Текст книги "Тревожная Балтика. Том 2"

– Есть один верный способ. Вы напишите его родителям письмо, пускай узнают, как их сын служит. Я уже с одним матросом это проделал.

Услышанное как обухом ударило по голове. Александр замер, от стыда готов был провалиться сквозь палубу. Если бы такое письмо дошло до его родителей, то верившие в сына и гордившиеся им мать с отцом ужаснулись бы его падению, что было бы для него полной катастрофой. Претерпев бесчисленные унижения, опустившись на самое дно, он не думал о собственном положении, считал жизнь проигранной, но не мог разочаровать любящих его отца и мать. Готов был закричать, упасть перед Цыбулей на колени и умолять, чтобы никогда не делал этого. Александр весь сжался, слезы стояли в глазах.

– Гм… надо попробовать, Сергей Иванович, – заметил Цыбуля и тут же, забыв о подчиненном, повернулся к спутнику. Продолжив разговор, они неторопливо прошествовали вдоль коридора на выход.

Когда они исчезли, поспешил в кубрик.

Вскоре из дома отдыха возвратились матросы. Посвежевший Шикаревский охотно возобновил бачкование, не доверял медлительному Миркову. За день до того на корабль пришли робкие, всего пугающиеся молодые матросы нового пополнения. Им устроили пышный прием – собрание, где Цыбуля расхваливал корабль и совершенно замечательный экипаж. В конце заверил молодых матросов, что на корабле «годковщины» нет и не может быть, так как здесь сильная комсомольская организация и крепки старые традиции морской дружбы и товарищеской взаимопомощи.

Томясь в своей каютке, Александр читал брошюры по стенографии и вдруг почувствовал жгучую потребность в общении, понял, что больше не может оставаться один. У доски объявлений увидел столпотворение, прошел мимо. Вместе с Цыбулей десяток матросов глазели на прикрепленный к фанере исписанный рукой тетрадный лист, хохотали.

– Письмо неизвестному матросу! – кривляясь, громко зачитывал один. – Здравствуй, незнакомец, – гласило письмо, которое удивляло простотой изложения и наивностью содержания. – Пишет тебе девушка и надеется, что письмо это поможет завязать переписку с хорошим парнем. Меня зовут Наташа, мне шестнадцать лет, я привлекательная, с хорошей фигурой, веселая, умелая хозяйка. Очень буду рада получить письмо от симпатичного, серьезного парня и завязать с ним дружбу. Буду рада ответить на все письма, вышлю свою фотографию, если, конечно, получу от тебя. Отвечу только на серьезные письма. Если письмо попадет к симпатичному матросику, это будет очень приятно, а если у нас получится переписка, возможно, онапоможет серьезным отношениям в будущем. С большим приветом ко всем. Наташа.

Чуть ниже прилагался адрес отправительницы.

Собравшиеся матросы хохотали над наивными девичьими строками. Не отставал и замполит, заливался вместе со всеми.

– Вот видите, как это удобно. Повесили, и кто хочет, тот и выбирай! – довольно провозгласил Цыбуля, поддержанный взрывом смеха.

Глава пятнадцатая

Наконец получив от командира увольнительную, с радостным чувством Александр отправился в отряд. Чтобы лишний раз не видеться с командой, даже не позавтракал.

Неторопливо шагал по почти забытому маршруту, по старинным улочкам с невысокими темно-каменными домами, умилялся суровой красоте средневекового городка. Получив свободу, не мог воспрянуть, находился в плену переживаний. Мерно двигаясь по улице, видел редких равнодушных прохожих и девушек, спешивших мимо, – у них была своя, иная жизнь, куда дорога ему была заказана. Продлевая миг счастья, вошел в галантерейный магазинчик, увешанный новогодними украшениями, с возившимися у прилавков с игрушками и пистолетами шумными мальчишками. Это была какая-то другая жизнь, которая могла быть и у него, но виделась недоступной.

Поворот, бетонный мостик, каменная ограда части, которую он оставил четыре месяца назад.

