Текст книги "Россия и современный мир №2 / 2014"

Но возвратимся к проблематике, заявленной в начале статьи: подавляет ли архив историю? Когда мы читаем сохраненные в архиве или в качестве архива тексты, когда мы пытаемся осмыслить нетекстовые материальные находки, мы читаем / видим / чувствуем эти документы, плюс 30–40–50 лет, прошедшие после их появления. Архив уже не существует только в «своем» времени, он становится частью нашего времени; происходит то, что В.А. Подорога называет темпоральной инъекцией. Рискну все-таки предположить, что такого рода темпоральная инъекция для истории, «большой» и единой, во всяком случае единой хронологически истории, не смертельна, а скорее благотворна. Это, скорее, прививка против косности и инерции, и именно процесс постоянной реактуализации различных исторических планов и смены позиций ви́дения является гарантией выживания исторического знания, возможно, независимо даже от его методологических оснований, пусть это знание идентифицирует себя как история традиционная, посттрадиционная или нетрадиционная.

Итак, если институциональный архив – не только память, социальная память, но еще и фундаментальная история, то личный архив – это пока не история, это только память и фрагменты историй жизни тех, кого принято считать простыми и заурядными людьми.

4. Феномен социальных сетей. Архив без истории

Интернет – это огромный, не имеющий аналогов по масштабам, архив: тексты, изображения, видео, аудио… В то же время это, если говорить о содержании, далеко не всегда оригинальный архив. Многие тексты книг и статей, фотографии, новости доступны на других носителях, в других формах, через другие инструменты коммуникации. Мы может прочитать новости с монитора, а можем познакомиться с ними в «традиционной» газете или прослушать их по радио / телевизору. С точки зрения содержания это, если абстрагироваться от некоторых нюансов, в основном тот же самый архив.

Интернет-архив оригинален в том своем сегменте, который является специфически интернетовским. Он интересен и ценен тем, что есть в виртуальном мире и чего нет в мире реальном. Но эта оригинальность содержания и смыслов еще не отлилась в историю – слишком коротко время существования Всемирной сети, социальных сетей, в частности.

Типологически архив социальных сетей – в той же «корзине», где располагаются личные, семейные, «народные» архивы, где так называемая устная история. Этот пласт информации еще нельзя назвать историей, даже историей современности. Скорее, это фрагменты историй, которые надо собирать, как пазл. Но это не только некая фактография, открывающая нам путь к реконструкции и постижению события, но и социокультурная характеристика общества: язык, психология, ментальность. Историк В.П. Булдаков, изучавший письма рабочих и крестьян вождям Советской России, нашел для языка этих писем точное определение – «язык хаоса» [2, с. 16]. Язык социальных сетей, Твиттера в особенности, Фейсбука и Живого журнала в чуть меньшей степени – это тоже своего рода «язык хаоса». Попытка адаптации к новым реальностям, новым инструментам коммуникации, поиск путей и средств самовыражения во вновь осваиваемом публичном пространстве ведут к резким и с точки зрения хронологии стремительным трансформациям. И этот язык, его фиксация, понимание, что определенного рода посыл может быть выражен только определенным языком, важны и для нас, исследователей, обозревающих взглядом первооткрывателя живописный ландшафт соцсетей.

В среде историков и архивистов зреет понимание того, что архив социальных сетей – нечто важное и необходимое для понимания современности, облика человека и человечества начала XXI столетия. В 2010 г. представители Twitter объявили, что каждый публичный «твит», опубликованный с момента его создания в 2006 г., будет сохранен в Библиотеке Конгресса США. Сотрудники библиотеки полагают, что эти записи являются своего рода зеркалом жизни современного общества, точно так же, как издания книг, газет, журналов и законодательных актов. К началу 2013 г., как сообщал специализированный научно-исследовательский центр в Вашингтоне, были завершены сбор и архивация более 170 млрд сообщений. Как утверждается, Библиотека Конгресса уже получила запросы от более чем 400 исследователей, которые хотели бы работать с этим весьма специфическим массивом информации. Весьма примечательно также, что, согласно договору с Twitter, Библиотека Конгресса будет предоставлять доступ только к публичным «твитам», опубликованным более шести месяцев назад, и только ученым, не связанным с какими-либо коммерческими проектами.

