Текст книги "Историки железного века"

Можно добавить, что и само понятие «якобинская диктатура» появилось в мировой науке благодаря советским работам 20-х годов (у предшественников заменителями были либо традиционно-формализованное «Революционное правительство», либо пежоративное: «террористический режим»). Исследования советских марксистов, вместе с работами Матьеза, обозначили переход в историографии Революции от представлений о якобинской «аномалии», о якобинстве как «вывихе истории» к выявлению исторических предпосылок революционной диктатуры и социальной обусловленности ее политики.

Глава 3
Из школы Кареева в советскую историографию: Я.М. Захер[272]272
  Основанием главы явился очерк, опубл. во «Французском ежегоднике» (Гордон А.В. Личность и судьба ученого: Яков Михайлович Захер // ФЕ. 2014. Т. 2. С. 347–393. Сокращ. перевод: AHRF. 2017. № 1. P. 55–78).


[Закрыть]

Яков Михайлович Захер (1893–1963) принадлежал к революционному поколению, к тем увлеченным идеей преобразования общества на социалистических и демократических началах ученым, что пришли в историческую науку вместе с революцией 1917 г. Революция стала источником творческого вдохновения, и Я.М. почти всю профессиональную деятельность посвятил изучению Французской революции, в которой видели прообраз произошедшего в России.

Cосредоточившись в главах о Фридлянде и Старосельском на специфичности советской историографии как научного и культурно-исторического явления, я старался не упускать из виду другую сторону вопроса – преемственность отечественных традиций историознания. В этом отношении творчество Захера, да и собственно личность ученого несомненно благодатное поле исследования.

Путь Захера в науку был радикально отличен от пути Фридлянда, Старосельского или Далина. Его нельзя считать участником революционных событий, и в Гражданскую войну его общественная деятельность носила, скорее, просветительский характер. Главным для него в этот период было обучение на историко-филологическом отделении Петроградского (тогда) университета, так что научной школой Захера явились не Комакадемия с ИКП, а семинар Николая Ивановича Кареева. Став марксистом, он сохранил тот фундамент профессионализма, что приобрел в школе Кареева.

И, хотя представителям школы Кареева пришлось многое усвоить из идеологического канона советского марксизма, в целом для Захера марксизм оставался скорее идейно-политической, чем методологической позицией.

Я благодарен моим предшественникам, в первую очередь – профессору Сыктывкарского университета Василию Павловичу Золотареву, который собрал значительный документальный материал и представил к столетию Захера обстоятельный биографический очерк[273]273
  Золотарев В.П. Яков Михайлович Захер (1893–1963) // ННИ. 1993. № 4. Вариант этой статьи см.: Портреты историков. Время и судьбы. Т. 2. Всеобщая история. М.; Иерусалим, 2000. С. 334–345.


[Закрыть]. А петербургский историк В.С. Брачев уточнил обстоятельства жизни ученого до 1938 г. и воссоздал на основе материалов следствия перипетии судебной расправы над ним[274]274
  Брачев В.С. «Дело» Я.М. Захера // Общество. Среда. Развитие (Terrahumana). 2012. № 2. C. 41–45.


[Закрыть]. В самое недавнее время Захером занялась ученица Золотарева Анастасия Кутузова. Ей по материалам архива ФСБ по Красноярскому краю удалось установить обстоятельства «второго дела» Захера, приведшего к продлению его пребывания под стражей.

В воссоздании облика и биографии Захера я опираюсь в основном на материалы личного архива ученого, которые были предоставлены в мое распоряжение его вдовой Зоей Ивановной и падчерицей Людмилой Николаевной Русак. К сожалению, это лишь часть рукописного наследия Я.М[275]275
  Cсылки на этот архив я далее опускаю. В тех случаях, когда документ приводится без указания источника, подразумевается, по умолчанию, что он принадлежит к этому фонду. Завещания ученый не оставил, о чем свидетельствует обращение его сына, Юрия Яковлевича Захера в редакцию журнала «Вопросы истории» от 30 апреля 1964 г. Сразу после смерти отца он, выступая душеприказчиком, в дополнение к тому, что уже находилось у него, вывез наиболее ценную часть рукописного наследия из Петергофа («два портфеля», по выражению Зои Ивановны – См.: З.И. Захер – А.В. Гордону. 28 марта 1963 г.). Ю.Я. Захер скончался 30 июня 1975 г., не оставив никаких распоряжений. Последнее время он жил у приятельницы, а умирал у сестры. Через несколько лет после его кончины я приехал в Ленинград, но ни у дочери ученого Натальи Яковлевны Соломинской, ни у жены Ю.Я., ни у Зои Ивановны эту часть архива я не нашел. Отсутствует даже то, что я когда-то видел у Зои Ивановны – лагерная тетрадь стихов Я.М. и семейный фотоальбом. При том Ю.Я. в переписке со мной свидетельствовал о хранившихся у него рукописях книг и статей, а также о выписках из документов Национального архива Франции. Сведений о письмах Я.М. в переписке не было.


