Текст книги "Историки железного века"

За это выражение благодарности к старшему товарищу Захер был заодно с ним подвергнут изобличению: в университетской газете его объявили «ренегатом», в «Ленинградской правде» – «дезертиром». 30 ноября 1929 г. парткомиссия исключила его из ВКП(б). Хотя формулировка была щадящей – «выходец из чуждой социальной среды», проявивший «полную политическую неустойчивость»[331]331
  Брачев В.С. Указ. соч. С. 42.


[Закрыть] – последовало изгнание из Университета прямо среди учебного года[332]332
  «Отчислен из состава преподавателей Лен. Гос. Университета, как прекративший работу», – выписка из приказа от 29 января 1930 г., приведенная в записи Трудового списка, как ни странно, от 16 января 1930 г.


[Закрыть].

Драматический узел человеческих и профессиональных судеб, завязанный «наступлением на всех фронтах», требует и одновременно позволяет поставить стержневые историографические вопросы. Как оценить научную аффилиацию Захера? Его привлекли к партийной и профессиональной ответственности как приверженца «русской школы», который прикрывает эту приверженность «марксистской ортодоксией»[333]333
  См. подробнее: Гордон А.В. Власть и революция: Советская историография Великой французской революции. 1918–1941. Саратов, 2005. С. 81–92.


[Закрыть]. При этом под шквалом обвинений, как и 10 лет спустя под следствием, он называл Тарле своим учителем.

Но стоит ли ретроспективно называть Захера «учеником Тарле»? Интересные пояснения находим во втором издании биографии Тарле, написанной Б.С. Кагановичем: не существовало «школы Тарле», его учениками были «все и никто»[334]334
  В историографии существует и другое мнение, я встречал историков, которые называли себя «учениками Тарле» на том основании, что слушали его лекции, зачитывались его трудами, впечатлялись самой личностью историка. Но я присоединяюсь к оценке Б.С. Кагановича: понятие «школа Тарле» выглядит слишком размытым.


[Закрыть]. Публичные лекции и литературный талант принесли Тарле необыкновенно широкую популярность и многочисленных поклонников, в том числе в студенческой аудитории и среди политической элиты. В профессиональной среде его влияние было более ограниченным. Тарле по-настоящему любил работу в архивах, но ее методы вызывали подчас критику. По деликатному заключению С.Н. Валка, Тарле был «скорее блестящим историком», чем «изучившим свои фонды архивистом». Немаловажная для образа ученого деталь – «не любил педагогики» (Е.С. Ланн)[335]335
  Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле… 2014. С. 94, 315.


[Закрыть].

При том не следует умалять влияние Тарле на формировавшихся ученых: по воспоминаниям ленинградских историков, студентов Ленинградского университета довоенной поры он «воспитывал своим примером, своей работой, своими лекциями, своими сочинениями»[336]336
  Рабинович М.Б. Лектор, ученый, человек // Приложения (1981 Из лит. наследия) IV. Воспоминания. – Режим доступа: http:// historic.ru/books/item/f00/s00/z0000187/st058.shtml


[Закрыть]. Большое воспитательное значение имел метод индивидуальных бесед ученого со своими аспирантами. Манерой таких углубленных бесед, затрагивавших не только специальные и общеисторические сюжеты, но и личные проблемы молодежи, Захер, как я понимаю, был очень близок Тарле.

Важная деталь – для исторического мировоззрения Тарле характерна была проявившаяся уже в ранних работах «тяга к сильным личностям» (П.П. Щеголев)[337]337
  Цит. по: Зайдель, Г.С., Цвибак М.М. Указ. соч. С. 137. См. также: Гордон А.В. Власть и революция… С. 146–183.


[Закрыть]. В центре его лекций оказывались обычно выдающиеся исторические деятели. Наряду с Наполеоном его очень интересовал Бисмарк. Книгу о «железном канцлере» он замышлял в 20-х годах, одновременно с «Наполеоном»[338]338
  «Никаких материалов не сохранилось. Объявление о предполагаемых книгах Т(арле) о Напол(еоне) и Бисм(арке) я нашел на обложках других книг этой биографич(еской) серии. Полагаю, что реально ничего тогда написано не было» (Б.С. Каганович – А.В.Гордону. 31 мая 2018).


[Закрыть].

Кареев тоже выступал с публичными лекциями, имевшими общественное звучание, воссоздавал в своих сочинениях широкие исторические полотна. Однако здесь нет того «мастерства исторической живописи» (К.И. Чуковский)[339]339
  Цит. по: Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле… 2014. С. 59.


[Закрыть], что принесла славу Тарле. Нет и тяготения, говоря современным языком, к геополитике – к историко-дипломатическим и военно-историческим сюжетам с имперскими обертонами. В этих своих влечениях Тарле являл, очевидно, исключение среди представителей école russe. В общем, для Захера в научно-исследовательском и методическом плане вернее говорить о «школе Кареева».

Понятие «школы Кареева» как филиации école russe последовательно развивает В.П. Золотарев[340]340
  См.: Золотарев В.П. Отечественные школы новоевропейской истории в России и в СССР (1860–1930 гг.) // Проблемы социально-политической истории зарубежных стран. Сыктывкар, 1996. C. 93–106; Его же. Научная школа Н.И.Кареева по новистике: Неизученные проблемы // Наука и власть: Научные школы и профессиональные сообщества в историческом измерении. М., 2002. С. 30–31.


