Электронная библиотека » Александр Мирошников » » онлайн чтение - страница 10


  • Текст добавлен: 16 октября 2019, 19:40


Автор книги: Александр Мирошников


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Исчерпав силы и аргументы, матрос замолчал.

– А теперь пшел отсюда, – брезгливо бросил Шайдулин.

– Ух-х… – злобно и ненавистно зашипел вслед Жмайло, – как… я его ненави-ижу…

Мирков молча развернулся и направился в каюту.

Все готовились к прибытию в иностранный порт, а потому на корабле стоял приятный переполох. Все предвкушали здоровые перемены, лишь над Александром сгущались тучи. Чувствовал, что находится на пороге новых, еще более страшных испытаний. Исподволь незаметно втянулся в самую настоящую войну, где не нужно скакать на лошади с шашкой наголо. Это была тихая и неприметная борьба, где его оружием служила вера в светлую судьбу, честность и порядочность, которые всегда одерживали верх над хитростью и глупостью. Он сражался единственным оружием – терпением, железной волей и полной самоотдачей, находил, что стыдно существовать мышью среди своры все больше зарящихся на поживу псов-котов, управляемых другими.

Поначалу были разговоры, разборки, избиения, принуждение, травля, злоба однопризывников и скандалы с ними. Но это не успокоило «отцов». Затем пришел черед новой, еще более беспощадной волны злопыхательства, которая так же захлебнулась. Теперь «полторашники» готовы положить конец упрямству Александра.

Склонившись над столом, он опустил неподвижную голову, мучительно искал выход, которого не было. Ощущал близость очередного избиения «чрезвычайной» тройкой. Корабль неторопливо прислонился к стенке. Доносились команды Андронникова, руководившего ютовыми и баковыми.

Объявили о построении на вечернюю поверку: «Место построения – малая палуба. Форма одежды: роба, бескозырка».

Мирков заторопился. Надел бескозырку, поспешил на палубу. Шеренги однопризывников, которые, как и полагалось, прибыли по первой команде, встретили недобрыми восклицаниями:

– Смотри, он еще и никуда не торопится?

– А ну, шевели своими ластами!

Шикаревский процедил сквозь зубы:

– Почему опп-а-аздываем?.. Чего ты здесь становишься: ты старшина – иди вперед… – грубо толкнул в спину.

Пронзительный осенний ветер леденил душу, тоненькие робы не согревали. Матросы терпели непогоду, косились на одинокого старшину.

Внизу, на большой палубе, начали собираться остальные, никуда не торопились, покуривали сигареты, посмеивались и балагурили. Протянув положенное сроку службы время, от них отделились гордые Жмайло, Шайдулини их однопризывники, взбежали по трапу на верхнюю палубу и важно прошествовали к строю, подчеркнуто демонстрируя обретенную свободу. Завидев закаменевшую фигуру, Жмайло зашипел: «Шши-и-ифга…»

На большой палубе показались всегда улыбающийся Цыбуля и равнодушный ко всему Андронников, присоединились к курившим матросам.

– Хх-олоднова-ато! – зябко передернул плечами замполит, одетый в китель.

– Не май месяц, товарищ капитан-лейтенант! – весело загудели матросы.

– Пора, товарищ капитан-лейтенант, на бушлаты переходить! – пожаловался кто-то.

– Ну… это к командиру обращайтесь… – привычно отмахнулся Цыбуля.

– Ничего, потерпите. На то вы и мужчины, чтобы терпеть, – сухо заметил командир. – Хватит курить, пора строиться.

Все послушно побросали сигареты.

– Товарищ капитан-лейтенант, может, вы первым пойдете? – неожиданно для всех предложил Корж замполиту, указав на трап. Все рассмеялись шутке Коржа.

Замполит засветился широкой улыбкой:

– Нет, Коржов… Я тебе место уступаю, – отшутился он.

– Еще один прогиб засчитан, – озорно подметил кто-то, и все, включая замполита, загоготали.

– Гжет как мегин, – заметил тихо Жмайло на верхней палубе.

– Пускай ржет, а то без него скучно, – произнес Шайдулин.

На верхнюю палубу один за другим поднялись задержавшиеся матросы и, не обращая внимания на стоявших, привычно расположились за первой шеренгой.

Последними появились замполит и командир.

