Текст книги "Дневник Великого поста"

Воля Божия

Мой хороший знакомый всегда старается жить по воле Божией. Вопрос упирается только в одно – как ее узнать?

– А я у людей спрашиваю совета, и как мне незаинтересованные лица посоветуют, так я и поступаю.

Его жена просит:

– Муж, хочу иметь собственный дом. Чтобы кусочек земли рядышком был, цветочки там посадить, ну и вообще.

– Жена, у нас с тобой двое детей, квартира имеется, дача, огород. Места хватает. Зачем тебе еще и дом? Его всю жизнь придется строить.

Пошел посоветоваться с мужиками. Те советуют:

– Женщину надо чем-нибудь обязательно занять. Лучше всего рожайте третьего, и пусть занимается.

Вот она, воля Божия, возликовал мой знакомый, и вскоре на свет появился замечательный мальчишка.

– Муж, – ликует жена, – это ты здорово придумал, теперь мы многодетная семья и нам положен участок земли под строительство собственного дома.

Короче, мама с младенцем на руках собрала документы на получение пятнадцати соток и добилась-таки своего.

Спустя какое-то время мы с папой освящаем участок земли и читаем молитву на закладку нового дома.

– Эк я попал, – вздыхает папа.

– Слушай, – говорю я ему, – а может, это и есть воля Божия? И чтобы мальчика родить, и чтобы дом построить?

Рассказ нашей старосты

На сороковой день после маминой смерти я решила установить у нее на могилке металлический памятник из нержавейки. Дело было при той прежней жизни, когда наш завод еще вовсю выпускал продукцию, а я работала в ремонтно-механическом цеху.

Памятник варили у нас же в цеху и фотографию к нему приделывали.

На тридцать девятый день я, оплатив работу, выписала пропуск на вывоз металлоизделия. Думаю, чтобы завтра времени не терять, сегодня схожу после работы на кладбище, подготовлю место и сниму крест. Так и сделала. А крест перенесла и поставила над могилкой младенчика, умершего некрещеным.

Утром прихожу в цех, смотрю, наша хозяйственница, которая на работу меньше чем на полчаса никогда не опаздывала, уже сидит за моим столом и смотрит на меня в упор, причем такими злыми глазами.

– Ты где ходишь?! Я тебя уже два часа жду!

– Как где? Так рабочий день только начался. Какое у тебя ко мне дело?

– Мать твоя ночью ко мне приходила.

– К тебе?! А ты ее разве знала?

– Нет, при жизни никогда не видела. Я ее по фотографии на памятнике узнала. Ты что там у нее на кладбище учудила? Зачем крест сняла?

– А ты откуда знаешь? Меня же никто не видел.

– Она сказала. Главное, пришла ко мне, стала в такую позу, – и, точно скопировав мамин голос, интонацию и мамину осанку, продолжает: – «Скажи Нинке, чтобы немедленно шла ко мне на могилу и поставила крест на место! И чтобы никогда больше его не трогала!» Я ее спрашиваю: а чего бы тебе, бабка, самой своей дочке об этом не сказать? А она как закричит: «Ты не поняла?! Сейчас же встала, оделась и бегом на работу!» Я в страхе вскочила и, даже не глянув на часы, побежала. Охрана на проходной смотрит на меня такими глазами, что это, мол, в такую рань? Вот сижу, тебя жду.

Теперь уже я, отпросившись с работы, в страхе побежала на кладбище возвращать крест на место. И до сих пор он стоит рядом с памятником на маминой могиле.

Совпадение

– Батюшка, у меня брат недавно скончался. В церковь никогда не ходил и надо мной посмеивался, нашлась, мол, в нашем роду богомолка. А как умер, уже после похорон, подходит ко мне его дочь и показывает мобильник. Отцовский.

На нем заставка – икона Божией Матери «Казанская». И цифра в углу – 1612. Мне понятно, это памятная дата, 400-летие которой мы отмечали в 2012 году. И говорит:

– Смотри, тетя, значит, все-таки успел отец о Боге перед кончиной подумать, иначе зачем ему было образ закачивать. А эта цифра совпала с номером его последнего упокоения. Номер его погребения как раз 1612.

Конечно, может, это случайность, но потом, это я уже сама смотрела, день 4 ноября по новому стилю, праздник Казанского образа Божией Матери, попадает на его день рождения.

Кстати, в прошлом году дедушку одного отпевал. У него день рождения и именины совпадали. Умирал долго и никак не мог отойти. Последнее время лежал в больнице. Весь персонал удивлялся, как он еще живет? Говорят, заступая на смену, неизменно спрашивали: а что, дед все еще не помер?

