Текст книги "Дневник Великого поста"

Пару лет назад в Воронеже, большом областном городе-миллионнике, произошло странное и одновременно страшное событие. Познакомились двое: он и она. Оба сорокалетние. Познакомились на форуме тех, кто одинок и мечтает найти свою половинку. Сперва какое-то время общались в интернете, а потом все же договорились встретиться в реальности. Когда-то это должно было случиться. Оба рассчитывали на серьезные отношения. Понятно, что без «развиртуализации» в таком случае не обойтись. Столь важное мероприятие им обоим хотелось приурочить к какому-нибудь значимому событию. Поскольку через несколько дней наступал Новый год, то и эти двое заочно влюбленных решили, что лучшего повода встретиться и не придумаешь. Она приглашает его к себе, а сама начинает готовить закуски. Может, где-то там за границей новогодний стол украшают чуждые нашему человеку буржуазные вкусности, у нас же гвоздем новогодней программы продолжает оставаться все тот же салат оливье. Он позвонил в дверь, она открыла. Наконец-то встретились. Понравились они друг другу или нет, история умалчивает. Хотя, чисто по-человечески, любому из нас хотелось бы, чтобы эти два совершенно незнакомых нам человека, встретившись на Новый год, всю их оставшуюся жизнь и провели бы в такой вот новогодней сказке.

Но сказки не получилось. А все из-за того, что он оказался слишком робким. Видимо, он так волновался, что, усевшись за стол, неловким движением опрокинул на пол главную гордость хозяйки, а именно салат оливье. Понимая, что совершил непростительную оплошность, он вскочил из-за стола и решил собрать оливье в валявшийся здесь же салатник. Потом (это я пытаюсь реконструировать дальнейшие события) ему, возможно, понадобилась ложка. Не ладонью же сгребать с ковра эту липкую массу, пропитавшуюся майонезом. Он пытается взять со стола ложку, тянется за ней, но не достает. Делая шаг по направлению к ложке, он совершает вторую непростительную ошибку, а именно – наступает ногой в салат.

Этого она ему уже простить не может. Они ссорятся, возникает перепалка. Она хватает лежащий здесь же, на столе, кухонный нож и бьет им мужчину.

В обычных мирных условиях попробуй тем же ножом разрубить какую-нибудь неформатную косточку, чтобы потом целиком утолкать ее в кастрюлю! Больше чем уверен: туда, куда надо, с первого раза никогда не попадешь. Здесь же она первый раз в своей жизни ударила человека ножом и угодила ему точно в сердце!

Потом она позвонила в милицию и сообщила об убийстве.

Наверняка следователь, допрашивавший эту женщину, ставшую убийцей, задавал ей вопрос: зачем она это сделала? Наверняка она ему ничего не ответила. Потому что за салат, даже если это и оливье, не убивают.

Приблизительно в те же дни я по телефону разговаривал с моим другом отцом Виктором. Его голос в трубке показался мне уставшим. И сам он, чувствовалось, чем-то очень расстроен.

– Бать, что случилось?

– Друга убили. Вчера только с похорон вернулся. Мы с ним еще в советское время познакомились и служили в одном батальоне. Потом он переехал в столицу и стал работать в милиции. Представь себе. Белым днем офицер полиции в форме и при больших погонах входит на станцию Московского метрополитена. Входит и замечает нескольких молодых ребят. Видит, один из них курит в неположенном месте. Мой друг делает ему замечание, спокойно, не повышая голоса. Бывший офицер армейской разведки – там рост, плечи! Красавец был. Они по сравнению с ним все равно что дети. Что в такой ситуации следует сделать? Извинись и потуши сигарету. Все, больше от тебя ничего не требуется.

Мой друг, сделав замечание, пошел дальше. Молодой человек, тот, который курил, догоняет офицера полиции и бьет его ножом. Один раз. Точно в сердце. Убил – и все, его тут же арестовали. Оказался студентом чуть ли не МГИМО. «Золотая молодежь». Я у него в камере был. Спрашиваю: зачем человека убил? Ладно, а о себе ты подумал? Вместо того чтобы служить где-нибудь при посольстве, теперь всю оставшуюся жизнь будешь жрать тюремную баланду. Зачем? Глазами хлопает и молчит.

