Текст книги "Дневник Великого поста"

Вторник
Поездка в Бари
(Итальянский дневник. Продолжение)

Чтобы я еще хоть когда-нибудь, хоть раз сунулся в какую-нибудь заграницу, в страну, где тамошние жители не понимают ни слова по-русски! Ни за что! Нет, если в организованной группе с русскоговорящим гидом, тогда да, тогда можно. Тебя сажают в комфортабельный автобус и везут осматривать достопримечательности. Ты увидишь множество древних построек, побываешь в замечательных храмах, названия которых потом, как ни пытайся, ты все равно не вспомнишь. Тебя провезут по улицам и накормят в том ресторанчике, где из года в год одной и той же едой питают организованных туристов.

Ты увидишь камни, увидишь автомобили, памятники великим аборигенам. Увидевши все, вернешься домой в полной уверенности, что побывал в такой-то стране. Но если за все время поездки тебе ни разу не удалось по душам пообщаться с местными жителями, если ты не выпил с ними хотя бы по чашечке кофе, считай, что деньги на поездку потрачены впустую. С таким же успехом эти места можно посмотреть по телевизору. В этом я убедился на собственном опыте.

Если же на свой страх и риск пускаться в путь в одиночку, нужно учить язык. Особенно если ты собрался в Италию и планируешь путешествовать по стране железнодорожным транспортом. Мы, привычно ругающие все наше, не можем представить, что в Италии, в такой развитой буржуазной стране, поезда могут ходить так, как им вздумается. По нашим электричкам можно часы проверять; связавшись с итальянской железной дорогой, можно потерять здоровье.

Возвращаясь из Флоренции, мы должны были делать пересадку в Болонье и ехать к себе. Из Флоренции мы отправились с небольшим опозданием, потому что наш состав прибыл тик в тик ко времени отправления. Пока сели, проверили билеты и наконец тронулись. По первоначальному графику на пересадку у нас оставалось целых полчаса. Этого времени вполне достаточно, чтобы даже такой, как я, знающий всего три итальянских слова, сообразил, куда подадут нужный мне поезд. Но мы, как вы уже, наверное, догадываетесь, опоздали. Ровно на двадцать пять минут.

Итак, Болонья, одна из главных железнодорожных станций страны. Имеющая как минимум два парка приема и отправления поездов по западному и восточному направлениям, с кучей подъездных путей и огромным вокзалом, возвышающимся над железнодорожными путями и уходящим под землю. Как хорошо, что с нами была Марина. Если бы не Марина! Когда мы выехали из Флоренции в Болонью, она сказала, что нужный нам поезд – последний из тех, что идет в нашу сторону. И если мы на него опоздаем, то придется нам куковать до утра на вокзале, поскольку паспорт она забыла дома, а без паспорта в гостиницу никто не поселит.

– Поэтому, батюшка, – продолжила наш гид, доставая из сумки потрепанную книжку с акафистом святителю Николаю, – давайте молиться.

Матушка, закрыв глаза, принялась молиться по памяти. Я открыл тот же акафист у себя на смартфоне и тоже стал читать. Мне кажется, еще никогда раньше мне не приходилось так умолять святого человека о помощи.

«Батюшка Николай, сам посуди, ну как нам здесь, в чужой стране, без знания языка и без теплой одежды слоняться всю ночь по вокзалу! Я ладно, я привычный, десять лет на железной дороге в смену отпахал – матушку жалко. Очень уж она у меня хрупкая».

Не знаю, какими словами молилась Марина, но когда три человека на русском языке в окружении множества итальяноговорящего народа умоляют святого, привыкшего слышать молитвы все больше по-русски, разве он им откажет!

Подъезжаем к Болонье. Марина, уже много лет живущая в Италии и в совершенстве владеющая итальянским, показывает на небольшой монитор на выходе из вагона первого класса.

– Так, смотрим. Наш путь пятый, парк «вест». Нам нужно спешить.

