Текст книги "Россия и современный мир №2 / 2014"

Православное духовенство в годы Первой мировой войны

Т.Г. Леонтьева

Леонтьева Татьяна Геннадьевна – доктор исторических наук, профессор, декан исторического факультета Тверского государственного университета.

Тотальный характер Первой мировой войны требовал максимальной мобилизации духовных ресурсов воюющих сторон. Насколько эффективной оказалась в этом отношении Русская православная церковь? Удалось ли духовенству вдохновить массы простых людей на победу?

Исход войны для России не дает однозначный ответ на этот вопрос. На деле положение было сложнее, причем в современной исследовательской литературе эта сторона истории православной церкви все еще обходится стороной.

Накануне войны Александр Введенский, будущий лидер обновленцев, сделал характерное заявление: «Неверие растет. …Сомнения в Божестве Христа все растут и растут» [8, с. 3, 65] (возможно, тогда и зародилась идея «Живой церкви»). Один из думских депутатов выражался куда более резко, с его слов, 90% православных – еретики или отпавшие от веры и церкви [30, с. 270]. Обрядово-культовый характер официального православия признавал и обер-прокурор Св. Синода [12]. Эту мрачную картину дополняли всем известные факты бедности рядовых, особенно сельских, священников, их аграрные споры с крестьянами, внутрипричтовые склоки [37, 46, стб. 1391–1392; 23, с. 279–299]. Причем, если ранее она считалась типичной лишь для центральной части России, то в начале ХХ в. к числу проблемных стали относиться и некогда благополучные юго-западные губернии. Митрополит Евлогий (Георгиевский), в 1912–1914 гг. архиепископ Холмский, отмечал наличие в крае обнищавших сельских приходов, морально подавленных, пьянствующих священников. С его слов, даже в «образцовой» Почаевской лавре некоторые насельники возомнили себя аристократами, а других считали «мужичьем и дармоедами» [16, с. 214–217, 225, 228, 227]. «Внутриведомственные» проблемы усугублялись трениями между католиками, униатами и православными, распространением антисемитизма [2, с. 195, 201, 210–211]. Высокие нравственные качества отдельных представителей духовенства не меняли общих негативных представлений о косном, погрязшем в мирских пороках сословии [9, с. 253–254; 41, с. 136–137]. Словом, ключевой христианский идеал «братского единения и христианского смирения» имел мало общего с конфессиональной обыденностью.

Между тем возможность войны требовала от духовенства корпоративной сплоченности, единения с паствой и взаимопонимания со светской властью. Но в начале ХХ в. острые проблемы обнаружились и в военном духовном ведомстве. Беспомощность полковых священников в ходе Русско-японской войны была столь очевидной, что одни иереи заговорили о бесполезности института военных священников вообще, другие – о необходимости радикальных реформ. В повседневной жизни приходские служители считали своих военных собратьев «белой костью», однако престиж армейских и судовых священников также был невысок. Военное командование, сознавая значение института военного духовенства для «окормления» личного состава, стремилось поддержать его престиж, но офицерское сообщество упорно не признавало «попов» равными в сложившейся армейской иерархии. Зачастую офицеры позволяли себе вульгарно-снисходительное, реже – корректно-холодное отношение к священникам [10, с. 320].

Наиболее прозорливые представители духовного ведомства считали подобные «перекосы» принципиальной ошибкой. Назначенный в 1911 г. протопресвитером5252
  В соответствии с Табелью о рангах титул протопресвитера приравнивался к званию генерал-майора в военном ведомстве, в церковном – архиепископа.


[Закрыть] Георгий Шавельский, зарекомендовавший себя опытным полковым священником в русско-японской кампании, немедленно заявил о необходимости перемен. Программа его деятельности выражалась в двух тезисах: максимально облегчить работу военного и морского духовенства и привлечь в его ряды лучшие силы [42, с. 436, 442]. В журнале «Вестник военного и морского духовенства» развернулась весьма горячая полемика относительно положения армейских священников, в ходе которой выяснилось, что и им не чужды иные «солдатские» пороки. Самого Шавельского, впрочем, больше огорчало, что в экстремальных условиях они ведут себя подчас «неразумно и дико», а потому он предлагал специально готовить их для работы на поле брани [40, с. 79].

По инициативе о. Георгия 1–11 июля 1914 г. в Петербурге состоялся Всероссийский съезд военного и морского духовенства – первый за 100 лет существования ведомства. 49 священников – делегатов от всех 12 военных округов России разработали подробную инструкцию (памятку). Военным священникам, кроме исполнения привычной работы (требы, проповеди, распространение духовной литературы, борьба с сектантами и пьяницами), предписывалось помогать в перевязке ран, эвакуации с поля боя убитых и раненых. Они обязаны были извещать родных о смерти солдат, создавать общества помощи семьям убитых и увечных воинов, заботиться об уходе за воинскими захоронениями, устраивать походные библиотеки5353
  Подробнее см.: Вестник военного и морского духовенства (ВВ и МД). 1914. № 17.


[Закрыть].

По замыслу Шавельского, военные священники должны были также наблюдать за политическими настроениями «окопников». Гражданскому духовенству, в свою очередь, рекомендовалось вести пропаганду среди отпускников и запасников для поддержания верноподданнических чувств. Духовному правлению при протопресвитере поручалась также разработка инструкций по организации обществ трезвости [27].

Новые начинания общество восприняло несколько иронично. Но, как оказалось, решения съезда пришлись кстати – не успели делегаты разъехаться по домам, как была объявлена мобилизация.

С началом войны ведомству протоиерея Шавельского Св. Синоду и тыловому духовенству пришлось решать непростую задачу: вдохновлять беспокойное население поликонфессиональной империи на служение верой и правдой царю и Отечеству с оружием в руках. Ситуация в значительной степени осложнялась разномыслием внутри «господствующей и первенствующей» церкви. Синод оказался в эпицентре скандалов, связанных с Г. Распутиным; как результат: иные епархиальные архиереи уклонялись от контактов с неуважаемым начальством [24, с. 401–402]. Между тем от их слаженного взаимодействия во многом зависел боевой дух армии. Удалось ли православным священникам выполнить свое предназначение? Попытаемся прояснить вопрос, опираясь на малоизвестные источники личного происхождения, материалы региональных архивов и периодической печати.

* * *

В первый день войны после молебна о даровании победы русскому воинству в Казанском соборе состоялось экстренное заседание Св. Синода, посвященное координации деятельности церковных структур [31, с. 9]. После повеления императора особо отмечать каждую военную победу, Св. Синод принял определение о совершении служб с колокольным звоном во всех церквах империи. Предписывалось также формировать контингент армейского духовенства с непременным привлечением священников из тех епархий, где квартировали те или иные воинские части.

Активизировалась церковная пресса. Ей вменялось решать непростую с точки зрения христианского этоса задачу – обосновывать необходимость и даже «полезность» войны, разоблачать враждебные замыслы государств-противников и «внутренних врагов». Многие иереи в этом деле заметно «преуспели». Так, кишиневский миссионер в полемике с баптистами доказывал, что «война за правое дело есть дело Божие, есть дело священное… наивысший долг любви, заповеданной Спасителем.., и всякий, говорящий иное, есть изменник Богу, царю, вере, родине и всей нашей русской христианской жизни, и самый коварный враг и предатель дорогой родины»5454
  Миссионерское обозрение. Журнал внутренней миссии. – 1914. – № 11. – С. 236.


[Закрыть].

Поначалу главная задача виделась в обосновании вступления России в войну. Идеологи церкви сразу же подхватили идею «решающей схватки» славянства с германизмом, хотя славянство, как известно, не было едино в конфессиональном отношении. При этом РПЦ решительно отбрасывала либеральную идею о «борьбе права с произволом» (где право представляла Антанта, произвол – «тевтоны»), а делала акцент на антихристианскую сущность противников славянства. И здесь православные идеологи невольно впали в противоречие: в справедливости войны со стороны России могли усомниться не только российские лютеране и католики, но и все христиане неславянского происхождения (грузины, армяне, не говоря уже о малых народах).

Непросто было православной церкви определить свои позиции по отношению к исламу. Со страниц «Церковного Вестника» обывателю внушалась, к примеру, мысль о существовании «двух “исламов”, протестантского и мусульманского в лице Германии и Турции, фанатично ненавидящих восточное христианство», заставляющих Россию «взять в руки меч Олега и Игоря». Так создавался образ жестокого врага-нехристя с «дикой, варварской, хищной и кровожадной» душой. Только победа над ним сулила «мирное царство Божие» [37, 44, стб. 1324; 47, стб. 1426–1427; 39, стб. 1162; 40, стб. 1190; 46, стб. 1395; 48, стб. 1448; 52, стб. 1573]. Читателю попроще внушалась мысль о необходимости «ратного подвига» во искупление многочисленных грехов. Особенно часто этот сюжет мелькал в епархиальной прессе5555
  Подробнее: Ярославские епархиальные ведомости (ЯЕВ). – 1914. – № 31; Орловские епархиальные ведомости. – 1914. – № 43; Тверские епархиальные ведомости (ТЕВ). 28 июля 1914 г. – № 30. – С. 562. Также см.: [5, с. 345–348; 37, 45. стб. 1346].


[Закрыть].

* * *

Европейская война не могла восприниматься – и не только в России – иначе как в эсхатологическом духе. Она вызвала несомненный подъем религиозных чувств – как искренних, так и фарисейских. Даже секуляризированная интеллигенция склонялась к тому, что «войну надо принимать религиозно», хотя такая позиция явно походила на презираемый ею казенный патриотизм [13, с. 294].

Во всех городах России объявление войны встретили массовыми манифестациями. Трудно сказать, что руководило людьми: настоящее патриотическое чувство или испуг перед неизвестностью, но непременными их участниками становились священники, семинаристы и воспитанницы епархиальных училищ. Практически в каждой духовной семинарии и академии обнаружились добровольцы [10, с. 170–171]. Получив «Молитвенную памятку воину, идущему на поле брани», они уходили на фронт с надеждой, что война закончится взятием Берлина к Рождеству.

С началом войны протопресвитер Шавельский вошел в число присутствующих на Военном совете и в Ставке Верховного главнокомандующего, получил право личного доклада императору (чего не удостаивались его предшественники), стал присутствующим членом Св. Синода [42, с. 14; 40, с. 100]. Побывав на фронте, о. Георгий лишний раз убедился в несовершенстве работы армейского духовенства. Обнаружились также изъяны поспешной «церковной мобилизации» в тылу: епархиальные архиереи, пользуясь случаем, отправляли на фронт престарелых, скандальных, а порой и запрещенных в служении священников и дьяконов. Случалось, что иные из них за определенную мзду «заменяли» священников, не желавших покидать насиженный приход. Протопресвитеру приходилось разъяснять, что «действующая армия не приют для престарелых и не духовный дисциплинарный батальон». Были однако и отрадные исключения: протопресвитер отмечал 29 молодых кишиневских священников «первого набора» – образованных, энергичных, самоотверженных, прошедших специальные медицинские курсы [42, с. 445–446]. В один из полков прибыл служить обладатель университетского диплома А. Введенский [22, с. 23]. В составе санитарно-питательного отряда отправился на войну молодой монах (в будущем известный митрополит) Николай (Ярушевич)5656
  Колокол. – 1914. – № 43. – Стб. 1303.


[Закрыть]. Однако в большинстве своем мобилизованные священники нуждались в «надзоре и руководстве».

Согласно статистике, в рядах «духовного воинства» к 1914 г. насчитывалось около 730 священников, 150 дьяконов и псаломщиков, а в разгар войны – до 5 тыс. человек [33, с. 161; 18, с. 38]. Но и последнюю цифру нельзя признать значительной: в рядах не столь многочисленной французской армии насчитывалось 16–20 тыс. католических священников, были среди них и добровольцы, отправившиеся в армию капелланами за свой счет [37, 43, стб. 1310]. В русской армии также вводились должности римско-католических капелланов, евангелическо-лютеранских проповедников, мулл, армяно-грегорианских священников, ламаистского духовенства и раввинов. Впервые учреждались должности старообрядческих священнослужителей. Но в среднем на одного священника приходилось более 2500 человек «окормляемых», а к 1917 г. – 3200 [18, с. 40, 46–47, 39], что значительно усложняло решение возложенных на них задач.

Уже первые соприкосновения с военной действительностью подтвердили, что империя, позиционирующая себя «мировым ктитором и защитником православия», недостаточно заботится о «титульной» церкви. Неудивительно, что война стала рассматриваться ее служителями как благоприятный момент для поднятия своего авторитета [37, 47, стб. 1423]. Однако проповедникам слова Божьего предстояло не просто наставлять «христолюбивое воинство» на подвиги, но и способствовать формированию особой надконфессиональной идентичности и единой воли к победе [2, с. 235; 39, 25–27, стб. 551].

Применение новейшей техники – аэропланов, цепеллинов, отравляющих газов, тяжелой артиллерии – требовали особой психологической адаптации: преодолевать страх приходилось не только солдатам, но и самим священникам. Служить в таких условиях, даже опираясь на грамотно составленную инструкцию, священникам было непросто. Им предстояло сформировать новое «религиозное отношение к войне»: смотреть на нее как на «попущение Божие, необходимое для благих конечных целей Промысла» [37, с. 39, стб. 1165]. Уверенность в собственной «силе духа» вряд ли доходила до бывших крестьян, оказавшихся под огнем тяжелых орудий.

В этих условиях помогала потребность в привычном ритуале. Высшее военное начальство, офицеры, солдаты рядом стояли на молебнах, регулярно причащались, хотя кое-кому подобное поведение казалось архаичным чудачеством [2, с. 185; 9, с. 275]. Солдаты помогали священникам устраивать походные часовни, организовывать хор на общей молитве или панихиде. Военврач А. Оберучева вспоминала, что однажды за ночь они построили церковь из оконных рам и молодых деревьев, раздобыли облачения, местночтимые иконы и сосуды для службы5757
  Только в 1916 г. был открыт Комитет по сооружению подвижных храмов, налажен выпуск военно-походных и плавучих церквей [33, с. 163]. Их производство организовал фабрикант С.С. Мешков [26, с. 300].


[Закрыть]. Раненых прямо на кроватях и носилках выносили к алтарю. Но порой священникам приходилось проводить службы прямо в окопах, куда пробирались по ночам с риском для жизни [2, с. 203, 225; 37, 44, стб. 1334].

Один из военных корреспондентов так описывал службу на фронте: «Походная церковь. Двери убраны ельником, прибиты зеленые кресты. В небольшой с низким потолком комнате шла Вечерня. С молитвою начинал русский воин всякое дело и ею завершал каждый прожитый день…» [20, с. 151]. Известны случаи, когда службы проводились в униатских храмах, костелах, а то и вовсе в молельнях беспоповцев, на турецком фронте – в армянских храмах и мечетях. Бывало, что, окропив святой водой сараи, амбары, помещения вокзалов и театров, священники и там совершали литургию5858
  Кострюков А.А. Особенности богослужения в действующей армии в начале ХХ в. (об одном «свидетельстве» Н.Д. Жевахова) // Церковно-общественный вестник (ЦОВ). – 2007. – № 14. – С. 158–159.


[Закрыть].

Тяжелым испытанием для священников стала служба в госпиталях: приходилось самим искать место для исполнения треб умирающих. «…Батюшка очень спешил, так как раненые умирали; он весь дрожал от утомления и сильных переживаний, – вспоминала монахиня. – Картина была ужасная: на полу, сплошь залитом кровью, лежали раненые, у многих сильно поврежден череп, виден был мозг, липкая кровь обливала лицо, прилипали надоедливые мухи» [2, с. 174].

В этих условиях по-новому воспринималось таинство смерти. Сохранились свидетельства о трепетном отношении к похоронной процедуре всех ее участников – ее воспринимали как проводы на вечный покой [2, с. 240–245]. Когда удавалось, на месте погребения сооружали часовни. Раненые и верующие из персонала настаивали, чтобы священники сопровождали погибших воинов до кладбища [7, с. 21]. Порой их отпевали вместе с солдатами противника. Один из очевидцев описал такой случай: на носилках семь русских солдат и один немец в синей шинели. Немца похоронили рядом, поставили над ним особый крест [20, с. 120]. Мало-помалу откровенно-простодушный цинизм войны брал свое, на панихидный ритуал взирали, как на обычную «работу»5959
  Письма прапорщика Е.Г. Герасимова с фронта Первой мировой войны // Электронный ресурс. Режим доступа: http://vladregion.info/articles/pisma…


[Закрыть].

Мало кому из военных священников удавалось устраивать свой быт с подобающими чину удобствами. Размещаться приходилось где придется, чаще всего под одной крышей с военными врачами, которые имели обыкновение задавать «простодушный» вопрос: война есть нарушение Божьих заповедей, зачем же священникам отправляться на войну?6060
  ВВ и МД. – 1915. – № 6. – С. 163.


[Закрыть]. Один из полковых батюшек, сокрушался, что врачи порой демонстративно раздевались «рядом со святынями», бросали на них свою одежду, не говоря уже о том что «неподобающе вели себя с сестрами» [2, с. 179–180]. «Интеллигентский нигилизм» так или иначе подтачивал устои сакрального.

Военная повседневность скрашивалась праздниками. Они сближали православных с инославным окружением. В Польше в одном храме в пасхальные дни оказались православные медсестры и женщины-католички [2, с. 194–195]. Пресса публиковала трогательные рассказы о совместных молениях солдат с галичанами «в бедной униатской церкви»6161
  ВВ и МД. – 1915. – № 4. – С. 105.