На похоронах подходит ко мне один знакомый молодой офицер и говорит:

– Я его накажу.

Я его умоляю:

– Не надо. Не становись убийцей. За кровь придется отвечать. Не перед людьми, так перед Богом. Для этого есть суд. Убийцу и без тебя накажут. Он сам выбрал путь страданий, пусть он этой дорогой и идет. Это его путь, не помогай ему. Может, хоть так человек о чем-то задумается.

На Благовещение, отслужив литургию, мы, как обычно, собрались за столом у нас в трапезной. Сперва ели рыбную солянку и все жалели тех, кто на такой праздник вынужден работать и не может прийти в храм на службу.

Потом Надежда Ивановна, моя бывшая алтарница (ей уже восемьдесят четыре года, но она все еще помогает мне), стала рассказывать о своей маме:

– Году в 1959-м мы всей семьей с Игорем и маленькой Светой приехали в мою родную деревню навестить родителей и дедушку Андрея Кузьмича, он тогда еще был жив. Погостили сколько-то дней и собираемся назад в город. Мама с нами прощается и говорит: «Вот живете вы в своих городах и не замечаете, что давно уже себе не принадлежите. Вам велят: „Идите на работу“ – и вы идете. Говорят: „От сих до сих сидите в своих конторах“. А надо начальству, так и заместо выходных, детей кидай и снова иди работай на дядю. Нет, что ни говори, а в деревне лучше. При царе так вообще хорошо было. Человек сам себе принадлежал и сам решал, когда ему работать, а когда отдыхать. И детей своих видел, и в церковь с ними молиться ходил. Одно плохо – учиться крестьянские дети не могли».

Вспоминаю сейчас свое детство. Это еще до войны. Утром папа встанет пораньше и отправляется в лес. Мы оттуда сено для козочек заготавливали. Тогда за лесом следили. Не поверите, мы в лес босиком ходили – так все было ухожено, – идешь и ног не уколешь.

Мы, три сестрички, тоже встаем, правда, позже папы, берем тележку и идем на покос, а это три километра. Ближе не давали. Папа тележку травой нагрузит, и мы втроем толкаем ее до дома. Трава в лесу высокая и зеленая. По двору ее рассыпешь и только тогда замечаешь, как на зеленом фоне горят ярко-красные ягоды дикой клубники.

Траву раскидаем, клубничку поедим и обратно в лес. За день по нескольку раз ходили. И никому в голову не приходило, что он станет заниматься какими-то своими делами.

Осенью начинается школа. Старшие сестры уходили учиться, а я оставалась с мамой. Моя неграмотная мама выучилась читать и писать от своего мужа, нашего отца. Потом она меня всему этому обучила. Помню, сядет мама и вяжет или чулки детям штопает. Работает и поет. Скажет: «Давай, Надюшка, подпевай». Вот мы с ней и поем. Сколько с той поры воды утекло, страшно и подумать! Одна я осталась. До сих пор помню слова тех песен, а мелодии – нет, забыла.

– Мы тоже петь любим, – отзывается Наташа. – С Маринкой, подругой моей, вдвоем как сядем, так и вспоминаем песни из нашей юности. Особенно вот эту. – И она запела:

 
Я люблю тебя, жизнь,
Я люблю тебя снова и снова…
 

Хороший у Наташи голос, глубокий проникновенный.

– Марина скажет: «А давай вот ту нашу любимую, которую всем отрядом в пионерском лагере разучивали!» Я говорю: «Давай!» – и тоже споем.

В этот момент кто-то из наших успевает вставить:

– Погоди. Когда это вы с ней поете, если Марина уже лет десять как в Австралию перебралась?

Марина с Наташей подруги неразлучные. В детский сад вместе ходили, потом в школе за одной партой десять лет просидели. Марина уже взрослой всей семьей с мужем и двумя сыновьями эмигрировала в Австралию. Здесь у нас, в России, она работала обыкновенной продавщицей. Переехав в другую страну, взялась за английский язык и очень скоро устроилась работать по прежней специальности в большой магазин в городе Сиднее.