[Закрыть]: не сохранилось ни подготовленных для переиздания монографий о «бешеных» и Шометте[276]276
  Один экземпляр рукописи «Шометта» был направлен Ю.Я. Захером в Институт истории А.З. Манфреду. Лаборант Юрия Яковлевича по просьбе Манфреда оставил его в секретариате. Следы рукописи затерялись. Другой экземпляр был отправлен в ГДР. Его приняло к публикации берлинское издательство Rütten und Loening. Однако переводчица, как говорил мне в октябре 1989 г. в Лейпциге Вальтер Марков, перебралась в ФРГ. Никто судьбой этой рукописи, как и другой – «“Бешеные” Варле, Леклерк и Лакомб», принятой издательством Akademie-Verlag, не интересовался («Список книг и статей, отправленных для печатания»).


[Закрыть], ни текста докторской диссертации, ни писем Я.М., в том числе из мест заключения (судя по сохранившимся письмам первой жены[277]277
  Расписались профессор Захер и студентка Блюм (так определен их статус в документе ЗАГСа) 25 марта 1925 г. Для 31-лет-него Я.М. – это был первый брак, для 29-летней Анны Моисеевны – второй. По окончании института она работала врачом, умерла в 1950 г.


[Закрыть], переписка между ними с 1943 г. была достаточно регулярной). Лакуны постараюсь восполнить личной перепиской, а также воспоминаниями тех немногих, кто знал ученого.

Родился Я.М. 22 октября (по старому стилю) 1893 г. в Миасском заводе[278]278
  Ныне г. Миасс Челябинской области.


[Закрыть], как записано в свидетельстве, выданном раввином Оренбургской губернии. Родители – горный инженер Мендель Бейну-сов Захер и его жена Ольга Григорьева (орфография подлинника). Позднее, 30 декабря 1909 г., раввин г. Режица (ныне Резекне в Латвии) выдал уроженцу города Менделю Захеру удостоверение в том, что «имя Мендель соответствует в общежитии имени “Михаил”, а потому он, Захер, именуется Михаилом[279]279
  Впоследствии Михаил Вениаминович.


[Закрыть], а сын его Яков – Яковом Михайловичем». Справка была предназначена «для представления в учебные заведения», аттестат об окончании Тенишевского училища выдали Якову Михайловичу Захеру.

Я.М. учился в этом знаменитом училище в 1903–1910 гг. Оно помещалось по адресу: Моховая, 33, наискосок от дома, где после переезда в столицу поселилась его семья, приобретя квартиру на ул. Моховой, 28. Учрежденное «русским американцем» князем В.М. Те-нишевым, то было учебное заведение нового типа. Символично, что для него было выстроено специальное здание со стеклянной крышей и огромными окнами, резко выделявшееся из окружающего питерского пейзажа. Как коммерческое училище оно и подчинялось не министерству просвещения, а министерству финансов, что позволяло работать по собственной программе и методике (ни отметок, ни переводных экзаменов). А учащиеся вместо стандартной формы были одеты, по воспоминанию О.Э. Мандельштама, «на какой-то кембриджский лад»[280]280
  См.: Калишевский М. Особый мир Тенишевского училища. – Режим доступа: http: //www.zarplata.ru/a-id-13251.html


[Закрыть].

Будучи по статусу приравненным к реальному училищу, Тенишевка, между тем, отличалась весьма широкой подготовкой (князь задумывал формирование русского, говоря современным языком, менеджерства). Помимо полного и привычного для отечественной средней школы набора предметов математического и естественно-научного циклов, кроме русского языка и словесности (а также немецкого и французского), русской и всеобщей истории, в аттестате Захера были указаны: коммерческая арифметика, счетоводство, политическая экономия, законоведение, гражданское и торговое право, товароведение, коммерческая география. А сверх того – рисование, чистописание и пение.

Обучение велось на высоком уровне: ведущие преподаватели пришли из университетов, к услугам учащихся были различные лаборатории, обсерватория, оранжерея. Девизом училища было «знание – сила». Ученики, по уставу, не должны были вмешиваться в политику. Вместе с тем общественная жизнь, по отзыву собственного журнала, «била ключом»[281]281
  Тенишевец. 1908 № 5. С. 8 (литографированный журнал училища).


[Закрыть]. Выступали ведущие поэты Серебряного века, ставил спектакли В.Э. Мейерхольд, но самое главное, поощрялись интенсивное самообразование и творческая самодеятельность самих учащихся: кружки, диспуты, журналы.

Состав учеников был элитарным: сыновья философа В.В. Розанова, историка и лидера кадетов П.Н. Милюкова, генерала Н.Н. Юденича. Никаких ограничений, кроме высокой платы за обучение. Родителям Я.М. она была по силам. Окончив в 1885 г. Петербургский Горный институт[282]282
  Тогда Горное училище.


[Закрыть], Михаил Вениаминович Захер (род. 1861 г.) после успешной работы горным инженером входил в правление различных горнодобывающих компаний, был вице-президентом российско-монгольского акционерного общества «Монголор», которое сыграло заметную роль в развитии экономических связей между двумя странами и среди акционеров которого числились и особы царствующего дома[283]283
  Внучка Я.М. Инга Юрьевна подарила мне в свое время грамоту богдо-гэгэна, в которой сообщается, что правитель Монголии указом от 22 ноября 1916 г., желая отметить «полезную деятельность вице-директора Главного правления о-ва “Монголор”» Михаила Вениаминовича Захера, награждает его орденом Эрдэни-Вачира «тусалакчи гунна» («графа второй степени», как перевел драгоман российского генерального консульства). Впрочем, на личное дворянство он имел право и как титулярный советник (чин 9 класса по табели рангов Российской империи). Об этом чине отца говорилось в аттестате Я.М.


