Текст книги "Историки железного века"

В разгар Перестройки, когда значительная часть общества, особенно в столицах, прониклась успехами гласности, торжествовала отмену конституционной статьи о монополии КПСС на власть, испытывала эйфорию от перехода к конкурентным выборам, Сытина не покидало ощущение приближающейся катастрофы. Обозначая итоги 1989-го года, он писал: «Год трудный, смутный, тревожный… Время уходит на газеты и журналы. Каждая лекция, каждый семинар – диспут. В общем-то решается судьба социализма»[1079]1079
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 31 декабря 1989 г.


[Закрыть].

При этом он ощущал личную ответственность за происходящее, за перспективы развития страны, как очень немногие. И искал ответа не только для себя, но и для своего окружения, для тех, кто ему доверял и привык руководствоваться его мнением. Ответа оперативного и убедительного: «Год ушел на попытки осмысления происходящего – мне же почти ежедневно приходится общаться со студентами и учителями»[1080]1080
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 29 декабря 1990 г.


[Закрыть].

Его письма 1990-х годов пестрят упоминаниями об этих напряженных размышлениях, о многочасовой работе с прессой, о сборе статистического материала. Еще в 1990 г. определилось главное направление его поисков, в какой-то степени сходное с разработками латиноамериканской школы «периферийной экономики» и экономической мир-системы И. Валлерстайна. Но Сытин постарался приспособить их выводы к СССР, который у этих ученых постмарксистского направления никак не входил в Третий мир или общность «развивающихся стран».

«Потратил год на расшифровку формулы “богатые страны становятся еще богаче, а бедные – еще беднее”. Есть кое-какие интересные наблюдения. Был бы очень благодарен, если бы Вы посмотрели для меня в статистич. справочниках США данные о нац. богатстве за 1986, 1987, 1988 и 1989 годы»[1081]1081
  Данные о ВВП Сытина не удовлетворяли (см.: С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 6 мая 1991), ему хотелось бы доказать, что богатство США и других «богатых стран» в решающей степени проистекает не от собственного производства, а от грабежа бедных стран.


[Закрыть].

В том же письме: «Переход к рынку – явный тупик. Как и попытка приспосабливать демократию богатых стран к бедной стране»[1082]1082
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 29 декабря 1990 г.


[Закрыть]. С тех пор убеждение, что Советский Союз – «бедная страна» и потому ей не подходят ни рыночная экономика, ни демократия («богатых стран»), становится квинтэссенцией рассуждений Сытина о перспективах реформирования советского общества.

И здесь любопытное совпадение с высказываниями В.Г. Ревуненкова. Уже после падения советского режима тот говорил корреспонденту ленинградской газеты: «Социализм в СССР, пусть плохонький, убогонький, полунищий, замешанный на терроре, но все-таки был»[1083]1083
  «Ревизионист»: Беседа В. Чертинова с историком Владимиром Ревуненковым // Смена. Л., 1992. 16 декабря.


[Закрыть]. Однако у ленинградского профессора заметна и примесь цинизма. Ладно «полунищим» и «убогоньким», так еще и террористическим выглядит у него социалистический идеал! Что-то про «террористический капитализм» слышать не приходилось. И ссылки профессора на опыт Французской революции как движения от феодализма к капитализму через террор не проходят: два года якобинского террора – лишь эпизод в капиталистическом развитии страны. Чтобы внедрить социализм, у советских коммунистов было семь десятилетий, а он оставался все таким же, как описал Ревуненков.

Скепсис относительно перспектив чувствуется и в толковании советского социализма у Сытина. С этим толкованием в нашей переписке смыкаются рассуждения об «ущербно-защитной идеологии», которыми Сытин делился с И.Л. Зубовой. Объясняя ей, школьной учительнице в 90-х смысл происходящего, Сергей Львович указывал на особенности советской идеологии, позволявшие благодаря широкому восприятию ее массами «не только выживать в крайне тяжелых геополитических и исторически сложившихся внутренних условиях, но и относительно успешно реализовывать народно-хозяйственные и культурно-образовательные проекты». Хотя такой «ущербно-защитный» вариант идеологии отличался «примитивными грубоватыми, гипертрофированными формами в изображении реальности, транслированием упрощенных, а часто и гротесковых исторических представлений», именно благодаря этому, подчеркивал Сытин, он легко усваивался основной массой населения страны с низким уровнем образования и неразвитостью критического мышления[1084]1084
  Зубова И.Л. «История ученых» и «история для всех».