Она мне рассказывала, с каким трудом приходилось ей менять себя, привыкая к новому образу жизни, к австралийцам, их обычаям и традициям. Достаточно хорошо изучив язык, Марина резко поменяла сферу интересов, устроилась работать в больницу и одновременно училась на хирургическую медсестру. Сперва она выполняла какие-то самые простые обязанности, а со временем стала принимать участие в операциях и помогать врачам-хирургам. Еще молодую и целеустремленную женщину заметили ее медицинские начальники и предложили занять высокую управленческую должность. Сегодня она уважаемый человек, у нее собственный коттедж на берегу океана, достойная зарплата.

Каждое утро в шесть часов по австралийскому времени она просыпается и отправляется на берег океана. В это время встает солнце, она молится и встречает рассвет. Однажды Марина позвонила мне и сказала:

– Батюшка, иногда, когда я любуюсь поднимающимся над океаном светилом, вижу, как оно, отражаясь в воде, начинает переливаться всеми цветами радуги, у меня внутри все перехватывает и я начинаю плакать. Плачу, потому что любуюсь этой удивительной красотой в одиночку. А вы все, кого я помню и люблю, вы от меня за тысячи и тысячи километров. Как бы я хотела, чтобы и вы тоже стояли вместе со мной на берегу океана, смотрели на восходящее солнце и радовались.

Как-то, побывав в Новой Зеландии, Марина прислала мне десятки фотографий с новозеландскими красотами. Я рассматривал эти фотографии, и у меня было такое чувство, словно они сделаны где-то совсем на другой планете, в какой-то чудесной и сказочной стране.

Наташа уже много лет работает няней у состоятельных москвичей, она профессионал и очень хорошо научилась ладить с детьми. За эти годы вместе с хозяевами Наташа объехала добрую половину Европы. Но куда бы она ни уезжала, с Мариной они друг друга не теряют, часто созваниваются и разговаривать способны часами.

– Так мы по телефону и поем. По вайберу связываемся, благо что бесплатно и разговаривай, сколько душе угодно. Откуда я ей только не дозванивалась – и из Италии, и из Австрии, Кипра, Крита, Израиля! Короче, отовсюду. Поскольку разница по времени между нами приличная, то мне она звонит ближе к полуночи, когда у них еще раннее утро.

Последний раз, – Наташа смеется, – вообще анекдот получился. Мой муж просыпается, видит, меня нет, и понимает, что я, скорее всего, еще даже не ложилась. Смотрит на будильник – времени два часа ночи. Он встает и отправляется на поиски. Мы с Маринкой как раз затянули Александра Градского:

 
Как молоды мы были,
как молоды мы были,
как искренне любили,
как верили в себя!
 

А это как раз его одна из самых любимых. Паша тут же подхватывает, и вот мы уже втроем продолжаем:

 
Первый тайм мы уже отыграли
и одно лишь сумели понять:
чтоб тебя на земле не теряли,
постарайся себя не терять!
 

Я хоть и сидел за столом вместе со всеми, но есть почти ничего не ел, потому как обещал дочери с обеими нашими внучками (они как раз заехали к нам с матушкой на пару деньков) сходить на речку и устроить им пикник.

Год назад все вместе мы выбирались отдохнуть на природу. Девчонки тогда были совсем еще маленькими. Год прошел, они заметно подросли, с ними стало легко общаться.

Приехали на наше любимое место. Здесь речка образует колено, и крутой высокий берег, с обеих сторон окруженный водою, начинает походить на корабль. На этом «корабле» рядом с большой сосной я устанавливаю мангал и начинаю разводить в нем огонь. Кричу:

– Девчонки, с этой минуты вы поступаете в мое подчинение и помогаете деду готовить рыбу. Сейчас вы идете и собираете хворост.

Обе с удовольствием бросаются искать сухие веточки и прошлогодние листья. Алиса кричит:

– Дедушка, а можно я буду собирать шишки?

– Шишки? Да, конечно. Считай, что это тоже хворост.

Услышав слово «шишки», Полинка смеется:

– Дед, хочешь прикол?

– Давай!

– Она им говорит «фыфки», а Мишка – нет! Надо говорить «сыски», а он говорит – нет! Надо говорить «хыхки»!

– Папа, я как раз читаю им «Денискины рассказы», – отзывается дочка. – И про «шишки» – это их насущная тема.

Алиса находит и тащит к мангалу длинные палки и куски бревен. Полина, напротив, несет и подает мне или крошечный кусочек веточки, размером не больше спички, или одну-единственную шишку.

Небо серое, покрыто низко плывущими тучами.

– Дождь будет, – тревожится матушка. – Надо успеть приготовить рыбу.

Мы с ребятами стараемся вовсю. Я зажигаю угли, Полинка бегает вокруг и высматривает шишки, Алиса строит шалаш.

– Ой, смотрите, смотрите! – кричит матушка и показывает в сторону леса. Мы видим, как над рекой появились три уточки и принялись кружить над нами. – Девчонки, это уточки, слышите, как они кричат: «Кря-кря!»

Полина с Алисой тоже начинают кружить по берегу и повторять вслед за утками: «Кря-кря!»

Прошло еще минут десять, и, словно пчелиный рой, нас окружает множество маленьких птичек. Малыши радуются:

– Ой, птички, маленькие птички! – Теперь вместо «кря» тоненькими голосочками они запищали: «Пи-пи!»

Рыба получилась отменная. Ели все и с превеликим удовольствием. Даже для папы в Москву захватили с собой несколько кусочков.

Еще мы видели, как по реке плывут льдины. Одна такая маленькая, словно Алиса или Полина, а другая – большая, неповоротливая, точно как дедушка. Немного выше по течению бобры строят свои плотины, но мы не пошли смотреть бобров. Боялись, что не успеем до дождя управиться с рыбой. Ничего, в следующий раз поглядим. Может, повезет и удастся заметить бобра.

А еще, вспоминая наш разговор за столом в трапезной после литургии, рассказы Надежды Ивановны о своей маме, я взял и громко запел:

 
Заветных три желания!
 

Полинка, тут же подбежав к деду и боясь, что кто-то без нее станет петь ее любимую песенку, подхватила:

 
Исполнит мудрый Гудвин!
 

Алиса вылезает из своего шалаша и присоединяется к нашему с Полинкой дуэту:

 
И Элли возвратится с Тотошкою домой!
 

Я замолкаю, потому что не знаю остальных слов, а девчонки продолжают петь свою песенку. Им хорошо, они, словно сейчас Новый год, самозабвенно кружат вокруг дедушки: «Заветных три желания исполнит мудрый Гудвин!»

В эту минуту мне хотелось стать мудрым волшебником из доброй сказки и на самом деле каждой из них подарить исполнение заветного желания. Неизвестно, как сложится их судьба, какими они вырастут и что их ждет впереди. И как хорошо, если у тебя есть дедушка-волшебник!

Прежде чем пошел дождь, я успел все собрать и уложить пакеты в машину. Уезжая, мы оставляли после себя на берегу одиноко стоящий шалаш. Полинка молча задумалась о чем-то своем; Алиса, не переставая махать рукой в окошко, все повторяла:

– Пока, шалашик!

Конечно, восходящее солнце и океан – наверняка это очень красиво, и Новая Зеландия с ее удивительными флорой и фауной – тоже. Наши места много скромнее, но и здесь есть что-то такое, что очаровывает и остается в памяти навсегда. И потом еще многие годы заставляет помнить себя и тосковать.

Шел дождь, работали дворники. Я вел машину, а в голове у меня почему-то кружилась и кружилась все одна и та же фраза из песни нашей далекой юности, которую мы пели тогда вместе с молодым еще Сашей Градским:

 
Чтоб тебя на земле не теряли,
Постарайся себя не терять.
 

6-я седмица
(18–24 апреля)

По своему устроению я консерватор. Привык к нашей деревне, где прожил целых тридцать два года, и никуда не хочу отсюда выезжать. В детстве я много читал. Читая, представлял себе описываемые в книжках места. Специально ходил в библиотеку, чтобы отыскать в энциклопедии фотографии разных достопримечательностей. Не побывав нигде, я создал свой внутренний мир, некое четвертое измерение, параллельное миру реальному. Это был замечательный мир, где добро неизменно одерживало победу над злом и где никто никогда не болел. А когда наступало время умирать, просто уходил, точно слон, далеко от всех в долину вечной охоты и исчезал навсегда.

Когда появилась возможность побывать во многих местах, я отказался и никуда не поехал. Спрашивал себя почему – и понимал: останавливала боязнь разочарования. Боязнь того, что реальность не совпадет с моим идеальным миром, в котором Париж должен оставаться городом трех мушкетеров, а не пристанищем бородатых арабов, Англия – мистера Пипа из диккенсовских «Больших надежд», а Италия – страной, увиденной глазами Стендаля. Возможно, я когда-нибудь побываю в Иерусалиме, может, даже съезжу и на Афон, но не сейчас. Если вообще не побываю ни в одном из этих мест, то, думаю, не сильно расстроюсь. Тем более что наши святыни, те, которые от нас на расстоянии вытянутой руки, ничем не хуже.

Несколько лет назад мы с матушкой ездили в Гродно навестить моих родителей. В центральном универмаге неожиданно, буквально нос к носу, я и столкнулся со своей бывшей одноклассницей. В детстве в нее были влюблены все мальчишки из нашего класса. Лично я вздыхал по ней на протяжении всего шестого класса, потом, правда, отпустило.

Последний раз я видел ее очень давно. Помню, заезжал в Гродно и шел по улице, а она – мне навстречу. Вся в своих мыслях, не замечая никого и ничего вокруг. Я знал, что она неудачно вышла замуж и что у нее муж алкоголик. Увидев ее, окончательно убедился: она несчастна! Потому что мужчине дайте заняться каким-то интересным делом – спортом там или творчеством, – он будет счастлив. Женщина, занимайся она тем же самым, и даже вполне успешно, если рядом не будет любящего надежного друга, счастливой себя не почувствует. Счастье женщины – это быть женой и быть мамой. Я посмотрел на нее и пожалел. Еще бы не пожалеть – целый год в шестом классе я любил эту девочку. Когда кого-то любишь, то очень хочется, чтобы этому человеку всегда и обязательно везло. Иначе твои чувства не любовь. Хотел окликнуть, но передумал. О чем я стану ее спрашивать? Как муж-алкоголик, как дети? Тогда я прошел мимо. Больше я ее не встречал, а теперь, увидев в универмаге, удивился. За все эти годы она почти не изменилась.

Я окликнул ее, она обрадовалась. Рассказала, что, овдовев, переехала в Италию, снова вышла замуж и живет сейчас во Флоренции. Да, по-моему, во Флоренции… или в Венеции? Нет, точно, во Флоренции. Мы поговорили, совсем немного. История жизни длиной в сорок лет вполне укладывается в две-три минуты спонтанного монолога. Потом, пожелав друг другу удачи, каждый из нас пошел своей дорогой. Неожиданно я вспомнил, что не спросил у нее самого главного – счастлива ли она сейчас, живя в далекой Италии? Обернулся, хотел вернуться и спросить, но она уже ушла. А я так и остался стоять со своим вопросом.

Италия, эта самая страна, где течет бурная и своенравная река под названием Арно. Откуда я знаю про Арно? Да мне про нее все уши прожужжали! Сперва матушка, потом дочка. В свое время каждая из них индивидуально занималась с преподавателем классического пения – обе пели у нас на клиросе. Без специальной подготовки с такими нагрузками на голос, как у нас в церкви, долго не продержишься. Приходится заниматься.

Возвращаясь с уроков, они продолжали учиться раскрывать голос и дышать диафрагмой. В нашем доме постоянно звучали оперные арии. Сначала арии просто слушали на магнитофоне. Затем их разучивали и распевали по нотам. Может, мне это кажется, но ария про бушующие волны реки Арно, которая должна «поглотить в своей пучине труп безгласный», была любимой у нашей преподавательницы бельканто.