[Закрыть].

Сохранились фото заседаний различных компаний, впечатляют образы этих людей, сами позы и лица выражают степенность, рассудительность, чувство собственного достоинства. Михаил Вениаминович сохранял импозантность и стать до конца: Юрий Яковлевич вспоминал, что и в свои восемьдесят дед выглядел на 25 лет моложе[284]284
  Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 4 августа 1953.


[Закрыть]. Можно только восхититься жизненной стойкостью родителей Я.М, его отца. Пережить экспроприацию, «уплотнение», наконец, арест единственного сына – и не согнуться! Умер Михаил Вениаминович в эвакуации в Буе (Костромской области), был похоронен на местном кладбище[285]285
  По заказу Ольги Григорьевны был поставлен памятник на его могиле, и у нее был даже замысел провести остаток жизни в Буе (Ю.Я. Захер – Я.М. Захеру, 22 сентября 1953 г.).


[Закрыть].

Недолгая жизнь Тенишевки – золотая осень Российской империи. Ее выпускниками стали О.Э. Мандельштам и В.В. Набоков, отечественную науку прославили академики: филолог В.М. Жирмунский, биохимик Е.М. Крепс, геолог Д.В. Наливкин, физик Д.В. Скобельцын.

После блестящего окончания Тенишевки[286]286
  По 22 предметам были «пятерки» и лишь по рисованию «4».


[Закрыть] Я.М. поступил в Университет на юридический факультет (1910). Почему на юридический? Историческое образование в училище было поставлено неплохо, историю вел И.М. Гревс, и интерес к ней у Я.М. пробудился уже в училище[287]287
  «Отец неоднократно говорил мне, что его интерес к истории Европы возник в средней школе» (Ю.Я. Захер – Р. Коббу, 18 июля 1963 г.).


[Закрыть]. Объяснение оказывается простым: истфак открывал путь лишь к преподаванию, а в государственное просвещение допускались исповедовавшие государственную религию. Между тем юридическое образование давало доступ к частной практике в статусе присяжных поверенных.

О характере и настроениях студенческой поры можно в какой-то мере судить по лирике Я.М. В ней отразились и типичные юношеские переживания, и стиль Серебряного века, и, в меньшей мере, приближение революции. Кое-где все же дух времени уловим. Таков отклик на стихотворение Семена Надсона «Друг мой, брат мой..» 1880 г. Тот же возраст авторов, сходные образы и надежды, но в одном случае тоска по поруганному идеалу, утешение изверившемуся, «усталому брату»: «Мир устанет от мук, захлебнется в крови,/ Утомится безумной борьбой/ И поднимет к любви, к беззаветной любви/ Очи, полные скорбной мольбой!».

У Яши Захера – жизнеутверждающий тон, дух борьбы, вера в то что «мир, наконец, пробудится от сна, от ненужных, томительных слез»: «Да, я верую в то. Царство божье придет, /Но придет так нескоро оно, /И пока человечество правду поймет, /Умереть мы успеем давно./ Да, умрем мы задолго до светлой поры,/ Не увидя волшебный тот час. /Наш удел – это пытки, тюрьма и костры, / Им блаженство, а муки для нас»[288]288
  Ответ Надсону «Друг мой, брат мой…». Из записной книжки с датой декабрь 1910.


[Закрыть]. Характерно и окончание другого лирического стихотворения той же поры: «И теперь, вспоминая минувшие годы, /Ожидая грядущие дни,/ Так же сильно молюсь я богине Свободы, /Как молился богине Любви»[289]289
  Стихотворение под названием «20 апреля» (орфография дореволюционная) имело приписку с обращением к неизвестному лицу: «Только ради Бога не вздумай критиковать с т[очки]. з[рения]. формы – ее здесь просто нет!». Подпись Я.З.


[Закрыть].

Я.М. закончил юрфак на «весьма удовлетворительно» по всем предметам и получил диплом первой степени «со всеми правами и преимуществами», как было отмечено в документе, выданном 23 февраля 1916 г. От юридического образования сохранилась дипломная работа о смертной казни: уже первый научный опыт будущего историка «бешеных» был проникнут пафосом социальной справедливости в единстве с гуманистическими идеалами.

Подчеркивая во введении актуальность вопроса, автор открыто выражал свою гражданскую позицию: «Русское и иностранное общество, кроме тех элементов его, которые ищут не общего благосостояния, а своей эгоистичной, личной пользы, которые на трупах жертв палачей хотят себе выстроить пышные хоромы и благоденствовать в них – все общество объединилось единым лозунгом “Долой смертную казнь”[290]290
  Захер Я.М. Смертная казнь в современных государствах. (Рукопись). 1914. С. 1–2.


[Закрыть]. Дипломант квалифицированно обработал материал по России и ведущим странам Запада и в результате представил основательную сводку данных об общей динамике снижения количества вынесенных смертных приговоров на протяжении ХIХ – начала ХХ века.

Грянула революция, Я.М. поступает на историко-филологический факультет (1918), который и заканчивает в 1920 г. по индивидуальному плану[291]291
  Притом с октября 1918 по декабрь 1919 г. Я.М. работал в школе в Петергофе, а в 1920 г. проходил военную службу (данные из Трудового списка – прообраз трудовой книжки. Составлен зав. личным составом Лен. гос. университета, продолжен в Вологодском пединституте и ЛИФЛИ).


