Текст книги "Дневник Великого поста"

7 марта исполнилось 39 лет со дня кончины Сергея Иосифовича Фуделя – исповедника, одного из самых ярких русских православных писателей и мыслителей XX века. Текст ниже – это мое собственное исследование. Никого из людей, которые в нем упоминаются, уже нет. Все то, о чем здесь написано, они рассказывали мне лично. Я не знал ни Сергея Иосифовича, ни его жены, Веры Максимовны, но их влияние на мое становление как христианина и уж тем более как священника огромно. Всем настоятельно советую найти и прочитать его книги. Трудно поверить: исследование наследия С. И. началось с запроса к нам сюда итальянских специалистов, изучающих историю христианства. И первая книга о нем вышла на итальянском языке.

О жизни семьи Фудель в г. Покрове мне известно из воспоминаний Зинаиды Андреевны Тороповой, Сергея Анатольевича Кузнецова, монахини Макрины (Марии Ивановны Палагиной) и других верующих покровчан. Кроме того, большую роль в изучении последнего периода жизни семьи Фудель играют письма Сергея Иосифовича, написанные им из Покрова.

Зинаида Андреевна Торопова познакомилась с Верой Максимовной еще в Загорске, когда Сергей Иосифович находился в последней ссылке. Она вспоминает, что Господь свел ее с ними в очень трудную для нее минуту. Будучи молодой девушкой, живя в чужом городе, не имея постоянного угла (хозяева прежней квартиры попросили ее съехать) и средств к существованию, она тяжело заболела гнойным плевритом. Помощи ждать было неоткуда, и она в отчаянии шла по городу в поисках пристанища, сама не зная куда, понимая, что помочь ей может только чудо. Тогда и встретилась ей Вера Максимовна и Варя, ее дочь. Видя, в каком состоянии находится девушка, те ее окликнули и, узнав положение дел, приютили в своем доме. Зинаида Андреевна вспоминает, как для нее делали морковный сок, кормили полезными продуктами и выходили тяжело больного, совершенно чужого им человека, оказавшегося в беде.

Вспоминает Зинаида Андреевна и самого Сергея Иосифовича, вернувшегося из ссылки. Ее поражал затравленный взгляд и одновременно с этим его радушие и сердечная теплота. Фудели боялись оставаться на прежнем месте и переехали на территорию нынешней Липецкой области, сперва в Лебедянь, а потом в Усмань. Уже из Усмани к святителю Афанасию в Петушки в самом начале шестидесятых годов приезжала Варвара Фудель за благословением перебраться поближе к святителю и к столице. Нина Сергеевна, келейница владыки, долго не впускала Варвару в дом, но когда передала ему, что приехала дочь Сергея Иосифовича, то услышала, как святитель вскричал: «Немедленно проведи ее ко мне – это дочь Сережи Фуделя!» По просьбе владыки Афанасия отец Андрей Каменяка, тогдашний настоятель Свято-Покровского храма г. Покрова, помог Фуделям приобрести половину частного дома в Покрове по улице Больничный проезд, в котором те и провели остаток своих дней. Во время переезда на новое место жительства Сергею Иосифовичу уже было 62 года.

Жили Фудели в Покрове замкнуто, но приветливо. Они стали прихожанами Свято-Покровского храма – наличие в городе храма было обязательным условием выбора места их проживания. Сергей Иосифович читал на службах Апостол, участвовал в клиросном служении. Верующие полюбили эту семью, в их доме всех принимали с радостью. В Покров переезжает Зинаида Андреевна и бывает у них каждые пару дней, очень часто у Фуделей бывала и Мария Ивановна (монахиня Макрина). Как-то на мой вопрос, каким был Сергей Иосифович, Мария Ивановна ответила, что больше в своей жизни она не встречала таких людей. Зинаида Андреевна вспоминает, что в разговорах у Фуделей никогда не проскакивало слово осуждения в чей бы то ни было адрес. Когда Зинаида Андреевна как-то начала жаловаться на начальника, Сергей Иосифович ответил, что начальник и поставлен для того, чтобы смирять ее, поэтому она должна быть благодарна ему и, находясь у него в послушании в добрых делах, никогда не осуждать.

Фудели были очень гостеприимны, гостей немедленно усаживали за стол, подавали чай и обязательно что-то к чаю. Вера Максимовна была хорошая хозяйка, готовила кисели из фруктов, что росли в их саду; покупали домашнее молоко и готовили из него творог. Оба получали пенсию, помогал деньгами и сын Николай. В гостях у Фуделей все чувствовали искреннюю любовь к себе, было много юмора, чувствовалась эрудиция хозяев. И еще Сергей Иосифович никогда не навязывал никому своих убеждений. Зинаида Андреевна воцерковилась лишь только после его смерти в 1977 году, а в течение более четверти века никто из Фуделей не пытался обратить ее в свою веру и не заставлял ходить в храм.

Частым гостем и добрым другом стал для Сергея Иосифовича протоиерей Андрей Каменяка, настоятель Свято-Покровского храма. Это был человек высокой души и глубокой веры. Будучи людьми образованными и владеющими языками, они с Сергеем Иосифовичем часто переходили в разговорах на английский язык.

После многочисленных обысков и арестов Фудели постоянно опасались их повторений. Иконы прятали за занавесками, и чужие люди, зайдя в дом, могли увидеть их не сразу. Мебель в доме была очень простая – посреди комнаты стоял большой стол, к нему примыкал топчан, устроенный на самодельных козлах. На нем все 15 лет жизни в Покрове и спал Сергей Иосифович, на нем он и умер (потом этот топчан достался мне, а я передал его в музей, что на расстрельном полигоне в Бутово). Казалось, что они всегда были готовы к тому, что им придется в один момент все оставить и немедленно выехать из города.

Живя в Покрове, Сергей Иосифович и Вера Максимовна сотрудничали с «Журналом Московской Патриархии», занимаясь переводами писаний святых отцов. В Покрове Сергей Иосифович много пишет. Его жизненный путь требовал осмысления и подведения итогов. Господь провел его путем тяжких страданий, накапливая в сердце великую Свою благодать, и от избытка сердца заговорили уста праведника. Практически все литературное и философское наследие, оставленное нам Сергеем Иосифовичем, написано им на крошечной неотапливаемой веранде. Я садился на его место и пытался представить себя пишущим свои рассказы. Ничего не получилось. Сергей Иосифович еще до переезда в Покров жаловался на зрение. Он заболевает глаукомой, но очки не носит, пишет при помощи увеличительного стекла. Работает все свое свободное время. Долго готовится, делает множество выписок из святых отцов. Труд Сергея Иосифовича не находит поддержки у Веры Максимовны. Та боится обысков и ропщет на мужа. Порой они даже ссорятся, и Вера Максимовна уезжает к сыну в Москву, оставляя мужа одного дня на три, а тот продолжает писать. Когда Вера Максимовна уезжает, приходят верующие, готовят Сергею Иосифовичу еду. При чужих он не пишет – опасается за свои труды. За тридцать лет непрекращающихся гонений Сергей Иосифович в общей сложности провел в местах заключения 11 лет.

Вера Максимовна могла вспылить, выразить недовольство, но Сергей Иосифович никогда не ругался и не повышал голос, только говорил: «Да что ты, Верочка. Не говори так». И всегда так было – нагрубят Сергею Иосифовичу, а он идет просить прощения у того, кто его обидел.

Особенно усилилось беспокойство Веры Максимовны, когда на Западе в журнале «Вестник РХД» за 1976 год были опубликованы главы «Воспоминаний» под псевдонимом Ф. Удалов. Кстати сказать, беспокойство Веры Максимовны было по большей части оправданным – Сергей Иосифович иногда уезжал в Москву и там на квартирах знакомых читал свои рукописи, а это весьма не приветствовалось органами. В том же 1976 году у районного военкомата – это недалеко от дома Фуделей – Сергея Иосифовича встретили двое молодых людей и молча били по шее, повалили на землю, пинали ногами. Об этом вспоминал Сергей Анатольевич Кузнецов – ему жаловался Сергей Иосифович.

Впоследствии, уже после смерти мужа, Вера Максимовна сохранила рукописи Сергея Иосифовича, практически спала на них, пряча чемодан под кроватью.

Сергей Анатольевич Кузнецов, сам уже ныне покойный, вспоминал последние дни жизни Сергея Иосифовича. Тот страдал от злокачественного воспаления лимфатических узлов, отчего тело стало покрываться язвами. «В последний день вдруг ему стало легче. Сидит на матрасике, говорит: „Видно, Господь хочет, чтобы я пожил и помучился“. Румянец на щеках появился. А потом Вера Максимовна побежала за священником – умирает!» Кузнецов все это время читал Апостол. Пришел священник, начал читать молитвы перед Причастием, и агония вдруг прекратилась. Умирающий в сознание так и не пришел, но чувствовалось, что слово Божие он слышит. Стал тихий, внимательный, спокойный. Когда священник поднес лжицу с Дарами, он сам открыл рот и причастился. Эти воспоминания при мне записывала Лидия Борисовна Колосова – директор Покровского городского музея.

Сергей Иосифович умер перед праздничным днем. Все конторы не работали. Кто-то из своих сколотил гроб, но машину найти не удалось. Нашли детские санки и на них потащили гроб в храм. На другой день в Покров собрались многие, кто знал Сергея Иосифовича и смог приехать попрощаться с ним. После отпевания гроб с телом усопшего понесли сперва на руках, а потом повезли на машине по Горьковскому шоссе. За гробом шло около ста человек.

Вера Максимовна больше чем на десять лет пережила своего мужа – она умерла в декабре 1988 года. Это была очень сильная женщина, не умевшая прилюдно выражать свои чувства. Ее никто не видел плачущей – ни когда болели дети, ни когда умер муж. Когда она скончалась, верующие вырыли могилку, подготовили тело к погребению и тихо и без помпы похоронили ее. Машину везти гроб не нашли и везли тело на санях, запряженных лошадкой, – она всегда любила лошадей. Причащал ее и отпевал тоже ныне покойный архимандрит Максим Маскалеонов (мой духовный учитель – в книге «Схолии» я пишу об этом батюшке, называя его «отцом Павлом»).

Это выдержки из писем Сергея Иосифовича в период его жизни у нас здесь, в г. Покрове. Письма Фуделя в его духовном наследии, наверное, одни из самых важных. Когда я начинаю унывать, беру и читаю эти письма.

Очень хочу, чтобы и вы, несмотря на занятость и дела, прочитали хотя бы это немногое. Имейте в виду, что о любви и доверии Богу размышляет человек, которого только и делали, что сажали, гнали и били. Одиннадцать лет заключения плюс война четыре года от звонка до звонка. Который потом так и не отвык от лагерной привычки ходить ссутулившись и смотреть на любого другого снизу вверх, точно в ожидании удара.

В письме Т. М. Некрасовой от 16.11.63 г. – это самое начало покровского периода их жизни – он пишет о литературном творчестве своего сына Николая (характеристика обширна и нелицеприятна) – и вдруг среди размышлений: «Мы с Верой Максимовной ужасно устали от всего, но просить смерти не положено, хотя Апостол и говорит: „Мне жизнь Христос и смерть – приобретение“». Такая усталость, но без ропота.

О состоянии здоровья Сергея Иосифовича – из письма Н. Н. Третьякову 02.10.64 г.: «Мое здоровье улучшилось в связи с переходом на строгую язвенную диету. Это очень скучно, но зато живешь. Пренебрежительно относился к постам, вот и посажен на пост принудительный. Из-за этой диеты очень сложно бывать в Москве, и я почти не вижу своих. Вера Максимовна вся в страдании, все время меня чем-то кормит, что-то протирает, и дел у нее прибавилось… „не так живи, как хочется, а как Бог велит“».

По поводу тяжелой душевной болезни дочери Варвары: «С Варенькой все не так просто, потому-то сердце так болит и мечется» (Н. С. Фуделю, 11.03.67 г.).

Из наставлений сыну: «В тебе есть природное смирение. И это для меня залог того, что Бог тебя не оставит, вразумит и проведет в жизни. Года и сроки здесь не имеют значения. Вот мне скоро 70, я только теперь увидел какой-то совсем ясный свет на дороге и душой чувствую, что „времени нет“. Это так невероятно укрепляет, успокаивает. Так что впереди у тебя еще целая жизнь душевной возможности, только „стучи в дверь“, не замыкайся в свою болезнь, усталость, разочарованность. Никогда не начинай жалеть себя, а гляди кругом себя – чтобы пожалеть кого-нибудь другого. В этом и есть душевный труд, только в этом и есть жизнь. А без этого человек погибает…» (Н. С. Фуделю, 07.04.69 г., Благовещение).

«Сосед поехал на 2 дня в Загорск, несколько отдохнуть и набраться сил около святыни. От нее только и набираешься сил, и ни от чего другого, – придется когда-нибудь нам всем это понять. Мы изнеможем от тления жизни, от какой-то смерти в себе, в других, от угнетающего плена своего в чем-то временном и темном. Спасение наше и противоборство наше – только в Вечности. Я жизненно это знаю, знаю, что это надо помнить и осуществлять буквально каждый день, если не час, чтобы собирались какие-то звенья этих капель и чтобы душа пила. Нам всем, может быть, даже и понятно, что это так, но тут дело не в том, чтобы понять, но в том, чтобы и понять и делать» (ему же, 29.10.73 г.).

«В тебе сердце от природы предрасположено к любви, но это предрасположение еще не стало постоянным фактом жизни, не овладело еще умом и познанием. Вот ты иногда плачешь, что „твоя жизнь бессмысленна“, и что она „проходит зря“ и т. д. Но ведь она потому и представляется тебе бессмысленной, что ты не осознаешь необходимости наполнить ее любовью к людям, к людям, говорю, к каждой живой человеческой душе, а тем более к душе скорбящей и озлобленной. Только в любви к людям смысл жизни, только в этом выход из тупика погружения в себя самого, в свои удовольствия, в свои неприятности, прихоти и хотения… трудно писать обо всем этом, но я опять вспоминаю молитву: „света твоего зарями просвети ее“. Очень бы я, по любви своей, хотел тебе полноты земного благополучия, т. е. такого благополучия, которое не в сосисках и не в квартире с телефоном, а именно в сочетании необходимых земных благ с предвкушением и предначатием уже будущей вечной жизни, „миров иных“, как говорил Достоевский» (ему же, январь 1974 г.).

Н.Е. и О.В. Емельяновым, 09.12.70 г.: «Сейчас жизнь затягивает в одиночество, точно в какую-то воронку в воде, и надо противодействовать этому. Даже и совсем иной раз незнакомый человек на улице скажет что-нибудь доброе и улыбнется – и то кажется, что среди серого неба просияла лазурь… У нас тоже много трудного и даже тяжкого, но вот как-то все переживается и, как ни бывает трудно, до тупика никогда не бывает: под ногами чувствуешь все ту же дорогу, а над головой – звезды. И в этом чувстве Пути и есть наша непобедимая сила».

Снова сыну: «Твое благополучие – целиком в руках Божиих. На эту мысль нужно направлять все свое дерзновение, без которого нет веры. В вере надо дерзать, иначе она умрет, как хилая старушка…»

О Покрове: «Я получаю здесь то, чего не было в Москве: совершенную тишину и совсем заросший зеленью участок с розами и белыми лилиями. Доброе отношение к себе я видел и в Москве, но и здесь оно заметно. Мама и работает за столом, и готовит, и бегает по магазинам, ничего не находя, и ездит в Москву и Орехово. Ради меня и других Бог дает ей силу» (Н. С. Фуделю, 08.08.71 г.).

«Мама сидела до 5 часов утра, всю ночь делая для одной парализованной больной в Москве тюфяк, а после этого с тюфяком поехала в Москву» (ему же, 19.12.73 г.).

«Мама в Москве. Кроме заработка, еще ухаживает за одной близкой нам женщиной, у которой рак и инфаркт, а родных совсем нет. И за тетей Женей, конечно, ухаживает, которой, кажется, уже 85 лет» (М. С. Желноваковой, в девичестве Фудель, 18.01.76 г.).

Зима с 1973 на 1974 год прошла для Сергея Иосифовича очень тяжело. Он переболел воспалением легких, болел трудно, даже врач удивился выздоровлению своего пациента. В один из моментов высокого подъема температуры пишет Сергей Иосифович сыну: «У меня было спокойное осознание возможности перехода и какая-то надежда на радость этого перехода».

Наступило время непрекращающихся болезней. Дома было очень холодно с пола, но и с этим он легко смиряется. Он постоянно молится. О молитве – из письма к внучке: «Молитва рождается от любви, как от любви рождается и вера. Любовь в молитве не всегда ощущается, часто сердце мертвое, как камень, но это надо перетерпеть, как терпят зной и сухость пустыни люди, идущие по ней к светлым оазисам, к живым источникам вод… Дай Бог, чтобы тебя в твоей жизни никогда не оставляла теплая молитва. Это самое большое мое тебе пожелание. Сколько бы ни было у тебя впереди страданий, молитва тебя защитит и согреет» (Марии Николаевне Фудель, 29.09.74 г.).

В день 75-летия, 13.01.75 г., он пишет сыну: «Не думай, что если я страдаю, – я несчастлив. Даже если бы и действительно все меня оставили, – Бог меня не оставляет, спасает, милует, веселит сердце мое надеждою на соединение со всеми в любви». Человек, прошедший путем страданий, говорит: «Как жалко, что меня так мало, так редко укоряли и осуждали. Если это идет от любящего сердца, никогда не бойся этого. Держись за крест, даже если холодеет сердце. Господь, видя усилие твое, пошлет теплоту».

«Христианин должен всегда искать в себе любви к другим, но он никогда не должен требовать любви к себе. На то и есть христианство, чтобы любить без требования награды» (Н. С. Фуделю, 19.09.75 г.).

Из письма к дочери Марии: «Ты меня беспокоишь не меньше Вари, а болею я за тебя даже еще больше. Может быть, потому, что ты из детей самая мне близкая по духу, по страшной судьбе, по страданию. Я бы только одного желал: не дожить мне до того времени, когда ты будешь как все, когда ожесточишься, когда потеряешь последнее тепло и любовь.

Мы живем и дышим, и верим, и терпим – только для того, чтобы „не умирала великая мысль“, чтобы не стерлись с лица земли те капли крови, которые пролил за нее Христос. Так как без них – духота и смерть, и ужас. Если люди перестанут это понимать, то я ради них же, этих людей, – не перестану, так как жизнь без любви – безумие. А удерживает в нас любовь только смирение. Есть ли это в тебе?

Все, что мы терпим, мы заслужили, мы сами в громадной степени создали свое страдание. Я в том числе, искренно тебе говорю. А как сказал один человек, „нищие не могут роптать, но они не могут и унывать, они могут только нести свой труд нищеты и надежды“. Они слышат, как „Царь царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датеся в снедь верным“. Прости меня, я ничего не знаю, кроме этого, и я хотел бы, чтобы ты жила и умерла с этим» (01.01.76 г.).

В одном из последних писем сыну: «Я всегда говорил тебе и всегда искренне говорю себе: в нас до безобразия мало любви… рви паутину лукавства. Для любви от нас нужны прежде всего и больше всего не романы и не богословские статьи, даже с самыми хорошими намерениями, а повседневное отношение с живыми людьми. Но удерживать в себе тепло любви именно в этом плане, в повседневности, а не в статьях и размышлениях, невероятно трудно, что и показывает золотую пробу любви. Тут надо держать себя все время в порядке. Вот ты пишешь о метро, о „шествии мимо тебя роботов“, и еще даже почище, об ужасе своего одиночества среди них. Нельзя так мыслить, пойми, дорогой мой. Я не буду говорить об образе Божием, луч которого не погаснет в человеке до окончательного суда Божия. (А как же иногда удивительно бывает почувствовать в метро этот ясный и нетленный луч! Какая это бывает радость.) Я скажу другое, вспомню слова о. Николая Голубцова. Он мне сказал: „Если хотите начинать как-то упорядочивать свои душевные отношения с людьми, повторяйте иногда эти чьи-то слова: Все святые, кроме меня“» (22.05.76 г.).

А вот одно из самых последних писем, написанных Сергеем Иосифовичем в его жизни, – оно снова к сыну. Уже попрощавшись с ним, он вдруг начинает говорить о монашестве: «Одна твоя фраза в разговоре напомнила мне слова моего отца: русская религиозная личность корни свои имеет в монашестве. Можно не идти в него, но нельзя не понимать, что оно всегда было и будет высшим идеалом русского человека. Потому-то и созидались все эти „Северные Фиваиды“, потому к нему и устремлялся со всех концов простой народ, потому его принимали князья, хотя бы перед смертью, потому его желали познать и Достоевский, и Толстой, и Блок. Оно есть непрекращающееся первохристианство, полнота того безумия, к которому призвал Бог свой мир, призвал и призывает, так как только в нем спасение мира. Благоразумием и умеренностью мира не спасешь.

Можно не идти на монашеский подвиг, но очень плохо, когда не понимается самая суть монашества как апостольского горения за людей, когда Зосима смешивается с Ферапонтом. Древние отцы ясно определили монашество. „Монашество есть предание себя на молитву за весь мир“» (осень 1976 г.).

Видимо, точка зрения на роль монашества в Церкви была Сергеем Иосифовичем воспринята еще от отца, с нею были созвучны и мысли тех, кто окружал протоиерея Иосифа в детские годы его сына Сергея. Эту мысль, как что-то очень важное, спешит передать своим детям и сам Сергей Иосифович, пронесший ее через всю жизнь и укрепленный в ней собственным опытом.

И вот выдержка из практически последнего письма Сергея Иосифовича сыну, февраль 1977 г.: «Я сам много унываю, тягощусь тем, что и не оживаю, и не умираю, но, в общем, и я, грешный, чувствую милостивую руку Божию и целую даже символ ее с любовью. „Все от Него, Им и к Нему“. Мы часто забываем эту заповедь о бдительности против земной печали… „Печаль мирская производит смерть“ (апостол Павел). И мы так мало боремся с этой смертью в себе!» Здесь же о Вере Максимовне: «Она в бодрости и в чуде жизни ради других. Ради себя этого чуда не посылается».