Текст книги "Историки железного века"

Нет сомнений, что на рубеже 50 – 60-х годов именно он обладал наибольшим моральным авторитетом из советских историков Французской революции. Это признавали и официальные академические лидеры. «В Париже, когда я там был, – писал Захеру Манфред, – о Вас многие историки спрашивали – (у) Вас там почет»[461]461
  А.З. Манфред – Я.М. Захеру. Не датировано (январь 1963 г.).


[Закрыть]. Варужан Погосян, посвятивший свои многолетние исследования связям между советскими и французскими историками, выделяет Манфреда, Далина и Поршнева как «инициаторов восстановления научного сотрудничества»[462]462
  Poghosyan V. La correspondence de Boris Porchnev et d’Albert Soboul: Un témoignage de l’amitié entre les historiens soviétiques et français // AHRF. 2014. N 376. P. 164–165.


[Закрыть]. Можно утверждать, что Захер олицетворял этот процесс и своими трудами, и своей биографией, и самой личностью.

Любопытно сопоставить переписку Альбера Собуля с Манфредом и Поршневым, заботливо воспроизведенную в публикациях В.А. Погосяна[463]463
  Их обобщением стала книга: Poghosyan V. La correspondence d’Albert Soboul avec les historiens soviétiques, Saarbrüсken, Éditions universitaires européennes, 2017. 104 p.


[Закрыть], с перепиской Собуля с Захером. Многократное выражение дружеских чувств, особенно в отношении Манфреда. А по сути деловая переписка, основное содержание которой взаимное содействие публикациям друг друга, Собуля в СССР, Манфреда и Поршнева во Франции «на основе взаимности», как выразился французский историк в одном из писем Поршневу.

Собуля, между прочим, очень заботили финансовые вопросы, и он неоднократно просил Манфреда поспособствовать получению гонорара за публикации в СССР франками. В конце концов Альберту Захаровичу удалось этого добиться, и он получает восторженную благодарность «тезки» (выражение Собуля): «Ты – настоящий друг (un ami parfait)»[464]464
  A. Soboul – A.Z. Manfred. 8-XII– [19]75, Cit.: Poghosyan Varoujean. La correspondance d’Albert Soboul et d’Albert Manfred // АHRF, 2016, n° 386, p. 145–174. Текст любезно был предоставлен мне автором публикации.


[Закрыть].

Немало места, естественно, занимает в переписке тема обмена визитами советских ученых во Францию, Собуля – в СССР. Здесь в полной мере проявилась значимость Поршнева или Манфреда в академической иерархии, их возможность содействовать визиту Собуля, в одном случае и представлять советскую сторону в научном сотрудничестве – в другом.

Поразительно, что не затрагивались идейно-теоретические вопросы исследований Французской революции и марксистского историознания вообще. Я нашел лишь предложение Собуля опубликовать во «Французском ежегоднике» обзор антифеодальных крестьянских движений с комментарием, что во Франции тематика «феодализма» стала неактуальной[465]465
  «…il porte sur un problème, la féodalité, qui est bien négligé en France en ce moment et qui intéressera, je pense, nos amis soviétiques» (A. Soboul – A.Z. Manfred. 19-ХП-[19]67. // Ibid.


[Закрыть].

Напротив, в переписке того же Собуля с Захером идейно-теоретическая проблематика выходит на первый план, но прежде всего очевидно, что в отличие от Поршнева и Манфреда ленинградский историк не стал официальным представителем советской науки и потому отношения Собуля с ним носили чисто личный и дружеский характер (так же как у его сподвижников).

Характерно, какими окольными путями завязались контакты Захера с его столь жаждавшими общения зарубежными коллегами. Вальтер Марков, занявшись с 1954 г. изучением деятельности Жака Ру, обратился в ЛОИИ с просьбой выслать микрофильм монографии Захера и там узнал о возвращении ученого к занятиям наукой. Тогда он обратился за содействием к А.С. Ерусалимскому как председателю комиссии историков СССР – ГДР. Тот не только переслал письмо Маркова Захеру, сопроводив своим благословением на контакты, но и любезно предложил использовать для этого его возможности[466]466
  А.С. Ерусалимский – Я.М. Захеру. 5 сентября 1957 г.


[Закрыть]. Возможности, видимо, могли понадобиться, и они у Аркадия Самсоновича были. По воинскому званию полковник, он явно занимал серьезный пост в советской военной администрации. Занятно, что для связи с историком ГДР Ерусалимский указывает Захеру номер своей полевой почты. Это спустя 12 лет по окончании Войны и на девятый год существования ГДР!

Марков просил Захера предоставить искомую книгу, сообщив, что ее нет в «обеих частях Германии», а во Франции есть только два экземпляра, из которых один у М. Домманже[467]467
  Вероятно, этот французский историк левой ориентации, занимавшийся социальными идеями и написавший работу о Жаке Ру, получил книгу непосредственно от Захера еще в начале 30-х годов.


[Закрыть]. К немецкому тексту была приписка по-русски[468]468
  Марков писал преимущественно по-немецки, но, будучи родом из Словении, очень хотел выучиться русскому, на котором, насколько помню по беседе с ним в Лейпциге в 1989 г. (на его 80-летнем юбилее), говорил с трудом.


[Закрыть]: «С большим удовольствием мы узнали о Вашей работе на (sic!) Ленинградском университете»[469]469
  Вальтер Марков – Я.М. Захеру. 2 сентября 1957 г.


[Закрыть]. Получив опять же через Ерусалимского письмо Захера и книгу, Марков благодарит, отмечая, что книга о «бешеных» «может отлично нам служить, поскольку советская историография 20-х годов почти не известна не только студентам, но и историкам (молодшим (!))». Марков ставил вопрос о «немецком (а может быть и французском) издании» книги и предлагал ленинградскому профессору прежде всего поучаствовать в сборнике, который готовился в ГДР при содействии французской стороны (Собуль) к 200-летию Робеспьера. Многозначительным было добавление: «Французские коллеги узнали о том, что Вы вернулись на работу и очень приветствуют Вас»[470]470
  Вальтер Марков – Я.М. Захеру. 30 сентября 1957 г.


[Закрыть].

Через два месяца в Ленинград пришло письмо от Собуля: «Счастлив был получить известие о Вас через профессора Маркова из Лейпцигского университета. Я Вас давно знаю по работам о “бешеных” (мне перевели несколько глав Вашей книги для личного пользования)». Сообщив об отправке оттисков своих статей, Собуль выражал надежду, что это будет «началом плодотворного сотрудничества» и тут же делал Захеру деловое предложение «подготовить статью для наших “Annales”»[471]471
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 23 ноября 1957 г.


[Закрыть].

Мотивы обращения к ленинградскому ученому у всех едины – его личный авторитет и уважение к ранней советской историографии, перешедшие, например, у Кобба, можно сказать, по наследству. Уточнив, что Захер станет вторым советским ученым, после В.С. Люблинского, с которым он переписывается, преподаватель (тогда) Национального университета Уэльса продолжал: «Но мне кажется, что я Вас давно знаю. Мой оксфордский профессор Дж. М.Томпсон[472]472
  Автор монографии о Робеспьере, близкой по оценкам якобинского лидера к исследованиям Матьеза. Захер переписывался с Томпсоном в 20-х годах, вероятно после поездки во Францию в 1927 г.


[Закрыть], умерший год назад, мне часто говорил о Вас; он овладел русским настолько, чтобы читать Вашу книгу о бешеных, и ему всегда было приятно получать вести от Вас – ему было очень приятно иметь корреспондента в СССР, и он очень гордился этим»[473]473
  Ричард Кобб – Я.М.Захеру. 5 декабря 1957 г.


[Закрыть].

Убедительный пример и международного влияния ранней советской историографии, и его ограниченности кругом специалистов левой ориентации. Замечу по контрасту, что ни один из послевоенных «прогрессивных» историков не обнаружил, в отличие от Матье-за или Томпсона, желания овладеть русским языком. Не попадали советские работы и в индексы цитирования тем же Собулем.

Кобб писал, что благодаря его учебе у Томпсона Захер имел причастность к его формированию тем, что внес много «нового и оригинального в изучение Революции». Британский историк благодарил за присылку книг, которые он видел только у Томпсона и которые после смерти ученого перешли в Бодлейскую библиотеку в Оксфорде. Он надеялся, что познакомится с ними благодаря своей русской невесте, и обещал предоставить также в распоряжение Рюде и Роуза. Подчеркнув, что зарубежные коллеги ждут от Захера новые работы, в частности переиздание «Бешеных», Кобб заключал: «Вы знаете без сомнения, что пользуетесь широкой известностью (grande renommée) среди специалистов по истории Французской революции здесь (во Франции. – А.Г.) и в моей стране»[474]474
  Ричард Кобб – Я.М. Захеру. 10 января 1958 г.


[Закрыть]. «Реноме» Захера, желание иметь с ним связь и получать советы подтвердили своими письмами Джордж Рюде[475]475
  Джордж Рюде – Я.М. Захеру. 11 февраля 1958 г.


[Закрыть] и Барри Роуз[476]476
  «I would be glad to hear what you propose to say about me – even if it is damning» (Барри Роуз – Я.М. Захеру. Не датировано).


[Закрыть].

Переписка Собуля и Кобба с ленинградским историком, кроме интенсивности, отличалась исключительной, я бы сказал интимной, доверительностью. Не прошло и полугода, Собуль перешел с обращения «дорогой коллега» на «дорогой друг»[477]477
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 20 мая 1958 г.


[Закрыть]. Аналогичная динамика в письмах Кобба: «cher Monsieur» – «mon cher ami»[478]478
  Ричард Кобб – Я.М. Захеру. 6 октября 1958 г.


[Закрыть] (встречается у обоих корреспондентов Захера «bien cher ami»).

Собуль, Кобб, другие зарубежные коллеги обменивались с Захером мнениями по концептуальным вопросам революции и особенно народного движения, интересовались оценками своих работ ленинградским профессором, неоднократно вступали в полемику с ним. Рецензии Захера были значимы для них не только с содержательной точки зрения, но и потому, что они открывали этих историков научному сообществу в СССР. В этот период для «прогрессивных ученых» были важны даже ссылки на их работы в советской печати.

Примечательна коллизия, возникшая между Собулем и С.А. Лотте, о которой тот не замедлил сообщить Захеру. Собуль получил от Лотте резюме ее выступления на коллоквиуме в Москве, а в самом тексте не нашел ссылки на свою монографию. «Матьез, Лефевр цитируются – даже Рейнар[479]479
  Автор монографии об армии революционной эпохи, предшественник Собуля на посту заведующего кафедрой истории Французской революции в Сорбонне.


[Закрыть]. Но не Собуль, – возмущался французский историк. – Тем не менее я касался этой проблемы в своей диссертации. Я привык, что меня и мои работы замалчивают здесь, во Франции. Но если советские коллеги поступают так же, это уже слишком». Собуль потребовал от Лотте, чтобы та сообщила о его возмущении Захеру: «ничего не стоит скрывать от друзей»[480]480
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 7 января 1962 г.


[Закрыть].

«Маленький инцидент», как назвал произошедшее Собуль, быстро разрешился; но он не удержался от нравоучения: «Я хотел только сказать о необходимости какой-то солидарности между нами… Поддержка советских друзей – большая помощь для меня, даже во Франции». «Я думаю, – снова вернулся Собуль к вопросу в заключении письма, – что мы принадлежим к одной великой семье и что между нами должны царствовать дружба и братство»[481]481
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 14 февраля 1962 г.


[Закрыть]. Итак, «одна великая семья» – вот как понимали свое сотрудничество с советскими коллегами французский историк и его сподвижники!

Надо сказать, Собуль довольно ревниво относился к кругу общения тех, кого считал «друзьями» и «братьями». Когда Захер, постоянно стремившийся расширить круг своих корреспондентов, попросил у него сообщить адреса Анри Кальве и Мишеля Эда (Eude), специалистов по социальной истории революции, Собуль немедленно выполнил его просьбу. Но сопроводил «идеологическим» комментарием: «Убежден, что два этих историка будут счастливы вступить в научную корреспонденцию с Вами. Однако внимание! Они не “прогрессивны”[482]482
  Ставя кавычки, Собуль обнаруживает знакомство с принятой в СССР идеологической классификацией зарубежных ученых.


[Закрыть] (в политическом отношении). Хотя это бывшие ученики Альбера Матьеза, они скорее реакционеры. Кальве является (я думаю) правым радикалом. Но оба – люди обходительные (courtois)»[483]483
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 18 июня 1960 г.


[Закрыть].

В то же время Собуль отнюдь не требовал от советских друзей безоговорочного одобрения своей научной концепции. Напротив, когда Захер, читавший очень внимательно его монографию (перед тем как написать рецензию для «Новой и новейшей истории»), сделал ряд критических замечаний, Собуль постарался снять моменты расхождения. При том за замечания благодарил, отметив, что члены жюри при его защите отделались формальными оценками и потому он особенно ценит внимание, проявленное Захером к его работе. Собуль в то же время допускал возможность разногласий и не считал нужным их скрывать: «Если есть моменты, в которых мы не согласны, об этом нужно писать, нужно дискутировать. Следовательно, я жду от Вас критическую рецензию… Мне не нужна чисто хвалебная рецензия»[484]484
  Альбер Собуль – Я.М.Захеру. 15 декабря 1958 г.


[Закрыть].

Собуль не скрывал от советского друга сложность своего положения в научном мире Франции, делился с Захером перипетиями противоречиво складывавшейся университетской карьеры, искал моральную поддержку в драматических случаях. После смерти Лефевра он пишет Захеру о своей крайней обеспокоенности судьбой «его наследства» председателя Общества робеспьеристских исследований и редактора «Анналов». «Итак, – заключал Собуль, – журнал остается в руках робеспьеристов». Еще раз: «Мы сохраняем следовательно (через меня) контроль над журналом. Это главное». И, наконец, в заключение письма: «Рассчитывайте на меня в отношении сохранения робеспьеристской и революционной традиции наших “Annales historiques”»[485]485
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 20 октября 1959 г.


[Закрыть].

Думается, это заседание, состоявшееся 11 октября 1959 г., было без преувеличения историческим в судьбе французского ученого. Он получил первый административный статус в своей научной карьере, пост в Обществе робеспьеристских исследований закреплял международный научный престиж ученого. Немаловажна и духовная составляющая. Собуль отныне видит себя хранителем робеспьеристской, а, значит – Матьезовской традиции. Это не могло не отразиться и на его творчестве.

Отвечая на критические замечания Захера о робеспьеризме Матьеза, Собуль оправдывался, что для него главное – «политическая и экономическая несовместимость между санкюлотерией и буржуазией, даже якобинской». «Я совершенно не матьезовец, – продолжал Собуль. – Я согласен с Вами о “невозможности средней линии”… Когда “средняя линия” стала невозможной, Робеспьер взял сторону буржуазии и это было катастрофой»[486]486
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 18 (?) ноября 1958 г.


[Закрыть].

«Я совершенно не матьезовец», – повторял Собуль в следующем письме и прибавлял, что в вопросе о задачах национальной обороны Лефевр «всецело разделял точку зрения Матьеза»[487]487
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 15 декабря 1958 г.


[Закрыть]. Следовательно, в важнейшем вопросе о роли этих потребностей в генезисе якобинской диктатуры Собуль сходился со своим советским коллегой и расходился с оценкой Матьеза – Лефевра.

В дальнейшем Собуль стал эволюционировать в сторону «классической традиции». В полемике с «ревизионистами» Собуль сформулировал поистине классическую схему процесса: 1789 год – «буржуазная и либеральная» революция, «пользовавшаяся поддержкой народа», 1792 год – вмешательство народа для сохранения «завоеваний 1789 г.», якобинская диктатура – «сдвиг влево, необходимый… для спасения революции»[488]488
  Собуль А. Классическая историография Французской революции. О нынешних спорах // ФЕ, 1976. М., 1978. С. 168.


[Закрыть].

Можно, я думаю, заключить, что Собуль, так же как Кобб, отходил от своей позиции на рубеже 50–60-х годов; между тем это движение было прямо противоположным эволюции английского историка.

В автобиографическом письме Кобба того же времени (конец 50-х) содержалось откровенное признание о начале идейной эволюции: «Я понемногу становлюсь антиробеспьеристом и теперь не во всем согласен с позицией Анналов[489]489
  Имеется ввиду AHRF.


[Закрыть]. Робеспьер – это чистый папа в миниатюре, в первую очередь, это чудовищная спесь и самоуверенность. Кропоткин, я считаю, правильно его оценил. Трудно ему простить Верховное существо и, ОСОБЕННО, этот НЕПРАВЕДНЫЙ процесс эбертистов, это было настоящее убийство, хотя и с юридическими процедурами»[490]490
  «… un veritable assassinat judiciaire» (Ричард Кобб – Я.М. Захеру. 20 мая 1959 г.). Кобб занимался в это время так называемым военным заговором и выяснил неосновательность обвинения группы Эбера в стремлении использовать против Конвента подразделения Революционной армии, которой командовал Ронсен.


[Закрыть].

Однако 1959 г. был для Кобба не тем временем, когда можно было афишировать разногласия с французскими робеспьеристами. Называя себя «аполитичным», Кобб, очевидно, намекал на свою отличную от Собуля и Рюде непартийную политизированность. Не будучи коммунистом, он был тем не менее последовательным антифашистом. Антифашизм был исключительно глубоким, составляя, судя по письмам к Захеру, основу его мировоззрения, как и самой личности, и побуждая с подозрением относиться к любой смеси авторитаризма с национализмом. Несомненно также, английский историк отождествлял себя с международной революционной традицией. Рождение в 1917 г. представлялось ему символичным.

Антифашистская тема преобладает в описании событий, связанных с крушением Четвертой республики. С самого их начала Кобб испытывает большую тревогу и за Францию, и за друзей-коллег, и за изучение Французской революции. Мятеж в Алжире представляется ему угрозой фашизма: «Мне бы не хотелось оказаться в фашистской Франции. Ситуация в Париже крайне тяжелая, и исследования революции ждут трудные времена, если мятеж колонистов завершится успехом. Я боюсь за моего друга Собуля и еще многих других»[491]491
  Ричард Кобб – Я.М. Захеру. 17 мая 1958 г.


[Закрыть].

Политическая проблематика занимала вообще значительное место в переписке Кобба и Собуля с Захером. Видимо, Захер воспринимал события во Франции с большой тревогой, и Собуль стремится успокоить его: «Заверяю Вас, “Annales” так быстро не исчезнут. У нас теперь режим личной власти, но это еще не фашизм». Пессимизм Собулю внушают отношения между коммунистами и социалистами: «крайняя разобщенность прогрессивных сил, предрассудки одних, сектантство других»[492]492
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 19 июня 1958 г.


[Закрыть]. Возмущают его и массовые настроения: «В настоящий момент масса французов не видит опасности и… думает главным образом об отпусках»[493]493
  Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 13 июля 1958 г.


[Закрыть].

Захер откликается «посланием солидарности», воспринятым Собулем с благодарностью. Они единодушны в оценке обстановки и причин поражения левых сил на референдуме, обвиняя в этом cоцпартию[494]494
  Письмо Собуля заканчивается: «Да здравствует свобода! СМЕРТЬ ТИРАНАМ!» (Альбер Собуль – Я.М. Захеру. 29 сентября 1958 г.).


[Закрыть]. Замечу, настроение Захера всецело отражало официальную советскую позицию. Как и в 30-х годах, в СССР крайне критически относились к социалистам, а в приходе к власти де Голля усматривали подобие фашистской диктатуры.

Начиная с весны 1960 г. в переписке между Собулем, Марковым и Захером обсуждается вопрос, с каким сообщением лучше выступить последнему на Коллоквиуме по Бабёфу, который должен был состояться в Стокгольме (во время XI Международного конгресса историков) и организаторами которого были Собуль и Марков. В программу коллоквиума «Бабёф и проблемы бабувизма» включается выступление ленинградского профессора на тему «Бешеные и бабувисты: Варле во время термидорианской реакции»[495]495
  Из архива Я.М. Захера.


[Закрыть]^{; и эту про}грамму Собуль высылает Захеру 13 июля с припиской пригласить «советских коллег, делегатов Конгресса» посетить заседание коллоквиума[496]496
  «Voulez vous avertir vos collègues soviétiques, délégues à ce Congrès, pour qu’ils assistent à notre colloque babouviste» (А. Собуль – Я.М. Захеру. 13 июля 1960 г.).


[Закрыть]. В программе, замечу, значится лишь одна фамилия советского историка. Можно себе представить возмущение «советских коллег»!

Захер получил дружеское внушение от Манфреда: «Дорогой Яков Михайлович! Перед отъездом в отпуск пишу Вам несколько слов. Мне думается, что в связи с тем, что подготовка и организация коллоквиума по бабувизму в Стокгольме была проведена без контактов и советов (зачеркнуто. – А.Г.) с нами, едва ли будет правильным, чтобы был оглашен Ваш доклад, т. е., иными словами, чтобы Вы участвовали в этом коллоквиуме. Я бы Вам посоветовал написать Маркову[497]497
  Профессор Лейпцигского университета (ГДР) Вальтер Марков был тесно связан научно-организационными отношениями с Собулем и стал посредником в налаживании контактов между советскими и зарубежными коллегами. Очень высоко ценил Захера и пытался издать его книги в ГДР. В архиве Я.М. хранилось объемистое собрание писем немецкого ученого.


[Закрыть], что Вы передумали и не хотели бы, чтобы Ваш доклад состоялся, сославшись на то, что статья была написана давно и не предназначалась для этой цели»[498]498
  А.З. Манфред – Я.М. Захеру. Не датировано (очевидно, июль 1960 г.).


[Закрыть].

Опасаясь подвергнуться остракизму, Захер «передумал» и был лишен возможности даже заочного участия в международном форуме, которое практиковалось в советскую пору для «невыездных»[499]499
  Ввиду «внезапного заболевания», «семейных обстоятельств» и т. п. текст зачитывался кем-то из «выездных» членов советской делегации.


[Закрыть]. Профессору дали почувствовать, что «полной» реабилитации он так и не удостоен, и, каким бы авторитетом ни пользовался на Западе среди «прогрессивных ученых», на родине действует свой номенклатурный порядок, нечто вроде табели о рангах для ученых. Не случайно Далин, у которого к тому времени уже была подготовлена диссертация о Бабёфе с новым архивным материалом, предвидя эту коллизию, заблаговременно отказался от участия.

Между тем интересен сам механизм «отлучения» Захера от коллоквиума. Какую роль сыграл академический «истеблишмент», от имени которого выступил Манфред? В данном случае, полагаю, первостепенную, именно от этого «истеблишмента» исходила инициатива. Отсюда весьма деликатная форма и изысканно жесткая суть острастки: Захеру предписывалось не только дезавуировать научную значимость своего текста, но и удостоверить свое легкомыслие («передумал» – значит не подумал, как следует!).

До компетентных органов дело явно не дошло, да и терпели же они неофициальные контакты Захера: советским людям, в том числе ученым, полагалось вести зарубежную переписку по месту работы, а письма Захеру приходили прямо на ул. Аврова. И, разумеется, органы не интересовались вопросом, кому представлять советскую науку в Стокгольме. Зато этим очень интересовались коллеги, академическое начальство[500]500
  Персонально «заинтересованными» лицами должны были стать очень влиятельный академик Волгин и близкий ему Поршнев, ведь бабувистика входила в их «епархию» истории социалистических идей. А, судя по дальнейшему ходу событий, так оно и случилось.


[Закрыть]. Зарубежное участие советских ученых строго квотировалось, а Захер своими неофициальными контактами нарушил эти установленные правила.

Проучили заодно и «прогрессивного» французского ученого. Получив от Захера сообщение о совете Манфреда, Собуль воспринимает за чистую монету довод о неинформированности советской стороны. Он заверяет Захера в противном. Кому следовало, тот узнал[501]501
  «Mon cher ami, A propos du colloque Babeuf et de la conversation avec Manfred que vous me rapportez – rassurez vous: des programmes du colloque ont été envoyés à la fois par moi et par Markov… à Volguine, Daline, Manfred, Porchnev et aussi à l’Institut du Marxisme-Léninisme. D’autre part, j’ai tenu personnelement Daline au courant» (А. Собуль – Я.М. Захеру. 3 августа 1960 г.).


[Закрыть]. «Что же касается “официальной” переписки с Институтом истории Академии наук СССР, пусть Манфред не удивляется, если организаторы (Марков и я) не информировали официально Институт: в таких случаях переписка становится очень медленной и нескончаемой». Обнаруживая верх неискушенности в советских порядках, Собуль продолжал: «Я предпочитаю корреспонденцию между друзьями, как с вами или с Далиным».

Вскоре Собулю дают исчерпывающим образом понять пределы дружеских контактов с советскими коллегами. Он получает телеграфное уведомление из Москвы из Института истории, что на коллоквиум «официальными» представителями от СССР направляются В.П. Волгин и Б.Ф. Поршнев. Собулю не остается ничего другого, как извиниться перед Захером. «Абсолютно необходимо, чтобы наш коллоквиум имел успех», – объясняет он свою позицию. Между тем «у нас уже есть трудности с “официальными” лицами Конгресса, которым бабефовский коллоквиум внушает страх и для которых мы ищем скандала… Не хватает еще, чтобы наши советские друзья создавали нам трудности»[502]502
  А. Собуль – Я.М. Захеру. 9 августа 1960 г.


[Закрыть].

Поршневу Собуль сообщает, что получил уведомление о советском «официальном представительстве» и будет рад его видеть. Сухое деловое письмо с признаками политеса, обусловленными встречами во Франции и завязавшимися дружескими отношениями[503]503
  А. Собуль – Б.Ф. Поршневу. 5 августа 1960 г. См.: Poghosyan V. La correspondence de Boris Porchnev et d’Alber Soboul… Р. 174.


[Закрыть]. Оживленно начавшаяся переписка между ними сходит на нет (всего два письма за 1961–1971 гг.). В отличие от развивавшейся с этого времени переписки Собуля с Манфредом.

Итак, Собуль пошел на попятную. Захера на коллоквиуме не оказалось, и его сообщение не было зачитано. «Как Вы и просили, – сообщает Собуль, – оно не было прочитано под предлогом Вашего отсутствия и недостатка времени. Но поскольку это сообщение фигурировало в программе коллоквиума, я резюмировал его за пять минут – Поршнев и Иоаннисян, официальные советские представители, были согласны с этой процедурой (курсив мой. – А.Г.)»[504]504
  А. Собуль – Я.М. Захеру. 22 сентября1960 г.


[Закрыть].

Так Собуля учили официальному советскому «этикету». Можно теперь лишь посмеяться над тем, что Поршнев, желавший учить Собуля глубинам марксистского анализа, явил себя вначале в роли наставника по официальным советским процедурам. Б.Ф. принял активное участие в работе коллоквиума, рассказал о бабувистских исследованиях в СССР и зачитал сообщение Далина. Доклад Волгина был зачитан Иоаннисяном[505]505
  Markov W. Kolloqium «Babeuf et les problemes du babouvisme». Stokholm. 21 August 1960 // Zeitschrift für Geschichtswissenshaft. Berlin, 1960. H. 8. S. 1879–1880. См. также: Поршнев Б.Ф. Коллоквиум, посвященный изучению Бабёфа и бабувизма // ФЕ, 1960. М., 1961. С. 275–278.


[Закрыть].

На смерть советского друга (14 марта 1963 г.) Кобб и Собуль откликнулись прочувствованными некрологами. От своего имени и от имени Рюде[506]506
  Работавший в Австралии Рюде написал сыну ученого отдельное письмо, где выразил свои чувства (Джордж Рюде – Ю.Я. Захеру. 22 мая 1963 г.).


[Закрыть] и Роуза Кобб писал о признательности к «советскому народу… великому союзнику в борьбе против германского фашизма» и о гордости иметь представителя этого народа своим другом. Подчеркивались революционные убеждения Захера, которые, как уточнял Собуль в параллельно опубликованном некрологе, «нисколько не ослабли», несмотря «на более чем 15-летний перерыв».

Характерно для «прогрессивных ученых» – они умалчивали о том, что стало причиной этого перерыва в занятиях наукой. Симптоматично также очевидное различие нюансов в оценке их последствий для Захера. Если Собуль бросал косвенный упрек однопартийцам, для которых разоблачение репрессий сталинского режима стало толчком к отказу от коммунистических идеалов, то Кобб отмечал подвиг ученого, «который имел мужество возобновить свою работу на том самом месте, где он был вынужден ее оставить»[507]507
  AHRF. 1963. N 173. P. 398–400.


[Закрыть].

В пространном письме к сыну ученого Кобб называл Захера «великим историком», деятельность которого «немало способствовала уважению (brought much honour) к вашей великой стране (которая, как я постоянно говорил ему, имеет много друзей здесь, поскольку мы не можем забыть совместную борьбу против германского фашизма и жертвы советского народа)»[508]508
  Ричард Кобб – Ю.Я. Захеру. 30 апреля 1963 г.


[Закрыть].

Между тем гулаговское прошлое омрачало последние годы жизни. «Анаконда на люстре» не забывалась. Когда падчерица поступила в радиокружок и восторженно рассказала дома о возможности найти в эфире зарубежных корреспондентов, родители категорически воспротивились. «Не хватало, чтобы я сидел из-за тебя», – сказал Я.М. Люсе. С радио пришлось расстаться[509]509
  Из телефонного разговора с Л.Н. Русак. 9 марта 2014 г.


[Закрыть]. До конца жизни у ученого не пропадало ощущение, что он находится «под колпаком». В одном из последних писем он просил, чтобы я отправил приложенное письмо Вальтеру Маркову: «По некоторым соображениям желательно, чтобы оно было отправлено не из Ленинграда, а из Москвы»[510]510
  Я.М. Захер – А.В. Гордону, 20 января 1963 г.


[Закрыть].

Было все-таки и другое. Было единодушное уважение в многочисленном тогда сообществе советских историков Французской революции. Пришло признание. Когда в 1950–1960-х годах в Институте истории проектировали издание трехтомника по революции, Захеру были предложены почти все главы о первом периоде, начиная со взятия Бастилии, специальный раздел «Революция и католическая церковь», развитие массового движения в 1792–1793 гг., а также последние выступления парижских низов – «жерминаль и прериаль», ну и самое весомое – «совместно с А.З. Манфредом» установление и крушение якобинской диктатуры. Общий объем около 18 п.л.[511]511
  Г.С. Черткова – Я.М. Захеру, 4 декабря 1962 г.


[Закрыть].

А когда Захер сослался на свое нездоровье, заведующий Отделом, инициатор проекта Поршнев самолично взялся за перо, чтобы «настоятельно попросить» сделать «в первую очередь» главу о крушении диктатуры. «Насколько я представляю себе, – писал Поршнев, – подавляющее большинство советских историков и членов редколлегии считает правильной Вашу точку зрения. Лучше Вас никто ее не изложит для нашего трехтомника»[512]512
  Б.Ф. Поршнев – Я.М. Захеру, 14 декабря 1962 г.


[Закрыть].

Говоря о «правильной позиции», Б.Ф. конкретно имел в виду, думаю, статью о левой оппозиции Робеспьеру[513]513
  Захер Я.М. Плебейская оппозиция в Париже… C 57.


[Закрыть]. Судьба этой статьи, подобно всем основным работам Захера после реабилитации, была многострадальной. Предложенная в 1957 г. «Вопросам истории», рукопись пролежала в редакции без движения около года и была передана потерявшим терпение автором во «Французский ежегодник»[514]514
  См.: Я.М. Захер – Ф.А. Молоку, 27 июня 1958 г.


[Закрыть]. Однако Манфреду она вряд ли могла понравиться и в итоге увидела свет в «Новой и новейшей истории», членом редколлегии которой был Поршнев.

Участие Б.Ф., похоже, явилось решающим. Сообщая Захеру об утверждении статьи редколлегией журнала, симпатизировавший ему Яков Самойлович Драбкин, работавший в редакции, писал: «Высказанные некоторыми из членов редколлегии соображения, будто в ней мало нового, были блестяще парированы Б.Ф. Поршневым»[515]515
  Я.С. Драбкин – Я.М. Захеру, 15 июня 1962 г.


[Закрыть].

С Б.Ф. у Захера поддерживались более официальные отношения, чем с Далиным или Манфредом. Между тем, Поршнев очень уважал Я.М., следствием чего и стало приглашение меня в аспирантуру Института истории. 9 мая 1961 г. на заседании французской группы выступала С.А. Лотте. Поршнев спросил ее, как обстоит дело в Ленинграде с молодыми кадрами по истории Французской революции. Ответ Софьи Андреевны звучал неутешительно: был у Захера «кадр», но его не взяли в аспирантуру, и он куда-то уехал. «Кадр» присутствовал. После заседания Б.Ф. подошел ко мне и сказал: «Я ничего не обещаю. Могут не дать место, могут быть конкуренты. Но раз Вас назвали “молодым кадром” и раз Яков Михайлович рекомендует, надо поступать».

Поршнев поддерживал Захера против Далина и Манфреда в оценке отношений между «бешеными» и робеспьеристами. Передо мной протокол заседания группы по истории Франции 19 декабря 1957 г. Обсуждается доклад Захера о деятельности Жака Ру. Выступает Манфред: «Все мы приветствуем выступление Я.М. Захера, т. к. его изучение “бешеных” выходит за пределы нашей страны[516]516
  Имелась в виду зарубежная популярность довоенных работ Захера.


[Закрыть].Много нового материала собрано. Но тон докладчика в отношении якобинской диктатуры неверен». Критику поддерживает Далин, который, не согласившись с оценкой политической платформы «бешеных» докладчиком, заявляет, что эта платформа была «ошибочной». «Она не стала идеологией плебейских масс, она была лишь вредна якобинской диктатуре».

Произошла оживленная полемика. Поршнев: «Безусловно, всех очень смутили выступления тт. Манфреда и Далина. Неправильно было бы осуждать всякое выступление против якобинской диктатуры, ведь в недрах всякой буржуазной революции таится ее отрицание». Казаринов (очевидно, А.И. Казарин): «Критика деятельности Робеспьера не снизит его роли в истории». Не согласился с замечаниями Манфреда и Далина Захер: «Всякий историк обязан становиться на точку зрения плебейских масс… и тех группировок, которые эту точку зрения отражали. Термин диктатура якобинцев для разных периодов революции должен быть расшифрован». Завершая дискуссию, В.П. Волгин подчеркнул: «Многие вопросы истории “бешеных” еще не разрешены. Доклад не претендует на ответы по всем вопросам, а прения показали значительный интерес к докладу»[517]517
  Протокол заседания группы по истории Франции 19 декабря 1957 г. Председатель В.П. Волгин, секретарь М.Н. Машкин, подписавший выписку.


[Закрыть].

Поршнев взял как бы под свою опеку старшего коллегу. В это же время в «Новой и новейшей истории» находилась рукопись статьи Захера «Жан Варле во время якобинской диктатуры». С ее публикацией тоже возникли сложности. «Несколько товарищей, читавших статью (видимо, Манфред и Далин. – А.Г.), считают, что в ней недостаточно ясно выражена Ваша оценка отношения Варле (и вообще “бешеных”) к так называемому “революционному порядку управления” и террору», – сообщал автору Я.С. Драбкин. Можно ли считать враждебное отношение к ним Варле выражением интересов плебейских масс? Заслуживает ли эта враждебность безоговорочного оправдания?.. Можно ли считать, что и после термидора “бешеные” были выразителями интересов плебейства», когда они «практически сомкнулись с правыми термидорианцами». «Очевидно, – заключал Драбкин, – надо найти здесь более четкие формулировки»[518]518
  Я.С. Драбкин – Я.М. Захеру, 18 февраля 1958 г.


[Закрыть].

И на этот раз выручил Поршнев. Во время поездки в Ленинград он побеседовал с Захером. Видимо, «формулировки» были найдены, статья доработана в «нужном направлении»[519]519
  Я.С. Драбкин – Я.М. Захеру, 24 февраля и 10 марта 1958 г.


[Закрыть] и вышла в начале следующего года, став первой журнальной публикацией Захера после реабилитации[520]520
  ННИ. 1959. № 2.


[Закрыть].

Однако после 200-летнего юбилея Робеспьера (май 1958 г.) манфредовская концепция оказалась до некоторой степени канонизирована: к ней, наравне с ленинскими цитатами, апеллировал редактор Соцэкгиза, поправляя Захера. И последнему ничего не оставалось, как принять ее нормативность. Рекомендуя мне написать статью, опровергающую обвинения против эбертистов, он добавлял: «Думаю, что В.М. и А.З. охотно бы взяли такую статью для т. IV Французского ежегодника»[521]521
  Я.М. Захер – А.В. Гордону, 7 мая 1961 г.


[Закрыть]. Однако вскоре уточнил: «Так как В.М. и А.З. может не совсем понравиться упор при этом на роли (в фальсификации обвинений. – А.Г.) дорогих их сердцу робеспьеристов, то опирайтесь, чтобы им нечем было крыть, на имеющуюся у Вас цитату из Маркса[522]522
  О том, что так «можно очень легко осудить любого человека». См.: Ф. Энгельс – К. Марксу, 9 марта 1847 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 27. С. 79.


[Закрыть] о процессе эбертистов»[523]523
  Я.М. Захер – А.В. Гордону. 9 июня 1961 г.


[Закрыть]. Когда я решил представить свою дипломную работу в качестве реферата для поступления в аспирантуру, последовал характерный совет: «Смягчите только антиробеспьеристское острие»[524]524
  Я.М. Захер – А.В. Гордону. 21 июня 1961 г.


[Закрыть].

Стоит уточнить. Между Я.М., с одной стороны, Далиным и Манфредом, с другой, были взаимоблагожелательные отношения[525]525
  В архиве Я.М. есть несколько десятков писем Далина и Манфреда. Полагаю, что не меньше писем Захера содержится в их архивах, один из которых находится в семье Далина, а Манфреда в Отделе рукописей РГБ.


[Закрыть]. Но в оценках якобинцев и собственно диктатуры они заметно расходились. Захер толковал концепцию «революционно-демократической диктатуры» в духе ранних представлений советской историографии о якобинцах как «партии» мелкой буржуазии: «С А.З. я, конечно, не согласен и стою за термин “мелкая буржуазия”»[526]526
  Я.М. Захер – А.В. Гордону. 11 июля 1962 г.


[Закрыть]. Когда я, ученик Захера, заметил, что якобинцы – это «мелкая буржуазия», то Манфред, ставший моим научным руководителем в аспирантуре, парировал: «якобинцы – это блок».

Несколько схематизируя, можно сказать: Захер признавал скорее «революционность», чем «демократичность» якобинской диктатуры. Необходимость последней, заодно с террором, он обосновывал в унисон с «классической традицией», по Олару. «Революционная система управления и террора явилась результатом не какого-либо заранее составленного плана, а практической необходимости, связанной с необходимостью упорной борьбы с угрозой контрреволюции. Но это значит, что ликвидация этой угрозы должна была сделать ненужной и саму террористическую систему», – так в лекционном курсе раскрывал Захер тему «Объективные предпосылки падения якобинской диктатуры»[527]527
  Захер Я.М. Французская революция. Конспект спецкурса. Тетрадь. № 3.


[Закрыть].