Подобная постановка вопроса весьма близка автору данных заметок – именно на записях в социальных сетях построено его исследование так называемых «дисциплинарных» сновидений, где использовано более 200 записей из социальных сетей: ЖЖ, Твиттер, Фейсбук, ВКонтакте, Лайвинтернет, Мейл.ру и т.д. [8].

5. «Архивная контрреволюция». История против архива

В конце 1980-х – начале 1990-х годов в СССР / России началась своего рода «архивная революция»: для исследователей были открыты весьма значительные комплексы документов. Период, который сторонники определенной политической тенденции именуют «лихими девяностыми», стал временем, когда, несмотря на серьезные материальные и финансовые проблемы, произошел серьезный прорыв в архивном деле и были созданы такие возможности для работы ученых, которых в СССР / России не существовало никогда ранее и которые вскоре начали медленно, но неуклонно сокращаться.

Общий тренд современной эпохи (обозначившийся, впрочем, еще во второй половине 90-х годов) – ограничение доступа исследователей к документам, особенно связанным с деятельностью специальных ведомств или отражающим достаточно неприглядные страницы отечественной истории. Происходит искусственное торможение процесса рассекречивания документов. Более того, во многих случаях происходит повторное засекречивание. Многие документы, открытые в начале 90-х, снова оказались недоступны для ученых: было объявлено, что они рассекречивались с нарушениями установленной процедуры, и на период нового, теперь уже «законного» рассекречивания они были вновь закрыты для исследователей.

Другим инструментом ограничения доступа к архивным документам стал массовый отказ в предоставлении документов исследователям со ссылкой на возможное нарушение тайны личной жизни, а затем, с изменением законодательной базы и лексики, – на наличие в них конфиденциальных персональных данных.

Историк Н.В. Петров назвал все это «архивной контрреволюцией» [1]. Полагаю, данная метафора имеет право на существование, поскольку речь идет о своеобразном реванше, о возрождении охранительной тенденции, о введении в тех или иных формах цензуры на архивные материалы. Как представляется, за «архивной контрреволюцией» стояли:

а) примитивный политический расчет, презумпция, что ограничение доступа к архивам так или иначе способствует самосохранению власти;

б) проникновение рыночных отношений, причем именно теневого рынка в пространство архива, ибо, как замечает один из исследователей, «“архивные документы” и “архивные сведения” – вполне конвертируемый продукт свободного рынка» [17];

в) ментальность самих архивистов (заметим, что в руководстве многих архивных служб и объединений было немало выходцев из спецслужб с соответствующим опытом и сознанием);

г) стремление власти использовать идеологизированную псевдоисторическую мифологию как инструмент индоктринации населения и тяготение к историческому мифу самого «народа». Так, А. Левинсон связывает этот процесс с глобальными социокультурными трансформациями в российском обществе, с тем, что он называет «широким процессом сужения символического разнообразия» [12].

Порой возникает естественный вопрос – почему же власть не уничтожает архивы, которые на протяжении всей писаной истории человечества свидетельствуют о ее ошибках, ограниченности и преступлениях? Архивы как таковые, все, целиком? Зачем она, власть, оставляет следы?

Возможно, потому что хочет контролировать не только настоящее, но и прошлое, иметь в своем распоряжении всю совокупность карательных и дисциплинарных записей? А также потому, что без архива у власти не может быть никакой, даже мифологизированной истории – может быть только историческая мифология? А история – хотя бы в какой-то степени легитимная версия истории, признаваемая таковой значительной частью общества, по-прежнему остается необходимым инструментом власти?