Мы выскакиваем из вагона и бежим в указанном направлении. Прибегаем. Марина начинает расспрашивать итальянцев на итальянском (за время поездки у меня сложилось впечатление, что о существовании других языков никто из них не подозревает в принципе): «Скажите, мы прибежали туда, куда нам надо?» Те в задумчивости пожимают плечами. Там никто определенно ничего не знает и только может предполагать, в какую сторону отправится состав.

В этот момент раздается объявление по громкоговорящей связи. Марина:

– Внимание! Вы слышали?! Она сказала, что наш поезд приходит на путь номер шесть, парк «ост». Батюшка! Бежим!

Нас не нужно упрашивать. Перспектива остаться здесь на всю ночь пугает и прибавляет сил. Бежим через весь вокзал и прибегаем на противоположную сторону. На указанном пути уже виднеется состав. Марина:

– Это наш!

Как хорошо, что Марина не поленилась спросить у машинистов, куда они направляются. В ответ те, помолчав и точно сомневаясь, сказали, что едут в противоположную сторону, а именно на север Италии.

– А вам, как мы понимаем, нужно на юг.

Опять звучит громкоговорящая связь и выдает очередное объявление, смысл которого разобрать совершенно невозможно. Но Марина, прожив четырнадцать лет в Италии, его понимает, и мы вновь, точно оглашенные, летим в противоположную сторону. Я посчитал: таким образом, мы побывали на пяти подъездных путях, дважды преодолев расстояние от одного парка приема до другого.

Наш состав подошел с опозданием всего на двадцать минут. Я понимаю, если бы он опоздал минут на сорок, то число совершенных нами пробежек могло бы вполне увеличиться вдвое, святой Николай нас просто пожалел.

Уже в вагоне, заняв места и отдышавшись, Марина сказала:

– Как хорошо, что мы успели. Однажды мне уже пришлось провести ночь здесь, в Италии, на железнодорожном вокзале. Знаете, больше не хочется!

И она рассказала удивительную историю.

– Ко мне из Москвы приехала одна моя хорошая подруга. Она врач-психиатр, имеет дело с самыми страшными преступниками, маньяками и серийными убийцами. Звонит мне в Италию и просит:

– Марина, свози меня в Бари к мощам святителя Николая. Хочется побывать у святыни, помолиться и набраться сил. Я очень устала, мои подопечные высосали из меня все жизненные соки.

– Хорошо, я закажу машину, и мы отправимся в Бари. Там можно заночевать, а на следующий день вернемся назад.

Я подсчитала предстоящие расходы на поездку, и подруга сказала:

– Во-первых, получается дорого; а во-вторых, я могу выделить на поездку только одни сутки. Что, если мы отправимся в Бари поездом?

Железной дорогой действительно выходило значительно дешевле; кроме того, мы экономили время, поскольку поезда могут ходить и ночью. Я изучила расписание и отыскала подходящий маршрут. Мы должны были добраться до железнодорожной станции в Пескаре, а там пересесть на проходящий поезд до Бари. Единственное, что меня смущало, это полтора часа ночного ожидания на вокзале в Пескаре. Рассказала о перспективе предстоящей поездки с полуторачасовым ночным бдением на вокзале, и подруга согласилась.

– Подумаешь, полтора часа! Как-нибудь скоротаем. И потом, это же Италия, цивилизованная страна. Надеюсь, если что, ваша полиция нас обязательно сбережет! Так что покупай билеты и жди мой рейс.

Вскоре она прилетела, и мы отправились в Бари.

В Пескару попали в одиннадцать вечера, точно по расписанию. Проходящий поезд должен был появиться в половине первого ночи. Мы сидим на лавочке в зале ожидания и беседуем. Она мне рассказывает о Москве, я, понятное дело, ей об Италии. Так поздно мне еще никогда не доводилось бывать на железнодорожных вокзалах. Потому не без интереса наблюдала за ночной жизнью их обитателей. Вообще, итальянцы народ спокойный и доброжелательный. Не раз мне приходилось одной идти по ночным улочкам города, где я живу, и никогда со мной ничего плохого не случалось. Это в Москве вечером, часов в восемь, завидев стайку молодых парней, я предпочитаю перейти на другую сторону улицы, а здесь, у нас – нет, тихо. Молодежь – та вообще неагрессивна. Знаете, мне кажется, это потому, что в Италии – во всяком случае, здесь, на юге – практически не бывает холодов. Всю зиму я могу проходить без шапки, в одной легкой куртке. Много дешевой еды. С работой больших проблем тоже нет – во всяком случае, на кусок хлеба всегда заработаешь. Потому здесь нет необходимости, как говорится, «работать локтями».