– А чего это ты, Лукин, прячешься за спинами? – изумился Цыбуля, изображая непонимание. – Ты же старшина – вот и выходи вперед. Ты же гордость БЧ-4.

– Пх… – фыркнул тот презрительно, не видя веского повода выполнять указание, бросил небрежно: – Чи ни должность… У нас вон есть (имел в виду стоявшего перед ним Миркова) целый старшина, и хватит. Чо мне выставляться, мне и так хорошо. Я уже привык здесь, – категорически не хотел подчиняться.

– Ну, это ты будешь своими подчиненными командовать, а сейчас выполняй то, что тебе командир приказывает, – попытался приструнить его замполит.

– Да не хочу я никуда становиться! – передернулся Лукин, делая неприступное лицо. – Чего вы ко мне пристали?

– Как ты разговариваешь со старшими по званию! – повысил голос Цыбуля.

– Как хочу, так и разговариваю… – негромко отмерил Лукин.

– Что ты там бурчишь себе под нос?

Гордость Лукина была задета.

– Да это я так… – вел свою игру, – о своем!

Товарищи заулыбались, прыснули приглушенным смешком.

– Что я такого смешного сказал?! – возмутился Цыбуля, прибавил грозно: – Я требую, и ты должен мне подчиняться!

– Да ничего, ничего… – разыгрывал Лукин офицера на свой лад. – Продолжайте, товарищ капитан-лейтенант!

Цыбуля растерялся.

– Так ты подчинишься приказу старшего по званию?! – тупо стоял на своем, но не мог добиться желаемого.

Лукин категорично заявил, что приказу не подчинится, чем удивил офицеров, а друзья восхитились верностью чести «годка», долженствующего презирать всех, кроме себя и таких, как он.

Андронников не выдержал.

– Старшина 1-й статьи Лукин, как вы разговариваете со старшими по возрасту и званию?! – командир был серьезен. – Вы ведете себя недостойно звания старшины и командира отделения!

– Да что вы пристали! – не сдержался подчиненный, демонстрируя неприступность. – Можете все забрать назад. Оно мне не нужно!

– Мы же тебе «отличника» дали! – с напором выкрикнул замполит в надежде пристыдить грубияна.

– Можете и его забрать назад, – сказал легко и беспечно «годок», готовый на все, только бы не поступитьсяпринципами старослужащего, которые ставил превыше всего, даже устава и присяги.

Замполит встрепенулся, побагровев от напряжения. Хотел ответить резко и весомо, но лишь глубоко вздохнул, выпучив глаза, захлебнулся, не найдя нужных слов.

– Лукин, ведите себя достойно! – оборвал старшину командир. – На вас смотрят ваши же подчиненные!

– Пх-х… – небрежно фыркнул тот, со всеми матросами смеясь над услышанным. Действительно, упрек командира был смешон, он исповедовал другую веру, чтил иные законы.

– Ведь посмотри, – спокойно продолжал Андронников, – ты уже служишь по последнему году, старшина, командир отделения, лучший специалист радиосвязи, отличник – ты гордость наша. Неужто служба и проведенные здесь годы ничему тебя так и не научили? – Нужна она мне, ваша служба, – ответил тот небрежно, отвернувшись от командира в сторону, куда и глядел все время, горделиво подняв нос.

– Ты ведь два раза в отпуске был, – корил Андронников, – мы тебя в комсомольский актив дивизиона выбрали, а ты себя в таком свете выставляешь. Тебе же смену воспитать надо. А ты, вместо того чтобы показывать своим подчиненным по службе пример, показываешь свой гонор! Стань как положено. С тобой командир разговаривает! – повысил голос.

Вынужденный подчиниться, старшина неохотно подтянулся, но головы не повернул. Был крайне недоволен тем, что его отчитывают те, кого он презирал. «Подумаешь, видал я таких…» – было написано на надменном лице.

– Выполняйте приказание старшего по званию, станьте на положенное место, как командир отделения, – строго приказал Андронников.

Грубо растолкав всех, непокорный старшина шагнул впервую шеренгу, стал вторым после Миркова.

– Стань первым как командир отделения, – громко приказал Цыбуля окрепшим голосом, радуясь возможности показать собственную значимость.

– Пожа-а-луйста, – протянул Лукин и небрежно двинул плечом Миркова.