Вдобавок ко всему прочему, властные структуры имеют возможность фильтровать архив, уничтожать его выборочно. По свидетельству историков, Сталин приказал уничтожить все, что касалось его юности и начала революционной деятельности в Закавказье, Хрущёв – то, что касалось его участия в репрессиях на Украине. Вообще, архивы бывшего КГБ в середине 50-х годов подверглись серьезной чистке. По имеющимся данным, из 5 млн 713 тыс. единиц хранения, которые насчитывал центральный оперативный архив ведомства в марте 1954 г., т.е. на момент образования КГБ СССР, к 1991 г., согласно вполне официальным сведениям, представленным в Госкомиссию по архивам КПСС и КГБ, в Центральном архиве КГБ осталось лишь 654 300 дел [14, с. 20–21]. В 1989–1991 гг., в бытность В.А. Крючкова председателем КГБ, было уничтожено подавляющее большинство дел оперативного учета (досье на граждан) и сохранившихся в архивах личных и рабочих дел агентов органов госбезопасности [14, с. 22].

Примерно с 1995 г. либерализация архива, ставшая реальностью после 1991 г. и ряда нормативных актов начала ельцинской эпохи, сворачивается. Передача ведомственных архивов государству, что было главным содержанием архивной политики после 1991 г., в частности архивов КГБ и МИДа, фактически останавливается. Процесс рассекречивания дел максимально затрудняется и постоянно замедляется. Многие рассекреченные ранее архивные материалы, как уже было сказано, засекречиваются заново. Иными словами, то, что происходит с российскими архивами в последние полтора десятилетия, надлежит рассматривать не в контексте концепта «исчезновения истории», оказавшейся не в состоянии выдержать бьющую через край интеллектуальную силу архива, а, скорее, как реванш не просто традиционной, а заскорузлой, фальшивой, идеологизированной истории, которая зиждется на лжи и сокрытии содержимого архивов. Речь идет об истории, в процесс создания и освоения которой вмешивается политическая власть, ставящая перед ней определенные установки, например писать историю, вызывающую гордость за прошлое страны, не допускать «очернения» этого прошлого и т.д. Парадокс заключается в том, что в то время как историки и философы спорят, подавляет ли архив историю, у нас в России адепты идеологизированной, мифологизированной истории зримо, стремительно, фактически на наших глазах подавляют архив.

Конечно, уничтожение архивных документов и предельное ограничение доступа к ним как технологии весьма архаичны и могут быть сравнимы, скажем, с методами сохранения египетскими жрецами и среднековыми религиозными сектами сокровенного знания от непосвященных. В наше время это своего рода бессилие, признание своей неспособности решить проблему архива иными средствами.

Письменные источники любого рода могут быть трансформированы властью в инструменты применения властных технологий, но в то же время могут быть сохранены, защищены и использованы обществом как противовес власти и ее давлению. Архив здесь – лишь одно из многих полей противоборства между властью и гражданским обществом.

* * *

Сегодня, если говорить о России, мы подходим к некой переломной точке в бытии архива. Очевидны два тренда. Первый – разрастание архивов разного рода, институционализированных и неинституционализированных. В информационном обществе или на подходах к нему, в период расцвета цифровых технологий едва ли не все становится или потенциально может стать архивом. И второй – ограничение места архива в структуре гражданского общества, отсечение его от истории, попытки трансформировать историю в историческую мифологию.

Институциональные архивы в России все больше ограничивают возможности исследователей, хотя исследователи борются, работают и, не сомневаюсь, будут бороться и «делать историю» и впредь. Что касается личных, семейных архивов, то их ценность не осознается подавляющим большинством рядовых граждан, даже их владельцами, не говоря уже о потомках и наследниках. И архивные обретения обнуляются при переходе от одного поколения к другому. При этом рвется связь времен, как говаривал принц Гамлет. Но даже если предположить, что осознание ценности этого массива документов все-таки присуще хоть какой-то части их обладателей, все равно трудно отделаться от мысли о конечной обреченности этих скромных документальных собраний. А вместе с ними обречены на вымывание и какие-то сегменты человеческой памяти, просто памяти, не связанной с «большой» историей.