[Закрыть]. Генерал А.Е. Снесарев после совместной рождественской службы, заявил: «Если наши духовные вожди не будут слишком формальными, возврат униатов в лоно Православной церкви совершится скоро и сам собою» [34, с. 76]. Формальная обрядность уступала место естественной вере, обостренной близостью смерти. Враждующие комбатанты уже в 1915 г. на Пасху выходили друг к другу, христосовались, обменивались угощениями6262
  Локтева Н.А. Фронтовые письма как источник для изучения морального и патриотического духа солдата // Электронный ресурс. Режим доступа: http://august-1914.ru/lokteva.html


[Закрыть].

Как обычно, в канун праздников возрастало число исповедующихся. Один из священников сообщал: «Более высокого и чистого состояния на исповеди, чем со своими солдатами, я никогда не переживал… Душа открытая, раскаяние легкое… замечательные лица…Таково христолюбивое воинство…» [37, 50, стб. 1519, 1520]. Первое время все священники подчеркивали «истинно христианскую» незлобивость русских солдат. Известный проповедник В. Востоков приводил якобы типичный случай: русский солдат просил в госпитале: перевяжите сначала немца, мы нанесли раны друг другу, но он страдает сильнее6363
  Друг пахаря. – 1915. – № 3. – С. 4–5.


[Закрыть].

По мере ожесточения воюющих благостные настроения сходили на нет. Перемены в религиозных переживаниях солдат отразились в письмах с фронта: упование на Бога, вера в силу молитвы и охранительную мощь креста просто исчезали. Боевые неудачи, голод, вши, плохое обмундирование, инфекционные болезни6464
  Локтева Н.А. Там же.


[Закрыть], а равно и слухи об «измене» царя и царицы, похождениях Распутина также сказывались на уровне «окопной религиозности». Все чаще у солдат и матросов обнаруживались антицерковные настроения, а «потеря души» оборачивалась депрессией и откровенным богохульством. Известны случаи, когда солдаты сжигали кресты на братских могилах [36; 11; 3, с. 412]. Если в 1915 г. священников и церковь лишь упрекали в отступлении от заповедей Христовых [28, с. 394], то в 1916 г. случались массовые уклонения от исполнения обрядов, переходящие в отрицание Бога [36, с. 100, 111, 120]. Образ героя-священника, крестом поднимающего на подвиг, в сознании солдат сменился образом попа, склонного к амурным прегрешениям. В солдатском фольклоре появляется фигура попа-волокиты за сестрами милосердия [21, с. 336–337].

Разумеется, потребность в вере не исчезала. Сохранилось «коллективное завещание» офицеров и воинов 464-го пехотного Селигерского полка (расквартированного в Тверской губернии), подписанное полковым священником о. Василием (Беляевым). Солдаты и офицеры, ожидавшие отправки на фронт, просили тверского губернатора установить постоянную молитву в храмах и обителях о здравии воинов, а после их гибели – непрестанное поминовение [35, с. 140–142]. Предполагалось, что так можно добиться «молитвенного единения… с населением местности», где дислоцировался полк. Инициатива священника получила широкую известность, и вскоре командованию полка пришлось деликатно сетовать на переизбыток подарков из родных мест – икон, крестиков и предметов обихода [35, с. 145–146].

Протопресвитер Шавельский считал, что священники в большинстве своем достойно выполнили свой долг [41, с. 91–108]. По отзывам тех, кто был с ними рядом, их старания возрождали «христианскую любовь первых веков» [2, с. 171, 174]. Но нельзя забывать и о других мнениях. «Духовенству не удалось вызвать религиозного подъема среди войск,.. вера не стала началом, возбуждающим на подвиг или сдерживающим от развития… звериных инстинктов», – констатировал А.И. Деникин [14, с. 79–80]. Представляется, что генерал задним числом преувеличивал степень ответственности «титульной» церкви за военно-политические неудачи самодержавия.

* * *

Несомненно, духовенство попыталось укрепить свои позиции по отношению к государству, пользуясь тем, что «народ духовно воскрес». В ужасах войны (мобилизация, реквизиции, наплыв беженцев и военнопленных, первые потери и призрак голода) людям виделась кара Божья. Повсеместно отмечался наплыв народа в храмы, наблюдалось заметное увеличение «показателей обрядности»: росли продажи просфор, чаще заказывались молебны с акафистами [43, с. 252–253]. Известны случаи массовых венчаний перед отправкой на фронт, «дабы встретиться хотя бы на небесах»6565
  Так, в селе Адашево в 1914 г. венчались 19 пар. См.: Приход Троицкой церкви с. Адашево Кадошкинского района. Республика Мордовия // Электронный ресурс. Режим доступа: http://troickaya.adashevo.ru/istoriay/page5.htm Подобные случаи известны также в Тамбовской губернии и других регионах России [43, с. 244].


[Закрыть]. Считалось, что «частичные проявления безверия, распущенности и хулиганства …гасли в общем массовом благочестии»6666
  ГА ТО. Ф. 160. Оп. 1. Д. 34378. Л. 32.


[Закрыть].

Общественности, как светской, так и церковной, казалось, что большую роль сыграло «благодетельное отрезвление народа по Царскому слову» – прекращение торговли вином. Писали, что «отовсюду идут сообщения, что за один месяц русский народ духовно совсем переродился», осознав, «каким великим благом может быть …трезвость» [33, с. 162; 37, 44, стб. 1313]. В деревне вроде бы даже исчезли ссоры и кражи; сельские и волостные сходы стали проходить спокойнее [19, с. 439–450; 24, с. 403–404]. Полицейские сводки рисовали трогательную картину осознания народом необходимости «войны на благо Родины»6767
  ГА ТО. Ф. 927. Оп. 1. Д. 1892. Л. 241–242.


[Закрыть].

Повсеместно наблюдалось «деятельное» отношение к войне. Так, при больнице Почаевской лавры открылся перевязочный пункт, монахи поголовно стали братьями милосердия, приобретавшими на свои средства перевязочные материалы, необходимый инвентарь, продукты питания. В Житомире был создан церковно-общественный комитет во главе с митрополитом Евлогием для координации деятельности госпиталей, размещенных в зданиях духовного ведомства. К врачам и священникам присоединились «дамы высокой души», зачастую обслуживавшие раненых при транспортировке их по месту жительства.

Скоро появились раненые и в центральных губерниях. Первых из них население встречало цветами, восторженными приветствиями, вкусной едой. Но вслед за тем по дорогам потянулись перегруженные подводы с изуродованными телами солдат (железнодорожного транспорта не хватало), которых по прибытии на место попросту сваливали на землю. Стало ясно, что требуется особая помощь страждущим на пути их следования [7, с. 23–25]. Между тем светские организации помощи раненым находилось в состоянии беспорядка [6, с. 84]. К делу призрения раненых, беженцев, членов семей мобилизованных присоединились практически все епархии6868
  Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 442. Д. 2787. Л. 10 об.


[Закрыть]. Уже в августе епархиальные лазареты появились в Москве, Твери, Петербурге, Перми, Томске, Барнауле, Пензе6969
  См.: Московские церковные ведомости. – 1917. – № 3–4. – С. 55; ГА ТО. Ф. 128. Оп. 1. Д. 17. Л. 22–22 об.; Пензенские епархиальные ведомости (ПЕВ). – 1914. – № 23. – 1 декабря. – С. 981; Пермские епархиальные ведомости. 1915. Сентябрь. См. также: [37, 41, стб. 1238; 43, стб. 1301; 44, стб. 1337];


[Закрыть].

В лазареты и в действующую армию направлялись вещевые посылки, в тылу открывались приходские школы для детей беженцев7070
  Святомученик Андроник, Архиепископ Пермский и Кунгурский // Электронный ресурс. Режим доступа: http://www.rodion.perm.ru/articles.php?lng… ПЕВ. – 1914. – № 23. – С. 981.


[Закрыть]. Отдельные причты, епархиальные архиереи, жены священников жертвовали деньги и вещи7171
  Смоленские епархиальные ведомости. – 1914. – № 23. – С. 719; № 24. – С. 751–753; Кижаева Т.А. Социально-каритативная деятельность православных учреждений Томской епархии в годы Первой мировой войны // http:new.hist.asu.ru/biblio/borod5/got/ 70.html; ПЕВ. – 1914. – № 23. – С. 981. ТЕВ. – 1915. – № 3. – 19 января. – С. 21. См. также: [24, с. 403].


[Закрыть]. Священник-композитор о. Василий (Зиновьев, г. Ярославль) сочинил кантату «Русь Святая», партитура которой оказалась весьма востребованной. Средства от ее продаж по распоряжению автора полностью шли на военные нужды7272
  Электронный ресурс. Режим доступа: www.horist.ru/biblioteka/zinovijev.shtml


[Закрыть]. Только в 1915 г. силами православного духовенства на нужды фронта было собрано 6,1 млн руб.7373
  См.: ЦОВ. – 1915. – № 2.


[Закрыть].

В госпитальном движении активно участвовала и православная молодежь. В 1914 г. добровольцами на фронт направились воспитанники духовных семинарий и училищ. Даже в 1916 г., когда военно-патриотическая эйфория угасла, семинаристы продолжали рваться в действующую армию7474
  ГА ТО. Ф. 575. Оп. 1. Д. 1550. Л. 83.


[Закрыть]. Искренний энтузиазм не мог остаться незамеченным. Однако бедствия нарастали. В госпиталях уже осенью 1914 г. свирепствовали сыпной тиф, дизентерия, холера [2, с. 181, 229].

Недостаток должного ухода за ранеными возбудил в прессе вопрос о восстановлении древнего института диаконис, которые могли бы стать квалифицированными наставницами сестер милосердия [37, 41, стб. 1236]. Церковное руководство готово было откликнуться на это предложение. Но развитие событий, как в тылу, так и на фронте, стали определять иные факторы.

* * *

Духовная жизнь страны неуклонно политизировалась. Православные миссионеры объявили настоящий крестовый поход против «социализма, еврейства, масонства и неверия». Аргументация была проста: Карл Маркс и Фердинанд Лассаль были «типичными евреями со всеми свойственными этой расе нравственными недостатками» [37, 42, стб. 1264; 38, 3, стб. 76; 46, стб. 1384–1385; 39, 25–27, стб. 540; 43–45, стб. 773–776]. Трудно сказать, какая часть духовенства поддерживала подобные установки. В любом случае в главенствующей церкви назревала настоящая смута по вопросу внутриконфессионального бытия.

Ситуация усугублялась тем, что религиозный аффект первых месяцев войны сменился растерянностью, в тылу нарастал разгул страстей отнюдь не христианского свойства. «Вера православная расшатывается, приход разлагается, влияние духовенства падает, сектантство растет, усиливается», – такое заявление приходского священника Тихомолова в ноябре 1914 г. звучало еще необычно [39, 46, стб. 1390]. Однако уже в начале 1915 г. настоятели приходов указывали на внешние признаки снижение благочестия: торжища по воскресеньям, уклонение от храмовых служб и исполнения треб, непочтительность к церковной братии7575
  ГА ТО. Ф. 160. Оп. 1. Д. 11169. Л. 150–163.


[Закрыть]. Протоиерей И. Восторгов отмечал, что «все сознают, что современная война во многом… разочаровала, много верований и воззрений поколебала» [29, 51, с. 2495]. Священнослужители – депутаты Государственной думы в записке обер-прокурору Св. Синода В.К. Саблеру констатировали «оскудение в церкви религиозного духа и охлаждение к ней всех слоев общества»7676
  Христианская мысль. – 1916. – № 6. – С. 141–142.


[Закрыть]. Подобные настроения отмечали епископы Вятской, Московской, Нижегородской, Вологодской, Рижской и Харьковской епархий [17, с. 46–48].

Епархиальные архиереи наперебой предлагали меры противодействия «духовным нестроениям». Тверской епископ Серафим (Чичагов), предвидя негативные последствия возвращения фронтовиков, озлобленных войной и казармой, призывал приходское духовенство вести работу в семьях мобилизованных, чтобы сдерживать «размахавшихся в штыковых боях» солдат7777
  РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2793. Л. 5; ТЕВ. – 1915. – № 2, 12 января. – С. 21.


[Закрыть].

Безверие было связано и с другим фактором. Было замечено, что «хулиганство и легкомысленное отношение к вере встречаются по преимуществу среди той части молодежи, которая занимается отхожими промыслами». Многие из них «забывают храм Божий… нравственно падают» [17, с. 45–47]. В связи с этим поступали предложения соединить усилия церкви и земства, актуализировать тематику проповедническо-назидательных собеседований с молодежью7878
  РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2752. Л. 14 об.


[Закрыть]. В Харьковской губернии особо отмечалась распущенность «пролетарской» молодежи, непочтительной «к родителям и вообще к старшим» [39, 25–27, стб. 544].