– Вот так-то, – обрадовался замполит, почувствовав победу, улыбнулся всем. – Столько разгово-оров, и все для того, чтобы выполнить одно действие. А теперь, – принялся зачитывать фамилии матросов, потом доложил командиру об окончании поверки и полном наличии состава. Андронников был явно огорчен случившимся:

– Мне очень не понравилось сегодня поведение старшины 1-й статьи Лукина. Он должен сделать из этого вывод. Если будет продолжать вести себя так и дальше, мы будем принимать более строгие меры…

– Х… испугали… – ухмыльнулся в противоположную от командира сторону Лукин.

– …вплоть до снятия с должности и понижения в звании… – продолжал командир.

– Хоть сегодня! – развязно отреагировал старшина.

– А это уж совсем не достойно тебя, – заметил невозмутимый Андронников. – Я же помню, когда ты таким же молодым, как рядом стоящие с тобой матросы, два года назад пришел на корабль. Тихий такой, испуганный. Видел я, как тебе было нелегко служить на первых порах. Конечно же, старшие по службе сильно досаждали. Я это прекрасно понимаю. Вон как Шикаревскому тяжело. Ну а теперь, когда ты самый старший в отделении по званию и по сроку службы, почему ты стал другим?

– Служба испортила, – буркнул тот в сторону.

– Да ты время, проведенное здесь, будешь вспоминать как самые лучшие годы своей жизни!

– Ага… разогнался… буду вспоминать…

Командир поморщился.

– Ну все, хватит даром тратить время, пора команде отдыхать. Да. С завтрашнего утра начинается отдых, переходим на береговое расписание и польское время. Обязательная зарядка.

Донеслись возгласы протеста. Жмайло важно спросил:

– Может, не на-адо этой загядки? Она нам и в моге надоела.

– Нет, зарядка обязательна, – категорически отрезал командир. – А то вы в море без нагрузок совсем распустились. Надо восстанавливать силы.

– У-у-у, – загудели недовольные матросы.

– Никаких «у». Все, командуйте, – приказал он замполиту.

– Вольно, разойдись.

Строй распался. Меньший призыв поспешил вниз, остальные остались на палубе.

Мирков не посчитал нужным убегать, в угоду «годкам».

Обреченность требовала мужества, покорно принял неотвратимость грядущего. Следовал неукоснительному правилу – идти вперед с гордо поднятой головой, даже если там смерть. Над ухом прозвучал тихий голос Шайдулина:

– Шифра, через пять минут мы тебя ждем.

Александр закрылся на посту, почувствовал себя обреченным человеком. «Если не пойду, останусь в каюте – это нисколько не решит проблему. Спрятаться, отсидеться на небольшом корабле, где каждая дырка известна, абсолютно нереально и даже смешно…» И если бы это удалось, то команда подняла бы его на смех, заклеймила трусом и слюнтяем, объявила ничтожеством, а этого каждый боялся больше всего. Оставалось одно – идти единственной дорогой, диктуемой условиями существования.

Во всем угадывалась воля Лукина, настроившего своих прихлебателей, охочих до всяких подлых штучек и решившихся доконать Шифру. В том, что его будут жестоко бить, он не сомневался. Ранее, когда били, он держал характер, но сейчас устал… Изнуренный побоями и злословием, совершенно не хотел вновь отдаться в руки истязателям. Неизбежность и непоправимость ударили по сердцу томительной тоской.

Хлопнула дверь радиорубки, послышались шаги, кто-то вышел из надстройки. До Миркова донеслись негромкие голоса.

– А что, его еще нет? – удивился Шайдулин.

– Пря-ячется Шифра… – отозвался злорадствующий кок. – Так мы его и оттуда достанем… – Крепкими кулаками кок застучал по переборке, за которой сидел, затаившись, Александр, приговаривал тихо: – Шифра, выходи… Ты всеравно от нас не уйдешь.

Затем все припали к иллюминатору поста, пристально пялились, но мешала кромешная темнота внутри. – Мы же тебя везде достанем… – зло прошипел туда Жмайло, который, предчувствуя расправу, извивался шакалом.

Волки хотели крови. Требовали выйти, а не то объявят трусом и последним человеком.

Ледяные иголки вонзились Александру в позвоночник, тело сотрясалось от нервной дрожи. Те продолжали его звать, а он, не в силах выдерживать мучения, поднялся. Трясясь, как в малярийном приступе, с безумным видом затравленно ступал по маленькой каюте.