Возможно, одним из способов если не решения этой проблемы, то хотя бы минимизации потерь, является создание институций типа Центра документации «Народный архив». Этот архив – негосударственный и призван аккумулировать как раз следы повседневного опыта обычных людей, формировать тот самый архив повседневности, о котором мы писали выше. «Возникновение архива такого рода – результат изменения представлений о том, что такое исторический источник, – отмечала Н.Н. Козлова. А по большому счету о том, что есть история и общество» [5]. С другой стороны, подобная форма является своего рода эманацией гражданского общества и симптомом его формирования в России.

Что же касается стихийно складывающегося архива жизни XXI столетия, ежедневно формируемого миллионами записей в социальных сетях, то он еще не вполне осознан как новая документальная реальность. Понимание значения социальных сетей как мегаархива лишь начинает утверждаться в среде архивистов, историков и вообще представителей социально-гуманитарного знания. Технические методы классификации, формализации и консервации только вырабатываются, подходы к работе с ним по большому счету еще не найдены. И сохранение этого пласта исторической памяти – задача настолько дорогостоящая, что едва ли она может быть решена вне специальных государственных программ.

Тем не менее жизнь в начале XXI в. архивируется непрерывно и как никогда ранее интенсивно. Это объективная реальность. Проблема заключается в том, кто и как будет контролировать этот процесс архивирования действительности и какова здесь будет роль власти, а какова – гражданского общества.

Литература

1. «Архивная контрреволюция». (Интервью Н.В. Петрова редакторам «НЛО») // Новое литературное обозрение. – 2005. – № 74.

2. Булдаков В.П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия, 1920–1930 гг. – М.: РОССПЭН, 2012.

3. Илизаров Б.С. И Слово воскрешает.., или «Прецедент Лазаря». 25 тезисов и развернутое дополнение к светской теории воскрешения. По материалам Народного архива. – М.; СПб.: Летний сад, 2007.

4. Кастель Р. «Проблематизация» как способ прочтения истории // Мишель Фуко и Россия. – СПб., М.: Европейский университет в С.-Петербурге, Летний сад, 2001.

5. Козлова Н. Советский архив: Чтение и переписывание // Индекс / Досье на цензуру. – 2001. – № 14.

6. Королёв С.А. Власть и повседневность: Социально-философский взгляд // Россия и современный мир. – 2008. – № 3.

7. Королёв С.А. «Дисциплинарные сны» как феномен «общественного подсознания». Опыт систематизации // Психология и психотехника. – 2012. – № 10.

8. Королёв С.А. Коммунальные структуры переходного времени: Власть вне контроля? // Россия и современный мир. – 2003. – № 2.

9. Королёв С.А. Повседневность и власть: В поисках социально-философской методологии // Философия и культура. – 2008. – № 3.

10. Королёв С.А. Студенческое общежитие «периода застоя». Эрозия регламентирующих технологий // Свободная мысль–XXI. – 2003. – № 7.

11. Левинсон А. Архив и простота // Новое литературное обозрение. – 2005. – № 74.

12. Новые идеи в социальной философии / Отв. ред. В.Г. Федотова. – М.: ИФ РАН, 2006.

13. Петров Н. Десятилетие архивных реформ в России // Индекс / Досье на цензуру. – 2001. – № 14.

14. Подорога В. К философии архива // Индекс / Досье на цензуру. – 2001. – № 14.

15. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб первый // Розанов В.В. Соч. в 2 т. Т. 2. Уединенное. – М.: Правда, 1990.

16. Сорокина М. Реплика инсайдера // Новое литературное обозрение. – 2005. – № 74.

17. Спигел Г. К теории среднего плана: Историописание в век постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1995. – М.: Наука, 1995.

18. Фуко М. Археология знания. – Киев: Ника-центр, 1996.

19. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. – М.: Ad Marginem, 1999.

