Текст книги "Миллионноглазый (сборник)"
Автор книги: Александр Образцов
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
Сталин и евреи
После мемуаров Заболоцкого.
Сталин и евреи – это борьба очень плохого с запредельно плохим. Боюсь, что сегодня мы не в лучшей ситуации.
Мы считаем опасной сколопендру, а ведь еврей значительно более опасен.
На юге живое подбирается к самой твоей постели. И всё оно – незнакомое.
Не хочу пугать (себя самого в том числе) но жизнь чудовищно сложна, она не для нашего ума. Достаточно представить Землю, несущуюся вокруг непозноваемого огненного Солнца, и все они вместе – в невыносимый Тартар тьмы и дали. И мы, даже с нашими мучениями и смертями?
Когда я вижу в воде рукомойника утонувших насекомых, что я могу решать об исходе семьи? Страны? Мира людей?
Сталинские чистки
Прежде всего, надо прояснить вопрос терминологии. Как называть жесткие меры сталинского руководства в 30-годы против большого количества людей? Пик их пришелся на 37-38 годы. Репрессии или чистки? Это важный вопрос. Может быть, важнейший.
Все мы знаем, что Сталин был решительный политик. Он не останавливался ни перед чем.
Ради чего? Это второй вопрос. Скажем, ради сохранения страны и своей власти над страной. И что же? Ведь сохранил.
Третий вопрос касается крестьянства. Борьба Сталина за индустриализацию за счет основной массы населения СССР – крестьянства имеет (если судить по результату) вид самой большой его ошибки, как политика. Но все мы донашиваем лапти и только переходим на штиблеты. Значит «мы». Значит, мы живы и полны эротических желаний? О чем тогда речь?
Рассматривая эти три вопроса, сразу договоримся, что нравственные оценки его действий надо вынести за скобки в пределах этой статьи. Нравственное в политике определить бывает невозможно. И не потому, что политика абсолютно безнравственна. Как раз в теории только нравственное и является ее целью. На практике выходит по другому. Взаимоисключающие явления здесь (враг – добрый и честный, союзник – негодяй) невозможно привести к балансу. Никогда союзники не будут белыми и пушистыми, а враги черными и рогатыми. И здесь вступают в силу единственные критерии полезности человека или группы людей для страны в целом.
Не будем рассматривать здесь также категорию народа. Нет стран в мире, где большими или меньшими вкраплениями не участвовали бы в жизни стран люди других национальностей.
Итак, вопрос терминологии. Репрессии или чистки?
Если репрессии, то они безадресны, направлены на подавление всей страны и служат только для устрашения и сохранения режима власти немногих. Этим немногим глубоко плевать на соотечественников. Но даже самые эгоистичные из них имеют семьи и желание самим не попасть под гильотину террора. Насытившись абсолютной властью, они задумываются не только о том, что скажут о них потомки – и о том еще, что их детям жить в этой стране.
Это сегодня дети властителей остаются после учебы (если мозгов хватает на учебу) в Лондоне или Нью-Йорке (остаться в Эдинбурге или Канзасе невозможно) и их родители живут на Родине вахтовым методом, растаскивая ее на нефть, чугун и сосну – и в этом смысле репрессии против страны стопроцентно можно считать репрессиями. От денег и ресурсов страну не чистят, а грабят.
То есть, сегодняшний режим вполне можно назвать людоедским: двадцать лет каннибализма. В год они съедают по полтора миллиона в основном детей. Сталин в этом смысле – и во всех прочих – санитар леса.
А то, что чистки его принесли такой вот результат… Еще не вечер. Нам уже как-то противно и мерзко ощущать на своей спине и ниже упившихся клопов. Мы ведь можем нечаянно перекатиться на спину и наутро гадать, какое из кровавых пятен есть питерские, какое еврейские, а какое – с другого конца барака.
Из жизни драматургов
1.
Хорошо быть драматургом. Все изнывают от июльской жары, а ты сидишь в кабинете завлита, гудит вентилятор, беседа нетороплива и основательна: о русских в Прибалтике, об акциях, о чемпионате мира по футболу, – да мало ли о чем еще могут поговорить два интеллигентных человека!
Тему собственно драматургии затрагивать не принято.
Завлит не задает вопроса, что пишете.
Драматург не спрашивает, что ставите.
Профессия драматурга хороша именно тем, что дает возможность в центре города зайти в приличное место. То есть там, где обычный и даже обеспеченный человек уже замордован своей мотыльковостью и невзрачностью посреди тупых домов и однофасадной толпы, драматург имеет норку, куда он может юркнуть, как только это подступает.
А пьесы…
Что пьесы? С тех пор, как Станиславский возвел драматурга на трон, а затем сбросил его (и возвел-то, видимо, затем, чтобы было интересней сталкивать) с тех пор, повторяю, профессия драматурга приобретала все более декоративный характер. Было негласно решено, что все великие пьесы написаны, а хорошие появляются так редко, что отлавливать их не имеет смысла.
Потому сидят два никому не нужных человека – драматург и завлит. Хорошо сидят.
Но следующим в этом ряду неизбежно станет сам Театр.
2.
Я начал писать пьесы тридцать лет назад совершенно случайно. И это в известной степени оправдывает меня в собственных глазах.
Тридцать лет жизни, правда, уже не вернуть, а приобретенный опыт немногого стоит. И всё же. Я рискну дать несколько советов начинающим драматургам.
Совет первый. Ваши пьесы никому не нужны. Их и так слишком много. Если у вас есть хоть какое-то сомнение в том, начинать или не начинать, – не начинайте! Пишите прозу. Занимайтесь журналистикой. Стихи писать не посоветую, но – пишите стихи! Это хотя бы красиво до определенного возраста.
Совет второй. Если вы все же написали пьесу, то никому ее не показывайте. Можете говорить на каждом углу, что вы написали гениальную пьесу, но упаси вас Бог показать ее кому-то!
Совет третий. Если вы все же показали, не удержались, то уже через пять минут, ужаснувшись, догоните этого человека и вырвите пьесу из рук! Если догнать не удалось, умоляйте, требуйте возвращения по телефону, телеграфу – сразу, немедленно, как только представится такая возможность.
Совет четвертый. Если вашу пьесу кто-то надумал ставить, – не соглашайтесь на это. Грозите судом, заклинайте памятью предков, попробуйте дать режиссеру по шее. Пишите анонимки на людей, занятых в спектакле.
Совет пятый. Если дело дошло до премьеры – не ходите. Даже если к вам на дом пришлют выпускницу театрального института на высоких каблуках и в высокой юбке. Напишите возмущенное письмо по поводу спектакля в городскую газету. Пусть это сделают все ваши друзья.
Совет шестой. Если пьеса все же пошла широко, и на ваш счет в банке сыплются переводы со всех концов света – прочтите совет первый и придерживайтесь его до конца дней своих.
3.
Каждый актер имеет свой предел понятия.
Предел понятия режиссера не должен превышать актерский. Но и не должен открываться актеру. Режиссер должен умереть, но не выдать этой тайны.
Предел понятия драматурга должен быть в облаках. Сам драматург не должен быть явлен театру. Даже на премьере. В крайнем случае, он должен быть в Ялте по болезни.
О деньгах драматург не имеет права интересоваться. Когда ему подготовят договор, он должен молча прочесть и отодвинуть бумагу. Только через агента. Пьеса бесценна.
Известное заблуждение о драматургах и актрисах невозможно опровергнуть, потому пусть оно живет. Это придает скучной фигуре монументальность.
4.
Лет тридцать назад не было семьи в городе, которая бы не посещала театр. Хотя бы раз в год. Это было обязательным ритуалом ленинградцев. Может быть, они и отличались от остальных жителей Земли обязательным посещением БДТ.
Сегодня театр предал своего зрителя. Сцена работает для глухонемых.
Поясняю. Людям театра стало абсолютно плевать на зал. Они выживают. Им не до зрителей.
Когда и почему произошло такое? И чем это грозит городу? Прежде всего, надо сказать о том, чем это грозит самому театру.
Несмотря на все «Золотые маски», в изобилии привозимые каждый год из белокаменной, количество известных артистов не растет, а катастрофически уменьшается в связи с печальными обстоятельствами в БДТ.
Также не увеличивается и число известных режиссеров. Только узкому кругу театральных маньяков что-то говорят имена Козлова или Туманова. Даже Хамармер в недавнем прошлом был известен значительно шире.
Некоторое оживление у театральных подъездов можно объяснить лишь генетической памятью о приличиях да провинциальной скукой.
А начался нынешний упадок театра лет двадцать назад, когда драматический театр вдруг решил стать… оперой. Категорически воспрещен был вход на сцену для современной пьесы. Категорически! Решили ставить только классику.
И что же? В жуткие костоломные времена ельцинизма, когда российские приличные люди в растерянности метались между гуманитарной помощью и теленовостями, театр перестал собирать их вокруг своего огня – он предал тех, кто создал его славу! Он занялся самоутверждением десятка режиссеров, склоками и арендой помещений.
Посмотрите на кладбище союза театральных деятелей в Доме актера на Невском. Там тихо, пустынно, убого.
Снимем шляпы. Театр умирает.
5.
Сегодня изменяется отношение к значению слова «страдание». И слово «милосердие» уже не кажется заимствованным из иностранного языка. Вот только «душа» влачит пока полулегальное существование. Оно используется в роли метафоры, обозначая «художественность». Или в качестве формообразующего для красивого слова «духовность».
Между тем без души нет искусства.
Не ахти какое открытие, но, если вдуматься, то – да, открытие.
Вчера еще достаточным для театра, для спектакля было просто поднять проблему. Чем красивее была упаковка проблема (школы, семьи, бригадного подряда), чем искуснее была упрятана пресловутая фига, тем восторженней прием критики, а иногда и публики.
Время изменилось мгновенно. Сейчас не надо никого разыгрывать. С театра как будто сорвали одежды. Он стоит нагой с фигой на груди.
Пора расцепить судорожно сжатые пальцы и начать исполнение забытых мелодий. Тем более что не все их забыли.
Есть пьесы, разыгрываемые в ящиках письменных столов известными и полу известными драматургами. А также и совсем неизвестными. Вчерашнему театру они были не нужны, эти пьесы, с их работой души. Да и сегодняшний их вряд ли осилит. Дело в том, что жажда немедленного успеха сжигает любое дело. Не может быть работы там, где требуется одно – любым способом «попасть». Попасть скандально, раздев молодой состав, заставив ругаться на сцене. Впрочем, заставлять особо не требуется – и актеры хотят как-то «попасть».
«Попасть» проблемно, что-то заклеймив из недавнего прошлого. «Попасть», напугав зрителя и критику мафией или чеченцами. Что угодно, только не работать.
Хорошо еще, что зритель не особенно клюет на «клубничку». А большие надежды были после отмены запретов на эротику.
Пора понять, что зритель клюет на качество. И что зритель из зала это качество чует не хуже, чем в магазине. А мелодрама там или абсурд – все это, в конечном счете, неважно.
Многие наивно считают, что правду скажут молодые или еще не родившиеся. Тем самым они как бы выравнивают лжецов с остальными, теми, кому эту правду говорить не давали – не замечали, не печатали, не ставили. Это очень удобный подход. Таким образом можно сохранить прежнее соотношение в литературе.
Сейчас основной проблемой является проблема критериев. Пьесы, романы, стихи оцениваются не по художественным законам, а по принципу «неграмотно, зато остро». А так, как разрешенное направление остроты всем известно, то наиболее мобильными и впередистоящими оказались все те же люди, вчера еще говорившие и неграмотно, и неостро. Наша литература в последние десятилетия так опустилась, что люди, приезжающие с Запада что-то купить, издать, берут только «остроту». О художественном уровне у них даже мысли не возникает.
Режиссеры должны научиться читать. Есть среди них такие, кто вообще ничего, кроме газет, не читает. Когда режиссеры полюбят художественную прозу, с ними можно будет говорить. Но они не любят ее, вот ведь что. А, глядя на своих лидеров, не считают дурным тоном быть невежественными и актеры. Читают в театре завлиты. Но вы бы видели лицо завлита, читающего пьесу! Это маска человека, пытаемого чтением.
По моему глубокому убеждению, качество текста в пьесе должно превосходить качество прозы и приближаться к лучшим образцам поэзии. Потому что в прозе могут быть необязательные страницы, необходимые прозаику для разгона, для отдыха, для щегольства, в конце концов, тогда как драматургия требует немедленного действия, максимальной плотности письма, многофункциональности каждой фразы и одновременно – свободы и легкости изложения. Современная же драматургия, за редчайшим исключением, страдает грубым конструктивизмом, типажностью, плохим литературным вкусом, если не сказать больше. У нас доминирует пьеса-фельетон, где действующие лица сообща тащат одно бревно. Что остается зрителю? Естественно, он требует развлечения тем, где его не в состоянии увлечь.
Режиссер (я говорю о лучших из них) находится с жизнью в состоянии постоянной войны. Он борется за право работать. Если он уцелеет в этой борьбе, наступает ее новая фаза – борьба за название. Он хочет делать одно, ему (часто назло) дают другое. Допустим, что ему повезло, и он получил желаемое. Начинается борьба с актерами, которые сидят в вольных позах и требуют, чтобы их зажгли. Зажечь можно все, даже сырое и негорючее. Но даже здесь не кончается борьба. Неумела постановочная часть, ленивы и нелюбопытны осветитель, радист, рабочий сцены. Допустим, и это пройдено. Возникает последний и самый страшный враг – зритель. Он не привык к хорошей работе на сцене. Он в недоумении. Вялые хлопки. Ползала, четверть зала… Если в этот момент не обеспечить триумфальных гастролей в Москве, в Мюнхене, на Бродвее – поражение неизбежно.
Что такое спектакль?
Это единственная в своем роде попытка коллективного творчества, живая репетиция счастья в раю. Это утопический коммунизм, воплощенный научно. Он нужен людям для того, чтобы убеждать их снова и снова во всеобщей гармонии.
У нас значение спектакля низведено до солирования режиссера, актера, до постановки «проблемы», до кича.
Между тем замечательный спектакль заметно отражается на судьбе города. Происходит кристаллизация собравшихся, рождается их общее дыхание. Возникает структура, называемая обществом. Как сказал Талейран: «В театре толпа превращается в народ».
Театр способен оживить общественную активность более чем публицисты с их цифрами и выводами. Броуновское движение молекул металла выстраивает в решетку магнит.
6.
В бюджетных документах театры наряду с банями, кафе и мозольными кабинетами числятся в графе «услуги для населения». Но если бани, кафе и мозольные кабинеты исправно платят аренду и все виды налогов, то театры, имея громадный штат должностей 19 века, получая из бюджета все мыслимые льготы, еще и тратят гигантские деньги на так называемые спектакли.
Вы сами посудите: то им надо для постановки 104 телевизора «Soni», то ансамбль фламенко из Андалусии. То бассейн заливают на сцене, заставляя зрителей приобретать вместо биноклей березовые веники. А недавно на сцене императорского театра на спектакле по пьесе несчастного Гоголя залили… каток! Я представляю, что сделал бы с режиссером царь Николай по прозвищу Палкин.
Что я хочу понять? Я хочу понять, почему людям, не замеченным на Рублевке, в Белом доме или Ханты-Мансийске, как капризным детям, позволено в нашей стране ВСЁ. Почему вся пресса в один голос издевается над Ксенией Собчак или Аллой Борисовной, которые, видите ли, демонстрируют дурной вкус, но успешно платят налоги, но та же пресса витиевато пытается хоть какой-то вкус найти (даже дурной!) в постановках современных российских театров?
Я понял бы – да: мы – полные идиоты и не в силах проникнуть в замыслы наследников Таирова и Плучека. Но ведь в эти замыслы не в силах проникнуть даже подкармливаемые бутербродами театральные критики!
Если кое-какие из наших кинофильмов (очень редко!) получают всё же признание на международных фестивалях, то успехи отечественных театров – отрицательного свойства!
Их кроме Белоруссии некуда вывезти.
Их актеры способны играть только ментов.
Их репертуары уныло повторяют один другой, потому что режиссеры попросту сдувают постановки друг у друга!
Так зачем, кому нужен такой театр? При билетах по цене ниже киношных залы театров – пусты! Там даже любовные парочки не найдут себе занятия, потому что всё просматривается и сидения неудобные.
Туда давно не ходят власти городов и страны. Для справки: Сталин 28 раз смотрел «Дни Турбиных» во МХАТе. Не представляю себе Президента на спектакле «Тартюф» в том же МХАТе.
Традиционно в СССР театрами руководили довольно известные режиссеры. В наше время довольно известных не стало и по наследству ими стали руководить завлиты довольно известных режиссеров, в нашем городе по фамилиям Новиков, Шуб, Гетман и другие, столь же прославленные.
Что из этого вышло – я кратко обрисовал.
Думаю, что защитников самого понятия Театр найдется значительно меньше, чем защитников Мавзолея. Хотя затраты бюджета на Мавзолей явно ниже.
Что делать? Глянем на Запад. Там тоже есть любители заливки катков и бассейнов, но руки им распускать не дают. Два-три театра на страну на дотации, а остальные – крутитесь! Зарабатывайте! Выдерживайте конкуренцию с районом Красных фонарей!
И – что? Выдерживают.
Приехавший из Германии режиссер Ю.Бутусов сообщил, что театрами там руководят драматурги, поэтому репертуар идеально выверен. Там и классика, и иностранные авторы (в частности, долгие годы лидировала в Германии и иных странах Запада жительница Петербурга Людмила Разумовская, увы, в наших афишах не замеченная), а главное – люди набиваются в театры (за 50-100 евро) на пьесы современных немецких авторов.
Так же во всем мире: театры ставят в основном современные отечественные пьесы!
Что еще надо добавить, чтобы в России стали поступать, как все?
Выложить на Моховой Театральную академию вкупе с театральным начальством и пройтись шпицрутенами? Что за вой поднимется!..
Хотя польза будет несомненная.
7.
Сколько ни говори слово халва, во рту не будет слаще: такова реальность современного театра. Нас пытаются убедить в том, что эти стекляшки бриллиантовые. Да, мы полные идиоты и переключим телевизор с Евгения Леонова на Трухина. Мы окончательные кретины и станем хохотать в комическом театре Козаковой. Где главный комизм есть присутствие мрачной дамы.
Потому я во второй раз еду на фестиваль любительских театров в Лугу.
Фестивалю этому больше двадцати лет. И все эти годы его мамой была Елена Иосифовна Брун, всего-то старший методист какого-то из низких разрядов. Даже не министр культуры.
Причем в первых же строках заявляю совершенно отчетливо, внятно, без полутонов и реверансов: любительские народные театры Ленинградской области значительно профессиональнее всех без исключения петербургских театров. Их спектакли искреннее (что немаловажно), но они еще и изысканнее, мощнее, тоньше, разнообразнее и еще они удивительно пленительны для зрителей (последнее качество в государственных театрах давно отсутствует).
Весь дальнейший текст будет посвящен доказательствам данного утверждения.
Итак, я ехал в Лугу как член жюри фестиваля. Только что этому многострадальному городу присвоили звание города Воинской славы. Как знать, если бы в конце лета 1941 года под Лугой не тормознули немцев на несколько недель, то на месте Петербурга была бы заросшая ольхой пустошь.
Так и сегодня: я ехал в Лугу с огромной тоской и жаждой чуда.
Лужский укрепрайон сегодня можно сравнить с последним бастионом на пути мракобесия, накатывающегося на русскую культуру. Если напротив Дома актера на Невском размещается реклама спектакля МОНОЛОГИ ВАГИНЫ, то мои слова не прозвучат преувеличением.
Нас встретили лихие партизанки в кубанках и с автоматами. Догорал громадный костер, в сосновом бору звенели песни под баян, печеной картошкой завершились фронтовые сто грамм у мемориала, напоминающего Стоунхендж – в первый же день мы посмотрели четыре спектакля. На следующий день, 23 мая их было пять. Наконец, в субботу 24 мая в разных и давно не ремонтированных залах Дворца культуры г. Луги (упрек в адрес области-донора) мы до двух часов ночи отсмотрели и обсудили ВОСЕМЬ спектаклей!
Где Гиннесс? Почему он так нелюбопытен? 23 спектакля за четыре дня!
И можно было перевести, наконец, дух: театр на Северо-Западе России жив.
Жюри состояло из пяти человек: А. Платунов (председатель, доцент Театральной академии, директор Мюзик-Холла), А. Иванова (старший преподаватель
Академии, режиссер ТЮТа), С. Рытов (худрук – директор областного ТЮЗа), А.Зелант (доцент Академии, руководитель актерского курса) и я (драматург, сопредседатель театра-клуба РУССКИЕ ДРАМАТУРГИ).
Мы ссорились. Иногда даже обзывали друг друга. Но это было признаком громадной силы зрелища 350 актеров, прошедших перед нами, и их взаимной любви. Потому что без внутренней спайки и почти родства этим коллективам было бы не выжить.
Тут же пример: спектакль в условиях Сланцев, Лодейного Поля или Шлиссельбурга готовится не менее года. А показывается на сцене от одного до пяти раз!
У вас не навернулись внезапные слезы сочувствия и гордости за сотни этих людей, в одиночку волокущих на своем горбу КУЛЬТУРУ, которой давно уже лишен Петербург, после того как некий враг народа отсек ему всё народное, любительское творчество в сети домов и дворцов культуры? А другой безымянный враг никак «не догадается» привезти спектакль из Гатчины, к примеру, и показать его в Сосновом Бору, Всеволожске, поселке Приладожский, а то и в самом Питерсбурхе.
Боюсь только, что сей бурх потребует после таких гастролей у собственных театров отчета о бюджетных вложениях.
Теперь о главном, о спектаклях. Лучшим был признан спектакль театра «Городок» из Соснового Бора «Очень простая история» режиссера Виктора Иванова.
Но это лучший среди равных. Я смотрел спектакль по той же пьесе М. Ладо у талантливой Галины Бызгу, после которого пьеса пожаром прошла по стране: спектакль В. Иванова другой, но сопоставимый по таланту исполнителей. Кстати, Г. Бызгу работала вне стационарных театров.
Лучшими по режиссуре были признаны спектакли по пьесам С. Мрожека «Кароль» и «В открытом море» (Людмила Бобылева из Сланцев) и «Воронья роща» А. Вампилова (Тамара Шмакова из Гатчины).
Прошу внимательно следить за географией театров и, особенно, за жанровым разнообразием спектаклей – в конце они сложатся в уникальное полотно, напоминающее громадную фреску под названием «История и современное состояние театра».
Я не стану упоминать все призы, достававшиеся каждому – мы не Канны, у нас коммерция на уровне сухих пайков и билетов на электрички. Но заявляю еще раз, может быть, кто-то не расслышал: каждый из перечисленных спектаклей достоин отдельного обзора не менее чем те, что выдвигаемы на Золотую маску.
Итак: «Маленькая Баба-яга», собственная инсценировка по повести О. Пройслер Юлии Даглдиян из Шлиссельбурга – лучший детский спектакль с несравненной 12-летней Анитой Леватаевой в главной роли. Вот уж истинный бриллиант. Смотреть на это невозможно дольше, чем длится спектакль, потому что от восторга изнемогаешь. А.Леватаева по непосредственности и изобретательности напоминает Одри Хэпберн – и на этом я умолкаю, чтобы не испортить девочке жизнь комплиментами.
Кстати, обладательнице премии за лучшую женскую роль Ане Хорунжевой всего 15 лет! Эта разносторонняя школьница из Гатчины сыграла в вампиловском спектакле Викторию, ту самую, которая в дальнейшем была беспощадно урезана драматургом в «Провинциальных анекдотах» ради высших художественных достижений. Ее я также особо расхваливать не буду – так мне посоветовала режиссер спектакля из педагогических соображений.
Зато я отыграюсь на 73-летнем Борисе Палыче Уткине из Лодейного Поля, получившем приз за лучшую мужскую роль. Он 23 года не выходил на сцену в качестве актера. Все эти годы он ставил исключительно испанцев с итальянцами прошлых веков. И вот – вышел. В роли Маркиза в «Трактирщице» Гольдони. Через пять-семь минут зал начал тихо выть. Еще через пять – в голос ржать. Первые зрители попадали со стульев через пятнадцать. И задолго до конца феерического по исполнению спектакля (ансамбль!) стало ясно, что Борис Палыча обожает не одна Татьяна Ивановна, а весь укрепрайон. Как много талантов в России! И как скучно на всех каналах…
Триумфаторы прошлого фестиваля (уровень европейский, я писал об этом) Эльвира Овсянникова из Шлиссельбурга с детским сногсшибательным и сносящем башню спектаклем про царя Еремея и Наталья Щёлокова из Волхова с приливно-отливно морским Островским («Женитьба Белугина») на этот раз занялись формализмом. Овсянникова предприняла попытку глубокой реанимации драматургии Бартенева в спектакле «Снегурушка» и почти добилась цели за счет зенитовской самоотдачи актеров, а Щёлокова роскошно и тонко похулиганила с «Мещанином во дворянстве», приведя жюри в ярость. Я наслаждался. Люблю театр в жизни больше, чем на сцене. А потому похвалю и Ольгу Ивановну Просолупову из Ломоносова за володинские «Две стрелы». Лично не раз выпивал с Александром Моисеевичем, выслушивал его эпические завирательства и комические уверения в собственной ничтожности и скажу откровенно – с Ольгой Ивановной он бы чокнулся во всех смыслах. Хотя сама она человек обширнейшей театральной грамотности и не пьет.
Пора заканчивать. Дан мне был малый объем.
Потому перечислю остальные данные для фрески, любя фамилии и названия мест больше других слов:
«Звездный мальчик» О.Уайльда режиссера Андрея Акимова из Луги в театре имени Натальи Никулиной (кстати, на Фестивале родилось предложение к властям города о переименовании одной из улиц в память великого театрального режиссера, через чей театр прошли СОТНИ актеров – жителей Луги),
«Веселый день» лужского же ТЮЗа режиссера Аллы Филипповой (из детских стихов советских поэтов – это вам не полиэтиленовые мультики!),
«Мама» по мотивам русских сказок режиссера Людмилы Анисимовой из Соснового Бора,
«Все мыши любят сыр» из Подпорожья Эльвиры Гагарской,
блестящего раннего Чехова «Злоумышленники» в исполнении двух десятков детей-комиков театра «Антре» из Лодейного Поля режиссера Алексея Байдакова,
две «Женитьбы Бальзаминова» Марии Михеевой из поселка Приладожский и Ирины Троицкой из Всеволожска,
фрагменты «Норы» Х. Ибсена Юлии Илюхиной из Соснового Бора,
невообразимо закрученная эротическая комедия «Время встречи изменить нельзя» Вячеслава Болясова из Бокситогорска.
И другие. Очень высокого качества.
Решится ли Питерсбурх поднять брошенную ему перчатку и принять спектакли области в честном поединке?
Сомневаюсь.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.