«Что делать?.. Остаться – значит показать им свою трусость. Нельзя себе позволить такое, нет в этом будущего».

Отважно вышел из каюты, чувствуя ритм каждой секунды. Неторопливо направился к Жмайло, коку и Шайдулину, стоящим в сопровождении однопризывников.

За бортом усталый порт заканчивал работу, и город, пылающий сотнями огней, готовился к ночи.

– Товарищ старшина 2-й статьи-и к нам иде-ет!.. – зловеще улыбнулся кок, изгаляясь над беззащитностью скромного старшины, воспринимая приближающегося человека как потенциальную жертву.

– Шши-ифга пгишел… – сверкал звериными глазами Жмайло, сдерживался, чтобы не броситься на соблазнительную поживу.

– А ну… Иди, иди сюда, – ласково приговаривал кок, – наконец-то я смогу с тобой по душам побеседовать…

Мирков настолько успокоился, что почувствовал биение своего сердца. Смело стал перед всеми, ждал удара.

Жмайло активно взялся за дело: указал двоим, чтобы те заняли места на позициях, чтобы предотвратить появление ненужных свидетелей. Кок сгреб в мощный кулак робу на груди Александра и, сопя, поволок пассивного старшину в укромное место – небольшой закуток, куда выходил иллюминатор каюты Миркова. Место окружили заслоном.

– Шифра, что это ты дурку включил? А? – начал кок задиристо. – И своим не помога-аешь… А? Что ты молчишь?..

– А что мне говорить… – ответил равнодушно, чем удивил своих обидчиков.

Не сдержавшись, они выпалили в один голос:

– Тебе не о чем говорить?!

Не слушая друг друга, набросились с приевшимися претензиями о бачке, посуде и приборках. – Шифра, – басил кок, готовый ударить, – я тебя предупреждал, что если не будешь помогать своим, накажу хорошо. Предупреждал? Что ты молчишь?!..

– Да, – ответил спокойно, неловко чувствуя себя перед разгоряченной тушей.

– Ну вот, так я свои слова держу, – кок изо всех сил массивным кулаком ударил в грудь.

Тот привычно сжался, не ощущая боли.

– А я с ним сколько говогил… – вслед брюзжал Жмайло, упоенный беззащитностью жертвы и легкой расправой. – А ну дайте и я ему вмандячу, – мерным движением руки дал понять товарищам, чтобы те расступились, дали возможность ударить. С удовольствием вонзил кулак в то же место.

«До чего может низко пасть человек», – в ужасе думал Александр, сносил все. Смело молча глядел на своих врагом. Наученный службой, знал, что молчание есть первый способ защиты. Берег силы и слова – забрали бы много энергии. Прежде чем сказать что-либо, многократно просчитывал это.

Словесная грязь матерных слов вместе с наносимыми ударами проникала в тело, больно ранила душу и сердце. Пытался отрешиться от всего происходящего, отдаться неведомой и невидимой, но абсолютно осязаемой силе, которая хранила и влекла за собой.

Молчанием он заставлял волноваться своих мучителей. В ожидании ответа, который интересовал их меньше всего, трое воспаленных людей твердили одни и те же фразы. Нового не придумывали, а делали то, что ранее испытали на себе. Когда двое ждали, третий припадал к жертве, глумясь над ней сполна. Обидчик давал волю рукам, упиваясь вседозволенностью.

Пристально всматриваясь в податливое тело старшины, Жмайло вонзил длинные пальцы в подключичные ямки, неистово давил, ловя на лице жертвы судороги боли.

– Ммг-га-аззь… ууббллю-юдок… я тебя научу, как ста-агших уважа-ать и свою габоту знать… ты у меня быстго запое-ешь… – задохнулся от злобы, передвинул пальцы под мочки ушей. Мирков исподволь сморщился, на глазах выступили слезы, голову словно сдавили тиски, что Жмайло привело в восторг.

– Я тебя заставлю говогить… – для убедительности поддал кулаком.

Мучения с каждой секундой становились невыносимее, казалось, что погружается в беспамятство. Сдержанный Шайдулин отстранил Жмайло, приблизив постылое лицо. Татарин сверлил черными глазами. – Сколько у нас, Шифра, было разговоров? А? И сколько раз ты свое «твердое» слово давал?.. Вот она, твоя честность… Хочешь, чтобы к тебе по-человечески относились?.. – повысил тон. – Да тебя сейчас и урыть не жалко! – бросил с вызовом, но Мирков не отозвался. – Почему ты молчишь? – отмерил удар. – Почему ты молчишь, я спрашиваю?