20. Baudrillard J. L’Illusion de la fin ou la grève des événements. – Paris: Galilée, 1992.

Опыт гражданской самоорганизации: движение против уплотнительной застройки в Москве, 2007–2008 гг

Д.И. Рублёв

Рублёв Дмитрий Иванович – кандидат исторических наук, доцент Московского государственного университета природообустройства (МГУП).

В 2000-е годы в результате благоприятной экономической конъюнктуры и роста уровня доходов населения в ряде крупных городов России возник строительный бум, особенно заметный в Москве. Строительство офисных зданий, торговых центров, элитных жилых домов стало прибыльной сферой капиталовложений. Последствием было ухудшение экологической ситуации, вызвавшее к жизни движение жильцов против «уплотнительной», «точечной» застройки163163
  Протасенко Т. Уплотнительная застройка. Запретить нельзя строить. – http:// www.idelo.ru/346/11.html


[Закрыть]. Эти термины, появившиеся в начале 2000-х годов, обозначали строительство объектов на внутриквартальных территориях, вблизи домов, в ущерб общественным зонам. Представители власти не употребляли их в официальных документах164164
  http://www.estate.spb.ru/news/21990/index.html


[Закрыть], признавая лишь несоответствие планов строительства требованиям, закрепленным в законах [5, c. 181]. Только в Москве на ноябрь 2007 г., по данным С. Митрохина, насчитывалось до 500 объектов застройки, угрожающих соседним домам165165
  http://www.mitrohin.ru/index.phtml?id=980


[Закрыть]. По данным главного архитектора Москвы А. Кузьмина, в период с 30 августа 2007 г. по 19 февраля 2008 г. таких объектов было 544166166
  http://kupimetr.ru/news/archive/6


[Закрыть].

«Антизастроечная» борьба ведет свою историю с 2002 г.167167
  Протасенко Т. Указ. соч.


[Закрыть] В 2007–2008 гг. разрозненные инициативы впервые слились в единое движение, добившееся ликвидации части строек, а в итоге – запрета уплотнительной застройки в Москве. Затем оно пережило спад, реакцией на который была попытка институционализации. Будучи участником движения, освещая его деятельность как журналист [6], автор наблюдал описываемые процессы изнутри.

История движения укладывается в концепцию О. Рамштедта, описавшего восемь фаз закономерного развития социальных движений: от возникновения кризисной ситуации, которая не может быть разрешена обычными методами, до превращения движения в «институт истеблишмента». Социальные движения вырастают из стремления граждан к преодолению кризисных явлений. Важную роль в их развитии играет изменение соотношения между сознанием участников, формами и методами действий, мерами государства и общественной реакцией на них. Каждая стадия предполагает альтернативные пути развития. Социальный кризис вызывает реакцию затронутых лиц: они могут распространять информацию о его последствиях или впасть в социальный аутизм, отказаться от сопротивления. При распространении информации затронутые группы населения переходят к выражению протеста или реагируют в духе социального фатализма. После перехода к протесту наступает фаза интенсификации действий. Движение может принять идеологию, предлагающую полномасштабное решение общественных проблем через изменение системы социально-экономических и политических отношений. Но оно может сохраниться и в виде неидеологизированных инициативных групп, ориентированных на решение узкопрактических задач. Выработав идеологию, движение расширится или замкнется. Расширившись, оно создает собственную организацию, входит в одну из существующих или распадается. Организация становится институтом истеблишмента или превращается в вариант контрвласти [7, c. 141–168].

«Антизастроечное» движение развивалось от локального к общегородскому масштабу [3]. Деятельность инициативных групп начиналась с оборонительных действий против планов застройщика, чреватых разрушением экологической среды микрорайона и комфорта жителей. Это потенциальное затенение соседних домов, угроза разрушения их фундаментов; ликвидация строителями зеленых насаждений, детских площадок, зданий общественного назначения (детских садов, поликлиник), гаражей и пространств для парковок; загрязнение окружающей среды и сильный шум строительной техники.