[Закрыть].

Из подобных наблюдений над Страной Советов Сытин делал далеко идущие выводы: «Суть дела, как мне кажется, в том, что бедный социализм с богатым капитализмом соревноваться, конечно, не может. Но богатый капитализм – редкое исключение. А вот в сравнении с бедным капитализмом социализм выглядит не так уж плохо. Даже бедный социализм»[1085]1085
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 24 декабря 1993 г.


[Закрыть]. Развивая эту мысль, Сытин приходил к весьма неортодоксальному для марксизма выводу: «Противопоставление социализма капитализму и наоборот вообще вряд ли правомерно. Современный капитализм – если исключить паразитическое потребление – это общественное производство на основе умного[1086]1086
  Подчеркнуто Сытиным, имевшим вероятно в виду выявившееся банкротство практики госпланирования в СССР.


[Закрыть] плана, концентрации и централизации и т. п.»[1087]1087
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 24 декабря 1993 г.


[Закрыть].

Сытин не пошел за тогдашними лидерами коммунистов, позиции которых были очень сильны в регионе. Ни одна из политических группировок, сформировавшихся к началу 90-х, его не привлекала: «Нелепость происходящего в стране, сумму демонстрируемого всеми направлениями и лидерами кретинизма переварить трудно»[1088]1088
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 6 мая 1991 г.


[Закрыть]. Но после 1991 г. основным противником для Сытина сделалась «партия» рыночных реформ, олицетворяемая Егором Гайдаром.

Главным занятием Сергея Львовича в 90-х годах становится публицистика – еще одно призвание, в котором он как личность проявил себя. Он был прирожденным полемистом, что выявилось еще в научных дискуссиях. Теперь он с тем же блеском постоянно выступает в печати, на телевидении, радио по политическим и социально-экономическим проблемам, о сохранении исторической среды города. Названия газетных статей «на злобу дня» (его выражение) говорят сами за себя: «Контрасты развития: Богатые становятся еще богаче, бедные – бедней»[1089]1089
  Ульяновская правда. 1991. 16 марта.


[Закрыть], «Идем, но куда?»[1090]1090
  Ульяновская правда. 1992. 17 декабря.


[Закрыть], «На этих выборах дорог каждый голос: Материалы к размышлению»[1091]1091
  Ульяновская правда. 1993. 30 ноября.


[Закрыть]. Позже были «Новые реалии или новые мифы? (полемические заметки)»; «Наше национальное богатство. К вопросу о том, как 100 тысяч Силаева превратились в 10 тысяч Чубайса» и др.

В своих статьях Сытин, интенсивно используя статистические данные, иллюстрировал ими неравномерность социально-экономического развития в мировом масштабе, массовое обнищание в ходе «шоковой терапии», высказывался решительно против превращения Российской Федерации в президентскую республику, что он связывал со стремлением довести до конца «шоковую терапию». Вообще последняя, совершенно очевидно, была той точкой, от которой развертывалась его критика рыночных реформ.

«Легализация диктатуры “шокотерапевтов”», как он определял принятие новой конституции, вызывала крайнее негодование Сергея Львовича, и его гнев переходил, что совершенно не характерно было для него, в личную плоскость: «Гайдар без заимствованного им на Западе монетаризма – всего лишь человек, страдающий избыточным весом. Гайдар как ярый проповедник монетаризма – серьезная угроза для каждого из нас, для нашего с вами будущего»[1092]1092
  Там же.


[Закрыть].

Сосредоточив огонь критики на «шоковой терапии», Сытин-публицист в полной мере выражал протестные настроения, охватившие большую часть постсоветского общества. Для Сытина-ученого вставал, однако, законный вопрос об альтернативе. К нему он тоже был подготовлен: «Вы спрашиваете о моей позитивной программе? Это “социалистическое рыночное хозяйство”, это Кейнс, Гэлбрейт, Ральф Румпель. Японская и германская модели в противоположность монетаризму и тэтчеризму. Безусловное отрицание шоковой терапии в любых вариантах. Хасбулатов и Лобов, но не гайдаровцы. Госкапитализм, но не примитивный вариант первоначального накопления за счет разрушения экономики и откровенного грабежа»[1093]1093
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 16 мая 1993 г.