Занимаешься своими делами, думаешь о чем-то своем, а все равно отвлекаешься. Хочешь ты того или нет, в голове независимо от тебя самого уже разворачивается целая драма. Быстрая горная рокочущая река заглатывает в свои бушующие волны героиню арии бессмертной оперы, написанной неизвестным мне автором, и несет ее бездыханное тело, наслаждаясь своим безнаказанным могуществом. Меня не интересовало, где течет эта бурная река и что она на самом деле из себя представляет. Имелся образ, созданный автором оперы, для меня этого было достаточно. С тех пор любая река, полноводная и стремительная, – это и была легендарная Арно.

Когда Марина, уже четырнадцать лет проживающая в Италии, нашла меня через «Живой Журнал» и пригласила нас с матушкой приехать и погостить у нее в Италии, я по старой своей привычке отказался. А она, убеждая, что без Италии и ее святынь мне как христианину никак не обойтись, стала вслух произносить эти «магические» слова:

– Батюшка, подумайте: Колизей! Римские катакомбы! Церковь Санта-Мария-Маджоре! Это все здесь у нас, в Италии! Вам это нужно увидеть и ко всему этому прикоснуться.

Я слушаю ее, и в памяти всплывает моя первая любовь из шестого «б» класса.

– Флоренция – это ведь тоже Италия?

– Ну не Германия же! Батюшка! Так что, едем во Флоренцию?

– Едем, сперва во Флоренцию, затем в Рим.

Матушка слышит наш с Мариной разговор и спрашивает:

– Ты собрался в Италию?

И, выслушав мой утвердительный ответ, продолжила:

– Ты хочешь побывать во Флоренции?

– Да, у меня там есть одно незавершенное дело. Помнишь, пару лет назад в Гродно мы встретились с моей бывшей одноклассницей? Она вышла за итальянца и теперь живет во Флоренции. Тогда в Гродно при встрече я забыл ее спросить, счастлива она теперь или нет?

– У тебя есть номер ее телефона или адрес?

– Нет.

– Тогда как ты собираешься с ней встретиться?

– Не знаю. Просто я так думаю. Если кто-то когда-то тебя любил, пускай это было давным-давно, в шестом классе, ты почувствуешь, что этот человек где-то рядом, и выйдешь ему навстречу.

Матушка, выслушав мои доводы, нашла, что это весомая причина, чтобы лететь в Италию.

– Тогда хоть посмотри на карте, где расположена Флоренция, – нужно ведь как-то ориентироваться.

Заказываю в поисковике карту Италии, отыскиваю нужный мне город, увеличиваю масштаб и вижу название реки, протекающей через Флоренцию.

– Матушка, это судьба! Летим, я покажу тебе твою любимую Арно!

Не стану рассказывать про то, как мы добирались до Флоренции. Поездка по дорогам чужой страны – дело не менее интересное, чем прогулка по улочкам древнего города, и вполне достойна отдельного рассказа.

Перво-наперво по прибытии во Флоренцию мы поднялись на смотровую площадку, долго стояли и любовались открывшимся видом великолепных соборов и дворцов. Потом сели в автобус и отправились гулять по историческому центру. Тому, кто приехал в Италию с целью по-настоящему изучить историю хотя бы той же Флоренции, нужно снимать жилье, оставаться и жить здесь хотя бы несколько недель, а лучше месяцев.

Флорентийцы – народ бережливый и дорожат своей историей. Куда ни глянешь, везде работы гениальных мастеров эпохи Возрождения. О, это же Давид! Это же Микеланджело! Да, копия Давида – сам шедевр в музее. А это Дуомо (главный городской собор), знаменитый Санта-Мария-дель-Фьоре! Какая чудная внешняя отделка! Флорентийский баптистерий со своими удивительными «Вратами рая». Чудо. Туристы так и липнут к этим вратам. Настоящие врата, разумеется, в музее. Ходишь по центру Флоренции, и тебя не покидает ощущение, что все вокруг тоже подделка. Настоящая Флоренция, включая Дуомо вместе с грандиозной колокольней, тоже упрятана в каком-нибудь музее.

По-другому, наверное, нельзя. Слишком много зевак, жаждущих побродить по городам исторической Италии. И всем подавай подлинники.

На мой взгляд, нет нужды ехать в другую страну, чтобы только ходить и пялиться на старые камни. На самом деле, какой перед тобой век, пятнадцатый или шестнадцатый, интересно только специалистам. Остальным этот факт глубоко безразличен. Все это можно посмотреть и по телевизору – будет много комфортнее и дешевле. Но, сидя перед телевизором, ты никогда не встретишь свою первую любовь, по причине жизненной неустроенности и революционных катаклизмов заброшенную сюда, в далекую Флоренцию, доживать свой век с человеком другой культуры, говорящим исключительно на итальянском языке. Они здесь все говорят на итальянском языке. Все. Даже в самом центре такого туристического города, как Флоренция, практически нет указателей на английском. Здесь же, в замечательно оборудованном туалете рядом с собором и флорентийским баптистерием, в двух шагах от галереи Уффици, улыбчивая бабушка-администратор так и не поняла, чего я от нее добиваюсь. Я хотел только одного – чтобы она показала мне, где находится комната для женщин. Спрашивал на всех доступных мне языках, разве что только не по-китайски. Казалось бы, что проще?

– Вот, – показываю ей, – это для мужиков. Где для женщин?

Не поняла. Спасибо, какая-то англичанка показала.

Я уже говорил об исключительной бережливости флорентийцев. Они ничего не выбрасывают и действуют по принципу «пригодится». Но когда, войдя в баптистерий, я увидал гробницу папы Иоанна XXIII, того самого, который управлял католиками в начале пятнадцатого века, зауважал их больше. История папства доносит до нашего времени сведения, согласно которым многие средневековые папы больше походили на уголовных авторитетов, нежели на духовных руководителей. Но Иоанн XXIII в этом отношении превзошел их всех, вместе взятых. Не знаю, был ли папа Иоанн человеком верующим, но то, что Балтазар Косса был выдающимся пиратом, откровенным бандитом, развратником и негодяем, факт всем известный. Своими поступками он до такой степени походил на антихриста, что ужасались даже терпеливые католики, привыкшие к чудачествам тогдашних «наместников Христа». Балтазар Косса – единственный из пап, которого насильно лишили сана.

Это мы взрываем памятники прежних эпох, на корню уничтожая собственную историю, а флорентийцы нет. Они словно предвидели, что пройдет время и множество самого разного люда со всех концов земли станет собираться в этом городе. Придут в замечательный баптистерий и с восхищением станут рассматривать гробницу великого проходимца работы не менее великого Донателло.

Целый день мы бродили по Флоренции. Конечно, мы не преминули пройтись по золотому мосту Понте-Веккьо и даже сфотографировались на нем с видом на реку Арно. Увы, Арно меня разочаровала. В свое время я поверил тому, о чем пели мои матушка с дочкой. Шумная, бурная, с прозрачной водой. Не верьте артистам, вечно они все придумывают. Вместо воды там, где раньше несла свои воды река Арно, теперь течет мутная зеленая жижа.

В конце дня, когда мы уже шли садиться в свой поезд, идущий в сторону Болоньи, матушка поинтересовалась:

– Ну что? Ты так и не встретил свою бывшую любовь из шестого класса «б»?

– Нет. Не встретил. Знаешь, я только сейчас подумал, что обычные нормальные флорентийцы без нужды не пойдут туда, где разгуливают толпы туристов. Потому искать ее нужно было не здесь. И еще мне кажется, я ошибся. Там, в Гродно, в универмаге, она сказала: «Венеция». Да, точно, ее нужно искать в Венеции!

Матушка смотрит на меня и смеется своими удивительными зелеными глазами.

– Значит, отправимся искать ее в Венецию? Тогда – да здравствует Венеция!