Посмотрите на этих людей, – она показывает рукой в сторону наших попутчиков, – чаще всего они улыбаются.

Мы сидим на вокзале, и я замечаю, как постепенно уже привычный мне итальянский люд исчезает. На какой-то момент мы с подругой остаемся чуть ли не в одиночестве, а потом зал ожидания начинает наполняться странными людьми. Очень странными. У большинства на головах ирокезы – это такая прическа наподобие петушиного гребешка. Руки, шеи, у некоторых даже лица в татуировках, обычных синих или цветных.

Ночные обитатели вокзала появляются тихо, не шумят. Осматриваются по сторонам и, завидев двух одиноко сидящих девушек, направляются к нам. Подходят достаточно близко и останавливаются. К нам не пристают. Постепенно они окружают нас со всех сторон и все, чуть ли не одновременно, начинают корчить рожи, а один так даже стал лаять наподобие собаки. Мы в ужасе. Подруга только и нашлась что, перекрестившись, прошептать: «Святитель Николай, заступись!»

Я достаю Псалтирь, открываю и начинаю читать первый попавшийся псалом. Подруга дрожащими руками хватает акафист святому Николаю, я вижу, как шевелятся ее губы, побелевшие от страха. Не думала, что в такую отчаянную минуту можно молиться так, что все окружающее для тебя просто перестает существовать. И только грохот чего-то рухнувшего рядом с нами на землю вернул меня к реальности. Одна из этих странных личностей – по-моему, это тот, который гавкал, – упал на пол прямо возле наших ног. Упал и забился в эпилептическом припадке. Я вижу, как корчится его тело, а изо рта течет обильная пена. Какое-то время его ломает, затем он затихает и лежит неподвижно, точно мертвый. Подруга открывает свою сумку и что-то лихорадочно в ней разыскивает непослушными руками. Не найдя, поворачивается ко мне:

– У тебя есть влажные салфетки?

– Зачем тебе влажные салфетки?

– Чтобы вытереть пену с его рта. Я должна сделать ему искусственное дыхание «рот в рот».

Этого только не хватало! Держу ее руку.

– Сиди! Не надо делать ему искусственного дыхания!

– Но я обязана! Я давала клятву Гиппократа!

Сейчас же, буквально минуту спустя, откуда-то появились санитары с носилками, погрузили на них эпилептика и тут же исчезли. Пока странные люди вместе с санитарами занимались своим таким же странным товарищем, мы незаметно выскользнули из зала ожидания и побежали на перрон. Уже скоро должен был появиться наш поезд, идущий транзитом через Пескару, и увезти нас к святителю Николаю.

На перроне мы сели на лавочку и наконец-то с облегчением вздохнули. Поскольку вокзал располагается рядом с морем, откуда особенно часто дуют сильные ветры, такие лавочки на перроне окружаются пластиковой защитой со входами с двух сторон. Сидим, ждем поезд и вдруг замечаем, как уже на перроне появляются все те же личности и спешат к нашему укрытию. И снова вокруг нас хоровод странных людей, больше похожих на героев из фильмов про зомби. Они не входят внутрь нашего убежища, но, обнимая снаружи пластиковое ограждение, прижимаются к нему лицами. Пустые безжизненные глаза на распластанных лицах наблюдают за нами через прозрачный пластик.

Чувствую, подруга толкает меня в бок:

– А мел у тебя есть?

– Какой еще мел?

– Обыкновенный, кусок школьного мела.

– Дорогая моя, зачем тебе сейчас мел?

