Текст книги "Вторжение (сборник)"

Алексей усмехнулся по поводу «насильно сгоняют», но в целом ситуацию уяснил. Что ж – ничего экстраординарного не ожидается. Президент произнесет с глубокомысленным видом набор банальностей, столь же правильных, сколь и оторванных от реальной жизни, после чего ответит на заранее утвержденные (если не президентской пресс-службой, то уж руководством вуза точно) вопросы. Если доживет, конечно. Что вряд ли.

Алексей кивнул Валерке, выключил компьютер и вышел. Значит, мероприятие состоится завтра. Хорошо, что он пришел в университет уже сегодня. Пропускная система здесь всегда была раздолбайская, нередко можно было войти вообще без пропуска, и Алексей без всяких опасений прошел внутрь с пистолетом в кармане. Но к завтрашнему дню систему безопасности наверняка усилят, может быть, поставят на проходной металлодетекторы… В общем, пока дело не будет сделано, выходить из здания не стоит. Значит, ночевать придется в какой-нибудь аудитории. Лучше всего – в той самой, где будет выступать президент. Перед его визитом туда будут пускать только зарегистрированных и, очевидно, прошедших некий досмотр – но сейчас туда наверняка можно попасть свободно. Попасть и оборудовать там себе укрытие.

Разумеется, в обычной аудитории спрятаться некуда, разве что под стол. Но обычные аудитории – это не президентский масштаб. Для встречи с первым лицом государства была выбрана большая аудитория на физфаке. Ее так и называли – Большая физическая аудитория, БФА. Она занимала в высоту два этажа и имела по два входа сзади на каждом из них; параллельные ряды студенческих столов и скамей спускались амфитеатром со второго этажа на первый. Дальше, у противоположной входам стены, на небольшом возвышении стоял обширный стол, предназначенный для демонстрации опытов, и слева от него кафедра. За ними на стене висела зеленая доска из двух передвижных половин – когда поднимаешь одну, опускается вторая. Над доской во всю ее длину протянулся горизонтальный черный цилиндр, скрывавший в себе опускающийся экран; над центром зала висел проектор. И он, и экран, и жалюзи на огромных окнах дистанционно управлялись с небольшого портативного пульта. Конструкция аудитории предусматривала и альтернативный способ демонстрации видеоизображения – с потолка над студенческими рядами через равные промежутки свисали телевизоры, хотя Алексей ни в бытность свою студентом, ни позже ни разу не видел их работающими. Слева от доски была дверь в подсобку, где хранилось оборудование для опытов, но Алексей понимал, что это – ненадежное убежище, которое непременно обыщут. Он возлагал надежду на другое служебное помещение, расположенное над подсобкой, под самым потолком. Попасть туда можно было только по железной лестнице, поднимавшейся с пола аудитории почти вертикально. Наверху лестница заканчивалась небольшим железным балкончиком, на котором сиротливо клонил голову набок запылившийся прожектор, а за ним была металлическая дверца. Некогда из этой каморки осуществлялось управление и подсветкой демонстрационного стола, и другой техникой аудитории, включая телевизоры, но все это громоздкое оборудование давно устарело и не использовалось; нынешним лекторам вполне хватало карманного пульта, хранившегося в подсобке ниже. В каморку, вероятно, никто не лазил уже много лет. Тем не менее, ключ от нее по-прежнему существовал, и Алексей знал, где он висит (БФА уже давно использовалась не только физиками, и ему тоже несколько раз доводилось читать здесь лекции). Был он уверен и в том, что пропажи ключа не хватятся.

Первый визит Алексея в БФА окончился неудачно – аудитория была занята. Точнее, занята – это громко сказано: на втором ряду справа сидел какой-то незнакомый толстый препод, а вокруг него кучковались шестеро студентов. Алексей, заглянувший внутрь осторожно и оттого незамеченный ими, мысленно выругался по поводу типов, занимающих огромную лекционную аудиторию ради шестерых двоечников, до сих пор не сдавших зачет, и решил пока сходить в столовую. Поев с нарочитой неспешностью, он побрел обратно. На сей раз ему повезло – сперва навстречу попался последний из двоечников (судя по выражению его лица, не преуспевший в смене этого статуса), а затем Алексей увидел и самого толстяка, запиравшего дверь аудитории.