Он умер в день своего рождения и, соответственно, день своих именин. В церковь не ходил, но жил чисто, не подличал, стараясь оставаться порядочным человеком.

В мыслях о Франции

В начале недели ездил к детям в Новую Москву. Вечером с матушкой выгуливали малышей. Пока качал качели, наверное, с полчаса наблюдал за общением пьяных узбека и узбечки. Она все время только и делала, что кричала, размахивала руками, приседала. Потом смачно плевала и бросалась в драку. А он только и делал, что стоял, понурив голову, и молчал.

Наш мужик давно бы ей уже рассказал все, что он о ней думает и о ее маме тоже. Короче, нашел бы, как защититься, а этот молчит, точно пень.

И тут меня осенило: паранджа! Это же та самая необходимая тряпка, что веками набрасывают на восточную женщину, точно на клетку с кенаром, когда хотят, чтобы он замолчал.

У них всю жизнь была защита в виде этой паранджи, вот они и расслабились, и потеряли иммунитет. Приезжают к нам и, забывая о своей вере, начинают пить вино, а где они, там и их женщины. И тоже пьют. А потом их же, своих кормильцев, по роже лупят.

Поставил я себя на место этого несчастного узбека и подумал: «Вот бы где паранджа-то пригодилась, только поздно, близок локоток, а не укусишь».

Где там, по-моему, во Франции, запрещают арабским женщинам носить их традиционные одежды? Подождите, толерантные европейцы, когда-нибудь эта бомба рванет и у вас.

Комплимент

Человек ходит по нашему храму и удивляется его преображению. Он помнит время его запустения, когда мерзость лезла из всех щелей. Потом подходит ко мне и с чувством произносит:

– Батюшка, спасибо за храм! Какие же вы молодцы! Вы проделали просто адский труд!

И, видя мою готовность возразить, продолжает:

– Нет-нет, не скромничайте, именно адский труд! По-другому и не скажешь. Я же помню, что здесь было еще совсем недавно.

Мой вклад в развитие антропологии

Много и постоянно общаюсь с людьми, исповедую, совершаю требы по домам, разговариваю по телефону, читаю в «Живом журнале». И все пытаюсь найти одно такое верное слово, чтобы этим одним словом определить всю нашу человеческую и такую сложную природу. Вчера вечером это слово нашлось. Человек – незамысловат.

Все наши мысли, слова и поступки в соответствии с аскетикой легко сводятся всего-то-навсего к семи страстям. А Фрейд, как оказалось, исследующий самого себя, тот вообще опустил все человечество до двух степеней несвободы: налопался – и в постель.

Непрестанно молитесь

Жарко. Ночью всем домом спим с открытыми окнами. Но ночью спят те, кто бодрствует днем, а те, кто днем отсыпается, – те ведут как раз-то ночной образ жизни. И им тоже хочется послушать веселую музыку, что-нибудь спеть и потанцевать.

С помощью нашего отзывчивого участкового нам удалось отучить соседей-поночевщиков от песен и танцев, но бодрствовать и распивать по ночам им никто запретить не может.

Ночью прямо над моим ухом:

– Да пошел ты на…!

Услышав мат, я вздрагиваю и немедленно просыпаюсь:

– Помилуй мя, Господи!

И снова засыпаю.

– Сам пошел на…!

– Помилуй мя, Господи!

И так с разными временными промежутками до утра.

Утром за завтраком жалуюсь матушке, так, мол, и так. Соседи за стенкой матерятся и не дают спать. Вынужден просыпаться всякий раз после матерщины и молиться.

Матушка:

– И ты, твое высокопреподобие, еще и ропщешь?! Радуйся! Тебе Господь дает такую благодать, не забывать о Нем не только днем, но даже и ночью! Подожди, придет зима, закроем окна, и будешь спать спокойно. А пока, пользуясь моментом, молись и днем и ночью.

Двойник

Сегодня ко мне пришел человек, лет тридцати пяти. Он сказал, что хочет креститься. Четыре дня назад я сам по телефону назначил ему эту встречу. Мы говорили с ним о Евангелии, и я поразился глубине его проникновения в библейские тексты. Простой работяга, отец троих детей. Сказал, что желание быть с Богом так сильно в нем, что сейчас он просто не в состоянии думать о чем-то еще.

Я рассказывал ему о нашей вере, а он блаженно улыбался и все повторял:

– О, это как раз то, что я искал.

– Почему ты пришел ко мне?

– Случайно попал на службу, услышал твою проповедь и понял, что мой дом здесь.