[Закрыть] за три года с теми же оценками «весьма удовлетворительно»[292]292
  Свидетельство ФОН Петроградского университета 28 октября 1920 г. (архивная копия ГАОРС по Ленинградской обл.).


[Закрыть]. Эти три года стали без преувеличения судьбоносными для ученого. Он формировался, работая в семинаре Николая Ивановича Кареева, слушая лекции Евгения Викторовича Тарле. Непосредственное общение с классиками école russe сделалось тем фундаментом, на котором до конца жизни, несмотря на все идеологические наслоения и политические катаклизмы, зиждились исследовательский стиль и творческая манера ученого с характерным упором на факты, источники, архивные документы. По окончании учебы он был оставлен при университете «для приготовления к преподавательской деятельности по кафедре всеобщей истории»[293]293
  Трудовой список.


[Закрыть].

Одновременно Захер стал марксистом, вступив в 1917 г. в плехановскую группу «Единство»[294]294
  См.: Брачев В.С. Указ. соч. С. 41.


[Закрыть]. Этот выбор видится вполне осознанным не только в общественно-политическом, но и в научном отношении. Марксизм давал простую и убедительную для начала ХХ века схему исторического процесса; революция – и та, очевидцем которой был ученый, и та, которую он стал изучать – представлялась наглядным свидетельством. На этот счет существует авторитетное мнение самого Кареева: «Как и все революции вообще, та, что произошла во Франции в конце XVIII века, принадлежит к категории исторических событий, к которым в наибольшей степени приложима теория исторического материализма о борьбе классов, марксистская по преимуществу»[295]295
  Кареев Н.И. Французская революция в марксистской историографии в России / Публ. Д.А. Ростиславлева // Великая французская революция и Россия. М., 1989. С. 197.


[Закрыть].

Марксистские предпочтения Я.М. не стали поводом для его разрыва c Учителем. Более того, по признанию (вынужденному) Захера, Кареев выдвигал его перед другими участниками семинара более близкой идейно-теоретической ориентации – И.Л. Поповым-Ленским[296]296
  Иннокентий Лаврентьевич Попов-Ленский (1893–1931) работал в РАНИОН, был профессором Института Маркса и Ленина, скончался в Москве. – Режим доступа: (http:// vvedenskoe.pogost.info/displayimage.php?album=31&pos=390). Я слышал эту фамилию в семье Я.М., он рекомендовал мне Попова-Ленского как автора книги о Барнаве (1924) и в этом качестве как одного из немногих отечественных специалистов по идеологическим проблемам революции.


[Закрыть], В.В. Бирюковичем, С.М. Данини (Глаголевой)[297]297
  Самообличительное письмо Захера 18 февраля 1931 г. организаторам разгромного заседания Ленинградского отделения Коммунистической академии см.: Зайдель Г.С., Цвибак М.М. Классовый враг на историческом фронте: Тарле и Платонов и их школы. М.; Л., 1931. С. 226.


[Закрыть]. Главное, Кареев сам признавал творческую преемственность. Речь шла конкретно о брошюрах Захера «Парижские секции 1790–1795 гг., их политическая роль и организация» (1921), «Жак Ру» (1922) и «9 термидора» (1926)[298]298
  Кареев Н.И. Указ. соч. С. 199.


[Закрыть]. Заслуживает внимания, что Кареев подчеркивал связь последней из них с собственными публикациями, где отмечалось нарастание недовольства диктатурой в парижских секциях. Эта линия станет магистральной в подходе Я.М. к термидорианскому перевороту. Может быть, еще важнее указание на преемственность цикла работ о «бешеных», начатого брошюрой о Жаке Ру.

В советской историографии властвовал тренд изучения революции «снизу и слева», как определил А.В. Адо. Уточню, в 1920–1960-х годах то был общий тренд мировой историографии. Матьез и Лефевр во Франции, Томпсон в Великобритании имели немало учеников и последователей. Да и в России интерес к «бешеным» (это признавал Кареев) был разбужен еще книгой Кропоткина, который занялся ими почти одновременно с Жоресом. Кропоткин – Кареев – Захер – такой мне видится преемственность в изучении самой левой группировки критического периода революции.

В историографии революции и коллективной памяти историков Захер остался, в основном, автором капитальной монографии о «бешеных». Между тем круг его интересов был значительно шире, и зарекомендовал он себя в разных областях. Прежде всего – преподаванием в вузах, которое началось с Военно-политического института им. Н.Г. Толмачева[299]299
  В Трудовом списке есть запись, что в 1920 г. Захер стал заведующим отделением Петроградского Красной армии им. Толмачева университета. После ряда переименований этот центр подготовки армейских политработников стал называться Военно-политической академией им. В.И. Ленина.


[Закрыть]. По воспоминаниям работавшего там член-корреспондента АН Федора Васильевича Потемкина (1895–1973), Захер «выполнял функции профессора», читал курс истории Западной Европы в Новое время.

Курс носил новаторский характер. «Тогда, в 1922 г., – пишет Потемкин, – не было никаких марксистских учебников или учебных пособий по новой истории. Поэтому, несмотря на дискуссионность, а в отдельных случаях и необоснованность некоторых оценок или обобщений, учебный курс, подготовленный и прочитанный Яковом Михайловичем Захером, несомненно имел, в общем, значительную научную и учебно-методическую ценность»[300]300
  Отзыв о научно-педагогической и научно-исследовательской работе Я.М. Захера. Рукопись с заверенной в Институте истории АН подписью Ф.В. Потемкина. Датирована 27 июня 1956 г.


[Закрыть].

По материалам преподавательской деятельности[301]301
  В 1923 г. Захер стал доцентом, в 1927 г. профессором Университета (Трудовой список) и по совместительству – доцентом (1 октября 1924 г.) и профессором Пединститута им. Герцена (постановлением подсекции Государственного ученого совета, сокращенно ГУС, под председательством М.Н. Покровского 9 ноября 1926 г.).


[Закрыть] Захер выпускает конспект лекций «История Великой французской революции», а затем под тем же названием неоднократно переиздававшееся учебное пособие с хрестоматией (1923). Стремясь познакомить советского читателя с источниками, он выпускает и более солидную публикацию переводных материалов по истории революции, оставившую заметный след в вузовском образовании 20–30-х годов[302]302
  Захер Я.М. Французская революция в документах. 1789–1794. Л., 1926.


[Закрыть]. В 1924 г. выходит в свет лекционный курс с документами по истории Великобритании конца XVIII – начала ХIХ века[303]303
  Захер Я.М. Промышленный переворот в Англии и его последствия (Учебник и хрестоматия). Л., 1924.


[Закрыть] (за 1924–1928 гг. четыре издания!), а затем и по революции 1848 г. в Германии (1927).

Писал Я.М. легко, выделяясь хорошим литературным стилем и квалифицированной работой с источниками, удовлетворяя потребность в историческом образовании нарождавшейся советской интеллигенции. Одновременно с «Жаком Ру» вышли популярные брошюры о Сен-Жюсте (1922) и Робеспьере (1925), а также о Тюрго (1919)[304]304
  Захер Я.М. Тюрго. М.: Госиздат, 1919. 75 с.


[Закрыть].

Брошюра о Тюрго привлекла недавно внимание псковского историка В.С. Антипова как одна из первых попыток в отечественной историографии дать марксистский анализ реформам просвещённого абсолютизма. Типичная для ранней советской историографии социологизация (стремление раскрыть «классовую физиономию» Тюрго) сочеталась с отчетливой преемственностью с подходом Кареева, видевшего в реформах Тюрго последнюю попытку предотвратить революционный взрыв во Франции[305]305
  См.: Антипов В.С. Отечественная историография политики просвещённого абсолютизма в зарубежных странах (1917 – начало 1930-х годов). // Вестник Псковского гос. университета. Сер. Социально-гуманитарные науки. 2015. № 1. С. 26.


[Закрыть]. Продолжением стала статья 1924 г.[306]306
  Захер Я.М. Тюрго как предшественник Маркса // Записки научного общества марксистов. 1924, № 2.


[Закрыть].

Кроме новой истории Запада, Я.М. интересовала внешняя политика России. Предыстория Первой мировой войны оставалась злободневной в советское время, и статьи Захера по проблеме проливов, основанные на изучении источников (включая архив МИД), продолжали выходить с 1923 по 1928 год[307]307
  О сохранявшемся интересе свидетельствует штудирование Я.М. книги С. Фея «Происхождение мировой войны», первый том которой был издан в русском переводе в 1934 г. (Захер отметил постраничные ссылки автора на архивные документы, приведенные в его статье о политике России в отношении проливов).


[Закрыть]. Именно работа по внешней политике была опубликована в сборнике, который посвятили Карееву его ученики и друзья[308]308
  Захер Я.М. К истории русской политики по вопросу о проливах в период между русско-японской и триполитанской войнами // Из далекого и близкого прошлого. Пг., 1923. С. 300–309.


[Закрыть]. И когда Я.М. испрашивал зарубежную командировку, он, кроме хранилищ документов по «массовой истории Французской революции», указал для своих изысканий «Архив Великой войны в Париже и Архив министерства иностранных дел в Берлине»[309]309
  См.: Золотарев В.П. Указ. соч. С. 189. Работы Захера по истории международных отношений отметил и А.И. Молок (см.: Характеристика научной и педагогической деятельности Я.М. Захера. Машинописный текст с заверенной в Институте истории АН подписью А.И. Молока. 19 мая 1956 г.).


[Закрыть].

Творчество Я.М. отчетливо делится на три периода: 1920-е, 1930–1938 и 1956–1963 гг. Первый удар властей по нему пришелся на год Великого перелома, ознаменовавшийся, как рапортовали, «наступлением на всех фронтах». Одним из «фронтов» стала Наука. «Академическое дело» только на первых порах и на первый взгляд было направлено против ученых «старой», императорской Академии. Утверждая в обществе культуру партийности с жесткой идеологической дисциплиной и принципом единомыслия, репрессии неминуемо должны были затронуть всех, кто стремился к творчеству, к духовной свободе[310]310
  См.: Гордон А.В. Великая французская революция в советской историографии. С. 72–119.


[Закрыть].

Не теоретические расхождения, а поворот «генеральной линии» партийных верхов обусловил отчуждение école russe от советской историографии. В «вегетарианские» (по определению А.А. Ахматовой) времена НЭПа, когда школьники могли читать воспоминания Керенского, Деникина, Краснова, «Дневник» Суворина, переписку Николая II с женой[311]311
  См.: Давидсон А.Б. Я вас люблю: Страницы жизни. М., 2008. С. 248–249.


[Закрыть], «академики» и советско-марксистская школа пребывали в фазисе сосуществования, несмотря на политическую гегемонию второй.

Известную интеграцию исторической науки в СССР на плюралистической основе зафиксировал юбилейный сборник статей историков-марксистов к 10-летию Октября. Очерк В.П. Волгина о новейшей литературе по новой истории Запада очень близок по духу открытости цитированному очерку Кареева. Очерк начинался с работ последнего, школа его характеризовалась как «главный центр» изучения истории Французской революции и предреволюционной Франции в России, отмечался «ценный вклад» трехтомного труда ученого по революционной историографии. Наконец, работы Попова-Ленского и Захера («9 термидора») оценивались как «приближение к историческому материализму» учеников Кареева. «Гораздо скуднее» оказался по оценке одного из руководителей Комакадемии вклад в изучение революции «старой марксистской исторической школы» МГУ (т. е. его самого и другого лидера историков-марксистов Лукина)[312]312
  Общественные науки в СССР. 1917–1927. М., 1928. С. 116–125.


[Закрыть].

Яркий пример тесного взаимодействия являла собой Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН). В состав РАНИОН вошел созданный Наркомпросом еще в 1921 г. при факультетах общественных наук в Москве и Петрограде Институт истории. С 1922 г. Захер стал его сотрудником, а в 1927 г. – ученым секретарем.

В Институте работали крупные ученые «старой школы», директором был Д.М. Петрушевский, председателями профильных секций в Ленинграде стали А.Е. Пресняков и Е.В. Тарле. Александр Евгеньевич был назначен директором ленинградского отделения. Заодно в руководство входили историки-партийцы, ученики Покровского Г.С. Зайдель и А.М. Панкратова. Захер пользовался уважением обеих сторон, о чем и свидетельствует его избрание научным коллективом на пост ученого секретаря. То был звездный час для молодого ученого. Сыграли свою роль не только научные достижения Я.М., но, возможно, еще больше – широта натуры, взглядов, мировоззренческая открытость.

Захер был признанным, в том числе центральной партийной прессой[313]313
  Положительные рецензии на его работы 20-х гг., прежде всего «9 термидора», появлялись и в «Правде», и в «Известиях».


[Закрыть], историком-марксистом, членом Общества историков-марксистов, докладчиком на всесоюзной конференции историков-марксистов зимой 1928–1929 г. Между тем Захер воспринял учение Маркса в духе российской (Плеханов) и международной социал-демократии, классиков II Интернационала, в первую очередь Жореса, труд которого «Социалистическая история Французской революции» явился основой первоначальной трактовки «бешеных».

Одновременно на раннее творчество ученого повлиял Кропоткин. Под его прямым влиянием, начинались исследования Захера о «бешеных», которые я бы назвал высшим достижением довоенной советской историографии в изучении городских движений. Отправлялся же Захер от более широкой темы секционного движения, вынесенной из семинара Кареева (который, в свою очередь, обратился к изучению секций тоже под влиянием труда Кропоткина).

Волгин был прав, корректно отметив «приближение к историческому материализму». Его коллеги по Комакадемии были менее снисходительны. Старосельский прямо обвинил Захера в заимствовании марксистской терминологии без углубления в суть учения. По ряду вопросов полемизировал с Захером Фридлянд. Главный упрек – недостаток классового подхода. Ученики Кареева, «ставшие недавно марксистами»[314]314
  Фридлянд Г.С. «9 термидора». Стенограмма доклада на заседании Общества историков-марксистов. 27 января 1928. (АРАН. Ф. 350. Оп. 2. Д. 355. Л. 6).


[Закрыть], заявлял Фридлянд, не изжили присущую последнему точку зрения на переворот 9 термидора как борьбу за власть робеспьеристов и термидорианцев. Тогда как, по Фридлянду, следовало говорить о столкновении буржуазной и мелкобуржуазной программ.

В связи с этим персонально доставалось Захеру за акцентирование внутриполитических и социальных противоречий внутри якобинского блока. «Так, в своей книжке “9 термидора” Я. Захер уверяет нас, что “балансирование” Робеспьера между “левыми” и “правыми” привело “к полному внутреннему перерождению монтаньярской партии”. Итак, о “теории перерождения” говорит Я. Захер»[315]315
  Доклад Ц. Фридлянда 9 термидора// ИМ. 1928. № 7. С. 159.


[Закрыть]. Поскольку «теория перерождения» уже была к тому времени скомпрометирована борьбой с оппозицией, товарищеская критика оборачивалась политическим обвинением.

Вина Захера, с точки зрения Фридлянда, усугублялась тем, что тот недооценивал демократический характер якобинской диктатуры: «Я. Захер убежден, что отход народных масс от революции был неизбежен, а буржуазия могла обойтись без 9 термидора»[316]316
  АРАН. Ф. 350. Оп. 2. Д. 355. Л. 6.


[Закрыть]. Эту критику повторили в редакции «Мысли» при прохождении второго издания монографии о «бешеных» через 30 лет. Захер был приверженцем точки зрения о буржуазной природе якобинской диктатуры и ограниченности ее демократизма. Фридлянд отстаивал революционно-демократический характер диктатуры как коалиции мелкой буржуазии и плебейства (см. гл. 1). Концепция восторжествовала в советской историографии и безраздельно господствовала до выступления В.Г. Ревуненкова.

Что касается раннего периода творчества Захера, то к нему приложим, по всей видимости, термин «экономический материализм». Убеждение в определяющей роли экономики, «социально-экономических детерминант» разделяли в конце ХIХ – начале ХХ вв. многие русские историки, представители «легального марксизма». К «экономическому материализму» был близок Кареев. А у Тарле даже обнаружилась склонность к абсолютизации роли «непреодолимых сил экономической эволюции» для хода и исхода революции. Торжеством этих сил над якобинской регламентацией экономики Тарле объяснял, в частности, «полный крах», с его точки зрения, максимума[317]317
  Тарле Е.В. История одного социального эксперимента // Современный мир. 1909. № 8. С. 181.


[Закрыть].

В известной мере удовлетворял такой подход и ранних советских историков-марксистов. Они тоже искали «экономическое объяснение» революции XVIII века, но стремились привести его в соответствие с формационной шкалой (феодализм – капитализм – социализм), поскольку именно формационность служила обоснованием социалистической революции и диктатуры пролетариата.

Положение о происходивших в дореволюционной французской экономике процессах капитализации и концентрации сделалось нормативным под влиянием Покровского[318]318
  «Развитие крупного капиталистического производства является в конечном счете той коренной причиной, которая обусловливает смену феодальной формации более прогрессивной, капиталистической», – так формулировал эту установку ученик Покровского (Сидоров А.Л. Исторические предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1970. С. 139).


[Закрыть] уже в середине 20-х годов. Показательна эволюция оценок Захера. В первом издании своего учебника он писал о «господстве мелкого производства» в дореволюционной французской экономике, о том что крупная промышленность находилась в «состоянии, крайне близком к зачаточному», что, несмотря на переход от ремесла к мануфактуре, экономическое развитие страны характеризовалось «положением, в котором находилось мелкое производство»[319]319
  Захер Я.М. История Великой французской революции. Пг., 1923. С. 8–9, 13.


[Закрыть]. При переиздании определяющими оказывались «окончательное завершение (формирования. – А.Г.) и полное торжество торгового капитализма»[320]320
  Захер Я.М. История Великой французской революции. Л., 1926. С.3.


[Закрыть].

Однако капиталоцентризм у Захера оказался в противоречии с марксистско-ленинской схемой движущих сил Французской революции. Считая целями ее как революции буржуазной уничтожение препятствий для «окончательного перехода Франции к промышленному капитализму и установлению в ней буржуазно-капиталистического правопорядка», он делал категорический вывод: «Все силы, содействующие такому перерождению, являлись силами объективно прогрессивными; все силы, ему противодействующие, – объективно реакционными»[321]321
  Захер Я.М. Бешеные. Л., 1930. С. 33.


[Закрыть].

«Объективно реакционными» оказывались в результате все не-буржуазные слои, коим капиталистический прогресс нес гибель. «Объективно реакционными», несмотря на «величайшую субъективную революционность», Захер называл и тех, кого советская историография тогда и потом особенно выделяла в качестве авангарда масс – «бешеных», поскольку выдвигаемое ими требование «ограничения накопления крупных состояний» означало, по Захеру, «остановку хода капиталистического развития страны»[322]322
  Там же. С. 34.


[Закрыть].

Отождествление исторического прогресса с капиталогенезом и вытекающее отсюда осуждение антикапитализма как утопии и к тому же – в отличие от тогдашнего социализма (в лице Бабёфа по преимуществу) – реакционной были общим местом для ранней советской историографии. Показательно, например, что С.М. Мо-носов, вышедший из Института красной профессуры, полностью солидаризовался с оценкой представителя другой «школы».

«Реакционность бешеных, – писал он, обозревая раннюю книгу Захера, – проявлялась не только в том, что они не были социалистами; помимо того, они были врагами капиталистического накопления, а в ту эпоху, в эпоху создания основ капиталистического общества, эта враждебность являлась идеей реакционной. И тов. Захер вполне прав, когда заявляет, что победа Жака Ру и представляемого им класса “обозначала бы полную неудачу революции”»[323]323
  Моносов С.М. Новая литература на русском языке по Французской революции // ИМ. 1926. Т. 1. С. 295.


[Закрыть].

Несмотря на формационный «акцент», советские историки отнюдь не отказались от «экономического материализма», свойственного «école russe». Положение резко изменилось, когда экономоцентризм директивно сменился классово-формационным детерминизмом. В монографии 1930 г. Захер уже находил прогрессивные черты в идеологии «бешеных», обусловленные тем, что Жак Ру и его сподвижники частично выражали настроения формировавшегося промышленного пролетариата. Однако с точки зрения канонизированного классового подхода этой поправки было уже недостаточно.

«Он (Захер), – утверждал участник разгромного обсуждения 1931 г., – не понял, что вне зависимости от субъективных идеалов революционной демократии XVIII ст. объективно их деятельность была революционно прогрессивной, так как именно она выкорчевывала во Франции остатки феодализма и тем самым объективно развязала развитие производительных сил страны»[324]324
  Зайдель Г.С., Цвибак М.М. Классовый враг на историческом фронте: Тарле и Платонов и их школы. М.; Л., 1931. С. 163.