– Я свои слова держу! Но…

Шайдулин оборвал ударом.

– Что «но»?! – завопил он. Никогда не позволял себе распускаться, но тут словно распоясался, охотно бесчинствовал, но при этом даже сейчас выгодно отличался от двух тупоголовых извергов. Боль и бешенство застилали туманом глаза Александру, мышцы напряглись, он стал подобен стальной струне. Пронзительным криком готов был взорвать собственное тело. – Ты чего глазенки пялишь?.. – не выдержал молчания и огня глаз Шайдулин. – Ты на меня так не зыркай…

– Нужен ты мне… – ответил Мирков спокойно.

Лицо Шайдулина исказилось.

– Не шипи на меня, как змея! Я тебе не Шикаревский, на которого ты еще можешь сорваться. Но и это у тебя уже не получится, потому что ты для него – «карась». Я тебе сказал!.. Чего ты на меня свои глазенки пялишь? – наносил удар за ударом. – Ублюдок, мразь! – Шайдулина доводили до безумия огромные глаза, полные отваги; всадил в грудь и душу непокорного старшины несколько кулачных ударов. Потеряв рассудок, бился в агонии, вскинул руку к лицу старшины: – Да ты понимаешь, что ты ничтожество?! Ты для меня ничто! Ты – падаль! Ты – мразь! Ты – ублюдок, которому нет места на свете! – торжествуя, хотел вдолбить истину, которая, как полагал, пробьет молчание. – Да что вы с ним панькаетесь! – выскочил вперед кок, сделав два решительных шага, зло ударил в лицо.

Александр упал, ударился о переборку. Это был недозволенный прием – бить только в грудь. Собрав силы, поднялся, принял прежнюю позу, бросая вызов насильникам. – Я все равно вас не боюсь… – выдавил всем отважно, за что получил второй удар. Поднялся и как вкопанный стал на прежнее место. – Я не боюсь вас.

Кок проронил с улыбкой:

– Старшина… Какой из тебя старшина? Ты хуже Петрова. Как тебе только дали старшину?.. А будешь много разговаривать, перекинем через борт, и никто не узнает, где могилка твоя. Пойдешь на дно рыбок кормить.

Мирков ничего не ответил, не было никаких сил; уже не стоял, а только старался держаться на ногах.

Как ни пытались насильники добиться своего, были разочарованы – их намерения разбились о силу воли жертвы. Кок забеспокоился в поисках выхода.

– Отжимайся! – бросил первое, что пришло в голову, посмотрел на товарищей.

– А чего это я должен отжиматься? – удивился Мирков, за что его, как по команде, наградили тройным ударом.

– Потому что ты – «карась»… – злорадно проговорил кок, улыбаясь.

«Только бы поскорее все закончилось», – думал Александр, готовый снести любые муки. Рассудил, что если они, настаивая, так сильно хотят того, то может, стоит и уступить?

– Если отожмусь, тогда отстанете?

Эта фраза сразила их, удивленных наивностью «карася». Посмотрели друг на друга, прыснули смешками.

– Ну… Хи-хи-хи, Шифра… Ну, ты и ко-о-зе-ел… – расслабился Шайдулин. – Ты действительно дурачок.

Жмайло, улыбаясь, развел руками.

– Ну… Я такого дугачка впервые вижу.

За бестолковость наградили по удару.

– Приседай! И меньше разговаривай. Для тебя же полезней, – приказал Шайдулин.

Мирков решил уступить.

– Ну хорошо.

– Тебе сказали приседать, – улыбнулся Шайдулин, сраженный глупостью, сдерживал желание ударить, – а не «ну хорошо».

Он подарил улыбку товарищам и этим оскорбил Миркова. Когда Шайдулин посмотрел на него вновь, то встретил колючие глаза.

– Ты чего снова на меня таращишься?! – монотонно произнес матрос, не выдержав взгляда. – Я тебе сказал, прикрой свои глазенки! – охваченный злостью, два раза ударил старшину под дых.

Тот поднял строгий взгляд.

– Я с тобой по-хорошему, а ты… – Александр задохнулся.