Вначале активисты ограничивались сбором документации и экспертных заключений. Затем собирали подписи под петициями, обращались в муниципальные и городские органы власти, в прокуратуру и суд. Игнорирование просьб, противодействие вели к отсеву тех, кто не мог пересмотреть свое отношение к властям, но способствовали переосмыслению стратегии борьбы. Активисты осознавали единство экономических интересов строительных компаний и городских чиновников. Не имея опыта борьбы и массовой поддержки жильцов, они искали помощи вовне – у депутатов муниципальных собраний, Московской городской думы, партий и неправительственных организаций. Пытались для обмена опытом выйти на другие инициативы. Весной-летом 2007 г. в результате акций протеста, проведенных при поддержке политических активистов, оформилось единое движение. 4 июля 2007 г. был провозглашен Совет инициативных групп (СИГ), неформальная коалиция, объединившая первоначально 10168168
  В Москве создан летучий отряд по борьбе с застройщиками. – http://www.ikd.ru/ node/3249/print


[Закрыть], а к ноябрю 2007 г. около 30 «антизастроечных» инициатив169169
  http://akno.lipetsk.ru/SS290907.html


[Закрыть]. Среди них получившие общероссийскую известность жители Южного Бутова, группы из Жулебино, Митино, с проспекта Косыгина. Совет координировал действия групп, согласованно лоббировал их интересы, наладил обмен опытом, организовал совместные акции, выпускал листовки и газету «Достали».

Стихийно формировалась идеология движения, помимо экологической составляющей включавшая антикоммерческие и антибюрократические элементы. Антикоммерческий характер идеологии протестующих был связан с противодействием попыткам свести градостроительную политику к рыночным отношениям, при которых главное значение имеет прибыльность проекта. Антибюрократическая составляющая была связана со стремлением расширить права местного самоуправления и граждан в градостроительной области, выведя ее из-под безраздельной власти правительства Москвы. Эти составляющие протестных настроений характеризуют лозунги антизастроечных уличных акций в Москве 2007–2008 гг.: «Дома жильцам, а не дельцам»170170
  http://www.golosa.info/node/1873; http://kras-ait.over-blog.com/article-7119903.html


[Закрыть] и «Выйди на улицу – верни себе город!»171171
  «Вор-строй» на мыло. – http://www.rufront.ru/materials/46C098556A0D9.html Этот лозунг впервые использовали анархисты, участвовавшие в акциях «Против ментовского беспредела» 2007–2008 гг.


[Закрыть]. Позднее некоторые из них использовались для легитимации политики правительства. Так, спикер Государственной думы Б. Грызлов заявил в беседе с журналистами: «Я разделяю сомнения, высказанные в ходе недавнего Президиума Госсовета, в том, что к ТСЖ надо относиться как к коммерческим организациям. Это все-таки товарищества жильцов, а не дельцов»172172
  Борис Грызлов: «Главное направление модернизации ЖКХ – это приход частного бизнеса». – http://gryzlov.ru/index.php?page=events&id=5314


[Закрыть].

Часть активистов симпатизировала идеям самоуправления квартальных советов, основанных на принципах делегирования и персональной ответственности депутата перед избирателями173173
  Речь идет о представителе инициативы Ангелова переулка (Митино) А.В. Кульпине, активистах из Жулебина, Строгина и Юго-Запада Москвы.


[Закрыть]. В дискуссиях во время собраний СИГ звучала идея о его реорганизации на основе делегирования, контроля инициатив за делегатами, отказе от поста председателя. Структура Совета летом и, отчасти, осенью 2007 г., соответствовала принципам самоорганизованного социального движения. В его состав могла войти любая антизастроечная инициатива. Отсутствовали уставные документы. Совет действовал на основе устной договоренности. Допускалось самопредставительство групп. Допускалось участие политических организаций, но приоритетное право выступления на собраниях имели участники инициатив [5, c. 200]. Летом 2007 г. соблюдалась очередность руководства собраниями со стороны координаторов, утвержденных представителями инициатив.

Были попытки жителей явочным порядком создавать органы самоуправления. Они руководствовались Законом г. Москвы № 26-77 о местном самоуправлении, допускающим возможность контроля жильцов за действиями властей на прилегающей к домам территории. Требовалось пройти процедуру определения границ территории, собрать подписи жильцов, избрать делегатов на учредительную конференцию для выработки устава общины. Уже в 2004 г. жители ряда домов на ул. Удальцова создали территориальную общину, стремясь не допустить строительства многоэтажного дома на месте сквера174174
  http://irvara.narod.ru/to_udal.html


[Закрыть]. Их борьба не имела результатов, но и в 2007–2008 гг. община действовала. Летом 2007 г. на волне борьбы против «точечной застройки», предотвратив планировавшийся для строительства элитного жилья снос пяти жилых домов по ул. Исаковского, жители 15 домов в Строгино создали состоявший из выборных делегатов «Совет общественных организаций жильцов»175175
  Воронцов А. Союз общественных объединений жителей района Строгино поздравляет с Новым годом и отчитывается перед жителями. – http://www.ikd.ru/node/ 4842/print


[Закрыть]. Эта инициатива вступила в СИГ. Принципы коллективной собственности граждан на землю, «партисипативной демократии», выборности чиновников, независимости судебной власти были выражены и в списке вопросов, в декабре 2007 г. выдвинутом СИГ для предполагавшегося общемосковского референдума176176
  См.: Избирком Москвы удовлетворил ходатайство Совета инициативных групп о проведении общегородского референдума. – http://old.moskprf.ru/stati/moskovskomu-referendumu-byt.html


[Закрыть].

«Антизастроечное» движение оказалось под контролем политических организаций. Тенденция передоверить их лидерам представительство интересов постоянно усиливалась. Постепенно руководящие функции СИГ (ведение собраний, представительство интересов инициатив на переговорах с чиновниками) сосредоточились в руках самовыдвинувшегося в качестве руководителя С. Удальцова, обеспечившего таким образом рост своего влияния, так как «Авангард Красной Молодежи» уже утратил популярность в молодежной среде. При отсутствии у многих участников инициативных групп опыта самоорганизации, антибюрократический настрой и отторжение по отношению к партии «Единая Россия» служили причиной роста симпатий к оппозиционным организациям, рассматривавшим движение как средство найти сторонников, либо как силу, способную воплотить в жизнь их программные принципы. Участие в движении принимали анархисты (Конфедерация революционных анархо-синдикалистов – КРАС и «Автономное действие»), комсомольцы (АКМ и Союз коммунистической молодежи), социал-демократы (Левое социалистическое действие – ЛСД), либералы («Яблоко», Объединенный гражданский фронт – ОГФ, Российский народно-демократический союз – РНДС). Участвовали в акциях отдельные члены Национал-большевистской партии (НБП) и «Армии воли народа», но националистические идеи не имели заметного влияния на действия, лозунги и требования движения. Эпизодически участвовали троцкисты177177
  Некоторые отрицательно оценивали протесты. Так, в беседе со мной на сходе жильцов, лидер Революционной Рабочей Партии назвал «борьбу за свою песочницу» «реакционным» явлением.


[Закрыть]. Не участвовали лишь проправительственные партии и откровенно фашистские группировки. Со стороны последних были случаи противодействия. Так, 10 октября 2007 г. в районе Чистых прудов профашистские хулиганы напали на участвовавших в работе СИГ комсомольцев [6].