Я сказал ему, что прежде крещения он должен покаяться. Человек согласился, что к покаянию он по-настоящему еще не готов. Взял у меня кое-что почитать и ушел.

– Прости, я больше не могу в себя вместить. То, о чем ты рассказываешь, требует осмысления.

Он уходил, а я все смотрел ему вслед и не мог оторвать взгляд. Где-то подсознательно я ждал его все эти годы. Потому что это был я, только двадцать лет тому назад. Человек, тяжело заболевший желанием быть со Христом.

Только бы он вернулся.

К вопросу о катехизации

Огласительные беседы перед крещением я провожу уже как минимум лет десять. Раньше просил приходить обоих родителей. Сегодня в обязательном порядке приглашаю мамочек, а папам даю право выбора: есть желание – приходите.

Все чаще стал замечать, что папы на беседу являются во хмелю. Тем более что беседы проходят по пятницам. Если человек просто сидит и молчит, то и не заметно, а если все время молчит, а потом как рявкнет:

– А нельзя ли конкретнее!..

Мужики молодые, здоровые, мне, старику, с ними не справиться. И в то же время переживал, ведь теперь папы не слушают моих бесед.

Но вот как-то на днях уже поздно вечером собираемся с матушкой ложиться спать. Вдруг она зовет меня к себе в комнату и жалуется:

– Невозможно окно открыть, сплошной мат. Посмотри, что там такое.

Открываю окошко – действительно, внизу двое молодых ребят сцепились и кричат. Прислушался:

– Это я плохой крестный?! Получи за это! – Бах папе в глаз.

– Да! Ты никудышный крестный! – Бац куму ногой. – Ни разу крестника в церковь не сводил!

– Зато я дома за него молюсь! Как поп учил!

Потом снова мат и звуки борьбы, но я на них даже и внимания не обратил. Стоял пораженный и, расчувствовавшись, думал: «Если уж в пьяных драках спорят мужики по вопросам благочестия, значит, не зря я тружусь все эти годы. Прорастают, прорастают в народе добрые семена!»

В преисподнюю с удовольствием

На днях общался с людьми весьма достойными, но от церкви далекими. Как все неверующие, они очень любят совершать паломнические поездки и бывать в святых местах.

– Как, батюшка?! Вы до сих пор не побывали в Израиле?! Как вам не стыдно.

Оказалось, что из всех, кто находился за столом, еще не побывал там только я один.

– Знаете, я по натуре скептик, боюсь, не поверю. Ведь большая часть того, что дошло до нас, – реконструкция. Одно время на месте вечного города римляне построили другой город и дали ему собственное название. Так что тот прежний Иерусалим находится на глубине не менее пяти метров.

– И напрасно, батюшка, и напрасно. А вот я часто бываю в Иерусалиме. Люблю заходить в мусульманскую церковь, и в еврейскую тоже. И в русскую. Вы знаете, Благодатный огонь на самом деле не обжигает. Но самое интересное место – это преисподняя. Я очень люблю забираться в преисподнюю. И всякий раз делаю это с большим удовольствием.

Сперва я не сообразил, что он имел в виду под термином «преисподняя», но потом все-таки догадался. Хотя еще ни разу не был в Иерусалиме.

Все по-прежнему

Много лет наблюдаю одну и ту же картину.

Раньше. Подходит электричка к нашей станции. Из последних вагонов выскакивает народ и сломя голову несется к автобусу. Молодежь, рискуя свернуть себе шею, ныряет с платформы и, опережая стариков, первой влетает в салон и занимает сидячие места. Молодежи было много, со смехом и шутками толпа утрамбовывалась, и старенький ЛИАЗ, скрипя заклепками, уползал в сторону городских улиц.

Сегодня автобусы новые, и с платформы особо не сиганешь, всюду понаделали ограждений. Молодых людей, правда, поуменышилось. Я имею в виду, с европейскими чертами лица. Зато выручают молодые ребята-гастарбайтеры.

Сегодня встречал матушку из Москвы и смотрел, как несется по направлению к автобусу толпа. И как уже молодые узбеки с таджиками влетают первыми в салон и оккупируют сидячие места. Старики и работяги моих лет подгребают ко входу последними. Поддерживая друг дружку, забираются по ступенькам. Двери закрываются, и автобус отправляется в город.

Время идет, старушка Земля все по-прежнему вертится, и ничего, в принципе, не меняется.

Святая простота

Сегодня утром.

– Батюшка, вот ты все говоришь, чтобы мы причащались, – это ко мне обращается один мужчина, в храм ходит уже больше года, часто бывает на службах, – а сам-то ты почему не причащаешься?

– Как это? На каждой службе.