– Подождите, не закрывайте! Я тут сейчас буду пересдачу принимать, – на то, чтобы произнести это естественным тоном, без запинок и «это самое», Алексею пришлось мобилизовать всю свою волю. Получилось, однако, убедительно. Бывший коллега едва взглянул на него и со словами «хорошо, тогда занесете потом на кафедру» передал ключи.

Ключей была целая связка – от всех четырех дверей и от подсобки. Именно в подсобке, на наполовину скрытой железным шкафом доске, висел ключик от верхней каморки. Алексей сунул его в карман. Теперь надо было вернуть остальные ключи физикам. Это прошло без проблем – усталая женщина, сидевшая у физиков на кафедре, лишь молча кивнула, когда он показал ей связку.

Одну из дверей БФА Алексей, естественно, оставил незапертой, чтобы снова попасть внутрь. Вернувшись в пустую аудиторию, он запер последний замок изнутри – к счастью, это можно было сделать без ключа. Теперь – наверх. Надеясь, что никто не придет сейчас и впрямь принимать очередную пересдачу (или, того хуже, проверять аудиторию перед завтрашним визитом), и, стараясь сбрасывать пыль со всей поверхности ребристой стальной ступеньки, а не оставлять четкие следы, Алексей поднялся на балкончик. Как выяснилось, ржавый замок каморки заело наглухо, и Алексей, пыхтя и сопя, провозился с ним в густеющем сумраке добрую четверть часа. Однако в конце концов замок кракнул, натужно заскрипел и поддался.

Внутри было тесно и уже совсем темно; маленькое оконце в этот поздний уже, по декабрьским меркам, час не спасало – во мраке едва различались лишь угловатые очертания каких-то конструкций. Алексей пощелкал переключателем справа от входа, но лампочка не то давно перегорела, не то вовсе была выкручена. Он запер дверцу изнутри, подергал ее – вроде надежно – и, ощупью протиснувшись в дальний угол мимо какого-то замотанного в полиэтилен хлама (запасные прожекторы, что ли?), уселся прямо на грязный пол. Тут же его разобрал жестокий чих от пыли; одновременно Алексею было очень жарко – уже несколько часов он ходил по помещению, а теперь еще и влез по крутой лестнице, в зимней куртке, понимая, что нельзя оставлять ее на ночь в гардеробе. Теперь он снял ее, разложил на полу и уселся сверху. Делать было нечего, даже смотреть – и то не на что, и он заснул.

Разбудили его властные требования со стороны мочевого пузыря. Только сейчас он понял, что совершенно не продумал этот аспект. Было по-прежнему темно, различить стрелки на часах он не мог и не знал, который час; может быть, была уже ночь и университет опустел. А может, и нет – покинуть свое убежище и добраться до ближайшего туалета он так и не рискнул. Пришлось искать что-нибудь подходящее на месте. В конце концов он нашарил в противоположном углу ведро с тряпкой, сухой и затвердевшей, как кости динозавров. Тряпку он вытащил и с удовольствием сделал, что хотел. Однако запах, разлившийся после этого по маленькому помещению, удовольствия ему не доставил. Исправление судьбы России начиналось как-то не героически. Точнее, возможно, и героически – раз приходилось преодолевать трудности, – но уж точно не величественно.

Он засыпал и просыпался еще несколько раз. Открыв глаза в очередной раз, он увидел мутный серый свет. Стекло в окошке оказалось матовым. Все тело ломило от сна в неудобной позе; болела голова – должно быть, от духоты, дурного запаха и слишком долгого сна, а может, и от последствий недавнего удара – и почему-то живот. Если последнее – предвестник поноса, то нынешняя вонь покажется еще цветочками… Пытаясь отогнать мрачные мысли, он принялся разглядывать допотопный пульт, покрытый пылью и грязью, как и все здесь. А потом за ним пришли.

Алексей замер, слыша, как глухо звякают железные ступеньки под чьими-то решительными ногами. Затем кто-то принялся дергать дверь.

Когда первая волна паники отхлынула, Алексей сообразил, что дверь всего лишь дергают, а не высаживают. Ему живо представился диалог, имевший место снаружи непосредственно перед этим:

«А там что?»

«Там старая аппаратная. Ею уже много лет не пользуются».

«Где от нее ключи? Мы должны проверить».

«А кто его знает, где ключи. Искали, не нашли. Их уж, небось, не первый год как потеряли. Говорю же, туда давным-давно никто не лазил».

«М-мать! Что значит «кто его знает»?! Вы понимаете, чью безопасность мы обеспечиваем?!»

«Да какая там опасность? Нет там ничего, кроме старого хлама… Туда теперь без автогена и не войдешь…»

«Петров, пойди проверь».

И вот теперь неведомый Петров (или как его там) стоит в двух шагах от него, по ту сторону двери, и со всей своей богатырской силой дергает за ручку. Еще, пожалуй, начнет палить сквозь дверь на всякий случай… нет, конечно, не начнет, нельзя почем зря портить университетское имущество, да и дверь железная. А вот подозрительный запах учуять очень даже может!

Алексей затаился, как мышь под веником. Он боялся вздохнуть, боялся донести руку до кармана и вытащить пистолет. Да и что толку в пистолете, ведь убить можно только одного…

Наконец дверь оставили в покое. Шаги загромыхали вниз. Алексей судорожно выдохнул. Значит, дверь прилегает достаточно плотно, и пыль он тоже стер равномерно, не оставив заметных следов… А может, это не конец? Может, охранник пошел за подкреплением?

Но новых шагов на лестнице не было.

«Ну что там, Петров?»

«Ржавое все. Похоже, и впрямь давно не пользовались».

«Ну ладно…»

Снова тишина. Снова тоскливое ожидание. Во рту пересохло, мучила жажда – не только из-за волнения, но и просто потому, что он ничего не пил со вчерашнего дня. Зато живот, похоже, успокоился, да и к запаху Алексей уже притерпелся. Но до чего же скучно, оказывается, вершить историю! Надо было хоть книжку какую с собой взять… но ведь, собираясь в университет, он еще не знал, как разовьются события…

Казалось, прошло несколько геологических эпох, прежде чем снова начало темнеть. Хотя в этот день Алексей спал уже очень много, от безделья и духоты он вновь начал клевать носом. Ему подумалось, что перед тем, как убить президента, непременно нужно получить свои деньги в бухгалтерии, потому что после убийства рубль сильно упадет, и он окажется в проигрыше. Бухгалтерия находилась в каком-то странном месте, куда приходилось карабкаться в полутьме по громыхающей железной лестнице, а потом идти через общественный сортир, где, как водится, воняло (Алексей помянул недобрым словом русское быдло). В дальнем конце сортира он встретился с Гиеной, которая запирала дверь туалетной кабинки. Она заявила, что рабочий день у нее уже закончился, но Алексей принялся клянчить, чтобы она все-таки выдала ему зарплату прямо сейчас, потому что он опаздывает на убийство президента. В конце концов она с ворчанием согласилась, отперла кабинку, вошла внутрь (там оказались стол, стул и сейф – все, как полагается) и, сунув пачку денег из сейфа в счетную машинку, другой рукой, не глядя, протянула ему ведомость: «Расписывайся». – «Но где?» – спросил Алексей, не обнаружив в списке на привычном месте своей фамилии. Наверное, это потому, что его уже уволили… «Где галочка!» – с явным отвращением к такому тупице прорычала Гиена и для убедительности постучала наманикюренным ногтем по соответствующей строчке в ведомости. Алексей посмотрел на эту строчку. Там было напечатано: «Кинутый».

Он вскинулся, резко просыпаясь. Сердце колотилось часто-часто, в первый момент он слышал лишь шум крови в ушах и не мог понять, где он и что с ним. Вокруг было темно. Алексея охватила паника: он решил, что уже глубокая ночь, и он все проспал. Но затем он сообразил, что снаружи доносятся какие-то звуки… чья-то приглушенная речь…

Он тихо встал, вытащил пистолет, нащупал во мраке дорогу к двери и приложил ухо к металлу. Смутно различимый голос обрел знакомые очертания. Тембр и интонации, не раз слышанные по радио и телевизору, многократно воспроизведенные пародистами в начале правления – потом эти пародии как-то исчезли…

– Мне приятно видеть всех вас здесь, потому что молодежь, особенно студенческая молодежь – это наше будущее, это надежда России… Без развития науки, без высоких технологий наша страна не сможет занять достойное место на мировой арене в XXI веке… Прошу прощения, что оторвал вас от подготовки к экзаменам – я-то еще помню, что это за время, накануне сессии… (вежливые смешки в зале) Должен признаться, я был не очень хорошим студентом, любил попить пива с приятелями, а на лекции не очень любил ходить… так что эти дни, несмотря на мороз, всегда были для меня горячей порой… (еще вежливые смешки)

Алексей возился с замком, пытаясь открыть его теперь уже изнутри. Ржавая сволочь не поддавалась. Казалось, что шорох и скрип слышны на всю аудиторию. Но президент спокойно продолжал свою речь. Это вступление или уже заключение? Сколько времени у него в запасе? Хотя будут же еще ответы на вопросы… а может быть, и они уже были?

Щелчок! Замок, наконец, открылся. Алексей снял пистолет с предохранителя, глубоко вздохнул и постарался, как учил его сэнсэй, отринуть все лишнее, добившись полного единства воли, духа и тела. Сейчас он выйдет на балкончик – президент стоит слева внизу, за кафедрой – встанет за прожектором, спокойно прицелится и откроет огонь. С такого расстояния попасть будет не проблема – стрелял Алексей неплохо. (Это была одна из немногих вещей, удававшихся ему хорошо – в детстве натренировался в тире, представляя на месте мишеней лица ненавистных одноклассников, а позже, учась на военной кафедре, ознакомился и с пистолетом.) Ну все, пора!

– Разрешите поздравить всех вас с наступающими праздниками и пожелать…

«А-ах!» – раздалось в зале, когда сразу несколько студентов заметили появившегося на балкончике человека – и, главное, пистолет в его руке. Какая-то девчонка пронзительно завизжала, какой-то парень проворно нырнул под стол. Но еще прежде, чем она успела открыть рот, а он – нагнуться, со своих мест в первых рядах вскочили трое сидевших поодаль друг от друга молодых людей, которых вполне можно было бы принять если не за студентов, то за аспирантов, если бы не специфическое, одно на всех, выражение лица. Вскочили и начали стрелять. Еще один молодой человек, с чем-то вроде длинного щита в руке, пулей вылетел из подсобки внизу и бросился к президенту, который удивленно замолк, все еще не понимая, что происходит.

Первые пули попали в прожектор; вниз посыпалось битое стекло. Алексей, будучи уверенным, что уж теперь, когда дошло до дела, он находится в безопасности, спокойно поймал на мушку плешивую макушку. В телерепортажах эта плешь была не видна, но отсюда, сверху, просматривалась замечательным образом. Но в тот миг, когда Алексей уже жал на спуск, тип со щитом налетел на президента и сбил его в сторону, сплетаясь с ним в объятии. Пуля вонзилась в кафедру, расшвыряв щепки. Если бы стреляли из зала, телохранитель должен был бы повалить защищаемого на пол и накрыть его сверху собой и щитом. Но для стреляющего сверху распластанный на полу – более удобная цель, чем бегущий, потому охранник продолжал быстро увлекать главу государства в сторону, прикрывая щитом. Алексей выстрелил им вслед. Снова мимо. Третий выстрел. Пуля срикошетила от щита. Но щит не мог закрыть президента целиком, нужно просто получше прицелиться…

Невидимый кулак врезался Алексею в ребра, сбивая прицел. Мгновением позже пришло осознание боли. Что это? Они попали в него? Они в него попали?! Но как?!

Ну конечно! Ему ведь обещана безнаказанность только за убийство, а не за покушение! Пока президент жив, они могут стрелять в покушающегося, могут даже убить!

Это осознание молнией сверкнуло в мозгу Алексея. Он засуетился, рука с пистолетом задрожала. Меж тем телохранитель и его подопечный достигли уже дальнего от Алексея края демонстрационного стола. И вот тут охранник решил все-таки повалить главу государства на пол – так, чтобы стол закрыл президента от покушающегося. Алексей понял, что это его последний шанс. Выстрел! Пуля выщербила край стола и со звоном срикошетила в окно.

В тот же миг что-то резко и зло рвануло Алексея за волосы, и на глаза потекла кровь. Он попятился под защиту железной двери каморки и получил мучительный удар в живот. Все же ему удалось закрыть дверь, избежав новых ран. Полуослепший от крови и боли, он даже сумел справиться с замком быстрее, чем в прошлые разы. Бумм! Бу-бумм! – грохотали пули, тараня дверь с внешней стороны и вздувая металлические бугры с внутренней. Казалось, что голову Алексея запихнули внутрь барабана, по которому лупит сумасшедший ударник. Но дверь держалась.

Потом наступило затишье. То есть оно показалось затишьем оглушенному грохотом Алексею; на самом деле в аудитории, из которой поспешно выводили студентов и, разумеется, их отделавшегося испугом и парой синяков гостя, было достаточно шумно… Но вот раздался усиленный громкоговорителем голос, произнесший сакраментальное:

– Сдавайтесь! Вам оттуда деваться некуда! Выходите с поднятыми руками!

Силы оставляли Алексея. Он сполз на пол, все еще держа в вялой руке «стечкин», ставший и впрямь очень тяжелым. Муторная горячая боль заполняла, казалось, все тело, по щекам быстро бежали крупные слезы. На самом деле, наверное, ни одна из его ран не смертельна… даже та, которая в живот, хотя она – самая серьезная. Но сейчас такое лечат… Правда, он читал, что такие раны очень мучительны…

Но что потом? Допустим, его вылечат… в тюремной больнице. Потом будут допрашивать, выяснять, кто его сообщники. В то, что таковых нет, они не поверят. Будут спрашивать, где скромный университетский преподаватель взял пистолет, и что он им ответит? Не получив желаемых ответов, они будут его бить, будут пытать… они умеют пытать так, чтобы не оставалось следов… может быть даже, они начнут его пытать еще до того, как он поправится. Давить на раненый живот – чего уж проще… он бы со своим врагом именно так и поступил. Так и не добившись своего, они отправят его в «пресс-хату», к уголовникам, и те его опустят. Заставят жрать дерьмо и сделают «петухом». И никакое кун-фу ему не поможет. И даже если он избежит «пресс-хаты», если расскажет им, что его наняли чеченцы, «Аль-Каида», НАТО – все, что они захотят услышать – все равно встречи с уголовниками ему не избежать. Политических зон у нас теперь нет, значит, его отправят в уголовную. В самом лучшем случае – на двадцать лет, меньше террористам теперь не дают, а уж тем паче покушавшимся на Самого… Относительно того, как сложатся его отношения с уголовниками, даже и не из «пресс-хаты», Алексей не питал никаких иллюзий. Он прекрасно помнил, как они складывались с одноклассниками – а ведь то было лишь очень бледное подобие…

За дверью послышалась какая-то возня, потом – резкий металлический визг. Они вырезают замок. Они не хотят долго ждать, они боятся, что он отдаст тут концы, ускользнув таким образом от допросов. Правильно боятся. Конечно, он еще может застрелить одного из них, и ему за это – и только за это – ничего не будет. Но потом – несчетные годы сплошного кошмара, страданий и немыслимых унижений. Нет уж, лучше покончить со всем сразу. Бессмертие… он так мечтал о бессмертии… проклятье, какая боль… Хорошо бы все-таки прихватить с собой нескольких из них, но, кажется, на это не хватит сил. В голове мутится, он уже и так еле может поднять пистолет… к тому же они знают, что он вооружен, и, наверное, не полезут на рожон. Пустят какой-нибудь газ…

Алексей попытался поднести оружие к виску, но рука дрожала и не слушалась. Тогда он лег на заляпанный кровью пол, снова остро почувствовав, как же тут воняет мочой. Впрочем, не только мочой… его рана в животе тоже смердела отвратительно…

Предпоследней его мыслью было: «как хорошо, что это все сейчас кончится». Последней – «ненавижу». Затем не было ничего, даже звука выстрела. Пуля разнесла его мозг быстрее, чем информация успела распространиться по слуховому нерву.

Ворвавшиеся секунду спустя спецназовцы обнаружили на полу каморки труп человека, убитого Алексеем. Как ему и было обещано, за совершенное им убийство Алексей не понес никакого наказания. Ибо трудно наказать того, кто и так уже мертв.