– Ты что, Гоголя не читала? Хому Брута помнишь? Надо очертить круг.

– Не надо, погоди, сейчас уже наш поезд придет.

Сидим как на иголках. Слышу, включается громкоговорящая связь и дежурный объявляет, что наш поезд, идущий в сторону Бари, опаздывает на два часа. В отчаянии мы снова хватаемся за Псалтирь и акафист. Личности продолжают хороводить. Видно, как они хотят попасть к нам за пластиковое ограждение, но проходов не находят и движутся дальше. Бесконечный сумасшедший хоровод. Нам страшно, мы молимся изо всех сил. Подруга уже в голос кричит святителю Николаю и просит о помощи.

Неожиданно, вне всякого расписания и без объявления по громкой связи, появляется какой-то поезд. Что за поезд, куда и откуда он направлялся, я так и не поняла, хотя и пыталась. Состав остановился рядом с нами, открылась дверь, и личности все как одна, оторвавшись от нас, запрыгнули в вагон. Двери немедленно закрылись, и неизвестный поезд умчался в ночь.

Кроме нас, на перроне никого не осталось.

В Бари, несмотря на двухчасовое опоздание, мы тем не менее вовремя попали на утреннюю службу. Перед тем как пойти поклониться мощам, моя подруга поняла, что у нее вопреки графику началось обычное женское, и она не посмела приложиться к раке. От обиды заплакала. Когда уезжали из Бари, обычное женское у нее прекратилось, так же внезапно, как и началось. Я голову сломала, почему так? Человек копил деньги на поездку, взял отпуск, прилетел сюда к нам за тридевять земель. Потом с такими приключениями добирался до Бари, и что, все напрасно? Или святитель счел, что она из всех, кто приехал тогда поклониться его мощам, самая грешная?

Слушая Марину, я и сам терялся в предположениях, почему все произошло именно так?

– Может, это бесы ей так отомстили? Ведь если ей приходится работать со всякими маньяками и прочими страшными людьми, значит, она постоянно сталкивается и с нечистой силой. Ей понадобилась духовная поддержка. Она полетела в Италию к святителю Николаю, а враг над ней посмеялся. Тогда, если эта версия верна, выходит, что бесы могут вытворять все что угодно, даже рядом с такой святыней, как мощи святителя Николая? Они безобразничают, а святой не вмешивается. Как-то нелогично выходит.

– Эх вы, богословы, – рассмеялась, молчавшая до сих пор матушка, – «самая грешная», «бесы сильнее святителя Николая»! Здесь даже ребенку понятно: святой человек хочет, чтобы она, уезжая и на этот раз так и не приложившись к его мощам, приехала к нему снова, чтобы исполнить-таки свою заветную мечту.

Среда
Человек, которого нет
(Итальянский дневник. Продолжение)

В Анкону мы с матушкой вылетели самолетом все той же авиакомпании «Люфтганза». Только, в отличие от предыдущего нашего перелета из Москвы в Мюнхен, вместо полноценного обеда еще на входе в самолет нам выдали по пакетику сладостей и уже во время полета предложили по стаканчику воды.

Изучив содержимое выданного пакетика, я понял: мы летим явно в какую-то дыру. Мои опасения подтвердились. Поразивший меня своими размерами аэропорт города Мюнхена отличался от аэропорта в Анконе ровно настолько, насколько обед, которым нас накормили во время рейса Москва – Мюнхен, отличался от перекуса во время последнего перелета.

Помню, еще в конце шестидесятых мы с мамой летели из Минска в Москву. Во время полета отказал один из двигателей, и нас экстренно посадили в Гомеле. Аэропорт в Анконе мне и напомнил тот гомельский аэропорт конца шестидесятых. Зато грела сама мысль – мы в Италии.

Встречала нас снова Марина, проживающая в городе с удивительно красивым наименованием. Когда я впервые вслух произнес это волшебное словосочетание, то к сожалению о том, что я не художник и не умею писать красками, прибавилась досада, что не освоил в юности степ, была же возможность. Как бы я сейчас отстучал эти звуки подковками на башмаках.