– Мы с тобой ни о чем не договаривались… И я тебе не товарищ. А голос свой огрубевший прикрой, тебе еще рано повышать…

– Да он у меня до конца моей службы «кагасем» останется, – радостно хохотнул Жмайло, и тут же последовал надрывной выкрик Шайдулина: – Приседай, тебе говорят!

Спокойно сказал:

– Ну, хорошо.

После чего уставил руки в деревянную палубу, выполнил несколько жимов, поднялся. – Может, хватит?

Это вызвало улыбку у троицы. Взглянув на товарищей, кок воскликнул:

– Ишь ты, какой быстрый нашелся. Мы здесь командиры, а не ты! – толкнул в затылок жертву. – А ну, еще давай.

Последующие жимы были труднее.

– Еще-е… Шифга, еще-е… – подгонял Жмайло. Старшина застыл в последнем усилии. – Давай, давай… у меня такая халтуга не пгойдет…

Дрожащие руки отказывались повиноваться. Бросив все, решительно поднялся, с трудом справлялся с дыханием. Ждал недовольства, но насильники, устав, лишь тяжело молчали.

– Приседай, – приказал кок, рукой указал вниз.

– А может, не надо? – спросил серьезно.

– Раз тебе приказали приседать, значит приседай! – поддержал непреклонный Шайдулин.

Подумав, Мирков согласился. Те лишь прохихикали.

– Ну… Я впервые такого человека вижу… Ему морду бьют, учат жизни, а он: «Ладно, хорошо…» – не удержался Шайдулин, добавил грубо: – Бего-ом надо летать, когда тебе старшие говорят! – отправил «скворца».

Постояв, Александр стал неторопливо приседать. Лицо кока озарилось, бросился к полуоткрытой дверце сушильной камеры, доверху набитой картонными коробками с проспиртованным хлебом. Вытащил одну и с ухмылкой вручил старшине:

– Во, – радовался своей неожиданной выдумке, – приседай с ней…

Саша поднял глаза.

– Но это же садизм, вы не понимаете, что делаете?

Троица лишь расхохоталась.

– Учить нас сюда пгишел! – гнусавым голосом неистовствовал Жмайло, скорчил рожу. – Да ты сосунок для нас! Мы могя уже прошли и больше тебя всего испытали! Меня знаешь как по «кагасне» били! Мы с тобой еще иггаемся!.. – и подстегнул словами, как извозчик плетью лошадь: – А ну, веселе-ей… – при этом коленом ударил в бок. Старшина приседал с прижатой к груди коробкой.

– Э… Так дело не пойдет. На вытянутых надо, дорогой, на вытянутых, – снисходительно поправил кок.

Истязание в течение получаса приносило физическую и моральную боль. К физической притерпелся, а моральная давила невыносимо.

– На прямых надо, на прямых, – спокойно твердил кок, показал рукой. – Вот так…

Выполнил и это. Тревожила лишь мысль, что может раскиснуть, просить пощады.

Жмайло осторожно поставил сверху еще коробку.

«Ничего… я и это удержу… – твердил себе Александр. – Пускай завидуют моей воле и духу…»

Наконец пыл насильников остыл, о чем свидетельствовали сникшие позы. Пугаясь проигрыша, Жмайло шагнул к старшине, небрежно указал на него рукой, вопросительно взглянул в лица товарищей.

– А может, хватит?..

– Пускай пашет! – ответил кок непримиримо, не понял намека.

«Все», – сказал себе. Решительно поставил коробки, встал и заявил смело, что больше ничего делать не будет. Этого никак не ожидали истязатели, ответили кулаками и грязными увещеваниями. Грозились, требовали, чтобы подобрал коробки, но все было напрасно. Старшина стоял неприступной скалой, демонстрируя, кто истинно владеет ситуацией.

Вскоре обидчикам стало все надоедать. Жмайло и коктихонько шептались, что пора кончать и уходить отсюда. Но это не устраивало Шайдулина, который считал долгом довести игру до конца.

– Я тебя все равно заставлю подчиниться, ублюдок, – настаивал он тупо. – Ты в моих руках, и я не отступлюсь от тебя. Ты для меня уже ничто!

– Да брось ты его, Шайдулин. Я эту мразь знаю, он – твердолобый… – безнадежно махнул рукой Жмайло.