[Закрыть].

Замечу, что в 1989 г. (см. выше письмо от 31 декабря) он расценивал «рыночный социализм» как миф и утопию. Ища выход из сложившегося положения в стране, Сергей Львович в защите социализма заметно эволюционировал. И формулируя свое социальное кредо – правда в частной переписке – уходил от отрицания рыночной экономики в принципе и в качестве долгосрочной перспективы для России. Характерна и его оговорка, сопровождавшая изложение кредо: «Я не ссылаюсь ни на Маркса, ни на Ленина – при глубочайшем уважении к их гению… Я занят цифрами, статистикой… И на этой почве спора со мной у моих оппонентов просто не получается»[1094]1094
  Там же.


[Закрыть].

А оппоненты у Сытина были; и больше всего его огорчало то, что они оказывались среди его старых товарищей, друзей: «Зимой я послал статью примерно 20 старым моим корреспондентам, с которыми меня связывают десятилетия. Элементы расхождения во взглядах бывали и раньше – это естественно. Но столь резкой поляризации взглядов за год-полтора я не ожидал. И это, конечно, тревожно»[1095]1095
  Там же.


[Закрыть].

«Двух станов не боец», по выражению поэта, Сытин шел своим курсом, встречая непонимание и неприятие с двух сторон идейно-политического спектра. «В доперестроечный период, – отмечает И.Л. Зубова, – Сергей Львович не боялся отстаивать взгляды, идущие в разрез с мнением равнодушного большинства, угодного и удобного властному руководству. В период перестройки, когда большинство, ранее упрекавшее его в инакомыслии и чуть ли не в склонности к диссидентству, легко отказалось от прежних принципов, он же продолжал отстаивать и развивать свои позиции»[1096]1096
  Зубова И.Л. Штрихи…


[Закрыть].

Прекратил переписку с Сытиным Адо, сказав мне, что письма из Ульяновска производят на него слишком тягостное впечатление. Мы все переживали тяготы безудержной коммерциализации и галопирования цен в магазинах, Анатолий Васильевич в силу личных обстоятельств, может быть, сильнее других (см. главу 9). Но стратегическая необходимость перехода к рыночной экономике и расставания с государственно-социалистическим распределением, пожалуй, в моем профессиональном окружении не вызывала сомнений. Помню, как ратовал за рынок Г.С. Кучеренко: «все будет», уверял он свою тещу, недоумевавшую, откуда возьмутся продукты среди всеобщего дефицита[1097]1097
  Из разговора с Геннадием Семеновичем в 1991 г.


[Закрыть].

А высказанное Сытиным политическое предпочтение Хасбулатова сотоварищи после октябрьских событий 1993 г. становилось нонсенсом, по крайней мере в столице и по крайней мере для меня и моих коллег. Вполне могу допустить, что в провинции, особенно в пределах «красного пояса», это смотрелось иначе. После 1993 г. прекратилась и наша переписка.

Задумался сейчас. Легко ли было верить в социализм, констатируя, что это «бедный социализм», и в идеологию, понимая ее ущербную суть? И что такая перспектива могла сулить России на рубеже третьего тысячелетия? Нечто горько-некрасовское: «Ты и могучая, ты и обильная. / Ты и убогая, ты и бессильная»? Рискну предположить, что не только от демонтажа социализма[1098]1098
  Кстати, сверхпопулярной сейчас в СМИ темы распада Союза Сытин не касался ни в переписке со мной, ни в своих публицистических статьях.


[Закрыть], но и от ощущаемых противоречий социалистического мировоззрения Сергей Львович переживал в последние годы то болезненное состояние духа, о котором пишет И.Л. Зубова.

Хорошо, что у него сохранялась давнишняя отдушина. Сергей Львович увлекался фотографированием, коллекционировал кактусы. «Спасаюсь от институтских дрязг… кактусами, – писал он мне еще в 1973 г. – Когда-то увлекался ими, потом два десятка лет условий не было. Нет ли знакомых в московских ботанических садах? Очень нужны семена кактусов, а доставать их здорово трудно»[1099]1099
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 10 февраля 1973 г.