Часть лидеров инициативных групп имела сформировавшиеся политические взгляды. В Жулебино и на «Зелёной горке» это были члены ОГФ Т. Кадиева и С. Зильберман, в Митино (Ангелов переулок) – член КПРФ А. Кульпин, в «Таганской инициативе» – радикальный националист Ю. Падалко. Некоторые затем стали профессиональными политиками. Так, А.В. Кульпин, один из основателей и лидеров СИГ, к лету 2008 г. прекратил участие в движении и стал помощником депутата Государственной думы от КПРФ В.Д. Уласа. Другой пример – лидер инициативной группы в Нагатино-Садовники Е.Б. Бороновский, в 2009 г. выдвинутый в списке кандидатов от РОДП «Яблоко» на выборах в Московскую городскую думу178178
  http://www.mosyabloko.ru/files/2008/1-25_01/resh_4.doc


[Закрыть]. В выстраивании отношений между инициативными группами и «политиками» большую роль играл расчет на помощь. Так, депутаты Московской городской думы С. Митрохин («Яблоко»), С. Никитин (КПРФ) и их помощники лоббировали интересы движения в органах власти, добивались освобождения задержанных милицией активистов. Политические организации за счет своих участников обеспечили массовость ряда сходов и митингов. АКМ, анархисты, ОГФ, НБП имели опыт уличных акций (перекрытия улиц, дорог) и сопротивления милиции. Так, анархисты, участвовавшие в экологических кампаниях, объясняли жильцам на улице Удальцова, как нужно шиповать деревья, чтобы не допустить вырубки. Члены КРАС, имеющей связи с зарубежными социальными движениями, пытались популяризировать опыт борьбы жильцов в Европе и Латинской Америке. С этой целью, а также стремясь наладить обмен информацией между инициативами в августе 2007 г. группа анархистов выпустила бюллетень «Гражданская автономия»179179
  Гражданская автономия. № 1. Август 2007.


[Закрыть]. Хотя часть инициативных групп восприняла его, как «свою газету», после выхода первого номера издание прекратилось. Причиной было увлечение одного из издателей собственной деятельностью в рамках СИГ.

Большинство участников инициативных групп не интересовали разногласия политиков. Так, многие активисты не понимали стремления анархистов сделать движение независимым от структур политического представительства. Автор участвовал в дискуссии на заседании СИГ, проходившем после столкновения анархистов с членами АКМ. Причиной конфликта было нарушение комсомольцами договоренности о непартийном характере акции и недопустимости поднятия флагов организаций. Удальцов пытался использовать акцию в свою пользу. Было поднято пять флагов, предупреждения организаторов проигнорированы. Те применили силу. В ходе потасовки анархисты заставили комсомольцев убрать флаги180180
  В Москве на акции в защиту социальных прав задержаны 10 человек. – http://www.ikd.ru/node/5015


[Закрыть]. Представители инициативных групп, слушая спорящих, приходили к убеждению, что речь идет о том, кто получит пространство для саморекламы.

В рамках движения шла выработка общей стратегии борьбы. Акцент делался на противодействии конкретным случаям «точечной застройки». Многие активисты опасались дискредитации протестов посредством отождествления их с «экстремизмом». Так, участвуя в заседании СИГ в августе 2007 г., автор стал очевидцем переговоров о проведении митинга инициатив в районе бульвара Рокоссовского («Зелёная горка»). Представитель местной инициативной группы требовал не приводить молодых политических активистов (виновников «шума и беспорядка»), не допускать перекрытия путей к стройке и сопротивления милиции. Главным фактором успеха он считал присутствие депутатов и представителей телевидения. Такая тактика снижала активность протестующих, понимавших бессмысленность «разговоров» и «бумаг» в то время как застройщики, поддерживаемые властями, делали свое дело.

Необходимость силовых акций отмечалась на учредительном собрании СИГ: «Опыт показывает, что зачастую только прямое физическое противодействие незаконным действиям строителей способно заставить их отступить»181181
  В Москве создан летучий отряд по борьбе с застройщиками. – http://www.ikd. ru/node/3249/print


[Закрыть]. Общая стратегия, применявшаяся уже рядом инициатив (например, в Южном Бутове), предполагала сочетание ходатайств с силовым противодействием застройке. Так действовала, например, инициативная группа в районе улицы Удальцова (владение 8, дома 4, 6 и 10), примкнувшая к СИГ в августе 2007 г.