Город, где некогда трудолюбивые предки нынешних горожан высадили тысячи и тысячи пальмовых ростков, и они превратились ныне в замечательный пальмовый лес на берегу Адриатического моря.

Не зная итальянского языка, мы с матушкой вполне могли бы затеряться в замызганном здании аэропорта Анконы навсегда, если бы не Марина. Она нас встретила и спасла.

– Как долетели? Отлично. Тогда давайте знакомиться. – И она кивнула в сторону пожилого седого итальянца в темного цвета брюках и зеленой тенниске с короткими рукавами. – Это Антонио, самый лучший из всех итальянцев, живущих в самой Италии и за ее пределами. Я на русский манер зову его Антоном. Он не обижается. Антонио согласился поехать вместе со мной сюда, в Анкону, встречать батюшку, прилетевшего из России. Потому что…

Я перехватил инициативу и продолжил ее фразу:

– Он самый лучший из всех итальянцев.

– Да, таких людей не бывает, – подтвердила Марина, и мы пошли садиться в автомобиль.

Мы долго ехали по направлению на юг. Антонио вел свою «ауди»-«шестерку», а Марина все это время рассказывала о том, что попадалось нам по дороге.

– Смотрите! – воскликнула Марина и показала в сторону возвышенности, на которой, точно огромный средневековый замок, расположился древний монастырь. – Это Лорето, стариннейший францисканский монастырь. Сюда мы еще обязательно заедем и посмотрим на домик Пресвятой Богородицы. В монастырь его перевезли еще крестоносцы. И до сих пор он находится здесь в главном храме.

Забегая вперед, скажу, что сам монастырь, его храм и главную святыню – домик Пресвятой Богородицы мы с матушкой вспоминаем как сказку, в которую нам однажды посчастливилось заглянуть. Теперь всякий раз, когда я вижу икону Пресвятой Богородицы «Прибавление ума», мыслями возвращаюсь в Ее домик, войдя в который у меня никак не получалось уйти. Знаю, что надо, что все уже ушли, а я так бы и стоял, и стоял.

Когда мы наконец доехали до дома, в котором снимали квартиру, Антонио остановил машину, помог нам выгрузить вещи на тротуар. Прощаясь, я не знал, как мне поступить. Помню, что за схожий трансфер в Черногории мы платили тридцать евро, но это Италия, и я не знаю, какие расценки здесь у них. Всегда проще, если ты знаешь заранее, сколько должен заплатить за оказанную услугу. С другой стороны, боишься сделать что-то не так и обидеть людей необдуманным поступком.

Решил: если скажут, то заплачу. Потом узнал, Антонио сам по доброте душевной вызвался помочь Марине встретить русского падре вместе с матушкой, прилетевших из Москвы.

В течение той недели, что нам с матушкой повезло провести в Италии, с Антонио мы виделись всего несколько раз. Однажды он предложил нам поужинать в одном небольшом ресторанчике, где практически не бывает туристов и куда ходят только местные жители.

Этот ресторан скорее походил на наше небольшое придорожное кафе. Только в отличие от наших это заведение существует уже много лет и передается из поколения в поколение от отца к сыну. Здесь дорожат хорошим мнением о себе, потому еда, которую нам подавали, на самом деле была восхитительна. Нас угощали крошечными шашлычками из баранины и бараньей печенки. Ничего подобного я, сам большой любитель шашлыков, никогда не ел.

Сегодня, спустя почти год после той поездки, вспоминается не столько еда, которую мы тогда ели, сколько сама поездка. Отправляясь в ресторан – кстати, я даже запомнил его название: «Старая мельница», – мы ехали и долго смотрели на горы. Для нас, людей, живущих на равнине, вид гор непривычен, наверное, потому и завораживает. Покидая регион Марке, мы въезжали на землю Абруццо.

Антонио тут же рассказал о давнишней неприязни между жителями соседствующих регионов. В одном из них традиционно разводили домашних животных, предпочитая всему остальному свинину, в другом – налегали на выращивание овощей. Друг друга они называли «вежливыми» и «сильными».