Дверь отворил с улыбкой мичман Мавродий. Пропустил вперед, крикнул Мачковскому, чтобы посмотрел, кто пришел. Помнил разговор в Польше, переживал за воспитанника, с первой минуты старался поднять настроение подчиненного. В проеме двери вырос большой широкоплечий старшина 2-й статьи Мачковский, шагнул навстречу, подал руку и сдержанно поприветствовал.

По всему их поведению Мирков заметил, что они чем-то крепко озабочены, подумал, что уже знают о его трагедии и сопереживают его мытарствам.

Суетясь вокруг гостя, мичман обходительно предложил раздеться и пройти в комнату, помог снять шинель.

– Отдыхай, а то там тебе не дадут отдохнуть. Ну, ничего, – недобро прищурился, – пускай этот Андропов только придет, я ему покажу-у, где раки зимуют.

Но этого так и не случилось; Андропов знал, что ждет его в отряде, и, готовя документы на демобилизацию, ни разу не зашел на пост. Одним махом разделался с когда-то дорогими и близкими людьми, у которых всегда находил приют и утешение.

Мачковский провел Александра в рабочую комнату, уселись на стулья.

– Ну и как тебе первый поход? – тихо полюбопытствовал, почему-то не решался говорить зычно. Поинтересовался, был ли в шторме. – Блевал?

– Да нет, нормально перенес.

– Значит, у тебя организм крепкий, – заметил тот. Саша молчал.

– Ничего, Шура, – продолжал Мачковский, желая смягчить душевную боль товарища. – Все само собой забудется. Через полгода станешь «полторашником», а там тебе ни бачок, ни «годок» не страшны, – просиял, поинтересовался, знает ли о новом начальнике. Услышал положительный ответ. – Вот такой шкарпет, – книзу показал рукой. – Ну такой бестолковый! Уставов в училище начитался, а матросской службы совершенно не знает. Хочет, чтобы я в кабинет с его разрешения входил. Да пошел он подальше! Всю жизнь при Матвиенко без стука и разрешения входили, а он пришел и тут же свои порядки устанавливает. Чи не начальник. Он и половины не знает того, через что я прошел. Пускай дослужится до моего, а потом я буду с ним разговаривать. В гробу я видал таких начальников – пац-цан. Это Мавродий ему подчиняется, потому что деваться некуда, а мне он до задницы.

Сейчас придет, увидишь нашего Профессора. Мы ему кличку Профессор дали. Такой умный. А бестолковый, бестолковый! Сначала пришел такой деловой: всем офицерам козыряет, нас на «вы» называет, чуть что – сразу Уставом прикрывается. Думали: вот это к нам служаку прислали, а потом раскуси-или… пацан пацаном. Его начальник штаба как «карася» гоняет. Он как крикнет, – Мачковский улыбнулся: – Кучменко! Наш Профессор, как мальчишка, на полусогнутых бежит из одного конца коридора в другой: «Слушаюсь, товарищ капитан третьего ранга» и козыряет. Вытянется перед ним и ждет очередного задания. Аж… пр-ротивно… Никто его не любит, даже мичман. Ну всех настроил против себя.

За дверью послышался строгий начальственный басок, звавший Кучменко.

– Во… – вскинулся Мачковский, – он. Слушай. Если будет тебя на «сундука» агитировать, не соглашайся. Он всех задолбал своим мичманством. Кто же с ним, дурачком, будет служить?!

Послышались быстрые шаги, запыхавшийся голос проговорил: «Слушаюсь, товарищ капитан третьего ранга». – «Ты все сделал, о чем я тебе говорил?» – «Так точно!» – ответил Кучменко. «Проверять не надо?» – «Нет, товарищ капитан третьего ранга!» – так и звенел голос Кучменко. «Чтоб я тебя все время не контролировал: приходишь ко мне и обо всем докладываешь. Понял?» – «Так точно». – «Ну смотри. Иди». – «Разрешите идти?» – «Да иди же!»

Отворилась дверь поста, вошел невысокий молодой лейтенант в щегольском мундире и фуражке с широкой тульей. Увидел незнакомого старшину 2-й статьи, улыбнулся, потом строго пригласил: «А-а… заходи».

Александр кинул взгляд в другую комнату на товарища, тот покачал головой и одновременно покрутил пальцем у виска.

Мирков вошел в кабинет, присел у стола.

Не дождавшись уставного обращения, огорченный поступком старшины, лейтенант оторвался от бумаг, напряженным голосом, обращаясь на «вы» и по званию, убедительно попросил выйти и зайти так, как того требовал устав.

Мирков сконфузился, растерялся.

– Я попрошу вас выйти и войти так, как положено, – повторил лейтенант, от неловкости отводя глаза.

Александр лениво поднялся, послушно направился к двери, но на полпути развернулся и подошел к столу.

– Товарищ лейтенант, старшина 2-й статьи Мирков по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал, не козыряя, что считал ненужным, сел на стул.

Лицо лейтенанта заалело, подбородок дернулся. Стараясь держать себя в руках, приказал:

– Товарищ старшина 2-й статьи! – запнулся. – Войдите и представьтесь так, как положено! И я вам не разрешал садиться!

Наблюдая зарвавшегося сопливого мальчишку, Александр заставил себя сдержаться, неохотно выполнил все, что требовал лейтенант.

– А почему стоите развязно?! Станьте как положено и еще раз представьтесь, как того требует Устав. А то… распустил вас прежний начальник, ни с одним старшиной нельзя справиться! Мачковский тут концерты устраивает, понимаешь ли. Устава не знает, и вы еще тут! Первое знакомство, а так о себе заявляете!

Стоять по стойке смирно и выслушивать незаслуженные упреки было омерзительно, не выдержал болтовни очередного дурака.

– А что вы мне все Уставом грозите? – выкрикнул громко, вылил накопившуюся душевную боль. – Вы службы еще не знаете!

– Зам… замолчите, товарищ старшина 2-й статьи! – выпалил в ответ лейтенант, задыхаясь от волнения.

– Что вы мне рот затыкаете! – теряя контроль, впервые в жизни повысил голос на старшего по званию. – Служба – это… – от переполнявших его чувств выбросил вверх руку, – …не равняйсь-смирно! Это совсем другое! Уставы, Уставы… Пока вы в своем училище уставы учили – я службу тащил!

Мальчик встрепенулся, улыбнулся.

– А вы что – в тюрьме были, что на тюремном жаргоне разговариваете? – спросил с ехидной усмешечкой.

– А это и есть тюрьма! – отрезал, не задумываясь.

– Хм… – хмыкнул лейтенант, – да-а… вот это подобрались подчиненные. Садитесь, – указал на стул.

Молчали, не осмеливались смотреть друг на друга. Превозмогая неловкость, лейтенант с трудом продолжал разговор, старался побороть волнение, глядел в раскрытый журнал. – У меня остался журнал вашего бывшего командира, я вкратце ознакомлен с вашей биографией. У вас техническое образование?

– Да.

– Вы знаете, что после года службы можете подать рапорт и стать мичманом? – поинтересовался мягко.

Александр этого не знал, но то, что услышал, его привлекло.

– Ты сам не понимаешь, какой у тебя в жизни шанс, – тараторил офицер. – Твои однопризывники еще срочную старшинами служат, а ты уже мичман. А? Неплохо? Хорошую зарплату будешь получать, паек. Мичман – это все-таки не старшина. Мне так мичманы нужны. У нас уже есть один. Ну что? Я хочу, чтобы у меня на кораблях все мичманы служили, потому что старшины себя не оправдывают. Сверхсрочник – это же профессионал. Я вижу, тебя это заинтересовало. Иди к себе и хорошо подумай.

Только Мирков сделал шаг от стола, как услышал окрик:

– Старшина 2-й статьи, вернитесь и проститесь как положено!

Что-то заставило приостановиться, но он пересилил себя и зашагал к выходу. Офицер зло сморщился, промолчал.

– Не вздумай этого делать, еще пять лет «сундуком» будешь служить, – прошептал Мачковский. – Лучше свой срок оттащишь – и домой, чем в этой кабале быть. Ни квартиры, ни зарплаты – все время у него на побегушках. Ну, вообще-то, сам решай, тебе служить.

Побыл час в обществе хороших товарищей, оделся и собрался уходить. Тут из кабинета вышел командир, предложил пройтись вместе. Смущенный Мирков принял приглашение, вышли из корпуса.

– Ты подумай, я тебе дело говорю, – Кучменко не унимался. – Чем плохо? Подашь рапорт, через три месяца ты уже мичман. Тем более, то, что ты отслужил, засчитывается в эти пять лет. Так ты же себя человеком будешь считать. Женишься, получишь квартиру – чем не жизнь? Я слышал, что у тебя что-то с нашим эспээсовцем произошло?

– Немножко было, – ответил неохотно, догадывался, что офицер далек от понимания проблем матросского коллектива.

– Ну вот видишь! А когда станешь мичманом, тебе все эти матросы будут и ни к чему. Знай делай свое дело, ходи на вахты.

Это было разумно, Саша представил возможную службу и даже просветлел. «Да-а… это, конечно, интере-есно…» – подумал мечтательно.

– Вот видишь. Я тебе плохого не пожелаю, – стоял на своем лейтенант. Они подошли к перекрестку, надо было расходиться.

– Ты все-таки подумай, – напоследок деловито подитожил офицер.

Вне всякого сомнения, через три месяца стать мичманом было заманчиво. В это с трудом верилось: вот он примет решение, молниеносно возвысился над ними, обрел новое звание и положение. К черту ненавистный коллектив, он уже не старшина, кормящийся из общего с ними бачка, а мичман – младший офицер, обедающий в кают-компании со старшими офицерами.

«Вот удивятся, когда узнают, что я стал мичманом! Тогда я буду совершенно независим от их порядков и правил. И смогу служить на том корабле, на каком захочу!» – сладострастно думал он.

Но срок службы мичмана – пять лет. Значит, ему служить еще четыре года, а этого он не хотел – посвящать лучшие годы рутинной бесперспективной работе.

У себя на посту снял шинель, постучал в командирскую каюту.

– Что тебе, Мирков? – недовольно спросил Андронников, после последних событий питавший к нему все большую неприязнь.

– Товарищ командир, как можно подать рапорт на мичмана?

Просьба оказалось полной неожиданностью, командир отвлекся от бумаг.

– А ты что… хочешь быть мичманом? – испытал ужас удивления.

– Да, – ответил решительно. – У меня техникум, я имею право подать рапорт.

– Ну что ж, – безразлично пожал плечами, в голосе сквозило сомнение в реальности задуманного. – Пиши рапорт на мое имя. Но вообще-то я сомневаюсь в твоей затее.

– Хорошо, – ответил совершенно ни к месту. – Разрешите идти?

Через пятнадцать минут рапорт лег на стол командира. Андронников изумленно посмотрел на лист, молча вложил в ящик стола.

В отряде Миркова встретил улыбающийся Сафонов, радостно объявил Александру:

– Ой, Шура, что я тебе скажу-у… Кучменко открыл и прочитал присланное тебе от Курочкина письмо. Там было написано много такого, чего не надо бы. Я, правда, не читал, но он разозлился, шумит, что вы секретной информацией в письмах делитесь, – резко умолк, заслышав шаги в коридоре.

Увидев Миркова, лейтенант строго предложил ему зайти в кабинет, там вытащил из ящика конверт и бросил на стол.

– Что это такое?! Что это такое, я спрашиваю? Что за непростительная расхлябанность? Почему вы так небрежны в отношении секретной информации? Вы понимаете, чем это может вам грозить?!

– А при чем здесь я, это же не я написал, – дерзко отпарировал Александр, не чувствовавший никакой вины.

– Уверен, вы тоже в письмах сдержанностью не отличаетесь!

– А какое вы имеете право читать чужие письма? – возмутился Александр.

– Я на все имею право! Я отвечаю в отряде за соблюдение секретности и имею полномочия вскрывать личную переписку! Идите! – поморщился. – И смотрите, чтобы больше такого не было! Вижу, с вами придется поработать! С Мачковского берете пример?!

– Ни с кого я не беру пример! – Александр окончательно вышел из себя. – Вот вы говорите: «Секреты, секреты», а знаете, как нас на кораблях называют?

– Как? – спросил тот осторожно, приготовился услышать нечто неприятное.

– Нас всех Шифрами зовут!

– Как Шифрами?.. – оторопел лейтенант.

– А вот так.

– Это вас так на всех кораблях называют? Так это же запрещено, это же раскрытие сути вашей секретной специальности! У вас же есть официальное название: специалист СПС…

– А что матросам до ваших секретов? Как называют, так и называют!

– Но об этом же никто не должен знать!

– Так когда подаешь бланк исходящей телеграммы радисту, там же написано: «Исходящая шифртелеграмма». И все матросы это видят, – усмехнулся Александр.

– Но когда командир пишет телеграмму, в каюте никого, кроме него, не должно быть, это запрещено инструкцией! – настаивал на своем офицер.

– Но когда идешь за сводкой о местонахождении корабля к штурману, там тоже находятся матросы, и все читают!

Кучменко был вне себя.

– Да-а-а… уж вы так всю шифровальную службу завалите… Вы можете меня под трибунал подвести! Надо запретить приказом называть СПС-ников Шифрами. Вот! Эх, тяжелое наследство досталось мне после вашего бывшего командира… Везде бардак. Ничего-о… я скоро и до кораблей доберусь. Я командирам спуску не дам. Пускай наводят в шифровальном деле порядок. Эспээсовец на корабле – это лицо неприкосновенное, он должен пользоваться особыми привилегиями! – на память декламировал выдержки из положения. – Но это уже не твоя задача. Однако и вы, эспээсовцы, обязаны напоминать командирам о своих правах, потому что за своими делами те нередко забывают, чем на самом деле должны заниматься их помощники. Ваше дело – шифровальная работа, и больше ничего. Ну, там у командира приборку сделать, так как вы закреплены приказом, ну… можно попечатать командиру и замполиту, и все. Все остальное – работе. Понял?

– Да что мне понимать… – отозвался Александр, удивляясь наивности юного лейтенанта.

– Я смотрю, здесь ни на кого нельзя положиться, – пожаловался лейтенант. – Все до одного дерзят, шифровальную службу разваливают! Ничего-о… я вас научу и Устава придерживаться, и дело свое знать. Все, идите!

Саша развернулся, медленно пошел к выходу. Лишь услышал, как скрипнул зубами возмущенный командир.

В прихожей прочел письмо от Курочкина из Североморска. Тот писал о беззаботной жизни эспээсовца, о походе, о свободном выходе на берег, о дивизионной чайной. Упоминал о попавшем в его дивизион молдаванине Репешку, которого просто не допустили к специальности и «заела» служба. Все письмо не представляло никакого интереса для иностранных спецслужб, о чем так беспокоился Кучменко.

Рядом с Сафоновым увидел невысокого молодого мичмана.

– Это наш новый эспээсовец, из Германии перевели, – пояснил Сафонов.

– Сергей, – скромно представился тот.

Разговор не получился, возвратились к своим делам. Мичман читал книгу, которая лежала на коленях, а Александр беседовал с Леонидом.

Время от времени мичман поднимал голову, украдкой посматривал на взрослого старшину 2-й статьи.

– Я слышал, что ты рапорт «на мичмана» подал? – деликатно вмешался в разговор.

– Да, – Александр удивился его осведомленности.

– А я догадываюсь, почему ты это сделал. У тебя, наверное, что-то произошло с командой, и, чтобы вырваться оттуда, ты решил стать мичманом. – Маленький мичман вел себя совершенно на равных с присутствующими младшими по званию, что располагало к нему ребят. – Со мной произошло почти то же самое. Я, правда, не знаю твоих проблем, но это связано, наверное, с твоей специальностью и старшими по службе? – предположил мичман. – Я служил на острове в Германии. И поначалу тоже думал: эспээсовец, такие возможности, что там мичманская должность… Но что этим ублюдкам докажешь? – грустно махнул рукой. – Я же и от нарядов отстранен, и от всех работ освобожден, повышенную зарплату получаю. Им это обидно… Они на дыбы поднялись: «Ты – „карась“, а ничего не делаешь?!» Как собаки налетели на меня. Что началось… до драки доходило. Я им объясняю, что не я выдумал эти правила, что существует Положение, в котором записано, что можно и что нельзя мне делать. А они свое: «Почему мы, „годки“ и „полторашники“, должны за тебя, „карася“, работать?!» Даже жутко вспомнить… А я техникум закончил, ну, подал рапорт и перевелся сюда. И у тебя, наверное, что-то подобное произошло? – заглянул в глаза. – Я, конечно, не знаю… тебе служить. Но я бы не советовал. Ничего хорошего, кроме звездочек, нет. Нет, если хочешь, то подавай, но… сначала хорошо подумай. Все-таки еще четыре года лямку тянуть.

– Попробуем, – вздохнул Александр.

Скоро Сафонов и мичман собрались уходить. Перед тем, как оставить товарища, заглянули в комнату. – Ну, Шура, отдыхай, бди, а мы пошли на корабли. Немного прогуляемся по магазинчикам.

– А ты все-таки подумай над тем, что я тебе сказал, – серьезно добавил мичман.

Остался один. Было сонно и тихо. Только легкий шелест бумаг доносился из комнаты, где работали Мавродий и лейтенант. Присел к столу, положил голову на руки, хотел успокоения и тишины. Закрыл глаза, и сразу же мелькнула хитрая лисья мордочка Шайдулина, надменно щурился Лукин. В тишине кабинета – лица, лица, гул голосов, мелькание кулаков, обрывки фраз…

Разбудил скрип открывшейся двери, Александр оторвал от стола голову.

– А что это ты, Мирков, спишь на посту?! – удивился Кучменко. – Ты что? Ты же на вахте находишься! Ты бдительность потерял и боеспособность! Чтоб это было в последний раз! – хлопнул дверью.

Снова уронил на стол тяжелую голову.

– Ну что ж ты, Мирков, спишь вот… – укоризненно промямлил Мавродий, стоял в дверях, стеснялся, что приходится выговаривать. – Потерпи немного. После шести все уйдут, тогда уж ложись и дрыхни до утра. Но если уж так хочется спать, я ведь понимаю, что служба у тебя не сахар, целый день мотаешься, то вообще-то можешь, но только осторожно, чтобы этот придурок не видел. Он потом за все ваши промахи меня отчитывает. За Мачковского, знаешь, как мне достается? Он когда приходит на вахту, так такие концерты здесь устраивает, ругается с начальником. А этот меня козлом отпущения сделал. При чем же здесь я? Он офицер – пускай и командует, – помялся, потом добавил: – Спи, только осторожно. Хорошо?

В шесть часов Кучменко оделся и, сухо попрощавшись с мичманом, ушел домой.

– Фу-у… сдыхался… – облегченно улыбнулся мичман, стоял в двери комнаты.

Александр ничего не ответил.

– Говорят, сынок какого-то большого начальника. Школу с золотой медалью закончил. В училище, естественно, не просто так поступил, потому что на эту специальность только сынки больших чинов поступают, простого работягу туда не возьмут. С красным дипломом училище закончил, по вечерам ходит на курсы, английский учит. И вот спрашивается: зачем ему все это нужно, если дурак дураком? Такие вот по блату учатся, а потом из-за них армия разваливается, и получается то, что с тобой произошло. Я б их… гадов, всех разогнал. Зачем такого учить, если он по жизни элементарных вещей не понимает. Ему бы только командовать, а что там дальше… – горько скривился, – все гори огнем. Да уж. Как ни учи дурака, дураком и помрет. А ведь наверняка хочет звезды получать. Ну ладно, Мирков, пойду и я домой. А ты можешь отдыхать. Сильно «годки» гоняют?

– Да уже не так как раньше. Но они… на меня молодых натравливают…

– Это, конечно, подло. Вот видишь, уже легче, а через полгода совсем легко станет. Ах, черт, так я с Андронниковым и не поговорил.

– Не надо, – попросил Александр.

– Нет-нет, я все же поговорю с ним. Пускай узнает про любимца своего, Андропова. Уехал домой и даже не зашел сюда!

– Не надо, товарищ мичман, я скоро оттуда уйду.

– Все-таки хочешь в мичманы податься?

– Еще не знаю, но думаю.

– Рапорт подал?

– Да.

– Ну, смотри сам. Я даже и не знаю, что тебе посоветовать. Вот я двадцать четыре года отбарабанил, и, вроде бы, ничего. Но только смотри, тебе с этим дурачком служить. Мне что, я могу и послать его подальше, а ты нет.

– В том-то и дело, не хочется мне с ним служить. Был бы хороший начальник, а тут – пацан.

– То-то и оно.

К восьми часам утра прибыл Мацкявичус. Саша передал дежурство и отправился на корабль. Решил идти прямо к командиру. Поинтересовался, пришел ли приказ на его рапорт.

– А я и не собирался твой рапорт никуда отправлять… Он у меня в столе лежит, – полутоном отказал Андронников, скрывая недовольство присутствующим.

– Верните его мне, я уже передумал, – сдержанно попросил Александр. Теснил неприветливый взгляд замполита, сидевшего в кресле.

Командир неторопливо достал рапорт, пряча глаза, со смешанным чувством, равнодушно протянул ему.

Неловкое молчание нарушил возглас Цыбули, который, привставая, смело бросил растерявшемуся Миркову:

– И ты, Мирков, хотел стать мичманом?! Какой из тебя мичман?! – неприятно ухмыльнулся, в порыве вскинул руку. – Ты хоть понимаешь, что такое мичман? Он должен быть примером для всех! Учить подчиненных! Ты… какой подаешь пример? Какой из тебя мичман?

Саша еле сдержался; было мерзко слушать его вранье. В ответ хотелось смело крикнуть: «А какой из вас замполит?!» Но представил его реакцию: выпученные от злобы глаза, размахивание руками, череду правильных слов о соблюдении дистанции – сдержался, остался приверженцем своего правила – держаться до последнего.

– И как ты себя представляешь в роли мичмана? – с иронией поинтересовался командир.

Александр поднял глаза.

– Как? Я служил бы, как и все, нес бы вахту в отряде, учился бы заочно в институте, а потом демобилизовался бы.

– Нет, Мирков, это не для тебя, – категорично отрезал Андронников.

Повисла неловкая пауза, и он понял, что надо уходить. Остановил насмешливый голос замполита:

– Ну какой из тебя мичман?! Да командир бы тебе и характеристики не дал! Кто же возьмет на себя такую ответственность? И я бы не взял! Тем более, что командир в академию поступает. Даже и не думай, ничего у тебя не получится. Понял?!

Без разрешения вышел из каюты, сокрушенный.

После обеда следующего дня к нему зашел замполит, глядел сурово. Объявил, что как не справившийся с должностными обязанностями эспээсовца, запятнавший звание старшины, приказом командира он переводится обратно в отряд.

– Точно не знаю, но, кажется, ты вообще снят со специальности. Мы больше тебя держать не можем. Ты не сошелся с коллективом, настроил против себя команду. Сам виноват, а перевоспитывать команду я не намерен, да и нет на это ни сил, ни здоровья. То, что ты отстаиваешь свое человеческое достоинство, – похвально. Да, действительно, молодежь нынче невыносимая и распущенная, но мы здесь не занимаемся перевоспитанием. Мы Родине служим, отдаем здоровье и жизнь свою, ничего взамен не имея. И мы встали с командиром перед выбором: или нянчиться с твоей гордыней в противовес команде, или… – впервые за весь монолог равнодушно взглянул на соседа, все время говорил как бы самому себе. – Ты понимаешь, что мы выбрали команду. Так что собирайся, к завтрашнему утру будь готов к отправке с вещами.

Это был удар ниже пояса. Запер дверь, сел за стол и заплакал от обиды. Плакал слезами не облегчающими, не очищающими, горько стонал от отчаяния. Предвидел нечто подобное, думал, что, может, переведут на другой корабль, что в какой-то мере стало бы спасением, но сказанное стало катастрофой.

Решение командования Александр воспринял как незаслуженный позор. Несмотря на то, что замполит был не уверен в существовании такого приказа, но сам факт позорного изгнания с корабля говорил за себя. Ко всему прочему, терял товарищей по посту СПС отряда, куда теперь дорога была заказана.