– Не-ет. Я от своего не отступлюсь. Я здесь командир, а не он! Ишь ты, условия ставит. Не дорос еще до этого. Я тебе сказал, бери коробки и приседай! Ты видал, говорю, налей мне «шила», а он не дает. Да кто ты такой, чтобы мне не дать? Сосунок! Если тебе старшие приказывают, значит, обязан дать, а то – «нет»… Ты, видно, не понимаешь, где находишься? Тебе что, до сих пор непонятно, что прав тот, кто дольше прослужил? А? Я тебя спрашиваю?! Отвечай!

– Я одно знаю, нужно быть людьми, а не делить их по сроку службы, – отрешенно отпарировал Мирков сухим голосом. Однако обидчики лишь улыбнулись снисходительно.

– Ты что, хочешь, чтобы на срок службы не обращали внимание? – возмутился кок на откровенное признание.

– Да.

– Не надо мне такого счастья… Хватит, и я хочу хорошо пожить… – добродушно улыбнулся кок.

– Хватит болтать, не надо нас жизни учить. Делай, что тебе говорят, а то нашелся учитель! – остановил разговор Шайдулин.

Мирков вернулся к коробкам и приседанию. Большене мог реагировать на угрозы и удары, ослабевшими руками все ближе прижимал коробки к груди. В муках бился до конца. И тут что-то произошло с насильниками – стояли, сраженные напором неистового старшины. Их лица обмякли, они ничего не говорили, а только глядели тупо.

– А ну гуки выпгями, – пригрозил Жмайло и сделал шаг, чтобы нанести удар. Подоспел «стремный», сочувственно сказал всем, что уже довольно. Положив руку на плечо старшине, закрыл собой: «Он и так уже натерпелся».

– Ты хоть что-нибудь понял? Понял, что бачок не только Шикаревского, но и твой? – воспрянул духом кок.

– Понял, – Саша отвел глаза под напором взглядов.

– Да ни хрена он не понял! Эта гнида уже столько раз обещала! – противопоставил себя коку Шайдулин. – Что ты кривишься… Что, не нравится? Где же твои сраные обещания!.. Что-о-о?.. Сказать нечего?!

– Тоже мне – старшина… Ублюдок… – удивлялся кок. – А ну, пош-шел отсюда! – голосом выразил отвращение. – И чтоб по первой же команде летел на бачок! Понял?!

Все отхлынуло, только чувствовалась нестерпимая усталость, оголенность нервов и чувств. Безбоязненно показал спину, удалился непокоренным под напором торжествующих взглядов негодяев. Несколько метров до входа в надстройку стали для Александра проверкой на выдержку и выносливость.

– Ублю-юдок… Тоже мне – старшина…

– Мра-азь… – неслось вслед.

В каюте Саша застыл в немом оцепенении, похож на человека, пережившего большую драму. Грудь жгла огнем, осторожно задрал робу с тельняшкой, увидел большое алое пятно. Свист, гул, неимоверная тяжесть перенатруженного организма разрывали голову. Стоял неподвижно, проживал все заново. Согласился, что одержал полную победу. «Меня защитил все тот же безмолвный хранитель, присутствие которого я чувствовал. Боже мой!.. – рвалось из груди сердце, – одно неосторожное движение, небольшая потасовка… и летел бы я брошенным через борт вниз головой, и никто из палачей не пожалел бы…» Вспомнил рассказ кока, бывшего эспээсовца «ГС-Гирорулевой», что случайно встретился в самый первый день прибытия в Балтийск. Тот с горечью сообщил тот о двух матросах, бесследно пропавших при довольно странных и таинственных обстоятельствах.

– Так вот как они пропали… – сев за стол, ужаснулся понятому.

Очевидно, один из матросов, не желавший подчиняться грубой силе «годков», был вызван на ют, на разборку. Отчаянно сопротивлялся в слепой ярости. В потасовке озверелые обидчики, прижав его к реям, исступленно избивали. Очередной удар в челюсть, и потерявший опору матрос летит в темную бездну моря… Обидчики ужаснулись содеянному, но в трусливом безумии порешили, что море его не вернет, но все спишет. Стараясь забыть, бросили это страшное место, хороня тайну в преступных душах. Но, как на грех, у погубленного ими матроса был друг, который догадывался о причине исчезновения товарища. Угрозами его заставляли молчать, избивая. Желая уладить конфликт, попросили прийти на ют. Друг был не в силах простить смерть товарища, не смог мириться с этим. В пылу борьбы он оказался у борта, от страха потеряв голову, негодяи выбросили через борт и его.