[Закрыть]. И на 75-летии ученого, по воспоминаниям, лучшим подарком оказывались кактусы.

Сытину было свойственно тонкое восприятие природы, была семья. Наконец, его ученики. «Перед окном – цветущая черемуха. Вечерами вожусь с внуком. Отдыхаю в аудитории со студентами»[1100]1100
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 6 мая 1991 г.


[Закрыть]. Можно сказать, отдача от общения была весьма заметной, любовь к этому общению – взаимной. Студенты тепло и порой с юмором относились к своему уважаемому преподавателю. Нередко пародии на особенности преподавательской манеры Сытина, в частности пристрастие к тестам на общую эрудицию, становились гвоздем эстрадных номеров студенческой самодеятельности во время фестивалей «Студенческая весна»: «Ваши знания вызывают у меня желание сбросить на вас атомную бомбу! Кстати, как она устроена?». Смеялись все – и студенты, и преподаватели, в том числе и сам Сергей Львович[1101]1101
  Юрьев С. Аргументы…


[Закрыть].

И вот я вспоминаю Сергея Львовича в Ульяновске с его учениками. Я слышал о пиетете, Сытин присылал заметку о том, как праздновалось его 60-летие[1102]1102
  Увлеченность // Призвание. 1985. 20 февраля. Заметка подписана «студенты историко-филологического факультета».


[Закрыть], потом узнало том, как тепло отмечался на квартире Сытина его 75-летний юбилей (2000 г.). 2008 год, IV Сытинские чтения, большой, заполненный до пределов зал, и – о, мое удивление! – в президиуме большие чиновники из региональной и муниципальной администрации. Почетный гражданин города, о чем я узнал только в Ульяновске!

Да, это была дань общей признательности. Его усилиями в немалой мере был создан музей-заповедник «Родина В.И. Ленина». Сергей Львович считал, что имя вождя поможет сохранить какую-то часть старого Симбирска, и до сих пор, чтобы оценить историческую, культурную и даже архитектурную ценность какого-либо здания, высшим авторитетом остается мнение Сытина[1103]1103
  Состоялся вечер памяти, посвященный историку, педагогу и краеведу Сергею Львовичу Сытину. – Режим доступа: http:// www.ulkul.ru/news/organizations/__183.html


[Закрыть].

Меня рекомендуют как друга Сергея Львовича и как посланца научной общественности Москвы. Второе, полагаю, для пущей важности, что о местной знаменитости знают и в столице. Но по сути верно, без стандартных деклараций «от имени и по поручению» я представлял Москву и институт Академии, которая тогда еще была в официальном почете.

Записывают мое интервью и показывают на местном телевидении; помнится, совершенно смутил вопрос о впечатлениях о пребывании в Ульяновске. Притом, что я приехал несколькими часами раньше и лишь успел заметить, что город претендует на звание «культурной столицы Поволжья», как гласили транспаранты.

Предоставляют честь открыть Чтения, и я выступаю с единственным, к сожалению, историографическим сообщением о Сытине[1104]1104
  См.: Гордон А.В. Сергей Львович Сытин – историк революционной Франции // Материалы четвертой научной конференции, посвященной ученому и краеведу С.Л. Сытину. Ульяновск, 2008. С. 9–16.


[Закрыть]. В целом же конференция носила краеведческий характер, и эта ипостась личности и деятельности Сергея Львовича была представлена в полной мере. Исключительно значимой видится практическая деятельность Сытина по раскрытию исторической топографии города. Эта деятельность вышла далеко за рамки опознания «ленинских мест» для историко-мемориального заповедника. В сущности Сытин воссоздавал картину замечательного российского города конца ХIХ – начала ХХ века.

Воссоздавал буквально, составив уникальную фотолетопись Симбирска, состоящую из более чем семи тысяч снимков и двадцати тысяч негативов, определив границы Симбирского кремля, восстановив первоначальный облик исторических зданий, благодаря в немалой мере чему и был сохранен уникальный вид Симбирска конца XIX – начала XX века[1105]1105
  Состоялся вечер памяти…


[Закрыть].

Воссоздавал и историко-теоретически, затратив неимоверные по трудоемкости усилия: «Никак не закончу огромную по объему работу “Материалы для охраны и реставрации исторической среды в пределах ленинской мемориальной зоны Ульяновска”. Кроме общих вопросов – свыше 100 отдельных очерков об отдельных объектах. Историческая ценность, материалы для реставрации в том виде, в каком дома, улицы были при Ульяновых. Написал около 800 страниц машинописи, надо написать еще 1500–2000 стр.».

И этот гигантский труд заведомо предназначался для архива, для использования в будущем: «Печатать – бессмысленно, работа сугубо “для служебного пользования”. Нужна нескольким десяткам специалистов – реставраторам, музейным работникам, писателям, художникам»[1106]1106
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 16 ноября 1981 г.


[Закрыть].

Исследовательский подход Сытина, замечает И.Л. Зубова, имел «мало общего с традиционным краеведением, страдавшим чрезмерным эмпиризмом с описательным повествованием и пересказыванием содержания источника». Только ученый, владеющий междисциплинарными знаниями и подходами, мог выдвинуть «идею создания музея-заповедника в городе Ульяновске, изучающего и показывающего жизнь различных слоев симбирян во всем ее многообразии в 70-е годы позапрошлого века». Создание и работа музея-заповедника стали «яркой иллюстрацией междисциплинарного подхода и микроистории, превосходящей саму себя»[1107]1107
  Зубова И.Л. Штрихи интеллектуальной биографии историка.


[Закрыть].

Сытин переосмыслил само содержание краеведения, подчеркнув его выдающееся значение в патриотическом воспитании молодого поколения. Предлагая вводить в старших классах школы музейную, архивную и археологическую практику, он ставил конкретную и в высшей степени гуманную задачу: «Надо научить грамотно защищать памятники истории, культуры и архитектуры»!

Ссылаясь на слова отца Ленина И.Н. Ульянова, Сытин предлагал понятие «родиноведения». Подчеркивая его значение для перестройки ни много ни мало всей системы национально-патриотического воспитания, Сытин высказал соображения, буквально выстраданные огромным педагогическим опытом и предельно актуальные до сих пор: «Патриотическое воспитание (не лозунговое) начинается “от калитки родного дома”. И от этой калитки надо вести юных к понятию “Родина”, “Отечество”. Сейчас же мы начинаем с величественных и непонятных абстракций»[1108]1108
  Сытин С.Л. Особый предмет.


[Закрыть]. И даже хуже, добавил бы я сейчас.

Сытин был исключительно строгим к себе и людям ученым. Он много размышлял и записывал свои размышления, часто не думая о публикации, а с каким-то смирением относительно судьбы своих творений. Особенно это касается его краеведческих работ, в которых старался не афишировать ни своего имени, ни своего вклада. На многих из выпущенных им брошюр не было даже указания автора[1109]1109
  См.: Юрьев С. Указ. соч.


[Закрыть]. Приходит на ум образ летописца: «Когда-нибудь монах трудолюбивый найдет мой труд усердный, безымянный, засветит он, как я, свою лампаду – и, пыль веков от хартий отряхнув, правдивые сказанья перепишет»[1110]1110
  См.: Пушкин А.С. Борис Годунов.


[Закрыть].

Сытин был редкостным трудоголиком, испытывавшим удовлетворение, по словам И.Л. Зубовой, от самой элементарной, «черновой работы историка», которой он занимался ежедневно, нередко не выходя из дома и превратив квартиру в творческую мастерскую. Штабели коробок из-под обуви, наполненных выписками из архивов и разложенных в определенном системном порядке, заполняли целую комнату в его квартире (пространство другой комнаты и прихожей заполняли книги)[1111]1111
  См.: Зубова И.Л. Штрихи..


[Закрыть].

Ему был присущ особо трудоемкий стиль исследовательской работы, которым он напоминает мне Алексеева-Попова. Размышляя об итогах обсуждения проблем якобинской диктатуры, Сытин решает «довести до конца» начатый ранее «один подсобный сюжет “Ленин о мелкой буржуазии”», присовокупив сожаление: «Сколько у меня отнимают времени эти вспомогательные сюжеты». «Делаю массу выписок, обрастаю картотеками, начал с якобинцев, перешел к ленинским оценкам революции, а от них к проблемам мелкой буржуазии. Теперь надо проделать обратный путь»[1112]1112
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 10 февраля 1973 г.


[Закрыть].

Замечу, «мелкобуржуазность» оказалась каким-то заклятием для советских историков, да и вообще обществоведов. На самой заре советской историографии Французской революции Н.М. Лукин (Антонов) провозгласил якобинское правление «властью мелкой буржуазии»[1113]1113
  «Ставшая у власти в конце мая (1793 г.) мелкая буржуазия». – Антонов Н. (Лукин Н.М.) Буржуазное отечество в опасности (Из истории Великой французской революции) // Правда. 1918. 28 августа.


[Закрыть]. Его ученики уже, не задумываясь, писали о «диктатуре мелкой буржуазии»[1114]1114
  Авербух Р.А. Террористический режим во Франции в 1793–94 году (по протоколам заседаний Конвента и Революционного трибунала) // Вестник Коммунистической Академии. 1925. Кн. 11. С. 184.


[Закрыть]. Н.И. Бухарин шел гораздо дальше. Революция, писал он, открывала «дальнейшую дорогу капиталистическому строю», а «субъективной классовой силой, двигавшей эту революцию, была мелкая буржуазия». Ниспровержение «революционной мелкобуржуазной диктатуры» обусловливалось, таким образом, «логикой самой революции», логикой утверждения капитализма[1115]1115
  См.: Бухарин Н.И. Цезаризм под маской революции: По поводу книги проф. Н. Устрялова «Под знаком революции». М., 1925. С. 27. Об этой коллизии «объективности-субъективности» см. в первых главах.


[Закрыть].

«Мелкобуржуазность» очевидно становилась важной идеологической категорией, объясняющей в духе становящегося идеологического канона природу, ход и перспективы Французской революции. С этим уже трудно было бороться. И сам Лукин, хотя и обосновал в статье 1934 г. возможность применения ленинского понятия «революционно-демократической диктатуры», был склонен ставить в качестве классового коррелята к нему все ту же «мелкобуржуазность».

Ничего не поделаешь: все, что не подходило под категории «буржуазия» и «пролетариат», в соответствие с классовым подходом попадало в безразмерную категорию «мелкой буржуазии», которая к тому же приобрела оттенок одиозности. Так, когда Альбер Матьез выступил с осуждением «Академического дела» и превращения историков в «слуг» режима, возмущенные советские коллеги в ответ обозвали его «типичным представителем» мелкой буржуазии.

Матьез, в свою очередь, потребовал разъяснения, что такое «мелкая буржуазия»[1116]1116
  Рoghosyan V. Sur la polémique d’Аlbert Мathiez avec les historiens soviétiques // AHRF. 2017. N 1 (387).


[Закрыть].

После избавления вместе со сталинщиной от самых жестких выражений классового подхода понятие «революционной демократии» стало вытеснять «мелкобуржуазность». Наиболее последовательно это сделал Манфред, оппонент Сытина, но и соратник Алексеев-Попов отказался в применении к якобинскому блоку категории «мелкая буржуазия» в пользу «низы буржуазии» (соответствующий термин тоже был найден в сочинениях Ленина).

Сытин с этим решительно не соглашался, полагая, что отказ от использования такой категории ведет к отказу от классового подхода. Тема «мелкобуржуазности» буквально преследовала его. Сужу по письмам и тем разработкам, которые он присылал мне еще в начале 1970-х в связи с проблематикой якобинской диктатуры. И в 90-х, по свидетельству И.Л. Зубовой, в связи с проблематикой современного капитализма продолжал заниматься определением мелкой буржуазии как особого класса, отличного от буржуазии в целом.

Аналогичным было углубление в тему «предпролетариата». Сытин считал такое углубление необходимым для полноценной характеристики «бешеных». Не успев еще прийти в себя после болезни, Сытин берется за эту тему: «Сижу помаленьку над историографическим обзором о составе французского предпролетариата в XVIII веке. Я ведь в начале 60-х годов собрал огромный материал о классовой структуре французского общества накануне и в годы революции. У меня большая картотека о составе той же буржуазии, в которой отражена практически вся основная французская и наша литература. Я этот материал когда-то для предреволюционного периода даже обобщил и набросал (страниц 80 машинописных)[1117]1117
  Была опубликована лишь небольшая статья: Сытин С.Л. Рабочие организации во Франции накануне революции конца ХVIII в. // ФЕ. 1974. М., 1976.


[Закрыть]. Но все это украшает мои же книжные полки»[1118]1118
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 14 марта 1974 г.


[Закрыть].

Думаю, увлечение подобными «вспомогательными сюжетами» и в немалой степени помешало Сергею Львовичу завершить в 1970-х годах монографию о «бешеных». Впрочем, могут быть и другие объяснения. Например, замечание того же времени: «Одной французской революцией не проживешь. Я в этом давно убедился. Пока я занимался даже в рамках революции “бешеными”, очень многого не мог уловить»[1119]1119
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 21 февраля 1972 г.


[Закрыть]. Потому-то Сытин очень приветствовал мои занятия Третьим миром.

Существовала еще одна острая проблема. Я еще не размышлял вплотную над кандидатской, а Захер, как само собой разумеющееся, говорил мне, что докторскую диссертацию по Французской революции можно писать только на документах французских архивов. Это убеждение мэтров старой школы, той самой école russe, признанной в самой Франции, передалось ученым советской формации и укрепилось в 20-х годах (когда политическое руководство еще следовало курсу на развитие международного научного сотрудничества, в результате чего не только Захер (благодаря которому газеты Ру и Леклерка оказались в Союзе), но и Лукин, Фридлянд, Щеголев, Далин смогли получить длительные научные командировки во Францию.

Недоступность французских архивов сделалaсь condition sine qua non развития советского историознания, обрекавшей ее на малоплодотворные дебаты об оценках и переоценках материала, уже введенного в оборот в мировой науке. Советские историки 50–60-х более или менее чувствовали эту ущербность. Между тем и после разрядки дорога к французским архивам, как и вообще поездкам во Францию, открылась лишь немногим. Сергей Львович не входил в число этих «счастливчиков». И это явилось одной из причин его переориентации на краеведение.

В отличие от Алексеева-Попова, Сытин, сколько мне известно, даже не ставил вопроса о такой поездке, предвидя, очевидно, негативное решение. Но в глубине души у него теплилась надежда, тень которой выступила в ту пору, когда поездки во Францию сделались более или менее доступными, сначала, правда, для столичных ученых из бывших «невыездных».

В ответ на мое восторженное описание знакомства с Парижем (июль 1989) и поездки в Лейпциг на юбилей Вальтера Маркова (автора биографии Жака Ру) у Сытина вырывается вздох грусти: «По хорошему завидую Вашим вояжам, встрече с В. Марковым и Парижем. Мне там уже не побывать»[1120]1120
  С.Л. Сытин – А.В. Гордону. 29 декабря 1990 г.


[Закрыть].

Как это эмоционально напоминает Далина, процитировавшего собеседнице незадолго до кончины стихотворение Веры Инбер: «Уж своею Францию / Не зову в тоске. / Выхожу на улицу / В ситцевом платке». Конечно, для Сытина на первом месте были архивы, ведь он так тяготел к архивным исследованиям, к работе над документами. Сложности с обретением источников – постоянная тема в его письмах. Наверное, ущербность документальной базы и предопределила в значительной мере при требовательности к качеству научного труда незавершенность его исследований на революционно-французскую тему.

При строгих требованиях к профессионализму (его критика работ Ревуненкова – образец) Сытин в разработке исторических сюжетов в полной мере, как заметно и в его дискуссионных выступлениях 70-х, использовал образное мышление и богатое воображение. Он высоко ценил не только эрудицию, но и интуицию историка, считая, что она позволяет проникнуть в глубины исторического процесса, познавая его как бы изнутри.

С.Ю. Разин рассказывал (2013), что, будучи студентом Ульяновского пединститута, заинтересовался материалами заседаний крестьяноведческого семинара в Институте российской истории. Материалы в 90-х годах регулярно публиковались в «Отечественной истории». За их прочтением его застал Сытин. Проглядев список участников, он указал на одну фамилию: «Вот этого прочти. Он историю нутром чувствует».

Таким он вспоминается сейчас, Сергей Львович Сытин, историк-мыслитель, педагог-новатор, краевед-энтузиаст. Уроженец столицы, посвятивший всю свою профессиональную деятельность, 50 лет жизни познанию и прославлению города на самом гребне волжского берега.