Текст книги "Вторжение (сборник)"

Мне было очень интересно и хотелось считать побыстрее, но я нарочно заставил себя сосчитать медленно. Когда я открыл глаза, папы Артура в комнате не было – я даже не заметил, когда он ушел. И сама комната показалась мне странной. Конечно, в нашем здешнем доме много комнат, даже больше, чем в южном, куда мы улетаем на зиму, и не во всех из них я бывал. Но это была очень необычная комната. Стены, пол и потолок в ней были совершенно белыми, без всяких изображений. Обычно, когда стены выключены, они голубоватого цвета. Окон не было, свет исходил с потолка. Другой мебели, кроме кушетки, тоже не было. Из комнаты вела только одна дверь – очевидно, та, через которую мы вошли. Но это была не обычная дверь, которая уезжает в стену, когда к ней подходишь! Это была старинная дверь – деревянная, с металлической ручкой, которую нужно повернуть, а потом потянуть, чтобы дверь открылась. Я видел такие двери в музеях, но никогда – в нашем доме.

И из-за этой двери доносился шум. У меня хороший слух, и я сразу это услышал. Мне не доводилось слышать такой звук раньше, но, подумав, я решил, что если бы много людей стали говорить вслух, не слушая друг друга, получилось бы что-то похожее. Мне даже показалось, что я различаю отдельные голоса. Я подошел к двери и прислушался. Точно, за дверью шумели, причем, кажется, там собрались одни женщины. Их было много – даже если бы все восемь моих мам принялись кричать друг на друга (чего они, конечно, никогда не делают), столько шума бы не получилось. Я не понимал, как эти крикливые женщины могут исполнить мое желание, да и откуда они вообще взялись в коридоре, по которому я только что прошел с папой Артуром – однако открыл дверь и шагнул вперед.

Я оказался вовсе не в коридоре, а в большой комнате, почти зале. Из окон в противоположной стене лился солнечный свет – очевидно, это были экраны, ведь настоящее солнце уже зашло. И ни одной женщины в этой комнате не было. Вообще ни одного взрослого. Там было не меньше трех десятков детей – таких же, как я!

В первый миг я даже не понял, кто это. Все-таки прежде я никогда не видел детей, если не считать самого себя в зеркалах и на экранах – а их было еще и так много! Мне показалось, что комната наполнена какими-то визгливыми карликами – хотя карлики были только в старину, до Модификации. Правда, и одежда на них была старинная – не такая, как во времена Колона, но и не уникомбы, а какие-то одинаковые темно-синие мундирчики с блестящими пуговицами. Когда же я понял, кто это, то замер в изумлении – наверное, так я не удивлялся за всю мою жизнь.

Сначала они не заметили меня и продолжали галдеть. Большая комната была в три ряда заставлена маленькими столиками без мониторов и панелей нейроинтерфейса; к каждому столику были приставлены два некрасивых и явно неудобных стула с деревянными сиденьями и спинками. Видимо, все эти столы и стулья предназначались для детей, но далеко не все дети сидели на своих местах. Некоторые бегали по проходам между столами и толкались друг с другом, некоторые сидели прямо на столиках, а в самом дальнем от меня углу шла еще какая-то возня. На стене справа от меня висело нечто, что я сперва принял за большой выключенный экран (почему-то коричневого цвета), но для экрана оно выглядело слишком грубо, и к тому же было перемазано какими-то грязно-белыми разводами. Между «экраном» и рядами столиков стоял еще один стол, побольше, но тоже без всякого оборудования, с простой деревянной крышкой. К нему был приставлен единственный в помещении мягкий стул, но на него почему-то никто не садился.

И, конечно же, весь шум в комнате производили дети. Я не мог понять, почему они так орут. Может быть, потому, что каждый старался перекричать остальных, чтобы быть услышанным? Но если бы они говорили по очереди, ну или хотя бы потише, то прекрасно слышали бы друг друга. Но вот некоторые из них все же заметили меня и принялись грубо толкать локтями своих соседей (неужели вместо того, чтобы просто позвать их?!) и тыкать пальцами в мою сторону. Все больше глаз устремлялось на меня, и шум стал быстро стихать.

– Здравствуйте, – сказал я и широко улыбнулся. При всех странностях своего поведения это были настоящие, живые дети, мои ровесники! Так вот о каком желании говорил папа Артур!

– Новенький! – пискляво крикнул один из них, даже и не подумав поздороваться в ответ. – Ребья, новенький!