[Закрыть].

В целом методологическая[325]325
  Преобладала политическая критика за «двурушничество», нарушение партийной дисциплины, проявленное в отказе выступить против Тарле. В своем «покаянном» письме (на само мероприятие он не пришел) Захер и придал политический характер своим «ошибкам».


[Закрыть] критика Захера на этом мероприятии Комакадемии и Общества историков-марксистов подчеркивала связь концепции Я.М. с подходами école russe, что и было обобщено наиболее близким к Тарле П.П. Щеголевым, который, подчеркнув, что влияние этой «школы» явилось «одним из основных источников целого ряда извращений марксизма на западном участке нашего исторического фронта», указывал на работы Захера. Последнему досталось за то, что, выступая «в роли защитника ортодоксии», «сам давал формулировки, не имеющие ничего общего с марксизмом»[326]326
  Зайдель Г.С., ЦвибакМ.М. Указ. соч. С. 144.


[Закрыть].

А прогрессивность «корчевания» феодализма утвердилась в советской историографии 30-х годов как безусловный и высший критерий вместе с абсолютизацией разрушительного значения революции («до основания, а затем»). Антикапитализм в результате получил новое освещение: в аспекте «корчевания» он был признан наиболее радикальным выражением антифеодализма.

Из позднейших рассуждений Захера выясняется, что именно его и раннюю советскую историографию подталкивало к экономоцентризму. Он отверг в довольно резкой форме совет И.С. Кона[327]327
  Игорь Семенович Кон (1928–2011) был преподавателем истмата на моем курсе, мы часто беседовали с ним на теоретико-методологические темы. Эпизодическое общение продолжалось и после переезда обоих в Москву.


[Закрыть], чтобы я избрал темой кандидатской диссертации идеологические вопросы. «Обращая внимание на идеологическую подготовку Революции, очень трудно, – объяснял он мне, – найти путь между Сциллой: переоценкой роли идеологического момента (чем грешат все буржуазные литераторы) и Харибдой экономического материализма – игнорирования обратного влияния надстройки на базис. Чтобы найти правильную дорогу, необходимо иметь гораздо большую философскую подготовку, чем у Вас и у меня. Кроме того, буржуазная трактовка Революции как детища “просветителей” до того набила оскомину, что работа на эту тему отталкивает заранее всякого нашего читателя»[328]328
  Я.М. Захер – А.В. Гордону, 2 февр.1962 г. (письма Я.М. ко мне здесь и далее приводятся из моего личного архива).


[Закрыть].

Захер был с 1923 г. кандидатом, а с 1925 г. членом ВКП(б). Однако он был совершенно чужд большевистскому духу фанатичной преданности организации и соответственно – насаждавшейся культуре партийности, где на первом месте находилось беспрекословное подчинение директивам руководства. По подсчету Елены Иосифовны Катерли, Захер «отдавал партии только час в неделю». Видимо, этой журналистке (впоследствии известной ленинградской писательнице) сообщили (кто надо и когда стало надо) о поведении Захера на партсобраниях: «молча усаживался на последнюю скамейку, молча слушал доклад, молча уходил домой».

Для партийцев он, впрочем, тоже был инородным элементом. В заявлении о выходе из партии Захер писал: «Я чувствую, что мне в партии не доверяют. Мне не дают ответственных заданий, не посылают делать доклады на серьезные политические темы. Я нахожусь в ложном положении. Я не могу больше пребывать в этой атмосфере недоверия, а потому прошу считать меня добровольно выбывшим из рядов ВКПб»[329]329
  Катерли Е. Ученый-дезертир // Ленинградская правда. 1929. 12 октября.


[Закрыть].

Когда разгорелась борьба с инакомыслием, когда партийный вождь провозгласил «Бить по всем направлениям!», а руководитель «исторического фронта» предупредил, что «нейтральных» тоже будут «бить», сотрудничество с представителями «старой школы» сделалось политически одиозным, если не криминальным. Попытка Захера сохранить верность прежним научным и личным связям была расценена как предательство.

Уголовным репрессиям по «Академическому делу» предшествовала мощная идеологическая кампания. Началась она в партийной прессе, отличилась «Ленинградская правда», орган обкома ВКП(б), затем затронула научную общественность. Покровский, который вскоре станет свидетельствовать на процессе академиков, персонально взялся за Тарле, и его усилия должны были поддержать историки-марксисты Ленинграда.

«В середине 1928 г., – показывал Захер на следствии, спустя 10 лет, – началась кампания против профессора Тарле Е.В. в связи с выходом из печати его книги “Европа в эпоху империализма”… Партийная организация Ленгосуниверситета поручила мне выступить с критикой… Я смалодушничал, поддался чувству благодарности Тарле, так как он был мой учитель и очень много дал мне в науке. После выступления… я попросил доцента Молока А.И. (ныне профессор) сообщить профессору Тарле, что я лично против него ничего не имею, а выступал лишь потому, что меня к этому вынуждает партийная организация. Профессор Молок не сообщил об этом Тарле, а сообщил в партийную организацию. Узнав об этом, я сразу же подал заявление о выходе из членов ВКП(б)»[330]330
  Молок на следствии подтвердил в общем показание Захера (Брачев В.С. Указ. соч. С. 42).


[Закрыть].