[Закрыть]. Среди общих черт «школы» историк из Сыктывкара Ю.С. Афанасьева отмечает: «Понимание истории как единого и закономерного процесса; обширная и уникальная источниковая база работ; тщательный источниковедческий анализ; рассмотрение явлений и процессов в сравнительно-историческом плане; системный и комплексный подходы к изучению фактов». Одновременно она подчеркивает преемственность методики «школы» от В.И. Герье: именно от него было «унаследовано искусство руководства семинаром», становившегося «прообразом научной школы». И, как справедливо заключает Афанасьева, «наиболее развитой формы семинар достиг в практике Н.И. Кареева»[341]341
  Афанасьева Ю.С. Научная школа Н.И. Кареева по новистике: проблема идентификации // Ceteris paribus. 2015. N 4. – Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/v/nauchnayashkola-n-i-kareeva-po-novistike-problema-identifikatsii


[Закрыть]. Мне остается только добавить, что отмеченное «искусство руководства семинаром» было у моего учителя, ученика Кареева, бывшего учеником Герье, на высоте.

В начале 30-х репрессии еще не сделались тотальными. Захера оставили в Герценском[342]342
  Из пединститута им. Герцена Захера не отчислили даже после ареста в 1938 г. Справка из институтского архива 27 апреля 1956 на основании личного дела уточняла: «Сведений об увольнении из института проф. Захера Я.М. в архиве не имеется». А в трудовой книжке (копия) две записи: за 1933 г. штатный профессор по кафедре всеобщей истории, и 13 апреля 1956 г. освобожден от работы. При этом Я.М. получил в качестве компенсации двухмесячное пособие из расчета 4 тыс. рублей в месяц (справка из бухгалтерии).


[Закрыть] и позволили стать профессором и даже «научным руководителем кафедры истории» Северного краевого пединститута в Вологде[343]343
  Трудовой список. Был освобожден по собственному желанию 22 февраля 1935 г (копия из госархива Вологодской обл.).


[Закрыть]. 1 сентября 1933 г. Захер был зачислен на должность профессора ЛИФЛИ (Ленинградского института истории, философии и лингвистики)[344]344
  Трудовой список указывает основание – «согласно поручений НУЗ на 33/34 уч. г. по ЛИФЛИ».


[Закрыть]. Право работать по специальности требовало покаяния – за свои научные убеждения и моральные принципы, за свои творческие и личные связи с учителями. В том числе, что было, наверное, особо унизительным – каяться приходилось и перед студентами[345]345
  В отзыве о работе Я.М. в СКПИ (Вологда) говорилось, что 11 мая 1931 г. на общем собрании студенчества института Захер «выступил с докладом на тему “О моих ошибках”». «Ошибки» были названы, вскрыты «социальные корни». А также: «При проработке учебного материала со студенчеством проф. Захером, после дискуссии на историческом фронте, всегда указывались свои ошибки и давалась этим ошибкам критика» (см. Золотарев В.П. Указ. соч. С. 192).


[Закрыть].

Рубеж 20-х и 30-х годов явился кульминацией в творчестве Захера. Одна за другой выходят в свет монографии «Бешеные» (1930), «Анаксагор Шометт: Антирелигиозник XVIII века» (1930), двухтомник «Французская революция и церковь» (1930–1931), «Парижская Коммуна и церковь» (1931). Последние книги стоят как бы особняком. Изданные под псевдонимом Михайлов массовым (до 10 тыс. экз.) тиражом, в издательствах «Атеист», «Безбожник», порой под грифом Центрального совета воинствующих безбожников СССР и с эпиграфом «религия – дурман для народа», наконец, с уведомлением о полезности, «в первую очередь, для практика-антирелигиозника»[346]346
  Захер Я.М. (Я.Михайлов). Великая французская революция и церковь. Т. 1. М., 1930. С. 3.


[Закрыть], они выглядят данью антирелигиозной кампании, развернутой в рамках «наступления на всех фронтах».

Было ли это «хобби» для Захера, как предположил его сын? Вспоминая детство, Юрий Яковлевич писал о вольтерьянском духе в семье, о шутках знакомых над священниками и религиозностью, которые он повторял и которые очень огорчали его нянек. Ю.Я. советовал мне не включать религиозную тематику в список трудов отца для заметки в БСЭ[347]347
  Ю.Я. Захер – А.В. Гордону, 26 октября 1971 (Здесь и далее письма Ю.Я. и Я.М. ко мне приводятся из моего архива).


[Закрыть].

Считаю решающим, однако, мнение самого ученого. Когда я занялся вплотную эбертистами, он порекомендовал мне эти книги для освещения их борьбы с Церковью[348]348
  Я.М. Захер – А.В. Гордону, 7 апр. 1960.


[Закрыть]. В 1960 г. Захер предложил для серии научно-популярной литературы Издательства Академии наук переиздание книги «Парижская Коммуна и церковь». Редколлегия утвердила проект (при сокращении с предложенных 10 до 6 а.л.). Ученому был выслан издательский договор. Однако у него, занятого тяжелой работой с Соцэкгизом над рукописью «Движения “бешеных”», уже не было сил. Под уведомлением Издательства АН приписка рукой сына: «предложить М.Я. Домничу редактировать переиздание»[349]349
  Выписка из протокола заседания редколлегии научно-популярной литературы АН СССР от 7 октября 1960 г.; сопроводительная о направлении двух экз. издательского договора. 7 декабря 1960 г.


[Закрыть]. Символично, что единственный из уцелевших учеников Захера 1930-х годов доцент Московского библиотечного (тогда) института Марк Яковлевич Домнич продолжил именно это направление исследований.

Наиболее крупная из книг по религиозной тематике, двухтомник «Великая французская революция и церковь» – солидный и подлинно научный труд, основанный на широком знакомстве с литературой вопроса и, как отмечал автор, на интенсивном привлечении «печатных первоисточников». Захер превосходно понимал сложность отношений с католической церковью в революционную эпоху и, допуская, что в его работе могут оказаться «многочисленные недостатки», заранее благодарил «за всякую критику и помощь при разрешении стоявших перед ним сложных и порой запутанных проблем»[350]350
  Захер Я.М. Великая французская революция и церковь. Т. 1. С. 3.


[Закрыть].

В целом труд соответствует тенденциям в мировой историографии того времени, заданным работами Альфонса Олара. Думается, именно обращение Захера к творчеству этого выдающегося французского историка стало для него своеобразной инициацией в области религиозной истории: в 1925 г. Я.М. написал предисловие к переведенной на русский язык книге Олара «Культ разума и культ Верховного существа». При всех экскурсах в сторону классового подхода двухтомник следовал в русле французской историографии времен Третьей республики, когда утверждались принципы свободы совести, отделения церкви от государства и школы.

Что же касается книги о Шометте, то в ней лишь один из разделов посвящен дехристианизаторской деятельности руководителя Парижской коммуны, а в целом перед нами биография этого левого якобинца, до сих пор остающаяся, кстати, единственной монографией о нем на русском языке. Не случайно именно ее, наряду с «Бешеными», Захер стремился переиздать после возвращения из ГУЛАГа.

Мотивируя необходимость второго издания, Захер отмечал отсутствие специальной литературы, книг или статей о Шометте за прошедшие три десятилетия и то, что автор предлагает читателю «пересмотр… старого содержания с точки зрения новых, во многом изменившихся, установок автора»[351]351
  Предисловие ко второму изданию. Подписано – Автор. Ленинград, декабрь 1958 г.


[Закрыть]. По религиозной тематике он в этот период опубликовал лишь подготовленную еще в 30-е годы статью о дехристианизаторской деятельности Фуше, который выступал одним из застрельщиков этой кампании и оказал влияние на Шометта.

После 1931 г. наступил спад. В.П. Золотарев подсчитал: в 1921–1930 гг. Захером опубликовано 73 работы, в 1931–1938 гг. – 9[352]352
  Золотарев В.П. Указ. соч. С. 192.


[Закрыть]. В середине 30-х годов и у научного сообщества, и у Захера забрезжила надежда на то, что худшее позади. Я.М. вернулся в 1936 г. профессором на родной истфак, стал готовить докторскую диссертацию. «Афины и Апокалипсис»[353]353
  Memoriam: Сборник памяти Я.С. Лурье. СПб., 1997. С. 148.


[Закрыть] назвал тот период ленинградский профессор Я.С. Лурье: «Афины» – восстановление исторического образования, «Апокалипсис» – Большой террор. Есть еще один яркий образ, иллюстрирующий судьбы творческой интеллигенции при деспотических режимах – «анаконда на люстре»[354]354
  Link P. China: The Anaconda in the Chandelier // The New York Review of Books. 2005. May 27. —Mode of access: http://www.nybooks.com/articles/archives/2002/apr/11/ china-the-anaconda-in-the-chandelier/


[Закрыть].

На рассвете 8 октября 1938 г. семейство Захера, проживавшее все на той же Моховой[355]355
  Эта десятикомнатная квартира 19а на Моховой 28 некогда целиком принадлежала отцу Я.М., а после «уплотнения» Захерам оставили лишь кабинет отца (примерно 30 кв. м.). Здесь к моменту ареста проживали, кроме Я.М., его 76-летний отец, 64-летняя мать, жена и двое детей – Юрий 11 лет и Наташа 8 лет (Брачев В.С. Указ. соч. С. 43).


[Закрыть], было разбужено сотрудниками УГБ НКВД: Я.М. арестовали. Привлекли его по делу «антисоветского меньшевистского центра» в соответствии с показаниями, выбитыми (в буквальном смысле[356]356
  Людмила Николаевна Русак рассказывала, что однажды увидела покрытую шрамами спину Я.М., и он объяснил, что это следы побоев, полученных им в ходе следствия. На суде Захер отказался от своих показаний, указав на пытки, издевательства и истязания, которым подвергся в ходе следствия.


[Закрыть]) у его друзей – «тенишевца», медиевиста Николая Николаевича Розенталя и профессора истории древнего мира Сергея Ивановича Ковалева[357]357
  Тем не менее, они остались друзьями до конца жизни. Из письма Я.М.: «Прошедшие две недели были для меня очень тяжелыми. 7/ХI скончался в Москве мой старый друг Н.Н. Розенталь, а 11/IХ умер С.И. Ковалев» (Я.М. Захер – А.В. Гордону, 23 ноября 1960 г.). Дата смерти последнего 12 ноября. Сергей Иванович преподавал с 1919 г. в том же военно-политическом учреждении РККА, что и Захер. Связи были старые, в том числе, семейные: мама Я.М. общалась с Ковалевыми после его осуждения. Семейное общение было с профессором ЛГУ медиевистом Александром Михайловичем Розенбергом и его женой, а также с Михаилом Николаевичем Мартыновым, с которым я познакомился на квартире Я.М. в Петергофе. Архангелогородец Мартынов, сын купца из Соломбалы, профессор русской истории пережил всех «подельников». Умер в 1970 г. См.: Режим доступа: http://dojkov.livejournal.com/15164.html.


[Закрыть]. Не случайно вторым названием процесса стало «дело профессоров». Перед Военным (!) трибуналом Ленинградского военного округа 19 сентября 1939 г. предстали, кроме Захера и Ковалева, еще пять преподавателей истории ленинградских вузов: А.Н. Шебунин, М.Н. Мартынов, С.В. Вознесенский, Н.Н. Андреев и А.М. Розенберг.

Почему признавшие свою принадлежность к «меньшевистскому центру» и давшие показания на Захера были освобождены либо до суда (Розенталь), либо после него (Ковалев) и почему заодно с Андреем Николаевичем Шебуниным осужден был только Захер? Вознесенский скончался в заключении. Мартынова, Андреева и Розенберга суд оправдал в ходе пересмотра дел после смещения Ежова.

Тут кроется загадка. Захер состоял в РСДРП (м) около полугода (1917/1918). Почему он был признан следствием «активным меньшевиком», заодно с Шебуниным, состоявшим в организации меньшевиков ни много ни мало с момента раскола РСДРП и вплоть до разгрома 1918 г.? И почему, заодно с Шебуниным, уже имевшим судимость по «академическому делу»[358]358
  Шебунин участвовал в разборе рукописных собраний и личных библиотек императорского дома, а эта деятельность стала одним из мотивов для возбуждения «академического дела». См.: Биобиблиографический словарь востоковедов – жертв политического террора в советский период. – Режим доступа: http://vostokoved.academic.ru/.


[Закрыть], именно Захер был признан «социально опасным»? В сущности фабрикация дела «меньшевистского центра» началась с ареста именно Шебунина 10 февраля 1938 г., а затем уже после ареста остальных «профессоров-меньшевиков», через целых 8 месяцев (по тем временам срок чрезвычайный) затронула Захера. Связь Я.М. с Шебуниным следствием не акцентировалась[359]359
  Между тем они были давно и неплохо знакомы, судя хотя бы по тому, что Я.М. написал предисловие к важнейшему труду Шебунина «Европейская контрреволюция в первой половине ХIХ века» (1925). Можно было копнуть и поглубже: в 1917 г. Шебунин состоял в той же плехановской группе «Единство». – Каганович Б.С. Андрей Николаевич Шебунин (1887–1940) // ННИ. 1995, № 1. С. 206.


[Закрыть].

И В.П. Золотарев, и В.С. Брачев выделяют в качестве отягчающего для Я.М. показание на суде доцента, заместителя декана истфака ЛГУ М.М. Малкина о том, что Захер определял якобинскую диктатуру как «мелкобуржуазную» и объяснял термидорианский переворот тем, что Робеспьер потерял поддержку народных масс. Все квалифицировалось как «фальсификация истории», которая «необходима была троцкистам для контрабандной борьбы против Ленинско-Сталинского руководства»[360]360
  Золотарев В.П. Яков Михайлович Захер. С. 194; Брачев В.С. Указ. соч. С. 44.


[Закрыть].

Н.П. Полетика[361]361
  Николай Павлович Полетика (1896–1988), выпускник ФОН Ленинградского университета, в 20-х годах работал в «Ленинградской правде», в 1930–1936 гг. в Ленинградском институте ГВФ, в 1936–1951 гг. на истфаке Ленинградского университета. В послевоенные годы заведовал кафедрой международных отношений и внешней политики СССР.


[Закрыть] вспоминал о нездоровой обстановке тех лет: «Переквалификация преподавателей всех вузов страны Всесоюзной аттестационной комиссией (ВАК) и присвоение им ученых степеней и званий, организованные в 1934 г., привели к тому, что многие профессора и доценты по должности стали по званию ассистентами и лишь немногие остались профессорами и доцентами. Все это на фоне происходивших непрерывно “идеологических чисток” в партии приводило к тому, что педагогический персонал вузов был раздираем непрерывными склоками. Многие преподаватели, члены партии или комсомольцы в борьбе за свои места и ставки прибегали к открытым (обычно статья в вузовской газете с обвинением соперника в “уклонах”, чаще всего в троцкизме, и т. д.) или к тайным доносам в партком вуза». В результате, как ехидно замечает оставшийся беспартийным из-за своего дворянского происхождения Полетика, «борьба за власть» в том или ином вузе переходила зачастую из «классовой» в «кассовую борьбу», в «счеты преподавателей друг с другом»[362]362
  Полетика Н.П. Воспоминания. – Режим доступа: http://lib.ru/ MEMUARY/POLETIKA/wospominaiya.txt


[Закрыть].

Быстро выдвинувшийся из аспирантов набора 1934 г. Марк Моисеевич Малкин, несомненно, обладал научными способностями. Его монография «Гражданская война в США и царская Россия» (1939) до сих пор оценивается положительно[363]363
  См. об этом: Носков В.В. Первые шаги американистики в Ленинграде // Всеобщая история и история культуры. Петербургский историографический сборник. СПб., 2008. С. 270–273. Характерно, однако, что книга 1939 г. осталась единственной монографией в профессиональной и вполне благополучной карьере автора, ставшего преподавателем одной из военных академий.


[Закрыть]. Ответственный редактор Тарле снабдил книгу предисловием с пожеланием скорейшего перевода на английский язык. Вряд ли академик знал, что его протеже пожелал продемонстрировать свою политическую лояльность за счет коллеги. Б.С. Каганович считает, что у Тарле сохранялись претензии к Захеру как (вместе со Щеголевым) «отрекшемуся» от него[364]364
  Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле… 2014. С. 184.


[Закрыть]. Биограф обращает внимание на отказ Тарле под надуманным предлогом упоминать книги Захера и Щеголева во введении к своей монографии «Жерминаль и прериаль» (1937).

Между тем Захер (Щеголев скончался в 1936 г.) никогда не переставал ссылаться на труды академика, а мне рекомендовал упомянутую монографию (разделы о термидорианских лидерах и «последних монтаньярах») как образец раскрытия человеческих характеров в историческом произведении. Симптоматично, что у Я.М. сохранились дружеские отношения с Павлом Павловичем Щеголевым, хотя тот, заодно с Г.С. Зайделем и Л.Г. Райским, а то и острее их, изобличал Захера на знаменитом собрании, где громили «школу Тарле»[365]365
  Сохранилась в библиотеке Я.М. книга Щеголева «Гракх Бабёф» из серии ЖЗЛ с надписью «Дорогому Якову Михайловичу Захеру – с надеждой на эквивалент». 6.10.1933 г.». Имелись у Я.М. и выписки из документов Национального архива Франции, сделанные для него Щеголевым.


[Закрыть].

Каким дьявольским все же сплетением обстоятельств отразились в жизни советских людей, в судьбах ученых непрерывно следовавшие одна за другой политические кампании, которые сопровождали утверждение режима личной диктатуры! Подопечный Тарле конца 30-х годов «добивал» Захера теми же обвинениями, что десятилетием раньше звучали при погроме «школы Тарле». Различие научных позиций превращалось в повод для политического обвинения, неортодоксальность – в предмет уголовного преследования.

Что же касается приговора Захеру, то А.И. Молок, по словам его сына Флуранса, выдвигал свою версию. Будучи широкой натурой, Я.М. любил компанию с хорошим вином[366]366
  Я.М. вспоминал, какое славное французское вино водилось у Тарле, а сын, сообщая отцу о своей свадьбе, отмечал, что вина было немного: «ты мог бы все поглотить один» (Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 22 июля 1956 г.).


[Закрыть], был заядлым курильщиком[367]367
  Сохранилось фото 30-х годов профессора с трубкой. А Людмила Николаевна Русак рассказывала, что это пристрастие сохранилось у Я.М. и в последние годы. Она помнит приятный запах «капитанского» табака, за которым тот ездил на Невский в специализированный магазин.


[Закрыть]. Общительность Я.М. оборачивалась открытостью его дома, в том числе для сомнительных, порой, личностей и откровенностью происходивших разговоров. «Много болтали», – резюмировал Александр Иванович.

Он тоже давал показания на суде, упоминая о конфликте 1929 г. Тем не менее Молок представил в судебные органы положительную характеристику профессора своей кафедры: «Знаю Я.М. Захера в течение многих лет как советского гражданина и научного работника, специалиста в области новой истории. Я.М. Захер – автор ряда печатных работ по истории французской революции XVIII века… Вел большую преподавательскую работу в вузах и пользовался успехом как хороший преподаватель и квалифицированный историк… 11 лет тому назад (в начале 1929 г.) между нами произошел разрыв… В 1933 г., после того как он осознал и признал свою вину, мы стали снова встречаться с ним… Это человек, могущий принести большую пользу как профессор и научный работник. Я убежден, что он неспособен на антисоветские действия»[368]368
  Копия заявления А.И. Молока, датированная 8 апреля 1940 г.


[Закрыть].

С Молоком был солидарен другой «начальник» Захера декан истфака пединститута им. Герцена А.Е. Кудрявцев. В его пространном заявлении подчеркивалось, что Я.М. «пользовался большим авторитетом среди студентов и аспирантов, уважением со стороны своих товарищей по работе, всего профессорско-преподавательского состава факультета», что он подготовил «ряд учеников и аспирантов», ставших «самостоятельными научными работниками», и «был хорошим, очень активным общественником, горячо отзывавшимся на текущие политические вопросы». В доказательство профессор ссылался на отзывы факультетской стенгазеты и вспоминал, что в связи со сдачей норм на значок «Ворошиловский стрелок» в ней был помещен портрет Захера.

«Яков Михайлович, – продолжал Александр Евгеньевич Кудрявцев, – превосходный яркий лектор», всегда пользовавшийся «громадной популярностью среди студентов». При этом «ничего антисоветского в его педагогической работе обнаружено не было». Ссылаясь на «20 лет совместной работы», декан истфака делал вывод: «Я лично глубоко убежден, что Як. Мих. честный советский историк, плодотворно работавший на благо советской науки и нашей страны»[369]369
  Копия заявления А.Е. Кудрявцева, датированного 27 апреля 1940 г.


[Закрыть].

На стенгазету (о Времена!) истфака Института Герцена ссылался и зав. кафедрой Древнего мира академик В.В. Струве, сделав вывод, что Захер «был студенчеством оценен положительно». «Его курсы были доходчивы, содержательны и стояли методологически на должной высоте. Свои практические занятия проф. Захер проводил добросовестно, приучая студентов к методической работе над источником». «Я полагаю, – заключал академик, – что привлечение проф. Захера… принесет пользу важному делу преподавания истории в наших вузах»[370]370
  Характеристика преподавательской деятельности профессора Якова Михайловича Захера. Копия. Дата 8 апреля 1940 г.


[Закрыть].

Заведующий кафедрой средних веков истфака ЛГУ О.Л. Вайнштейн тоже высоко оценивал преподавательскую деятельность Захера: «прекрасный лектор, дающий всегда ясные отчетливые формулировки, умеющий заинтересовать своих слушателей». Оценив Я.М. как «большого знатока той эпохи, которой он посвятил большую часть своей ученой жизни», Вайнштейн характеризовал Захера как «историка-марксиста». Упомянув о личном знакомстве на Всесоюзной конференции историков-марксистов, Вайнштейн продолжал: «Его труды, несмотря на наличие некоторых ошибок, отличаются большой самостоятельностью, прекрасным знанием источников, стремлением применить к исследовательской работе принципы марксистско-ленинской методологии»[371]371
  Характеристика Я.М. Захера. Копия. Датирована 28 апреля 1940 г.


[Закрыть].