Они тоже заулыбались. Правда, не все – некоторые посмотрели на меня без всякого интереса и отвернулись к своим соседям. И те, которые улыбались… что-то в этих улыбках было странное. Неправильное. Но в первый момент я этого не понял.

– Ну-ка иди сюда, новенький, – лениво протянул какой-то толстый голос. – Дай-ка мы на тя позырим.

Я понимал не все слова – видимо, они говорили на каком-то неизвестном мне диалекте – но сделал несколько шагов вперед и остановился возле большого стола, повернувшись к ним.

– Давайте знакомиться, – сказал я. – Меня зовут Филипп.

Один из них вскочил из-за своего столика в правом ряду и тоже сказал: «Меня зовут Филипп». Я удивился, что его зовут так же, как меня – ведь у детей не бывает одинаковых имен – но еще больше меня удивило, что он сказал это не мне, а своим товарищам, которые и так должны были знать, как его зовут. При этом он еще и жутко гримасничал, вытягивая свое и без того длинное лицо. Некоторые дети засмеялись.

– Филипп! – крикнул кудрявый мальчик из-за стола в левом ряду. – А можно просто «Филя»?

Вообще-то мне не очень нравится, когда меня называют не полным именем, но мне так хотелось подружиться с этими детьми!

– Мож… – начал я и запнулся, почувствовав подвох. Но было уже поздно.

– Простофиля! Простофиля! Сам признался! – радостно завизжал кудрявый. Теперь довольно смеялись уже, кажется, все.

Мне это совсем не показалось остроумным. Но я все-таки заставил себя широко улыбнуться. Я все еще надеялся на дружбу с ними.

– Вообще-то Филипп – это греческое имя, – решил пояснить я. – Оно означает «любитель лошадей».

– Да ты, блин, бота-аник, – снова протянул толстый голос, и на этот раз я увидел его обладателя. Это был толстый мальчик, на полголовы выше меня, с большими красными щеками. Теперь он шел ко мне по проходу какой-то странной вихляющейся походкой. Мне стало жалко его: раз он такой толстый, значит, его родители совсем не следят за его здоровьем. Да и учат его плохо.

– Нет, я не ботаник, – объяснил ему я. – Я еще не выбрал себе первичную специализацию, и, по правде говоря, есть предметы, которые нравятся мне больше, чем ботаника. А лошадей изучает не ботаника, а зоология. Ботаника – это наука о растениях.

Его щеки еще больше налились красным.

– Самый умный, да?! – процедил он, нависая надо мной и щуря и без того небольшие глаза, отчего он стал очень похож на свинью.

– Смотря среди кого, – логично ответил я. – Мой возрастной коэффициент интеллекта 235. А у тебя какой?

Вместо ответа он размахнулся и ударил меня кулаком в грудь! У меня хорошая реакция, но я никак не мог ожидать такого и не сумел ни увернуться, ни сохранить равновесие. Я отлетел назад и ударился об «экран», окончательно убедившись, что это не экран, а просто деревянная доска. Внизу у нее был бортик, и об этот бортик я приложился спиной.

А они опять хохотали, хотя теперь-то уж точно не было ничего смешного!

– Пожалуйста, не делай так больше, – попросил я толстого. – Мне больно, и мне не нравится эта игра!

– А то что? – расплылся в улыбке он (и вот теперь я понял, что неправильного в их улыбках). – Наябедничаешь мамочке, простофиля?

– Мне не нравится эта икра-а-а, – проблеял кривляка, тоже назвавшийся Филиппом. Теперь я уже не был уверен, что его действительно так зовут. – Щас нам рыба скажет речь, как икру свою беречь!

Толстый снова подходил ко мне, и я понял, что он хочет опять меня ударить. Я просто не знал, что делать в такой ситуации. И никто из них не пытался его остановить или прийти мне на помощь – наоборот, им явно нравилось то, что они видели!

Я понял, что надо уходить. Но, когда я повернулся к двери, на пути у меня уже стояли еще двое. Стояли и молча ухмылялись. Я попытался обойти их, они шагнули вбок, загораживая мне дорогу.

– Пожалуйста, дайте мне пройти, – сказал я как можно тверже. И снова в ответ – довольный хохот и вопли!

– Рыба!

– Селедка!

– Филька-килька!

Внезапно что-то больно ужалило меня в щеку. Я обернулся и увидел мальчишку, державшего одним концом во рту пластмассовую трубочку. Я понял, что это духовое оружие, как в книжках про дикарей, только маленькое. В книжках дикари стреляли отравленными дротиками, и я испугался. Я провел рукой по щеке и посмотрел на пальцы, проверяя, нет ли крови. Крови не было, но в тот же миг что-то мокрое и холодное, прилетевшее с другой стороны, ударило меня в лоб. Это оказался огрызок яблока. Я подумал, что он, должно быть, весь в слюнях того, кто его жевал, и меня чуть не стошнило.

– Что вам нужно?! – закричал я, борясь с подступающими слезами. – Если я вам не нравлюсь, дайте мне просто уйти!

– Ты нам очень нравишься, Килька, – прохрюкал толстый.

Через всю комнату в меня полетел еще какой-то предмет, больше предыдущих, но уж теперь я был начеку и поймал его в воздухе. Это оказалась печатная книга! Впервые в жизни я держал ее в руках. Конечно, я видел книги в музеях, но музейные экспонаты нельзя брать в руки, потому что бумага – ветхий и ненадежный материал. Каким же дикарем надо быть, чтобы кидаться книгой! Я осторожно разгладил помявшиеся страницы и прочитал надпись на обложке – это был учебник математики.

– Отдай!

Это крикнул низкорослый мальчик из дальнего угла комнаты. Он пытался вырваться из рук двух мальчишек побольше, державших его. Он был весь красный и растрепанный, одна пуговица на мундирчике оторвана. Наверное, один из этих двоих и бросил книгу. Только сейчас я понял, что происходило в том дальнем углу, когда я вошел. С этим мальчиком проделывали примерно то же самое, что и сейчас со мной. Только это привлекало гораздо меньше внимания остальных. Потому что… потому что было для них слишком привычным!

Я понял, что в этой страшной комнате у меня есть по крайней мере один союзник. Он не выглядел сильным, но все-таки вдвоем мы могли больше, чем поодиночке.

– Отпустите его! – крикнул я. – Вы же делаете ему больно!

И снова в ответ – смех! Я никогда раньше не замечал, что люди могут становиться такими некрасивыми, когда смеются.

Маленький мальчик отчаянно рванулся из рук своих мучителей. Раздался треск, и еще несколько пуговиц брызнули в разные стороны, а левый рукав его мундирчика наполовину оторвался. Однако ему все же удалось вырваться, и он побежал по проходу ко мне. Но тут же кто-то из сидевших за столиками подставил ему ногу, и мальчик споткнулся и упал, вызвав новый взрыв веселья. Но я уже спешил ему навстречу (толстый попытался ухватить меня, но я увернулся) и, едва мальчик начал подниматься, протянул ему его учебник.

Он улыбнулся сквозь слезы. Я тоже улыбнулся ему.

– Филька-килька!!! – вдруг выпалил он мне в лицо, прижимая книгу к груди. – Филька-килька-простофилька!

Я опешил. Я уже ничего не понимал, кроме того, что мне надо срочно выбраться из этого ужасного места. Я повернулся и побежал к двери, готовясь отталкивать тех, кто будет мне мешать. Но их было слишком много. Мне не удалось пробиться. Они окружили меня со всех сторон, толкали, пинали и щипали. Я не выдержал и громко заплакал, что вызвало у них только новый взрыв радости. Может быть, из-за того, что слезы мешали смотреть, мне показалось, что меня окружают вовсе не люди. Вокруг меня бесновалась стая уродливых, хохочущих и кривляющихся обезьян. Хотя даже обезьяны, которых мне показывала мама Лусия, так себя не ведут…

И тогда я сделал то, что мне прежде и в голову бы не пришло сделать. Я бросился с кулаками на толстого, потому что понял, что он здесь главный. Да, он явно был одним из самых тупых даже среди них, и все-таки главным! Я не знаю, как такое может быть. Но мне не удалось его ударить. Он просто отпихнул меня обеими руками, а в это время позади меня кто-то встал на четвереньки, и я упал. И тут же тот, об кого я споткнулся, завопил «Куча-мала!!!» и плюхнулся прямо на меня. На него повалился еще кто-то, и еще…

В какие-то секунды я оказался под грудой барахтающихся тел. Ужасная тяжесть придавила меня к полу, я едва мог дышать. К тому же от них воняло, мерзко воняло потом и еще какой-то гадостью – модифицированные люди никогда так не пахнут. И они продолжали оглушительно орать и визжать.

– Папа Артур! – закричал я из последних сил, но мой голос тонул в этом гвалте. – Папы! Мамы! Кто-нибудь! Помогите!

И вдруг все кончилось! Я понял, что лежу уже не на полу, а на кушетке в белой комнате. А рядом стояли папа Артур и папа Виктор. Это было такое облегчение! У меня сразу высохли слезы. Но потом я снова испугался и посмотрел на дверь – вдруг те страшные гоблины вырвутся оттуда? Но вместо старинной деревянной двери там была обычная. И тогда я успокоился окончательно.

– Все в порядке, Филипп, – сказал папа Артур и взял меня за руку. – Их больше нет.

– Это был сон? – догадался я.

– Да, – кивнул папа Виктор, а папа Артур добавил: – Эта кушетка – генератор управляемых сновидений. Принцип действия похож на системы виртуальной реальности, но обеспечивает более глубокое погружение.

И тут я почувствовал вместо облегчения обиду.

– Зачем?! – воскликнул я, вырывая у него руку. – Зачем ты это сделал? Сегодня же моя годовщина окончания инкубации! Ты обещал сделать мне подарок!

– Но папа Артур действительно исполнил твое желание, – возразил папа Виктор. – Ты ведь хотел встретиться с другими детьми? И ты с ними встретился.

– Хоть это и был сон, дети были самые настоящие, – добавил папа Артур. – То, что ты видел – это подлинные воспоминания… одного человека, родившегося до эпохи бессмертия. Лишь чуть-чуть подредактированные, с учетом разницы имен.

– Этот человек – ты? – догадался я.

– Ты умный мальчик, Филипп, – улыбнулся папа Артур. – И поэтому я не сомневался, что ты поймешь смысл моего подарка. Ты больше не сердишься?

Как я мог сердиться? Ведь я видел всего лишь короткий сон, а для папы Артура все это когда-то было реальностью! Мне стало так жалко его, что я чуть было снова не заплакал. Я вскочил с кушетки и крепко его обнял.

А потом я действительно понял смысл его подарка. Ведь раньше я думал, что отсутствие других детей – единственное, что плохо в нашем мире. Но только теперь я по-настоящему понимаю, в каком чудесном, замечательном мире я живу!

PS. А задачу папы Артура я все-таки решил! Он сказал, что для этого мне пришлось изобрести дифференциальное исчисление, до которого математики в старину не могли додуматься много веков! Все-таки люди прошлого были совсем глупые. А самое забавное, что на самом деле я должен был проходить это исчисление только через два года! Задача, как я сначала и думал, должна была решиться простым сокращением старших степеней. Но в условиях оказалась опечатка! Папа Артур поначалу удивился, что я так долго решаю эту задачку, и перепроверил условие. Но, найдя ошибку, он не стал ничего говорить мне, потому что ему было интересно, как я справлюсь. Все-таки хитрый он, папа Артур – если не считать того случая с Тосей, другие мои родители ведут себя более прямо. Наверное, это потому, что он родился в XX веке. Но я все равно его люблю!

2006

Еретик

Епископ недовольным взглядом окинул площадь. Народ начал стекаться задолго до объявленного срока и теперь заполонил все вокруг; казалось, здесь собрался весь город. Небось, на утреннюю службу они сходятся отнюдь не с такой охотой… Где-то в самом дальнем уголке сознания мелькнула грешная, недостойная мыслишка, что в случае чего величественно удалиться с площади будет не так-то просто, даже несмотря на стражу. Епископ немедленно выбранил себя за малодушие. Конечно же, он ни на секунду не сомневался в незыблемой истине святых догматов… и все-таки скверная это была идея – устраивать публичный диспут, ох, скверная. Он сопротивлялся ей, покуда мог. Слыханное ли это дело – вступать в дискуссии с еретиками! Может, и с самим Сатаной, кой, как известно, отец лжи, надлежит не бороться, а упражняться в риторике? Разве святая вера, дарованная нам небесами, нуждается в подпорках худого и лукавого земного ума? Но идея какого-то молодого выскочки получила одобрение на самом верху. Мол, для чад церкви будет полезным, если еретические идеи, получившие такое распространение в последнее время, будут разгромлены публично и все такое прочее. Или вы, брат наш, сомневаетесь в правоте нашего дела и силе Господней?

И, конечно, он не посмел настаивать и дальше. Но все-таки, когда еретикам дают публичную трибуну – это всегда плохо. Были ведь уже случаи, когда подобные сыны погибели дерзали при большом скоплении народа выкрикивать в небо, что-де бога нет, а коли он есть, то пусть поразит их громом на этом самом месте… И, хотя мудрые богословы давно уже нашли на это ответ – что Господь, конечно, покарает нечестивцев, но он совершенно не обязан карать их тем способом, который они дерзновенно выбрали для себя сами, а потому служители святой инквизиции – ничуть не менее верное орудие божьей кары, чем небесные громы – все равно миряне, с их грубым и неискушенным в богословии умом, далеко не всегда оценивали по достоинству мудрость этой аргументации. Как там заявлял один из родоначальников нынешней ереси – «казнить не значит опровергнуть»… Да отчего же не значит? Разве Господь не вразумил бы своих слуг, если бы те поступали неправильно?

В толпе толкались, откуда-то из задних рядов уже доносились нетерпеливые выкрики. «Пора начинать, ваше преосвященство», – почтительно прошептал один из прелатов, склонившись слева. Ну что ж, пора так пора. Епископ сделал шаг вперед и с ненав… то есть, с кротким смирением посмотрел на своих противников, сгрудившихся в кучу напротив святых отцов. Университет, гнездо нечестия и порока! И не только профессора – несколько самых дерзких студентов тоже здесь. Юные души легче всего поддаются искушениям Дьявола… Давно пора бы навести там порядок, но, увы – нынче, со всеми этими новыми веяниями, это не так-то просто. Особенно учитывая, кто у них вожак. Сам вчерашний студент, а смотрите-ка – уже магистр, и пожилые доктора, помнящие времена прежней строгости, жмутся за его спину… Вся беда в том, что наглый мальчишка происходит из очень знатного рода, такого попробуй тронь!

Прочитав вызов во взгляде епископа, лидер еретиков тоже шагнул вперед навстречу врагу.

– Итак, – произнес епископ, – святая церковь готова к открытому диспуту, и да восторжествует божья истина над диавольской ложью! Дабы никто не упрекнул нас, что мы-де искажаем позицию оппонентов – изложите сами, что гласит ваше учение о небесной тверди.

– Церковь, похоже, считает великой милостью, что нам позволено самим говорить от своего имени, а не выслушивать безграмотные доносы, – усмехнулся молодой еретик. – Хотя вообще-то это всего лишь норма любой дискуссии. Но хорошо. Прежде всего отмечу, что теория, которую я имею честь здесь представлять, не является моим личным изобретением. Она обобщает многолетний труд многих ученых, наблюдавших за небом, и если многие из них вынуждены скрывать свои имена, то это отнюдь не умаляет их научного приоритета…

– Короче, – перебил грубым голосом толстый дьякон, – есть небесная твердь или нет?

– Нету, – не смутился еретик, легко отбросив высокоученый тон. – И никогда не было.

Толпа ахнула. Кто-то засмеялся.

Довольный епископ адресовал публике снисходительный жест – дескать, полюбуйтесь на этого сумасшедшего. Он и не ожидал, что глупая ересь будет оглашена так явно, без попыток как-то смягчить и завуалировать ее бредовую суть.

– А не объяснит ли достопочтенный магистр, – произнес он елейным голосом, – что, в таком случае, представляет собой небесный купол, который все мы наблюдаем над головой? – С последними словами он торжествующе указал вверх. Смешки стали громче.

– Всего лишь зрительную иллюзию, – не смутился молодой еретик. – То, что мы воспринимаем, как небо, на самом деле лишь пустое пространство, окружающее наш мир и простирающееся в бесконечность. Представьте на миг, – возвысил голос он, перебивая насмешливые и протестующие выкрики, – представьте чисто теоретически, что вы оказались в таком мире, как я описал. Какой вы увидите окружающую его пустоту космоса? Если вы подумаете, то поймете – именно такой, каким видим наше небо мы. Никакой твердый купол тут не требуется.

– А звезды? – вкрадчиво поинтересовался епископ. – Звезды – тоже иллюзия?

– Нет, звезды совершенно реальны, – спокойно ответил магистр.

Епископ возрадовался еще больше. Похоже, диспут, которого он так боя… в смысле, имел некоторые опасения, превращается просто в избиение лежачего. Где же у этих ученых их хваленый разум и логика?

– В таком случае, – торжествующе загрохотал он, – на чем же они держатся и почему не падают на землю?!

В толпе зааплодировали. Но вожак еретиков и на сей раз не выказал ни малейшего смущения.

– Ни на чем. Звезды – это не точки на небесной тверди, а огромные миры, висящие, а точнее, движущиеся в пространстве на очень больших расстояниях от нас. Эти расстояния настолько велики, что сила тяготения между нами и ними уже не действует. Ибо, как следует из наших наблюдений, эта сила обратно пропорциональна квадрату расстояния между центрами масс. Впрочем, даже и в том случае, когда расстояние достаточно, чтобы сила тяготения управляла взаимным движением светил, это вовсе не значит, что одно из них упадет на другое. Гораздо чаще они будут обращаться по орбитам…

– Как-как вы сказали? – поспешно перебил епископ. – Светилами управляет сила тяготения?

– Ну да. Она же – гравитация. Наши наблюдения и расчеты показывают, что взаимное движение небесных тел полностью объясняется действием этой силы.

– А как же Бог?! – возопил епископ, снова указывая в небо. – Если всеми светилами управляет какая-то там гравитация, то каково же место Господа в этой вашей теории?

Тут вздрогнули даже старые ученые. Кое-кто из них уже теребил молодого коллегу за плечо, упреждая, чтобы тот не сказал лишнего. Но отчаянный магистр, как видно, решил идти до конца.

– У меня не возникло потребности в этой гипотезе, – твердо ответил он, глядя в глаза епископу.

На площади началось нечто невообразимое. Похоже, такой дерзости не ожидал никто. Стражники шагнули вперед, готовясь не то схватить наглеца, не то встать на защиту святых отцов, если буйство толпы обратится против них.

– Значит, – кричал епископ, перекрывая общий шум, – по-вашему, Бог не создавал небо, землю и звезды? Кто же тогда это сделал? – И, не удержавшись, вкрадчиво подсказал: – Уж не Сатана ли?

– В этой гипотезе я также не нуждаюсь, – отмахнулся богохульник. – Я полагаю, что мир вообще никем не был создан.

– Но он же существует!

– И что? Если, по-вашему, ничто не может существовать, не будучи созданным кем-то другим, то каким же образом существует ваш бог? Если же вы делаете исключение для бога, почему оно не может быть сделано для мира?

Епископ поперхнулся. Вот чего-то подобного он и опасался. Сначала усыпить его бдительность явно бредовой теорией, а потом… Но если схватить еретика сейчас, отнюдь не все это одобрят. Скажут, что в ход пошла сила, когда кончились аргументы. К тому же, нельзя забывать о могущественной родне этого юнца…

– Спокойно! – призвал епископ, принявший решение. – Услышанное убеждает меня, что я был неправ.

На площади удивленно ахнули. Даже молодой вероотступник посмотрел на оппонента с недоумением.

– Я был неправ, – продолжал епископ, – считая, что имею дело с еретиком, злокозненным врагом нашей матери церкви и святой веры. Но теперь я понимаю, что брат наш не виноват. Он попросту тяжко болен, его разум помутился от перенапряжения в занятиях наукой…

– Ну конечно – когда нечего возразить по существу, проще всего объявить оппонента сумасшедшим, – усмехнулся магистр. – Но дело в том, что я могу доказать правоту защищаемой мною теории. И намерен это сделать.

– Доказать, что нет бога? – саркастически фыркнул епископ, чувствуя, однако, как внутри его пробирает страх. До сих пор никому из еретиков подобное не удавалось, но что, если этому…

– Доказать, что нет никакой небесной тверди. И, соответственно, ложность связанных с ней догматов.

– И каким же образом, интересно знать?

Стражники сделали еще пару шагов по направлению к ученым. Но навстречу им послышался топот многих ног и скрип колес. Зеваки на площади недоуменно оглядывались.

– Вот таким, – магистр обернулся, делая указующий жест. Ученые расступились. Теперь и епископ увидел, как со стороны Университета целая толпа студентов катит огромную тяжелую повозку. На повозке, тускло отливая металлом, лежало нечто вроде гигантской трубы, заостренной с одного конца.

– Вслед за законом гравитации нами был открыт закон реактивного движения, – продолжал предводитель еретиков. – Что, в свою очередь, позволило построить этот аппарат, на котором я намерен совершить полет на небо.

– Святотатство! – вновь потерял самообладание епископ. – Никто не может попасть на небо живым!

– «Не мог до сих пор» не значит «не сможет и впредь», – спокойно ответил молодой магистр. Стражники тем временем в растерянности остановились: студенты явно превосходили их численностью.

– Ты хочешь долететь до звезд? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Если наши расчеты верны, даже ближайшие звезды находятся слишком далеко. Мне не хватит топлива. Однако я поднимусь намного выше, чем, как принято считать, располагается небесная твердь, облечу вокруг нашего мира, попутно доказав, что он имеет сферическую форму, и вернусь сюда. А в полет с собой я приглашаю епископа или любое иное лицо духовного звания. Пусть своими глазами убедятся в нашей правоте.

– Остановись, безумец! – епископ попятился, опасаясь, как бы студенты силой не втащили его в ракету. – Покайся, пока не поздно!

– Значит, желающих нет? – еретик обвел насмешливым взглядом святых отцов. – Честно говоря, я так и думал. Ну что ж…

– А можно мне лететь? – подскочил к нему самый расторопный из студентов.

– В другой раз, – мягко, но решительно ответил магистр. – Все-таки в первом полете риск довольно велик. Я не хочу рисковать теми, чья жизнь имеет ценность, – и, в последний раз уязвив таким образом священников, он полез в кабину. Студенты и кое-кто из толпы, заразившийся их энтузиазмом, налегли на длинные рычаги подъемного устройства. Нос ракеты медленно вздыбился вертикально. Стражники растерянно глядели то друг на друга, то на епископа, но тот не решался отдать никакой приказ.

– Всем отойти на сто шагов! – громко скомандовал один из ученых. Голос прозвучал столь властно, что никто не посмел ему противоречить. Как только пространство вокруг ракеты расчистилось, раздался грохот. Из нижней части «трубы» повалил дым и вырвался огонь, а затем ракета сначала медленно, а потом все быстрее устремилась вверх, оставляя за собой огненный хвост. Особо впечатлительные зрители поверглись ниц. В том числе – и кое-кто из священников.

Перегрузка прижимала магистра к креслу, но он почти не замечал ее. Он был счастлив. Перед ним был круглый иллюминатор, и он смотрел на звездное небо прямо по курсу. Да, конечно, до самих звезд ему не долететь… возможно, сменится еще не одно поколение, прежде чем будут построены корабли, которые на это способны… и все же сегодня – величайший день, который войдет в историю. День, когда были посрамлены древние суеверия, когда небо перестало быть далеким и недоступным…

Вдруг он вздрогнул, пристально вглядываясь в иллюминатор. Что-то было не так. Небо действительно становилось ближе. Звезды, которые должны были оставаться точечными источниками света, на глазах увеличивались, обретали видимые размеры – причем все разом, хотя, по теории, расстояния до них должны были различаться на порядки…

«Нет! Не может быть! Это просто оптическая иллюзия! Невозможно, чтобы все наши наблюдения, все расчеты… НЕ-Е-ЕТ!!!»

Ракета врезалась в небесную твердь.

В полном молчании смотрела площадь, как падают обломки летательного аппарата. Лишь в последний момент те, кто стоял слишком близко к ожидаемому месту падения, очнулись от ступора и бросились наутек. Искореженный металл грянулся о землю. Ударом выбросило из люка обгоревший труп пилота.

Епископ пришел в себя первым.

– Вот! – возопил он, указывая на место крушения. – Видите, маловерные?! Так будет с каждым, кто посягает на наши святые догматы! Ибо сказал Господь – сокрушу мудрость мудрых и дерзость дерзких покараю! Кайтесь! Кайтесь, несчастные! А этого нечестивца – бросить здесь без погребения! Пусть Сатана, коему он служил, сам заберет его!

Теперь уже все на площади – кто быстрее, кто медленней – поверглись ниц. Последними, робко и неуверенно, это сделали ученые.

– Ну совсем обалдели, – ворчала баба Варя, привычно шаркая с веником по залу. – Хулиганье! Это ж надо – во время лекции фейерверки запускать! Навезли из Китая дряни всякой, а они и рады… Драть их некому! Не, мы малые были, тоже озоровали… брательник мой как-то в церкви самолетик бумажный пустил, да прям в батюшку… так отец его потом так взгрел – три дня сидеть не мог! А тут, чай, тоже храм… храм науки, планетарий…

И она со вздохом замела на совок мятую трубку из фольги вместе с обугленным трупиком таракана.

2008