Неожиданно Мирков вспомнил, что сегодня последний день отправки писем.

Пересиливая шум в ушах, поднялся с топчана, подсел к столу, достал все необходимое. Как было не тяжело надуше, смог сосредоточиться. Собрал волю, дрожащей рукой вывел мучительные строчки.


«Здравствуйте, мама, папа и сестра Валя!

С большим балтийским приветом к вам ваш Александр!

Сообщаю, что я жив, здоров и служба моя проходит нормально!»


От бессилия что-то оборвалось внутри, вырвался жалкий стон. Закусив губу, старался не завыть от обиды. Пятьминут назад был на волосок от смерти, а пишет – «служба проходит нормально». Заставил себя вернуться к неторопливому строю мягких слов.


«Больше двух месяцев были в море, неделю штормило, с качкой я справился, а сейчас стоим на отдыхе в Польше. Видел иностранные корабли и берег Дании. Специальность у меня хорошая: обрабатываю телеграммы для командира. Живу и работаю в отдельной каюте, где есть все для нормального существования. Кормят хорошо да еще дают сгущенное молоко, тарань и шоколад.

Письмо пишу из Польши, сказали, что дойдет. Неделю отдохнем, а потом опять выйдем в море. Как там сестра Валя? Письма пишите на старый адрес, в Балтийске.

До свидания, Александр»


Поставил дату, расписался, вложил бумагу в конверт. Замер, неподвижно глядя в иллюминатор.

«Вот так По-ольша… вот так дружная кома-анда… Как жить дальше? Терпеть?» – не находил он ответа. Худое бледное лицо, его поза были немым выражением человеческой трагедии. Мучительная жалость к себе за загубленные годы сжимала горло.

Наконец разделся, лег в койку, укрывшись одеялом, тяжело заснул.

После бури всегда приходит затишье. Но в душе Миркова оно не наступало – наоборот, нервы, натянутые до предела, как на гитаре, ревели, вот-вот порвутся. Как это было ни глупо и одновременно жестоко, чтобы существовать дальше, был обязан ходить за едой. Близость к столу давала кое-какую пищу, без которой не просуществовал бы и неделю. Ворвался с чайником, хлебом и маслом, тотчас кинулся делать все необходимые приготовления, как роботавтомат с заложенной программой. Он так долго молчал, что как будто позабыл все слова, словно стал немым, больше никогда не заговорит. Ему казалось, что у него две плоти: внешняя – неразумная и мерзкая как самому, так и всем, которую ненавидят и бьют; и внутренняя – разумная, еще живая. После многомесячного беспредела подкралась уверенность в своей никчемности, глупости и ненужности, боялся поднять глаза, сказать слово или задеть кого-то невзначай.

Это не могло пройти бесследно, психика не выдержала нагрузок. Начал замечать в своем поведении некоторые странности; творилось нечто такое, чего не понимал и с чем был не в силах бороться. Не мог стоять на месте, беспокойно ерзал перед всеми, словно в танце, не мог смотреть прямым взглядом, суетился, вздрагивал, а главное, не мог ни о чем думать. Исполнял лишь то, что требовали «отцы» и их прихлебатели. Но как только прятался в каюте, отходил, становился прежним. Вместо ожидаемого отдыха меньшему призыву еще больше прибавилось хлопот, рабами работали от подъема до отбоя. Во время похода офицеры изредка посещали подчиненных в кубриках, что как-то сдерживало необузданость команды, но сейчас совершенно забросили, либо отсыпались в каютах, либо пропадали в городе. Получив неограниченную свободу от несения вахт, оставшись без присмотра, матросы ватагой метались по полупустому кораблю в поиске развлечений и приключений. Чувство свободы возбуждало, порождало хаос и толкало на глупости. Все, строго в соответствии со сроком службы, беспрестанно веселились, орали во все горло, пели, по привычке матерно ругались, стучали косточками домино, курили и оставляли кругом столько мусора и грязи, что «караси» умаялись с приборками. Такое положение дел устраивало многих, в том числе Цыбулю, который сполна использовал законный отдых. Быстро перезнакомился с коллегами-замполитами других кораблей и целые дни посвящал рыбалке, удил окуней в ближайшей затоке.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации