Текст книги "Дневник Великого поста"

Взаимопонимание

Вчера соборовал и причащал молодую умирающую женщину. Страшная судьба. Страшные болезни.

Я ее девочкой помню. С дочкой моей дружили. Конфетами их обеих кормил.

Знает, что недолго осталось. Кается искренне и просит прощения.

Ухожу от нее, а у меня самого внутри будто все переломано. Малышка без мамочки остается. Иду словно чашка кофе капучино, с пенкой по самую кромочку. Рядом с чашкой кусочек сахара. Бросаешь и думаешь, прольется или нет. Вот и я иду, а чашка уже наполнилась по самый уровень глаз. Еще чуть-чуть – и прольется. Надо до машины успеть дойти, там меня никто не увидит.

Иду и вижу: мужики на «Газели» мне дорогу назад перекрыли. Главное, вокруг все свободно, а мне перегородили, оставили только самую щелочку. Можно, конечно, попробовать и выехать задним ходом. Ребята оценят. Но это если с глазами все будет в порядке. А если прольется, я же ничего не увижу.

Иду, и вдруг мысль: поделись с мужиками. Вылей на них немного. Мы же все братья, хотя порой и забываем об этом.

– Мужики, – говорю, – когда умирает старик, это нормально, это жизнь. Смерть – часть нашей жизни. Но когда умирают дети, оставляя еще меньших крох, это трагедия, мужики.

Один из них пальцем показывает:

– В этом доме?

– Да.

Сел в машину. Чувствую, легче стало. Можно начать маневрировать. А они взяли и отъехали.

Я стекло опустил – и вперед. Помахал им рукой, а они мне в ответ. И все нормально, и не пролилось.

Любовь не перестает

Заходил вчера в школу. Договаривался с директором о встречах со старшеклассниками. Уже на выход иду, встречаю знакомую учительницу. Рабочий стаж у человека сорок девять лет. Давно на пенсии, а все трудится, сыну помогает. Кроме часов взялась убирать пару кабинетов. Разговорились. Она делится.

К нам в школу из соседней деревни, в которой собственную малокомплектную школу уже прикрыли, маленьким желтым школьным автобусом привозят на занятия с десяток ребятишек.

– После уроков, – рассказывает моя собеседница, – я, прежде чем браться за уборку, решила пойти в школьную столовую пообедать. У меня в кармане сотенная бумажка, а полный обед у нас стоит всего сорок рублей. Подхожу к дверям столовой, а там у входа караулят приезжие ребятишки.

– Лидия Ивановна, вы куда идете, в столовую?

– Да, собираюсь пообедать.

– Лидия Ивановна, а нас вы не покормите?

– Как же я вас не покормлю? Конечно, покормлю. Заходите.

Их десять человек, и тарелка супа в столовой стоит как раз десять рублей. Вот моя сотня и пригодилась. Я им еще каждому по три куска хлеба попросила. А сама пошла на выход.

Повариха знает, что я, перед тем как кабинеты убирать, прихожу обедать, сразу все поняла и кричит мне вдогонку:

– Лидия Ивановна, стой! Ты куда? А обедать? Что же мы, по-твоему, детям по тарелке супа за так не нальем?! Иди-иди, вот твои шестьдесят рублей сдачи.

Мухи отдельно, котлеты отдельно

Освящал сегодня новостройку. Знакомый строитель попросил. Фундамент практически заложили, пора начинать выводить стены.

А пригласил, потому что помнит, как несколько лет назад случилась у них на стройке реально неразрешимая проблема. Хоть останавливай работу. Тогда кто-то из работяг и вспомнил про Бога.

– А давайте, – говорит, – пригласим попа, пусть почитает. Хуже-то не будет.

– А что, – согласились другие, – пусть, хуже уже некуда.

Хотите – верьте, хотите – нет, но после молебна «На начало всякого доброго дела» в два дня как-то само собой разрешились все проблемы.

Вот и сегодня помолились. А потом, думаю, дай я им историю расскажу про бабушку Лиду и про мальчика, который все матерился, потому что плохо играл в футбол. Бабушка ему посоветовала: «Ты, сынок, не ругайся. Не будешь гадких слов говорить, и все у тебя наладится». И действительно, наладилось.

Бабушка Лида – личность в наших краях известная, и мальчика этого все знают, так что подлинность рассказа можно в любой момент проверить.

– И вы, мужики, тоже не ругайтесь, и дом у вас получится на славу.

Покропил я их святой водичкой. Потом собираюсь, а строители в это время принялись разбираться, кто будет платить за стометровую бухту электропровода, которую этой ночью кто-то из бытовки благополучно умыкнул.

Вопрос насущный, а разборка идет очень уж неубедительно:

– Вы, Иван Иванович, неправы, утверждая, будто бы это мы виноваты, никто из нашей бригады на это не способен. Скорее здесь замешан Степан Петрович со своим коллективом.

– А мне, уважаемый Николай Сергеевич, глубоко безразлично, кто именно умыкнул, важно определиться, кто будет возмещать убытки.

Слушаю и ушам не верю. Это же стройка! Это же наши русские мужики!

До меня доходит: не получается при попе разобраться с насущной проблемой.

– Батюшка, спасибо огромное! Вы уж идите, а мы уже тут сами.

Соображаю, я же своим присутствием срываю ребятам производственный процесс. Хватаю саквояж и бегом за ворота.

Чем дальше убегаю, тем отчетливее шум, доносящийся со стороны производственного совещания.

Подумать только, всего-то три слова, а как облегчается процесс общения!

Секрет

Сегодня ездил в одну деревушку, соборовал и причащал старого слепого человека. Я писал о нем в рассказе «Девочка в окне». Есть в нем такой образ слепого старика, стоящего у дороги и голосующего проезжающим мимо машинам. Ребята, мол, водочки привезите.

Бабушка, что ухаживала за ним, уже померла. Сейчас старика досматривает узбек-гастарбайтер. Утром уберет за дедушкой, еду ему приготовит и на работу до вечера.

Приехал и думаю, увижу сейчас не пойми кого. Раньше-то дед пил изрядно.

А он встретил меня человек человеком. Да как обрадовался.

– Верую, – говорит, – очень даже верую! Каждый день молюсь.

Пособоровал его.

– Отец, – спрашиваю, – сможете ли вы покаяться?

– Очень даже смогу.

Второй раз за полгода в этой комнатушке каялся перед смертью человек. И как каялся! Избушка у них, что ли, такая благодатная? Перед смертью редко кто кается.

Я причастил его, а сам думаю: «Вот подишь ты, такую жизнь человек прожил, а перед кончиной в человеческий облик вернулся. По-христиански уходит. За что ему так?»

Старик меня будто слышит и отвечает:

– Я, батюшка, в своей жизни матом никогда не ругался. Мама моя ни разу от меня подобного слова не слыхивала.

Как ни марался грехом человек, а душа осталась чистой. И перед самым концом затребовала встречи со Христом.

Ответ

Побывал в областном центре. Попросили выступить на суде в качестве свидетеля со стороны защиты. В перерыве сходил в буфет. Потом иду по коридору. Областной суд. Одновременно на нескольких этажах слушается множество дел.

Перед входом в каждый зал вывешено табло с указанием имен подсудимых и нарушенных ими статей. Сразу возле буфета первое же табло с таким вот именем и следующим за ним бесконечным числом циферок и букв с точечками. Останавливаюсь в недоумении. Ого! Как можно одному человеку всего столько нарушить?!

Смотрю, рядом на скамейке сидят свидетели по делу. Серьезные ребята, красивые, подтянутые. Интересно, думаю, кто такие? Да разве станешь спрашивать? Неудобно. Я им:

– Что, серьезно, он так всего много нарушил?

Пожимают плечами:

– А че? Правда, процентов на семьдесят прокурор навертел, а так, да. Вполне соответствует.

Возвращаясь домой, все думал, кем были те ребята? За что судили их знакомых?

Вечером дочь звонит, рассказывает про нашу старшенькую, Алису. Та сейчас осваивает грамматику. Буквы знает, а читать и складывать их в слова еще не умеет. Берет лист бумаги и пишет наобум, что получится. А оно не получается, старается, чуть не плачет. И вот очередная такая попытка.

– Беру у нее листок, а там, представляешь, пап, три большие буквы «ОПТ». Я так смеялась. Поздравляю, первое слово, написанное твоей внучкой.

Она смеется, сама того не понимая, что через маленькую девочку, вполне вероятно, я получил ответ на мучивший меня вопрос.

Рождество

Рождество Христово служим ночью, а утром проводим елку для детей поселка. Несмотря на мороз, ребятишек в храме много. Завтра еще отдельно устраиваем праздник для ребят из воскресной школы. Всего к раздаче подготовили двести двадцать подарков. Но это еще и с детьми-инвалидами.

Все пришедшие стараются рассказать батюшке стишок или спеть песенку. За это дополнительные призы: книжки, игрушки, шоколадки.

Дети – самое дорогое и нами любимое. Радости у всех, и у родителей и у детей, в изобилии.

После всех ко мне подходит незнакомая бабушка с двумя малышами, мальчиками на вид трех и полутора лет.

– Батюшка, а для нас подарочка не найдется?

– Да как же не найдется? Конечно, найдется.

Собираюсь идти за игрушками, а бабушка берет меня за руку:

– Только, пожалуйста, не самолетики. Они все еще боятся самолетов. Приходилось прятаться от бомбежек в подвалах.

– Да, конечно, мы подберем что-нибудь еще.

И в это время старший мальчуган выставляет вперед кулачок и категорически заявляет:

– Нет! Я уже не боюсь самолетиков! Я мужчина и не должен бояться!

«Извини, маэстро, дай я»

Мой знакомый относится к числу обожателей Алексея Ильича Осипова. Готов слушать его лекции постоянно. С этой целью приобрел какое-то устройство с наушником, сует этот наушник в ухо и теперь нигде не расстается со своим кумиром. Сделаешь ему замечание или дашь совет, в ответ – выставленный вперед указательный палец и тирада:

– А Алексей Ильич сказал!..

В интерпретации моего знакомого Алексей Ильич готов покрыть и оправдать все что угодно.

И вдруг мой товарищ с совершенно потрясенным видом показывает мне фрагмент записи выступления уважаемого профессора. На записи лектор по листочку читает стихотворение.

– Нет, ты понял?!

– И что я должен понять? Хорошее стихотворение. Что тут тебе не нравится?

– Он же его по листочку читает! А стихи надо цитировать на память!

Должен сказать, что мой знакомый имеет очень хорошую филологическую подготовку. За время, проведенное в местах заключения, он постоянно тренировал свою память и выучил наизусть множество текстов.

Спустя неделю я снова увидел его, и в состоянии даже худшем прежнего.

– Он снова цитировал тот же стих по бумажке! Это же невозможно слушать.

А еще через какое-то время он узнал, где Осипов будет читать очередную лекцию, и засобирался в Москву.

– Сяду в первый ряд, и, когда профессор вновь достанет бумажечку со стихотворением, я встану и скажу: «Дай я, Алексей Ильич, расскажу этот стих наизусть».

Поехал. Потом встречаю его:

– Ну как, помог Алексею Ильичу? Рассказал стишок?

– Нет. В этот раз он его не читал.

– А лекция хоть понравилась?

– Очень.

– И какое самое главное впечатление от поездки?

– Я раньше думал, профессор Осипов вот такой, – он развел руками, – большой! А он… маленький.

История о милосердном сергиевопосадце

Пожилой мужчина, недавно перенесший инсульт, тяжело опираясь на палочку, возвращался к себе домой. Вдруг он увидел, как два «разбойника» нещадно избивают кого-то третьего.

Верующий человек не мог пройти мимо и призвал разбойников к благоразумию и милосердию. За что тут же получил, а падая, еще и ударился головой о камень.

Разбойники ушли, оставив старика валяться без помощи. Сколько времени он лежал, инвалид не помнит. Наконец появился добрый сергиевопосадец, дело происходило в Сергиевом Посаде. Добрый прохожий проявил к избитому внимание и, расспросив, где тот живет, отвел его домой.

Дома помог раздеться и уложил моего знакомого на диван, а уходя, стащил его ноутбук и все наличные деньги.

К размышлению

Автор притчи – некто священник, католик, много лет проживший среди буддистов.

Один богатый человек, имевший жену, детей, многочисленных друзей и рабов, вдруг разом обнищал и потерял все, чем так раньше гордился, – богатство, жену, детей, рабов и друзей.

В отчаянии он приходит к уважаемому старцу и рассказывает тому о своей беде. На что учитель отвечает:

– Не переживай, через пятнадцать лет все изменится и тебе будет лучше.

– Что?! Через пятнадцать лет я снова стану богатым?

– Нет. Через пятнадцать лет ты смиришься с тем, что стал бедным.

Реплика

Из фильма о блаженном Августине. Кто-то из богатых римлян пьет вино и произносит:

– Мы необычные люди. Мы не нуждаемся в истине. Я подумал: на самом деле, мы все время твердим об истине. На свете так много людей озабочены ее поиском… Что тогда, в годы блаженного Августина Иппонийского, что сегодня, шестнадцать веков спустя.

О детях и детстве

По вечерам к нам на службу иногда приходят молодые мамочки с малышами-дошкольниками. Понятно, хочется прийти в храм, исповедаться, подготовиться к причастию.

Смотрю на этих детей и вспоминаю себя. В своем далеком детстве, в начале шестидесятых, мама, поскольку ей не с кем было оставить, брала меня с собой на партийные собрания.

Детство этих ребятишек проходит в храме среди икон, а мое прошло под портретами товарища Хрущева и других выдающихся деятелей марксизма-ленинизма. Я любил дедушку Ленина и с гордостью носил красный пионерский галстук.

Крестился в тридцать лет и еще через девять, по благословению, стал священником.

Интересно, кем станут эти дети, детство которых проходит среди икон?

Мечта

В далеком детстве, когда я был весел и беззаботен, мне очень хотелось прожить целых сто лет. Хотя сто лет – это не так уж и много. Потом, где-то в отрочестве, в учебнике химии подсчитал количество лет, прожитых неким химическим светилом, их оказалось восемьдесят шесть. А что? Восемьдесят шесть вполне достойная цифра, и я стал мечтать прожить восемьдесят шесть лет. Тем более что прожить восемьдесят шесть более реально, нежели сто.

Время шло, усталость накапливалась, и я стал постепенно опускать планку желания долгой жизни сперва до семидесяти пяти, а потом согласился на семьдесят.

Вчера стоял на выходе из магазина, ждал матушку с внучками и смотрел на идущих мимо меня людей. «Ашан», народу много, но я почему-то обратил внимание на семью из трех человек: крупный мужчина, лет тридцати пяти, идет понурившись, тяжело переступая ногами. На шаг впереди него маленькая жена толкает перед собой тележку, рядом мальчик-подросток.

Почему-то вид этого мужчины меня привлек больше всего, именно с подобными ему ребятами я отмахал кайлом на железной дороге положенные мне Господом десять лет. «Высшая школа смирения», которую мне пришлось освоить после высшего гражданского и среднего военного.

Я смотрел ему вслед, а внутри все кричало: беги, догони его, это наш человек, понимаешь, наш, настоящий!

Кто бы знал, как не хватает мне сейчас моих ребят из составительской железнодорожной бригады в вечно грязных оранжевых жилетах. Кстати, уходя на свою льготную пенсию, долго они, как правило, не живут. Очень уж тяжелая у них работа.

Конечно, я никуда не побежал. Смешно. Что бы я ему сказал? Зато на ум пришло: а что, если шестьдесят? Нет, ну а чем тебе не нравилась эта цифра? На самом деле, чего здесь задерживаться?

Конкуренция

Едем с матушкой на службу. Я кручу педали, она сидит у меня сзади на багажнике. Храм стоит на высоком холме, приходится потрудиться. Один-то я почти въезжаю, а с матушкой – никак. Приходится спешиваться и толкать велосипед вручную.

Только матушка соскочила, как нас легко и непринужденно обогнал одолевающий ту же горку «лендкрузер». Окошки в джипе открыты. Из них доносится грудной проникновенный голос Элвиса Пресли: «Лав ми тэндер, лав ми свит…»

И мы оба с велосипедом поняли, что в борьбе за сердце женщины, как ты педали ни крути, даже если у тебя двадцать скоростей, «лендкрузер» все равно окажется первым.

Как я стал писателем

Вернулся с миссионерского съезда. После обеда мы забираем вещи из номеров, где жили, и направляемся к автобусам, чтобы ехать в Москву, а нам на смену уже въезжают маститые художники слова, наши и казахстанские.

Вижу, заходит пожилой казахский писатель, к нему сразу бросаются двое молодых ребят-казахов, помогают раздеться. Потом мы с этим казахом-писателем ехали в лифте, и я его спросил:

– Мы уезжаем. Вы нас меняете, если не секрет, то кто вы и чем планируете заниматься?

– Мы писатели из двух стран. Хотим пообщаться на тему: «Не надо врать!»

– Как хорошо! Но не думал, что ради такой темы стоит собирать целые съезды. Ведь это и так понятно. Я вот тоже немного пишу и стараюсь не врать.

Мой собеседник смотрит на меня с неподдельным интересом:

– Знаете, тогда вы первый неврущий писатель из тех, кого я когда бы то ни было встречал. Дайте-ка я вас хорошенько рассмотрю.

Хотелось еще хоть немного пообщаться, спросить хотя бы имя этого уважаемого человека, но, увы, автобусы были поданы и нам «заиграли марш» к отправке.

Про радость

Вчера в магазине встретил знакомую молодую женщину. С полгода назад она подвозила нас с матушкой на своей машинке и делилась планами купить такую же, но только новенькую.

Вот встречаемся:

– Как ваши успехи? Вас можно поздравить с приобретением?

– Можно, батюшка! Очень даже можно.

Расплатившись, мы вдвоем выходим из магазина.

Моя собеседница показывает свою замечательную «ласточку».

– Вот она. Долго не получалось продать старый авто, а так хотелось купить эту. Как увижу, что едет по дороге такая, все бросаю и смотрю ей вслед, точно завороженная. Не поверите, она мне даже по ночам снилась. Наконец купила.

И знаете, все хорошо, даже замечательно, а радости нет. Думала, месяц на одной ножке прыгать буду. Не прыгаю. В окошко посмотрю, вон стоит внизу моя осуществленная мечта. Стоит… а радости нет.

«Я уеду жить в Лондон»

Сегодня ночью во сне я видел себя разгуливающим по Лондону. И ни тебе знакомой еще по картинкам из учебника пятого класса Трафальгарской площади, и ни Биг-Бена, все какие-то переулки, переулки. Даже не понял, что это Лондон.

Выручила девчонка, как оказалось, из Коврова. Она туда замуж вышла, ребеночка родила. Стояла в какой-то очереди и с кем-то разговаривала, я услышал ее русский язык и специально подошел познакомиться.

Спасибо ей, она меня хоть сориентировала, рассказала, где я нахожусь. Когда объявил ей, что там, на родине, мы с ней были соседями, она обрадовалась. Мы говорили с ней о наших местах и никак не могли наговориться.

Вообще, знаете, Земля круглая. Помню, как несколько лет назад, правда уже в реальной жизни, на недельку майских праздников я оказался в Болгарии на Золотых Песках. Народу никого. Поселили в гостинице со множеством этажей. Утром вышел на завтрак. Пустой зал, и только две пожилые тетеньки одиноко виднеются за столиком на четырех человек. Болгарин махнул рукой, мол, туда, присоединяйся к старушкам.

Я подсел, разговорились, оказалось, москвички. И что характерно, у одной из них дача прямо рядом с нашим храмом. Вот удивлялись.

Ночью, проснувшись, все боялся: сейчас усну и вновь окажусь в Лондоне. Та девушка из Коврова наверняка ушла, что буду делать? Зато вспомнил, что у знакомых дочка уже несколько лет учится где-то там, на туманном острове. Знай бы я ее телефон, можно было бы и позвонить. Все-таки когда рядом кто-то из своих, не так одиноко. Подумал, маму ее увижу, обязательно спрошу.

Утром уже рядом с храмом останавливается машина, и мама той девочки сама спешит ко мне под благословение.

– Маша, твоя Анечка где учится, часом, не в Лондоне?

– В Лондоне…

– Отлично, а ты мне ее тамошний телефон не дашь?

– Конечно, дам. Неужто в Англию собрался?

– Да как тебе сказать… не то чтобы собрался, но пусть будет. Мало ли что, на всякий случай.

Интересно, что бы она обо мне подумала, если бы я ей признался, что если и позвоню Анечке, так только во сне? И что сегодня ночью я гулял по Лондону с девочкой из Коврова, имени которой я так и не спросил.

Чудо

Сегодня ехал в электричке. Людей в вагоне немного. Напротив меня мужчина средних лет. Сидит и не отрываясь смотрит куда-то мимо меня. Там сзади двое взрослых с несколькими детьми-погодками младшего школьного возраста. Дети негромко поют русскую народную песню. Поют со знанием дела, чувствуется, что они хорошо научены народному пению.

В вагон заходят контролеры. Одна из них, поравнявшись с поющими детьми, остановилась и просит их спеть во весь голос. Те не ломаясь тут же что-то исполнили.

– Ой, как хорошо! – восклицает контролер. – А сплясать можете?

Дети выскочили в проход и давай танцевать. Народ смеется и хлопает в ладоши.

У мужчины напротив меня слезы на глазах, и он тоже улыбается. Потом обращается ко мне:

– Знаете, только что произошло чудо. Этим летом в Славянске под бомбежками погибла моя семья. Ау меня вот здесь, в груди, все застыло и превратилось в лед. Все эти месяцы я не мог дышать полной грудью. Любое неосторожное движение приносило боль.

Сейчас смотрел на этих детей и ликовал. Представляете, душа оттаяла, могу снова дышать полной грудью и снова улыбаюсь.