Некоторые иереи ополчились на редакции газет, «захваченных в плен… неверами, чаще – врагами Церкви, явными и тайными» [29, 26, с. 729]. Другие заявляли, что «распространение в народе неверия – результат работы деревенских просветителей» [37, 46, стб. 1398]. Считалось, что горожане развращаются чтением газет, кинематографом; как результат, иные из них отказываются держать в домах иконы и впадают в сектантство7979
  См.: Современный мир. – 1916. – № 4. – С. 135–145; См. также: [1, с. 10, 29].


[Закрыть].

Наиболее решительные клирики считали, что «причину надо искать в самом духовенстве» [37, 46, стб. 1390], намекая на внутрипричтовые раздоры. Дурной репутацией пользовались некоторые монахи. Наиболее одиозный из них – иеромонах Илиодор (Труфанов) проявил себя не только как праворадикальный политик, но и интриган, распускавший антидинастические слухи [21, с. 538–539]. Ходили разговоры о том, что ставленник Распутина епископ Тобольский Варнава (Накропин) принимал в псаломщики для освобождения от военной службы, грубо обращался со священниками, а семинаристов обзывал «ослами» [15, с. 71]. Авторитет церковных верхов катастрофически падал.

Грехи (реальные и выдуманные) приходских настоятелей обычно бывали попроще. Иные из них неоправданно завышали стоимость треб – а тем временем панихид становилось все больше [43, с. 255]. Пермский владыка Андроник признавал, что в народе развилось «подлое хищничество, взяточничество» и стремление «нажиться на чужой беде»8080
  Святомученик Андроник…


[Закрыть].

Даже женщины, усердно посещавшие церковь, подчас проникались едва ли не ненавистью к ее служителям [17, с. 52]. Непопулярная война все больше ассоциировалась не только с продажным правительством и бездарным командованием, но и беспринципным духовенством. Антипоповские настроения захватывали, в первую очередь, солдаток. Многие, получая пособие за мобилизованных мужей, забрасывали хозяйство и предавались сомнительным развлечениям с военными [43, с. 254–255].

Епархиальные архиереи один за другим сетовали, что их прихожан «смущают» прибывающие на побывку фронтовики [17, с. 47–49, 51–52, 55–56], их рассказы действительно обретали социально-деструктивное качество. По словам вятского преосвященного Феофана, солдаты, раненые, отпускные «проповедуют гнусные идеи, прикидываются неверующими атеистами; доходят до богохульства и святотатства». Еще большее зло он усматривал в привычке иных из них впрыскивать морфий, которая, с его слов, захватила и часть священников [25, с. 332–334]. Потерявшие страх Божий ратники, оказавшись в тылу, бесстыдно воровали, позволяли «себе безобразные выходки, брань, угрозы и даже насилие». Так, нижние чины запасного батальона в г. Зубцове Тверской губернии «превратили кладбище в место общественных гуляний» и разгромили его так, что «стали видны кости покойников» [35, с. 374–375, 380–389]. Священники признавали, что даже в праздники не наблюдалось былого благочестия, верующие демонстративно игнорировали посты8181
  РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2793. Л. 9 об.


[Закрыть].

Вызывало беспокойство церковного сообщества «размывание» духовного сословия; писали даже о «полном подавлении и порабощении православно-русской богословской мысли чуждою немецко-протестантскою» [38, 2, стб. 47]. Обострилась проблема кадрового дефицита8282
  Журналы епархиального съезда …Московской епархии 1916 года. – С. 61.


[Закрыть]. Пытаясь решить ее, Св. Синод разрешил в 1916 г. допускать женщин к исполнению обязанностей псаломщиков. Таковыми становились, как правило, жены священников или еще недоучившиеся семинаристы [43, с. 230]8383
  ТЕВ. – 28 июля 1914 г. – № 30. – С. 526.


[Закрыть]. В Тверской епархии в этой связи в 1915 г. вознамерились открыть школу для псаломщиков на 70 человек8484
  ТЕВ. – 1915. – № 2, 12 января. – С. 28–29.


[Закрыть].

Все чаще со стороны духовенства звучали мрачные пророчества8585
  Журналы епархиального съезда …Московской епархии 1916 года. – С. 71–76.


[Закрыть]. «Я предвижу великие несчастья для нашей святой церкви», – заявлял вятский владыка Феофан. Аналогично высказывались архиепископы Пензенский Владимир (Путята) и Уфимский Андрей (Ухтомский) [25, с. 332–334]. Пермский владыка Андроник в середине 1916 г. и вовсе предрекал: «Церковь от нас – русских – может уйти… и даже весьма скоро»8686
  Святомученик Андроник…


[Закрыть].