Антонио смеется:

– «Вежливые», говорили абрузцы про жителей Марке, потому что они спят в обнимку со своими свиньями. Те же, стараясь уколоть абрузцев, отвечали: «Да, вы люди сильные! Потому что от вас сильно пахнет чесноком!» Сейчас, конечно, все уже по-другому, но старинные дразнилки еще не забыты.

В тот вечер Антонио выступал в роли хозяина, потому заказ делал сам на свой вкус и все угощал нас маленькими бараньими шашлычками. Сам он ел немного, зато, сидя напротив меня, все подкладывал и подкладывал мне в тарелку новые порции. Потом он воскликнул:

– Все, баста! Считаем, кто сегодня съел больше всех.

Мы посчитали наши палочки из-под шашлыков, и выяснилось, что падре в этот вечер оказался вне конкуренции. Антонио продолжил:

– Сегодня уважаемый падре из России выиграл свои сто евро!

Марина объяснила, что Антонио с друзьями иногда специально приезжают сюда, в этот ресторан, зная, что здесь готовят самые вкусные шашлыки из баранины. Итальянцы – люди страстные, они большие любители поспорить или поболеть за любимую команду. Даже приезжая поужинать, они и здесь, прежде чем садиться за стол, заключают между собой пари и делают ставки на того, кто сегодня окажется победителем и съест больше других. Победителю доставался и приз – те самые сто евро, о которых заявил Антонио. Правда, никто мне никакого приза не вручил, зато матушка до сих пор нет-нет да и вспомнит:

– Так сколько ты тогда съел шашлыков?

Уже возвращаясь назад, все та же матушка неожиданно предложила:

– Давайте споем!

Больше всех предложению спеть обрадовался Антонио:

– Давайте! Калинка-малинка!

Мы втроем с Мариной и с матушкой во главе немедленно запели что-то наше хорошо знакомое русское. Спели одну песню, другую, потом инициативу перехватил Антонио и запел хриплым, с характерной отдышкой голосом пожилого человека. Он пел одну из песен Тото Кутуньо, а Марина переводила нам ее слова на русский. Помню, как необычно было слышать так часто напеваемые на слух красивые, но непонятные слова в исполнении природного итальянца. Пускай даже таким хриплым голосом.

Потом Антонио затянул знаменитую песню «Влюбленного солдата». Затянул, спел пару фраз и осекся, потому что остальных слов он не знал, зато осталась мелодия, под которую все вместе мы дружно допели эту песню, используя всем понятное «эсперанто» – «тра-та-та и па-па-пам».

Воскресный день для итальянцев день особый. Люди собираются семьями дома или в каком-нибудь ресторане. Вместе обедают и обсуждают свои семейные дела. Не появиться на таком мероприятии – значит обидеть своих близких, особенно старшее поколение. Если живы родители мужа и жены, значит, одно воскресенье они проводят с тещей и тестем, другое – со свекром и свекровью. И это не обсуждается.

– Сегодня воскресенье, – позвонила нам Марина, – есть предложение всем вместе где-нибудь пообедать. В прошлый раз Антонио приглашал нас на ужин, сегодня мы пригласим его на обед. Воскресенье – день семейный, а мы с вами да Антон чем не семья.

Хотя в тот день мы приглашали Антонио, тем не менее он на своей машине отвез нас туда, где на воскресный обед собираются только итальянцы.

– Батюшка, – обращается ко мне Марина, – мы с вами собираемся ехать в Рим и обязательно отправимся в Ватикан в храм святого апостола Петра, а знаете ли вы, что наш друг Антонио в свое время даже жил в Ватикане? Да, несколько лет, непосредственно в самом Ватикане.

– Интересно, что он там делал? Учился на священника?

– Сейчас спрошу.

В это время Антонио, уставившись на большой экран телевизора, следит за мотоциклетными гонками. Он нервничает и постоянно повторяет одно и то же слово: «кади». Марина что-то говорит ему по-итальянски, Антонио, не отрываясь от гонок, бросает в мою сторону:

– Спроси, зачем ему это нужно? Может, он из КГБ? – и снова «кади, кади».

– Что он все время повторяет?

– Антонио страстный болельщик, в свое время он и сам принимал участие в гонках. А «кади» значит «падай». Он хочет, чтобы соперники того, за кого он болеет, попадали, а его любимец финишировал первым.

В это время действительно мы увидели, что один из мотогонщиков не вписался в поворот и врезался в отбойники. Нужно было видеть, как обрадовался Антонио. Потом снова, сконцентрировавшись на экране, словно мантру, продолжил умолять: «кади».

Наконец заезд финишировал. Больше никто из гонщиков не упал.

– Какое место занял «наш»? Надеюсь, он пришел первым?

– Нет, – вздыхает Марина, – «наш» оказался в лузерах. Даже у Антонио сегодня не получилось «подколдовать». Ладно, Антоша, лучше расскажи нам, как ты оказался в Ватикане и что ты там делал?

– Как оказался? Вам это действительно интересно? – Он пожимает плечами. – Тогда слушайте.

В школу меня отдали в четыре года. Сперва я ходил в ту, что располагалась рядом с нашим домом. Но я не хотел учиться и сбегал домой. Тогда родители перевели меня в школу, идти до которой нужно было двадцать минут. Там я оставался на ночь, и только на выходные меня забирали домой.

Нужно ли говорить, что я всей душой ненавидел свою школу. Учился плохо, а повзрослев, частенько сбегал с приятелями с уроков. Мы ходили на холмы, ловили кроликов или рыбу. Потом разводили костер и жарили на огне нашу добычу.

– Подожди, Антон, – встряла Марина, – при чем тут кролики? Тебя спрашивают, как ты попал в Ватикан? Ты можешь нам это объяснить?

– Ты слушай, – миролюбиво замечает ей итальянец, – нашим друзьям хочется узнать, почему я жил в Ватикане, вот я к этому их и подвожу.

Короче, моим воспитателям надоело, что я плохо учусь и постоянно нарушаю дисциплину, и меня отчислили. Тогда я и стал ходить в духовную школу. Нужно же было где-то учиться, и родители уговорили руководство католического колледжа принять меня к себе.

– Антонио принадлежит к одной из самых древних аристократических семей юга Италии. Это очень богатое и влиятельное семейство. В свое время два Антошиных родных дяди были местными архиепископами. Потому, когда его родители обратились в католический колледж, им не смогли отказать.

Но когда мне исполнилось шестнадцать, меня вышибли и из колледжа. А как получилось? К нам на кухню привозили молоко в восьмилитровых канистрах. Я раздобыл ключи от черного хода и стащил две канистры. Потом вместо молока налил в них вина, и однажды, в одну из пятниц – а по пятницам нас возили в храм на причастие, – я каждому из учеников налил по целой кружке вина.

С непривычки все захмелели. Воспитатели всполошились, провели расследование и отыскали виновника. Меня и до того уже не раз видели нетрезвым. Видимо, этот случай стал последней каплей, и, несмотря ни на какие родственные связи, меня выгнали буквально в тот же день.

В этот момент Марина не выдержала и с присущей коренным итальянцам мимикой и жестами обрушилась на рассказчика:

– Антонио, это невозможно! Тебя просят рассказать о Ватикане, а ты нам целый час морочишь голову про какие-то глупости, вино, канистры из-под молока!

Антонио, внешне оставаясь абсолютно спокойным, сказал, обращаясь ко мне:

– Падре, эти бабы всегда все портят. Давай условимся встретиться на следующий год в это же время. А за этот год ты подучишь итальянский, а я постараюсь научиться говорить по-русски.

Так на чем я остановился? Да, меня выгнали из колледжа, и тогда в бой вступила тяжелая артиллерия. На семейном совете было решено отправить меня в Рим к дяде-архиепископу. Он тогда был руководителем католических учебных заведений по всей Европе. Так, будучи семнадцати лет от роду, я угодил в Ватикан.

– Попробую угадать, думаю, что в Ватикане вы изучали историю средневековой живописи или работали в архивах.

Ничего я не изучал. Я жил в Ватикане, потому что там жил мой дядя. Поначалу я работал у него по дому, потом был у него шофером. Меня перевоспитывали трудом. Дядя предлагал мне учиться на священника, но я отказался. Тогда меня устроили на экономический факультет Римского университета.

Прожив три года в Ватикане, я перебрался на частную квартиру в город. Так я чувствовал себя вольнее. У дяди только и делали, что молились. Спать ложились слишком рано, а я мечтал о свободе.

В университете пристрастился играть в бильярд. У меня неплохо получалось. Тогда в неделю я имел не меньше сорока тысяч лир, когда заработок среднестатистического рабочего составлял всего двадцать тысяч в месяц.

Еще через год учебы однажды я выбил стул из-под профессора все той же экономики. Мне показалось, что он унизил меня, а я ему ответил. Понятно, что очень скоро меня вышибли уже из университета. Но я не стал расстраиваться, а решил заняться бизнесом. В двадцать лет открыл свое агентство по страхованию. И всю свою сознательную жизнь торгую вином.

– Антонио скромничает, – продолжает Марина. – Несколько лет я вела дела его фирмы и знаю, он очень богат. Здесь ему принадлежит множество виноградников, и вообще, ему перепадает копеечка с каждой продаваемой бутылки итальянского вина. Кроме того, доходные дома, а также земля, много лет принадлежащая их роду. Он ходил под парусом, ловил рыбу, обошел и объездил весь свет и постоянно работает. Ему уже за семьдесят, а на отдых он не собирается. Вы обратили внимание, что все время, пока мы ехали в машине, ему кто-то звонит и о чем-то с ним договаривается? Звонки идут со всего мира, потому что всем нравятся итальянские вина. Он не обманывает, его вина самые лучшие.

– А дети? Они что, не могут взять на себя заботу о фирме?

– У него нет детей и никогда не было. Он одинок. Когда дядя-архиепископ предложил ему стать священником, Антонио отказался, потому что понял, что не сможет обойтись без женщин, а семейная жизнь не сложилась. Вот и живет человек один. Он предлагал мне заняться его бизнесом, тем более что мы с ним вместе работали и он мне доверяет. Но я отказалась, бизнес – это не для меня.

– У него есть наследники?

– Да, племянник, сын сестры. Он единственный наследник, но не преемник. Потому Антонио и не может остановиться и продолжает работать. Слишком много людей на него завязано, чтобы так все взять и оставить. Он чувствует ответственность за их благополучие. Еще Антон фактически содержит несколько домов для престарелых, тратит большие деньги на лечение больных.

– Зачем ему это? Старики, больные?

– Антонио – христианин. Несмотря на бурно проведенную юность, кажущееся разгильдяйство, он никогда не порывал с Богом. Ему это даже в голову не приходило. Человек взрослел, становился мудрее. Каждое воскресенье он начинает молитвой в храме. Ходит туда, где совершаются самые долгие по времени службы. Потом еще остается и молится по четкам.

В один из тех дней, прогуливаясь по улицам города и наблюдая за местными стариками, я спросил у Марины, как у них здесь хоронят покойников?

– У кого есть место на кладбище, тех хоронят в земле. Но это дорогое удовольствие. Аренда земли стоит немалых денег, потому обычно усопших кремируют.

– Интересно, а как Антонио хочет, чтобы поступили с его останками?

– Однажды я задала ему этот вопрос. У них здесь, на одном из кладбищ, имеется свой старинный семейный склеп. Я предположила: наверное, в склепе? На что он ответил: «Где бы я хотел быть похороненным? Нет, в фамильном склепе я лежать не собираюсь. Пускай меня сожгут, а пепел развеют над морем. Где-нибудь здесь, недалеко от рыбного ресторана. Я съел так много рыбы, что будет абсолютно справедливо, если то, что от меня останется, достанется на обед рыбам».

Я попросил: