспору. Это заставляло И. Огиенко вслед за С. Петлюрой называть украинцев «недозрелой нацией»150150
  Тернистим шляхом! // Рідна мова. – 1938. – № 1. – С. 1.


[Закрыть]. Даже в сентябре 1939 г. в редактируемом И. Огиенко журнале отмечалось, что единого украинского литературного языка нет151151
  Дописи прихильників рідної мови // Рідна мова. – 1939. – № 9. – С. 39.


[Закрыть].

В 1941 г. Галиция была оккупирована гитлеровцами, а украинизация продолжалась. А. Каревин отмечает, что, несмотря на политику антисемитизма, они пропускали хвалебные отзывы об украинских трудах еврейки Елены Курило. Из-за изменившейся конъюнктуры чужими стали полонизмы и «украинско-польское братство», сменившись немецко-украинским. С 1950-х годов в Чехословакии украинизировали и Пряшевскую Русь, введя украинский язык вместо русского.

12 сентября 2012 г. в Киеве на научно-практической конференции «1150-летие образования Древнерусского государства: история и современность» заместитель директора Института социологии НАН Украины Н. Шульга сообщил, что 8% жителей Украины гордятся тем, что являются ее гражданами (в западном регионе страны до 14%, в восточном – 5%). Скорее гордятся, чем не гордятся своим гражданством 35% респондентов (в западном регионе – 48%), не гордятся – 22%. Остальные – затруднились с ответом. Имеет логику суждение о том, что «украинский язык, еще несколько десятков лет назад почти никому непонятный, вызывавший только насмешки и неприязнь, возведен в статус государственного, именуется “рідною мовою”, принудительными мерами внедряется повсеместно. Украинские газеты начала ХХ в., которые из-за непонятности языка в то время почти никто не читал, ныне в состоянии прочитать любой выпускник средней школы»152152
  Цит по: Каревин А. Русь нерусская (Как рождалась «рідна мова»). – М.: Имперская традиция, 2006. – 224 с. – http://russian.kiev.ua/books/karevin/rusnorus/rusnorus 01.shtml


[Закрыть].

Об отсутствии политической украинской нации заявлял не только П. Толочко, но и экс-президент Украины Л. Кравчук (накануне ІІІ Всемирного форума украинцев в августе 2001 г.)153153
  Радзієвський В.О. Субкультура бідності у педагогічному вимірі // Зб. наук. праць Уманського державного педагогічного університету імені Павла Тичини. – Ч. 1. – Умань, 2013. – С. 231.


[Закрыть]. Президент Российской Федерации В. Путин пишет: «Российский опыт государственного развития уникален. Мы многонациональное общество, но мы единый народ»154154
  Путин В.В. Россия: Национальный вопрос. – soberview.org/politics/putin/russia-national.html


[Закрыть]. Академик НАН Украины П. Толочко в работе «Нас разрывают на части!» отмечал, что каким бы испытаниям ни подвергались отношения русского и украинского народов в прошлом, в конечном итоге их православно-цивилизационная общность и этническое родство оказывались сильнее155155
  Толочко П.П. «Нас разрывают на части!» / Единая Русь. – 15 декабря 2004. – www.edrus.org/content/view/29/47


[Закрыть] (добавим еще: единство веры, близость языков, традиций, ментальность)156156
  Подробнее: Радзиевский В.А. Избранные произведения к 1025-летию Крещения Руси. – К.: Логос, 2013. – 248 с.; Радзиевский В.А. Православие как альтернатива криминальной субкультуре: Монография. – К.: НАРККиИ, 2012. – 96 с.


[Закрыть].

Таким образом, если новый язык принудительно навязывать нескольким поколениям, то он станет понятным и привычным, но не станет истинно духовным, подлинно историческим и глубоко родным. Полонизация, германизация и вестернизация – все это звенья одной цепи, направленные на разъединение, ослабление и порабощение не только украинцев, но всего славянства и его сердцевины – восточнославянской субкультурной общности России и Украины.

Как основной вывод, следует отметить, что деструктивные действия сил антиславянской ориентации направлены на подрыв нашей традиционной православной цивилизационной идентичности, щедрой и живоносной, богатой и великой украинской культуры.

Восточнославянская субкультурная общность имеет не только общее великое и славное прошлое, она может и должна иметь не менее достойное и значимое будущее. Украинцы и русские – это два ближайших братских народа, чьи культуры, языки, религия и история неразрывно переплетены и взаимосвязаны. Только в единстве сила восточнославянской субкультурной общности.

Русская идентичность в современной Украине: проблемы и перспективы

В.Ю. Даренский

Даренский Виталий Юрьевич – кандидат философских наук, доцент, соискатель Института философии им. Г.С. Сковороды Национальной академии наук Украины.

В современной Украине реальная доля ее граждан, говорящих на русском языке, сформировавшихся в пространстве русской культуры (независимо от их этнической принадлежности) и стремящихся защищать свою идентичность, охватывает около половины населения страны. По социологическим данным, они составляют не менее 46% [1, с. 114]; а в 2002 г. при опросе молодых людей от 16 до 34 лет под патетическим названием «Первое свободное поколение на Украине – кто они?» около 60% из них ответили, что считают украинцев и россиян двумя частями одного и того же народа; 61% граждан поддержали курс на реинтеграцию Украины и России в Единое экономическое и военно-политическое пространство (опрос проводился во всех пропорционально представленных регионах страны) [2, с. 46–47]. В годы независимости, несмотря на жесткую украинизацию СМИ и системы образования, продолжался рост русскоязычной части населения. Приведенные данные свидетельствуют о том, что единство больших групп населения, ныне проживающих в разных странах, в рамках единой российской культурно-языковой общности представляет собой «упрямый» факт, а их стремление к дальнейшей реинтеграции – это естественноисторический процесс, на который не может серьезно повлиять ни языковая политика государства, ни усиленная обработка массового сознания антироссийской пропагандой.

В настоящее время в Украине проживает самый большой за пределами Российской Федерации конгломерат русскоязычного населения – более 20 млн человек. Для этих людей, как правило, свойственна «размытая» идентичность, сочетающая в себе, с одной стороны, лояльность к украинскому государству, а с другой – ощущение своей специфичности, основанной не только на принадлежности к российской культурно-языковой общности и включенности в российское информационное пространство, но и на особом менталитете, сформировавшемся исторической традицией жизни в большой многонациональной стране. Этот менталитет оказался не только достаточно устойчивым, но, более того, обнаружил способность к возрождению в новых исторических условиях «разочарования» – этим символическим термином в современной Украине называют фрустрацию оптимистических ожиданий быстрого развития страны и ее «вхождения в Европу». И результаты последних выборов, и данные социологических опросов достаточно четко фиксируют тот факт, что около половины населения Украины ныне «заражены евроскепсисом» и ориентированы на российское цивилизационное пространство.

Указанное явление неслучайно, оно четко «вписывается» в новейшую глобальную тенденцию структурирования массовых идентичностей в современном мире. Как справедливо отмечают исследователи этой тенденции, «в будущем гражданство на основе культуры создаст новые миры, границы которых будут проходить там, где будут жить их граждане. Культуры, тем более мировые, вообще не имеют четко определенных границ. Реальностью становится сосуществование мировых суперэтносов, и Россия в силу специфики, вызванной особенностями развития, имеет все шансы реализовать новые геополитические потенции» [3].

Стоит привести суждение авторитетного киевского философа профессора С.Б. Крымского, которого трудно заподозрить в «русофилии». Тем не менее он был вынужден зафиксировать следующий принципиальный факт: «русское сообщество Украины» ныне «представляет собой примерно половину граждан Украины и демонстрирует при этом не вынужденное русскоязычие, а культурную потребность, выработанную историей, духовно-культурной традицией, работать, общаться на русском языке, жить в соответствии с ценностными установками русской культуры. Категорически невозможно применить в определении “русского сообщества” критерии, которые обычно применяются при классификации какой-либо определенной социальной группы людей, например национального меньшинства. Если же исходить из подобного отождествления “русского сообщества” и “национального русского меньшинства”, то мы столкнемся с элементарной логической ошибкой “подмены понятий”. В ситуации же, когда под русским сообществом Украины понимают носителей русской культуры, тем более нельзя говорить о какой-то части украинского населения, потому что в этом случае русское сообщество будет составлять основную цивилизационную составляющую украинской нации в современном политическом смысле данного понятия» (выделено нами. – В. Д.) [4, с. 150].

Вместе с тем возникает принципиальный вопрос: можно ли это «русское сообщество», ныне являющееся «основной цивилизационной составляющей» политической украинской нации, т.е. просто совокупности граждан Украины, считать сообществом с особой идентичностью – более того, фактически сохраняющим российскую идентичность в ее особом локальном (диаспорном?) варианте? Позитивно на этот вопрос отвечают, в частности, радикальные украинские националисты, считая русскоязычных граждан страны фактически россиянами и употребляя по отношению к ним целый ряд оскорбительных терминов. (Это агрессивное отношение националистов стало одним из важных факторов политической консолидации русскоязычного населения.) Сами же русскоязычные, как правило, ассоциируют себя с украинской «политической нацией» и термин «россияне» по отношению к самим себе не используют. В этой ситуации, исходя из объективных культурно-языковых параметров этой общности людей, целесообразно определить ее следующим образом: это «фактические россияне, ассоциированные в украинскую политическую нацию».

Такая идентичность, очевидно, с самого начала является проблемной и внутренне противоречивой – и именно с этой точки зрения она требует особого исследования для определения ее возможных исторических перспектив.

Идеологи форсированной «украинизации» страны изначально исходят из ошибочных представлений о будущем Украины, избирая тем самым ложные приоритеты культурной политики. В основе этих представлений лежит давно устаревшая геополитическая концепция первых лет независимости, в соответствии с которой смысл бытия Украины как отдельного государства состоит в максимальном дистанцировании от России в надежде на скорое вхождение в Евросоюз. Но очень скоро выяснилось, что такие представления – не более чем продукт PR-технологий. Реальность же состоит в том, что Украину с ее проблемами и уровнем экономики к Евросоюзу не подпускают и близко, а с другой стороны, всесторонняя зависимость от России задана a priori, и по совершенно объективным причинам не может быть не только устранена, но даже сколько-нибудь уменьшена. Это обстоятельство очень быстро было осознано на уровне массового сознания – уже к началу 2001 г., по данным соцопросов, доля граждан Украины, поддерживающих идею вхождения в союзное государство с Россией и Белоруссией, впервые превысила 40% [5, с. 6].

Но среди стран, возникших на месте СССР, едва ли не главной особенностью Украины является то, она представляет собой классический пример «идеологического государства». Официальная украинская идеология, ныне имеющая явно «тоталитарные» претензии «единственно верного учения», основана на догмате о якобы безальтернативности «европейского выбора» и противопоставлении его факту цивилизационного единства с Россией по принципу «или-или». Этот «догмат» не выдерживает серьезной критики уже в свете самых элементарных фактов. Во-первых, так называемое «вхождение в Европу» в смысле формального присоединения к институтам Евросоюза, если таковое вообще когда-нибудь произойдет, для Украины вовсе не будет означать достижения уровня материального благосостояния «старой Европы»: «золотой миллиард» ради Украины расширяться не будет, более того, он уже начинает сужаться вследствие внутреннего кризиса, который становится все острее. Поэтому, если присоединение Украины к институтам Евросоюза все-таки произойдет, то исключительно ради экономических выгод самой Европы, получающей возможность жесткого контроля над ресурсами и экономикой интегрируемой страны, причем уровень жизни в последней при этом серьезно не изменится или даже еще понизится, что хорошо видно на примере Греции, Румынии и др.

Во-вторых, цивилизационное единство Украины с Россией не только является «упрямым» естественноисторическим фактом, но более того, остается единственной предпосылкой самостоятельного развития Украины как в экономическом, так и в социокультурном отношениях. Ведь в общеевропейской социально-экономической системе Украина может быть лишь никому не нужным конкурентом – и поэтому ее туда никогда не пустят. Зато в евразийском пространстве у Украины огромные перспективы развития – ее экономика, социальные и культурные ресурсы здесь востребованы и эффективны. Так было всегда и именно такое положение дел определяло нашу историческую судьбу в течение многих веков.

Особенно болезненной является искусственная «украинизация» страны в языковой сфере, прежде всего в образовании и СМИ. Ненормально, когда государство говорит со своими гражданами на неродном им языке. Тем самым человека лишают полноценного чувства Родины, появляется ощущение ущемленности и «второсортности». Именно поэтому в современной Украине уже «80% населения страны считают необходимым повысить статус русского языка, 64% выступают за признание русского языка вторым государственным» [6, с. 42]. Украина – единственное государство в современном мире, где около половины граждан не имеют своего языка в качестве государственного – других таких стран в настоящее время вообще нет. Но на этот совершенно скандальный факт почему-то практически никто не обращает внимания. Для сравнения стоит вспомнить, что, например, в Финляндии язык шведов (всего 6% населения этой страны) является государственным, а в Швейцарии даже язык всего лишь каких-то 0,7% (!) населения этой страны – маленького этноса ретороманцев – также является одним из четырех государственных. На этом фоне о какой «демократии», «правах человека» и тем более о «европейских стандартах» вообще может идти речь в современной Украине?

Русский язык, будучи языком примерно половины населения Украины, фактически находится «вне закона». При этом является «табуированной» тема реальных негативных последствий такого положения. В частности, учащиеся искусственно «украинизированных» школ лишены возможности обретать действительно необходимую им грамотность в языке повседневного общения. Несмотря на огромные затраты времени, учащиеся так и не овладевают по-настоящему украинским языком, так как не используют его на практике, но вместе с тем из-за крайне урезанных часов чаще всего не овладевают и письменной русской речью, которая им жизненно необходима. В результате этого возникает особый феномен «двойной безграмотности» – в обоих языках. Конспекты едва ли не подавляющего большинства студентов украинских вузов, особенно негуманитарных специальностей, оставляют ужасающее впечатление. В советское время большинство из них из-за безграмотности письма не только не поступило бы в вуз, но даже не закончили бы школу. Конечно, есть и другие причины такого прискорбного положения дел, но эта – главная.

Ситуация усугубляется еще и тем, что помимо своего иноязычия, «украинизированное» школьное образование пытается привить детям такое историческое сознание, которое находится в принципиальном противоречии с их менталитетом и реальной жизненной практикой. Возникает совершенно нелепая ситуация, когда, оставаясь русскими (или хотя бы «советскими») по языку, культуре и семейным традициям дети в течение многих лет приучаются оценивать этот факт (т.е. собственную сущность!) исключительно негативно и постоянно испытывать по этому поводу «комплекс неполноценности», которого раньше никогда не было. Русскоязычные в такой странной роли «поглощаемой народности» оказываются слишком уж многочисленны – и поэтому «поглотить» их все равно не удастся. Однако сами эти бессмысленные попытки лишь вносят постоянный раскол в общество, обрекая «украинскую политическую нацию» перманентно пребывать в состоянии «распада». В этой ситуации совершенно деструктивной становится политика форсированной украинизации системы образования, не считающаяся с общепринятыми европейскими правовыми нормами. Авторы радикально-националистического направления утверждают, что принятие русского языка в качестве второго государственного якобы станет «началом конца украинской мовы». Но такое мнение совершенно ложно, поскольку украинский язык там, где он действительно является родным, существует и будет существовать независимо от того, какую политику будет проводить государство. Однако сама идея о том, что один язык может существовать и развиваться только за счет угнетения и запрещения другого, – не только ложна, но и аморальна.

Более того, многие факты свидетельствуют о том, что политика искусственного ущемления прав русского языка вредит не столько даже русскому языку (люди продолжают говорить на нем, несмотря ни на какие административные ущемления), но более всего именно языку украинскому. Этот вред двоякий. С одной стороны, срабатывает эффект, который социологи называют «эффектом бумеранга». Суть его в том, что любое усиленно навязываемое нововведение всегда начинает вызывать реакцию отторжения – даже в тех случаях, когда до этого оно воспринималось вполне позитивно. С украинским языком ныне происходит именно это. В частности, для многих людей очень характерна ситуация, которую хорошо сформулировал этнический украинец К. Лущенко в своем письме в газету: «Воистину, за что боролись, на то и напоролись. Лет 10–15 тому назад я бы ни за что не поверил, что со мной станет сегодня. У меня, который родился и вырос на Украине, у меня, влюбленного в украинскую мову, юмор и песни, последние годы, как и у очень многих моих соотечественников, возникло к украинской мове нечто вроде аллергии» [7, с. 83]. Эта «аллергия» усиливается еще и другим обстоятельством: официальный украинский язык весьма далек от реального языка большинства украинцев – от того языка, который они знали с детства. Вплоть до того, что многие из них признаются: им гораздо легче перейти на русский язык общения, чем на тот «эталонный» украинский, на котором говорят СМИ. Реальный язык большинства этнических украинцев, на котором веками говорили их предки (о чем свидетельствует документальная история языка), без всяких на то оснований отныне объявлен «суржиком». С другой стороны, официальный украинский язык в 1990–2000-х годах усиленно наполнялся полонизмами, галицийскими диалектизмами и прочими искусственными заимствованиями с единственной целью – максимально отдалить его от русского языка. Эта операция вполне удалась – однако теперь такой язык перестала воспринимать и большая часть этнических украинцев. И последним ничего другого не остается, как просто переходить на русский язык общения, раз уж их изначальный язык все равно объявлен «суржиком». Тем самым существованию украинского языка именно в период независимости был нанесен больший вред, чем когда бы то ни было ранее.

В рамках нашей проблемы в современной Украине стоит выделить две группы населения, причастных к российской идентичности. Первая из них – это этнические украинцы, говорящие на русском языке и интегрированные в российское культурно-информационное пространство. Вторая группа – это в основном люди со смешанным этническим происхождением (таковых в Украине более 12 млн), а также этнические великороссы (около 5 млн) – это исторически, т.е. изначально русскоязычная часть граждан, в основном населяющая юго-восточную половину страны и почти полностью русскоязычный Киев. Поскольку юго-восточная половина Украины имеет историческое наименование «Новороссия», то в последнее десятилетие стала явной тенденция говорить о «новороссах» как особой общности.

Относительно первой группы очевиден явный абсурд: когда значительная часть этнических украинцев уже перешла на общерусский язык и сделала его своим, как тут же людей понуждают совершить обратный переход. Причем переход намного более трудный и болезненный, поскольку он теперь совершается не на реальный разговорный язык предков, а на искусственно полонизированный по галицийским и «диаспорным» образцам фактический «новояз». Но очевидно, что самое элементарное соблюдение прав человека в данном случае предполагает, что любое нормальное государство должно в такой ситуации просто исходить из сложившегося status quo языковой практики населения, и поэтому всякую силовую попытку ее изменения следует квалифицировать не иначе как политику лингвокультурных репрессий. Кроме того, если переход на общерусский язык был в свое время не только объективным и естественным процессом, шедшим «снизу», без всякого принуждения, но и имел огромное культурное значение, приобщая народ сразу же к мировым достижениям русской культуры ХІХ–ХХ вв., то теперь «украинизация» обычно прямо сопряжена с глубокой провинциализацией, с самыми дикими проявлениями национализма и «хуторянского» шовинизма. Культурно-деструктивный характер этого процесса совершенно очевиден. Тем самым сложившаяся в Украине культурная и языковая политика государства находится в глубоком противоречии с нормами и критериями гражданского общества. Без радикальных изменений в этой сфере Украина никогда не достигнет соответствия этим нормам и критериям, оставаясь авторитарным государством-«нациократией». В предшествующие эпохи переход на русский разговорный язык большинства населения Украины имел чисто спонтанный характер и намного опережал те административные меры, которые теперь принято называть «руссификацией». Именно этим и объясняется тот факт, что с 1991 г., несмотря на все усилия по «украинизации», процент русскоязычного населения все равно продолжал неуклонно увеличиваться, о чем четко свидетельствуют соцопросы. Непредвзятый взгляд на историю, в том числе и самую недавнюю, показывает, что интеграция населения Украины в единое с Россией языковое и культурное пространство представляет собой устойчивый естественноисторический процесс, который обусловлен лишь объективными причинами (общность социальных процессов, экономики, информационной сферы, менталитета и исторической судьбы), и поэтому вообще очень мало зависит от каких-либо административных мер, в каком бы направлении они ни предпринимались – будь то «руссификация» или «украинизация».

Приведем лишь несколько показательных фактов в подтверждение этого. В 2001 г. журнал «Дніпро» опубликовал полную подборку документов, связанную с пресловутым «Валуевским циркуляром» 1863 г., запретившим школьное образование на тогдашнем украинском языке. Предлогом к такому решению было польское восстание, во время которого распространялись антиправительственные листовки на народном языке. Но даже сам по себе этот факт еще не стал бы причиной каких-либо запрещений. Однако началось межведомственное исследование вопроса, в ходе которого уже и сам министр народного просвещения А.В. Головнин выступал за развитие книгопечатания и образования на местном языке. По этому поводу он даже вступил в конфликт с министром внутренних дел. Скорее всего, победила бы позиция А.В. Головнина, но дело получило широкую огласку в самой Украине, откуда активно стали поступать письменные петиции местной интеллигенции. В них утверждалось, что сам народ «охотно, и даже с любовию, учится по книгам русским и церковнославянским и в помысле не имеет искать для себя какого-либо еще особого языка… Есть даже признаки, – отмечалось далее, – что народ смотрит враждебно на непрошенные заботы о нем местных патриотов и обижается на замену образованного русского языка малорусским наречием. “Недавно, – говорит профессор Киевского университета Гогоцкий, – в одной сельской школе помещик, чтобы испытать желание учеников и их родителей, начал давать иногда в своей школе малорусские книги вместо русских. Что же вышло? Из восемнадцати учеников шестнадцать перестали ходить в школу”» [8, с. 72–73]. (Интересно отметить, что это тот самый С.С. Гогоцкий, который ныне отнесен к «классикам украинской философии».) Тот факт, что «Валуевский циркуляр» был вовсе не результатом так называемой «руссификаторской политики царизма», а наоборот, результатом давления на правительство «снизу», со стороны самих тогдашних украинцев, замалчивается и фактически игнорируется современными украинскими историками и идеологами.

Еще ярче и шире эта тенденция проявилась в период первой попытки создания украинского государства в 1918 г. Например, в воспоминаниях М. Могилянского «Трагедия Украины» читаем: «Если еще нужно беспристрастное свидетельство полного провала идеи “украинизации” и “сепаратизма”, то следует обратиться к вполне надежному и беспристрастному свидетельству немцев, которые были заинтересованы углублением “украинизации” для успеха расчленения России. Через два месяца пребывания в Киеве немцы и австрийцы, занимавшие Одессу, посылали обстоятельный доклад в Берлин и Вену в совершенно тождественной редакции… Доклад красноречиво доказывал, что существующее правительство не в состоянии водворить в стране необходимый порядок, что из украинизации ничего не выходит, ибо население стремится к русской школе, и всякий украинец, поступающий на службу, хотя бы сторожем на железную дорогу, стремится и говорить, и читать по-русски, а не по-украински. Общий же вывод был тот, что желательно объявить открыто и легально оккупацию края немецкой военной силой» [9, с. 121–122].

В названых фактах, впрочем, нет ничего удивительного, поскольку они четко обусловлены тем национальным самосознанием предков современных украинцев, которое существовало не менее тысячи лет, вплоть до первой половины ХХ в. Отличая себя на бытовом уровне от жителей северной и восточной Руси, наши предки тем не менее также всегда считали себя частью единой русской нации. Как известно, само понятие «украинец» в качестве национальной самоидентификации получает широкое распространение только в 20–30-х годах ХХ в., главным образом через систему образования и политическую пропаганду, причем в УССР этот процесс шел даже быстрее, чем в западных землях. С конца ХІX в. украинцами себя называла очень небольшая прослойка интеллигенции, а до этого такое слово вообще отсутствовало в языке. До начала ХХ в. население основной части территории Украины называло себя «руськими», что лишь фонетически отличалось от самоназвания населения Великороссии, а на западных землях было самоназвание «русины», еще и теперь кое-где сохранившееся.

Все эти явления объясняются, естественно, отнюдь не «низким уровнем национального самосознания» в тот период, как утверждает официальная украинская историография, но как раз наоборот – его самым высоким и устойчивым развитием, опирающимся на тысячелетнюю традицию единства триединой Руси. Как известно, сама «украинская» идентичность в качестве феномена массового сознания является специфическим продуктом советского периода истории: «именно победа большевиков и их национальной политики обеспечила формирование отдельной украинской национальной идентичности и закрепила раскол русской нации» [10, с. 73]. Этот фундаментальный слом в массовом историческом сознании и национальном самосознании был смягчен и опосредован идеологией «единого советского народа», имевшей под собой вполне реальную почву и удовлетворявшей стремление к осознанию сверхэтнического единства. Когда же к концу ХХ в. тысячелетняя общерусская идентичность была окончательно забыта, а «советский народ» перестал существовать – «украинская» идентичность стала практически безальтернативной. «Русскими» отныне официально называются только великороссы, а попытки возродить тысячелетнее самосознание яростно клеймятся как якобы «рецидивы великодержавности». Тем не менее осознание сверх-этнического единства сохраняется даже в современных условиях – когда уже нет в языке отдельного слова для обозначения этой единой общности, не говоря уже об усиленной обработке массового сознания официальной идеологией. Самоидентификация людей с помощью термина «украинец» становится все более номинальной: например, в Луганской области процент людей, которые на переписи назвали себя украинцами в 1989 г., был 52, а в 2001 – 58%; но в 1989 г. украинский язык считали родным 35% жителей этой области, а в 2001 г. – уже только 30% (а повседневно разговаривает на нем, хотя бы в самом «суржиковом» варианте – всего несколько процентов) [11, с. 3]. Своеобразные «ножницы» между явным сохранением сознания общерусского единства и восприятием номинальной украинской идентичности, обычно не обусловленным даже реальной языковой практикой, объясняются в первую очередь тем, что массовое сознание находится под сильным прессом антироссийской пропаганды, распространяемой СМИ и системой образования.

До настоящего времени действует и очень мощный ментальный фактор, вследствие которого русский язык оказывается важнейшим культурным достоянием для любого жителя Украины. Об этом факторе хорошо пишет кировоградский культуролог С.Н. Сидоренко: «Исторические обстоятельства на Украине сложились таким образом, что подавляющее число украинцев развивались не в одной, а в двух параллельно влияющих культурах – и в этом факте следует видеть не недостаток, а скорее достоинство. Поэтому по меньшей мере неразумно… оставлять украинца с одной составляющей его культурного облика, отбросив другую, которая являлась и в обозримой перспективе будет являться для украинцев единственным каналом, через который возможен доступ к богатствам мировой культуры» [12, с. 48].

Характерно, что такая роль русского языка вовсе не является следствием долгого пребывания в составе единого русского государства. В частности, точно такую же роль русский язык в свое время играл и для русинов австро-венгерской Галиции, о чем существует масса забытых ныне свидетельств. Например, в октябре 1914 г. М.М. Пришвин, служа фронтовым фельдшером, записывал в дневнике: «Когда я попал в Галицию… я почувствовал и увидел в пластических образах времена инквизиции» – речь идет о геноциде русинов австрийским режимом, обусловленном их симпатией к России; но «в Галиции есть мечта о великой чистой прекрасной России. Гимназист, семнадцатилетний мальчик, гулял со мной по Львову и разговаривал на чистом русском языке. Он мне рассказывал о преследовании русского языка, не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. – Как же вы учились русскому языку? – Меня потихоньку учил дедушка… А я учил других, и так пошло. Мы действовали как революционеры, мы были всегда революционерами» [13, с. 66–67]. Перед Первой мировой войной именно «москвофильство» имело самую массовую народную поддержку, поэтому неудивительно то, с какой радостью русины встречали войска генерала Брусилова в 1914 г., и какой геноцид устроили им вернувшиеся австрийцы в 1915–1916 гг. По разным данным, от 30 до 100 тыс. русинов Галиции, исповедовавших свою принадлежность к единой русской нации, погибли в концлагерях Терезин, Талергоф и Освенцим (вот когда началась его история), что стало первым в ХХ в. прецедентом геноцида по национальному и идеологическому признакам.