Характеристики с мест работы, затребованные следствием, – прав В.П. Золотарев, – «открывают новые грани характеров» советских историков, несмотря на все страхи осмелившихся прийти на помощь товарищу[372]372
  В.П. Золотарев привел выразительные выдержки на основании оригиналов из следственного дела (Золотарев В.П. Яков Михайлович Захер. С. 195).


[Закрыть]. Выделяются отзывы Молока и Кудрявцева, начисто отвергающие и опровергающие обвинения в антисоветской деятельности. Вайнштейн и Струве, не касаясь политических обвинений, сосредоточились на профессиональной деятельности Захера. И все же это многозначащий факт, ведь оба, особенно Василий Васильевич (до августа 1914 г. Вильгельм Вильгельмович), были известны сугубой осторожностью; но, как вспоминает о Струве К.А. Антонова, защита «чести и достоинства человека»[373]373
  «В России надо жить долго…»: Памяти К.А. Антоновой (1910–2007). М., 2010. С. 82.


[Закрыть] была для этих ученых не пустым звуком.

Именно экстремальность обстоятельств высвечивает между тем те черты Захера, которые стали к тому времени квинтэссенцией мнения научного сообщества: замечательный лектор, талантливый педагог-воспитатель научной молодежи, наконец, крупный специалист-исследователь.

Все это судьи не приняли во внимание. Особым совещанием при НКВД СССР Я.М. был 19 октября 1940 г. осужден на 8 лет по статьям, карающим «контрреволюционную деятельность»[374]374
  «Хотя, – признавалось при пересмотре дела, – следствию и не удалось доказать принадлежность Шебунина и Захера к меньшевистскому центру, однако из материала следствия явствует, что Шебунин А.Н. и Захер Я.М. на протяжении длительного времени вели активную контрреволюционную деятельность» (Брачев В.С. Указ. соч… 44).


[Закрыть]. В 1943 г. Красноярский суд по сфабрикованному следствием «второму делу» добавил еще 10 лет с последующим поражением в правах на 5 лет, а в мае 1951 г. директивой МГБ и прокуратуры СССР он был определен на бессрочную ссылку все в том же Красноярском крае. Его статус был отчасти легализован. Он получил трудовую книжку, где говорилось о зачислении экономистом-статистиком в Ангарский механизированный лесопункт Богучанского леспромхоза треста Енисейсклес[375]375
  Там же говорилось об увольнении по собственному желанию 27 июля 1953 г.


[Закрыть].

«Так бы, наверное, – замечает В.С. Брачев, – и сгинул здесь Яков Михайлович, если бы не смерть И.В. Сталина в марте 1953 г. и произошедшие в связи с этим перемены в стране»[376]376
  Брачев В.С. Указ. соч. С. 44.


[Закрыть]. Хлопоты об освобождении сына предприняла Ольга Григорьевна. Она направила внучку Наташу (Наталья Яковлевна Соломинская) к школьному товарищу Я.М. (думается хорошо ей знакомому со времен Тенишевки) Д.В. Скобельцыну. У того, физика-ядерщика, директора Физического института АН был серьезный общественный статус депутата Верховного совета РСФСР (а с 1954 г. – депутата ВС СССР), председателя Международного комитета по сталинским (ленинским) премиям. Дмитрий Владимирович посоветовал, по словам Натальи Яковлевны, направить на его имя прошение о помиловании Я.М. «в связи с преклонным возрастом и резким ухудшением здоровья»[377]377
  Цит. по: Золотарев В.П. Яков Михайлович Захер. С. 194.


[Закрыть].

Депутатский запрос при спаде террористической волны (прекращение «дела врачей») и начавшейся чистке репрессивных органов возымел действие. «В связи с Вашим заявлением, – писал Д.В. Скобельцын Ольге Григорьевне, – я обратился в начале мая с просьбой удовлетворить Ваше ходатайство. Вчера я получил извещение, что Ваше ходатайство удовлетворено»[378]378
  Д.В. Скобельцын – О.Г. Захер, 23 июня 1953 г. На бланке депутата ВС РСФСР.


[Закрыть].

Весть об освобождении Я.М. была встречена как нечто сверхъестественное, даже самые близкие не могли поверить в такую возможность. 15 лет ждали, что справедливость восторжествует. Ждали, верили и… не верили! Юрий Яковлевич говорил, что только приезд отца в Ленинград убедит его в реальности произошедшего. И даже, получив телеграмму бабушки, пишет отцу из Петрозаводска: не поверю, «пока лично не увижу тебя в Ленинграде»[379]379
  Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 4 августа 1953 г.


[Закрыть].

Освобождение было половинчатым. Режим сохранялся, в том числе режим прописки. Захер должен был уехать из Ленинграда, да и о любимой работе пришлось забыть еще на долгих три года (из всего десяти, которые ему осталось жить). Юрий Яковлевич предвидел такой вариант и начал тотчас наводить справки в Петрозаводске, где работал врачом поликлиники. «Тебя могут тут прописать», – заверил он отца. Нашел и работу статистиком медучета[380]380
  Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 16 августа 1953 г.


[Закрыть]. Так профессор Захер стал трудиться клерком советского здравоохранения. Здесь же он познакомился с медсестрой Зоей Ивановной Клопихиной, которая сделалась спутницей последних лет его жизни.

Я.М. настойчиво искал возможности вернуться к профессии, однако попытка, предпринятая осенью 1954 г., стать лектором Общества по распространению политических и научных знаний[381]381
  В архиве Я.М. Захера сохранились заверенные заявления А.И. Молока и Н.Н. Розенталя, рекомендовавших привлечь его к научно-атеистической пропаганде по линии Общества.


[Закрыть] успехом не увенчалась, и Захер обратился к Скобельцыну. Чего это стоило ему, нетрудно догадаться. Судимый и ссыльный, пораженный в гражданских правах, Я.М. крайне тяготился своим положением. Юрий Яковлевич внушал ему, что для трудоустройства по специальности нужно возобновить старые связи. «Почему, например, ты не хочешь повидать А.М. Розенберга? Уж его-то, кажется, тебе нечего стесняться»[382]382
  Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 10 августа 1953 г. Ю.Я. не учитывал, что отец, возможно, не хотел и дискредитировать своих коллег общением с ним.


[Закрыть], – писал он отцу, намекая на то, что оба были судимы по одному и тому же делу.

В обращении к Скобельцыну его тоже ждала неудача. Узнав об этом, Ольга Григорьевна с присущей ей прямотой отчитала сына и внука: «Я заранее могла предсказать результаты, потому что по манере письма могла определить характер Скобельцына. И когда благодарила, тоже держалась в этих пределах. И он очень достойно, сдержанно отвечал… По-моему бестактно было к нему обращаться». Он свое дело сделал: «выручил, на удивление всем». Но, полагала Ольга Григорьевна, «он потому решился тогда хлопотать [об освобождении Я.М.]… что мать просит, а не он сам».

Изрядное понимание советских нравов для человека с классическим (судя по письмам, гимназическим) образованием и дореволюционным формированием! В свои 80 с лишним лет и после всех выпавших на ее долю испытаний Ольга Григорьевна сохраняла, кроме редкой проницательности, еще и замечательную силу духа. Вот еще фраза по поводу обращения к Скобельцыну, характеризующая мать Я.М.: «Заранее можно было сказать, что из этого ничего не выйдет; зачем же было терять свое достоинство и унижаться?»[383]383
  О.Г. Захер – Я.М.Захеру и Ю.Я.Захеру, 27 октября [1954 г.].


[Закрыть].

Лишь после ХХ съезда КПСС Захер получил возможность вернуться к профессиональной деятельности. Переживший смерь вождя режим, правда, не спешил с покаянием перед своими жертвами. 13 июля сын поздравляет его с «полной реабилитацией», а спустя месяц пишет: «Ты на пороге четвертой (за три года) попытки обосноваться в Ленинграде. Я как всегда буду призывать тебя к осторожности. Кажется, теперь шансов больше»[384]384
  Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 16 августа 1956 г.


[Закрыть]. Еще в мае 1956 г. Я.М. задумывал отправиться «куда-нибудь на периферию»[385]385
  Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 4 мая 1956 г.


[Закрыть]. Тем не менее, он начинает готовиться к преподаванию. В письмах Юрия Яковлевича появляются сообщения о приобретении книг и отправке их отцу в Петрозаводск, тогда как ранее речь (в его и Ольги Григорьевны письмах) шла об их продаже[386]386
  В тех же письмах говорится о продаже мебели, посуды и даже одежды. У Я.М. остался один костюм, а приобретение пальто из-за скудных ресурсов растянулось на многие месяцы.


[Закрыть].

Все-таки «имя и положение» Я.М. (говоря словами сына) повлияло на органы, ведавшие пропиской. Уже 21 мая 1956 г. его восстановили в статусе профессора[387]387
  В документе ВАК приводилось решение Государственного ученого совета Наркомпроса РСФСР от 1 октября 1927 г. об утверждении Захера профессором по «кафедре всеобщая история».


[Закрыть]. Ходатайство поддержали академик А.М. Панкратова, члены-корреспонденты М.В. Нечкина и Ф.В. Потемкин, А.И. Молок. Наиболее обстоятельным был отзыв Панкратовой. Анна Михайловна, знавшая Я.М. со времен РАНИОН, представила подробный и очень содержательный послужной список Захера. Отметила «большой успех у слушателей благодаря научности содержания и четкости и ясности изложения». А основное внимание уделяла научной деятельности. Подчеркнув, что все труды Захера по Французской революции «представляют значительный научный вклад в марксистскую историографию этой эпохи», Панкратова особо отметила изучение им «крайне левого крыла французской революционной демократии» и монографию «Бешеные» как основанную «главным образом на неопубликованных документах» и «единственное в русской и советской научной литературе капитальное исследование о жизни, деятельности и идеологии Жака Ру и других представителей французских плебейских масс конца XVIII века».

Выделяла Панкратова еще двухтомник «Французская революция и церковь» как «исследование о борьбе французских буржуазных революционеров с католической церковью и контрреволюционным духовенством» и «частично основанную на неопубликованных документах» книгу о Шометте. Упоминала «основанную на печатных первоисточниках» книгу о 9 термидоре (1926) и «научно-популярные монографии» о секциях, Сен-Жюсте и Робеспьере.

«Я считаю, – заключала Анна Михайловна, – что Я.М. Захер имеет все основания быть утвержденным в звании профессора новой истории»[388]388
  Отзыв о научно-педагогической работе профессора Я.М. Захера, подписанный собственноручно А.М. Панкратовой 16 мая 1956 г. в двух печатных экземплярах.


[Закрыть]. Ее поддержала Милица Васильевна Нечкина: «Я давно знаю Якова Михайловича Захера как квалифицированного историка, большого специалиста по новой истории зарубежных стран… Работая в области истории России конца XVIII – нач. ХIХ века, я постоянно пользуюсь его работами, нужными мне для сопоставлений. Как многолетняя исследовательская работа, так и длительный педагогический труд в высшей школе дают Якову Михайловичу Захеру, на мой взгляд, несомненное право на получение звания профессора»[389]389
  О научной и педагогической деятельности проф. Якова Михайловича Захера. Рукопись с заверенной подписью М.В. Нечкиной и датой 21 мая 1956 г.


[Закрыть]. Молок подчеркивал: «За время своей педагогической работы Я.М. Захер подготовил ряд аспирантов, которые ведут преподавательскую работу в вузах»[390]390
  Характеристика научной и педагогической деятельности Я.М. Захера. Машинописный текст с заверенной в Институте истории АН подписью А.И. Молока. 19 мая 1956 г.


[Закрыть].

Просьбу Захера о присвоении звания профессора поддержало и Министерство просвещения РСФСР. В отношении заместителя министра А. Арсеньева на имя ученого секретаря ВАК И.П. Горшкова от 21 мая 1956 г. говорилось: «Исходя из наличия у тов. Я.М. Захера печатных научных трудов[391]391
  Конкретно упоминались «Бешеные» с «неопубликованными документами Парижского национального архива» и «Французская революция и церковь».


[Закрыть] и длительного педагогического стажа в высших учебных заведениях, министерство просвещения РСФСР считает возможным ставить вопрос о присвоении ему ученого звания профессора без защиты докторской диссертации». Осенью 1956 г. он вернулся в Университет, где начал читать спецкурс и вести семинар по истории Французской революции.

По возвращении в родной город Захер с женой и падчерицей поселился на Пороховых, фабричной окраине, получившей свое название от Охтинского порохового завода. Завод работал даже во время блокады, и округа изрядно пострадала от обстрелов. Хотя минуло немало лет, эта часть города, по моим воспоминаниям, производила впечатление густонаселенной деревни. Комнату в одной из изб с печкой и отдельным входом снимала семья Я.М. Через год ему дали двухкомнатную квартиру в Новом Петергофе, в трехэтажном доме на улице Аврова. Там все дышало уютом, было светло и тепло. Я.М. собрал, наконец, у себя свою обширную, хотя и заметно пострадавшую, библиотеку.

Была, правда, сложность с транспортом: переполненные автобусы, электричка, Балтийский вокзал и через полгорода на Васильевский. Однако никаких жалоб по этому поводу я от Я.М. не слышал. Можно было работать, только сил оставалось немного, в свои 60 с небольшим лет профессор выглядел, по моим студенческим впечатлениям, старцем. Это подтверждает и впечатление старого друга Н.Н. Розенталя[392]392
  Одесский историк Павел Майборода цитирует письмо Н.Н. Розенталя о встрече с Я.М. в Москве в 1958 г.: «Бедняга сильно постарел» (П. Майборода – А.В. Гордону 9 августа 2017 г.).


[Закрыть]. Только взгляд, устремленный в беспредельную даль, да еще голос мощный, звучный передавали сохранявшуюся силу духа.

Люди «оттуда» для студентов, переживших ХХ съезд, обладали особой харизмой. «Якова Михайловича я приняла вначале эмоционально, – вспоминает многолетний преподаватель Вятского государственного университета и моя однокашница Тамара Альбертовна Воробьева (в студенчестве Листак). – Я считала, что справедливость должна быть восстановлена и уговорила своих подруг записаться в спецсеминар и спецкурс Захера. Я.М. предложил мне тему развитие республиканских идей на основе изучения текстов Камилла Дему-лена и начать с книги А. Олара “Политическая история Французской революции”. А потом на смену эмоций пришло глубочайшее почтение к этому человеку, которое я сохранила до сегодняшнего дня. Я думаю, что основы своей профессии историка я получила именно у него»[393]393
  Т.А. Воробьева – А.В. Гордону. 7 марта 2014 г.


[Закрыть].

Для меня выбор руководителя был продиктован скорее прагматичными соображениями. Будучи «англофоном», я пошел на кафедру новой истории заниматься Британией. Но вмешались другие соображения. Первым учителем науки истории для меня стал Сигизмунд Натанович Валк, что позволило мне по достоинству оценить то методическое руководство, которое было характерно для профессоров старой университетской школы. На кафедре новой истории специалистов такого класса не осталось, появление ученого «старой школы», каким с очевидностью представлялся Захер, определило мой выбор.

Как научный руководитель Захер значительно отличался от Валка с его придирчивостью к написанному тексту и озабоченностью тщательной его шлифовкой. У Я.М. главное внимание было обращено на предшествовавший этап. Помнится, еще до представления дипломной работы я услышал от него ее оценку. В ответ на мое «Вы же ее не видели» Я.М. произнес фразу, которая меня еще более удивила: «А это не важно. Я знаю, как Вы работали».

С первой курсовой у Захера я был самостоятелен. Профессор как бы забыл о своем увлечении дипломатической историей[394]394
  Нечто подобное произошло с футболом. Как-то я упомянул, что играю в факультетской команде. Я.М. пришел в восторг: «Зоя, – позвал он жену. – ты посмотри! Александр Владимирович, оказывается, футболист. Как можно бить головою, которой нужно думать, по мячу?». Спустя годы и годы Зоя Ивановна показывала мне семейный альбом, где на одном из фото Я.М. был заснят в составе школьной футбольной команды.


[Закрыть]. Когда я предложил тему «Обстоятельства вступления Англии в войну с революционной Францией», Я.М. искренне удивился. Он допускал, что разработка темы может быть продолжена вплоть до дипломной работы, но серьезных научных перспектив не видел. «Неужели Вам интересна внешняя политика?», – спросил он, повергнув меня в смятение, ведь вся наша кафедра во главе с ее заведующим В.Г. Ревуненковым была ориентирована в этом направлении, и у моих друзей из группы увлечение внешней политикой было повальным, да и для меня знакомство еще в шестом классе школы с 1-м (и лучшим!) томом трилогии «История дипломатии» определило увлечение наукой истории.