– Да?! – недоверчиво. – А почему я никогда не видел, чтобы ты причащался?

После службы потребляю Чашу. В алтарь рвется один наш певчий и зовет:

– Батюшка, выйди! Сказать надо.

Надежда Ивановна, моя алтарница, обращаясь к певчему:

– Борь, ну ты чего кричишь? Он ест, дай человеку покушать.

Немного о грустном

Мне сегодня привезли сало из родной Беларуси. Такое сало, что от него невозможно оторвать глаз. Правда, я ограничился только тем, что вдохнул в себя замечательный запах приправ, исходящий от этого чуда с мясными прожилками. И все, честное слово.

И вот какой вопрос сейчас меня мучает. Можно ли здесь проводить аналогию с тем, что говорится о вожделенном смотрении на женщину? Ты смотришь на лицо противоположного пола и вожделеешь. Понятно, это есть грех. А если ты смотришь в пост на замечательный кусочек сала и любуешься им, то это что, тоже грех? Или можно все-таки сослаться на удовлетворение эстетических потребностей? Наслаждаются же японцы цветением сакуры. Поделился своими размышлениями с матушкой.

В ответ на мою гастрономическую поэзию меня обвинили в гортанобесии. Немного грустно, в России никогда не понимали поэтов.

Экспериментатор

Вчера уже уходим домой. В храм заходит молодая женщина. Ей показали на меня, мол, это батюшка, можешь поговорить. Она так недоверчиво:

– Точно батюшка?

– Точно.

– Тогда скажи, че моей мамке надо? Она у меня померла уже девять лет назад. Я, правда, с тех пор ни разу в храме не была, и она не приставала. А тут в прошлую субботу во сне приходит и смотрит на меня так злобно. Я сразу в церковь, свечку ей поставила, думала, угомонится. И че ты думаешь, этой ночью приходит такая, вообще, кулаками машет, орет. Я же свечку поставила, че ей еще надо?! Может, две поставить?

Я, пожимая плечами:

– Не знаю, попробуй поставь сразу штук пять, может, угомонится? Потом придешь, расскажешь.

– А че, это идея! Пять штук-то ей надолго хватит. – И побежала ставить.

Больше в храм она не приходила. Или на самом деле помогло, или там, на той стороне, на нее рукой махнули.

О хлебе насущном

Всю прошедшую неделю перед открытыми царскими вратами простояли наши артосы. В субботу над ними была прочитана «молитва на раздробление», мы их порезали и раздали. В субботу же вечером, может, из-за накопившейся усталости, почувствовал резкое недомогание. Взял кусочек свежего артоса и съел. Утром никаких симптомов болезни.

Хлеб, как и любая другая пища, несет на себе некую, позволю назвать это, энергию. Энергию света или энергию тьмы. Чем отличается хлеб, что мы съедаем каждый день за обедом, от артоса, что простоял неделю у царских врат? Практически ничем, за исключением присутствия вот этой самой некой энергии света.

Попробуйте мысленно проследить путь кусочка хлеба, который вы съедаете за обедом, от поля до вашего стола. Посчитайте, сколько рук он «прошел», сколько слов он «услышал», в том числе и матерных. Наконец хлеб оказался на твоем столе, и ты его съел. И все чувства, все мысли добрые и злые тех, кто так или иначе приложил свою руку к хлебу, вы приняли в себя.

Это я к тому, что над едой нужно молиться, обязательно. А то все на «ешки» смотрим, а самое главное упускаем.

Кстати, кулич, оказывается, называют еще и «малым артосом». Но малым, как я понимаю, не из-за размеров, а из-за времени нахождения в храме.

Воспоминания о войне

Кажется, что война и все, что с ней связано, было очень и очень давно. Но еще в начале двухтысячных, когда мы начали восстанавливать наш храм, мне лично, собственными руками пришлось снимать с колокольни основание под станковый пулемет. Такой большой круг, который, несмотря на годы, легко вращался во все стороны. Ставь пулемет и строчи, пулеметчик, «за синий платочек».

Самое страшное, что они, старички-ветераны, скоро, очень скоро уйдут от нас в прошлое. И мы останемся без них. Кто их тогда нам заменит?

Безвыходность

Сегодня стою возле входа в церковь и пытаюсь закрепить на велосипедном багажнике десятилитровую канистру с водой. Рядом со мной паркуется огромный джип. Из него выходит женщина средних лет и деловой походкой направляется в храм.

В это время моя староста несет мне веревку, а я ей киваю:

– Смотри, какими машинами женщины управляют, это же чисто мужской размер.

– Батюшка, – вздыхает Нина, – да где же сейчас путного мужика найдешь, кругом одна пьянь, вот бабы и вынуждены рулить. Так что это у нас не от гордости, это от безвыходности.

Внутренняя установка

Сегодня крестил детей, и вот что подумалось. Мы чудовищные пессимисты. Почему-то нам, православным, очень свойственно унывать. Даже поговорки соответствующие придумываем, типа: «Маленькие детки – маленькие бедки, а большие дети…» или «Малые дети заснуть не дают, а с большими сам не уснешь».

Все изначально должно быть не так. С сегодняшнего дня благословляется говорить только: «Маленькие детки – маленькие радости. Большие дети – счастье и награда», и особенно когда они нас балуют внуками.

Эврика!

Сегодня по новостям рассказывали про волгоградский «танцующий мост». Он «затанцевал» после того, как с его строительства украли сто пятьдесят миллионов рублей.

Этого оказалось мало. Рядом с мостом как бы посадили деревца на сумму в пять миллионов, их тоже умыкнули, потом стащили и денежки, выделенные на травку, чтобы с моста можно было любоваться на окружающий мир.

Я так расстроился… и стал думать, что же нам делать? Надо ведь как-то спасать Россию. Могут же американцы и те же англичане жить как люди, что же мы так распоясались, а? Думал-думал и вспомнил, как летел однажды «боингом» из Болгарии в Москву. Зарегистрировали нас на тринадцатый ряд. Пошли мы садиться, а тринадцатого ряда и нет: двенадцатый есть, а за ним сразу четырнадцатый.

Короче, посадили нас на самый последний ряд в хвост, дальше только туалеты. Помню, мои спутники очень ругались со стюардессами, а я молчал. В результате всех пассажиров накормили рыбой и курицей, а мне за хорошее поведение принесли свиную отбивную. Но это я так, к слову.

Так вот, я и думаю, может, в этой цифре собака и зарыта? А что, если нам тоже исключить число тринадцать из нашего быта, глядишь, и мы станем людьми порядочными. А если еще и от понедельников откажемся… Подумаешь, и дух захватывает от таких перспектив, точно станем жить как при коммунизме.

Накануне Успения Пресвятой Богородицы

Наш храм располагается на высоте, подчиняя себе все окружающее пространство. Сам храм делится на части зимнюю и летнюю. До сих пор мы служили в зимней половине. В этом году пришлось перейти служить в летний храм, поскольку в зимнем нужно делать ремонт.

Летний храм огромный во всех отношениях, в том числе и высотой, купол почти под тридцать метров. Жарко, служим с открытыми дверями. Все эти месяцы нас донимали мухи. Сегодня на всенощной вдруг в храм полетели пчелы, никогда еще такого не было, чтобы пчелы летели к нам. Летают низенько над самым полом. Одна даже девочку в пятку ужалила. Посмотрим, что будет завтра, вдруг к нам и змеи приползут.

Посмеялись

Сегодня после службы сажусь на свой велик, а мой друг вдруг начинает смеяться:

– Батюшка, а правильно народ говорит, что вы, попы, уже зарвались. Мало вам «пятисотых» и «шестисотых», вам уже «тысячу сотый» подавай.

Пока я пытался понять, что он имеет в виду, товарищ подходит ближе и тычет пальцем в велосипедную раму: оказывается, мой велик называется «Орион 1100».

Смешно, посмеялись.

Позавчера мы с одним батюшкой разговаривали, у него вообще нет машины. Он передал мне такой диалог, случайно про себя услышал:

– А у нашего батюшки своей машины нет.

– Зато он на такси ездит, я сама видела.

Грустно, посмеялись.

Эволюция?

Дочь моих друзей в этом году окончила Литературный институт по классу поэзии. С ее слов, большая часть ребят, окончивших курс вместе с ней, сейчас стихов не пишут. Как отрезало, может, некогда? Не знаю.

Только мне кажется это настоящим свинством: учились на бюджетные – читай: наши с вами – деньги. Должны пиитствовать, а они молчат. Как воды в рот набрали.

За всей этой мишурой: всеобщим кризисом, выборными кампаниями и прочей ерундой – мы не заметили, как исчезли поэты, властители дум и сердец.

Где вы, современные Вознесенские, Галичи, Высоцкие и Окуджавы?

Хотя не спорю, кто-то еще чего-то пишет, и даже нормально получается, например:

«Танцуй, Россия, и плачь Европа, у меня самая-самая-самая красивая попа…»

Только вот что будет лет через тридцать? Чем тогда станем услаждать слух? Действительно, как в том фильме «Кин-дза-дза»:

«Мама, мама, что я буду делать…»