Текст книги "Миллионноглазый (сборник)"

У дураков гости

Интересно посмотреть такую пьесу: в фойе вас встречают хозяева и, мило улыбаясь, без тени смущения, приветствуют:

– Как мило, что вы пришли! А у нас как обычно весь вечер на сцене дураки!

И если в первый раз это можно принять за едкую шутку, то в дальнейшем уже нет никаких сомнений – хозяева всего лишь честны.

Но что заставляет приличных городских людей один-два раза в месяц посещать все те же залы? Может быть, репертуар меняется? Да нет, все те же Шекспиры, Островские, Чеховы. А на сцене те же дураки.

И люди-то эти актеры совсем не глупые, я знаю многих из них. И тексты-то произносят те же, что и в 19 веке. А общее впечатление – полные идиоты. В чем здесь дело? Пора разобраться, а то вирус идиотизма распространяется, судя по СМИ просто семимильными шагами.

Первое. Человек (актер), вынужденный рассуждать на темы крепостного права и права женщин на чтение французских романов, обречен быть недоноском.

Второе. Режиссер, пославший актера на поругание, или кретин или садист. Разве ему всё понятно в окружающей жизни? Зачем ему этот выродок Ричард Третий?

И наконец, директор (худрук) театра столь нагло и безответственно формирующий репертуар, разве не достоин сумасшедшего дома? А его вместо лечения водой – золотыми софитами и масками!

И всего-то две палаты необходимы для прекращения эпидемии – мужскую для малограмотных и женскую для критикесс.

Увы, я не могу писать плохо

Даже когда я пишу, как все, я не пишу плохо.

Но мне не нравятся эпигонство и рутина и я пытаюсь исправить написанное.

Бесполезно. Как будто я ем говно. Однако мне невыносимо знать, что я не смог. И я ем его дальше.

Какое счастье, что меня не печатали: я прошел через лучшую школу, какая только может быть у писателя. Хотя сами эти слова – писатель, поэт, драматург, роман, рассказ, стихотворение – кажутся мне экскрементами, вытаявшими из снега ранней весной.

Мне нравится одно только слово из этого ряда – пьеса.

Пьесой является моя жизнь. Но я в ней не играю, а наблюдаю из кулис.

Ради чего всё это? Ради того только, что я смог.

Угасание Петербурга

Григорий Романов – последний из руководителей Ленинграда-Петербурга, который реально интересовался культурой. Можно иронизировать по этому поводу сколько угодно, но сегодня Петербург донашивает то, что сшил когда-то Григорий Романов.

Три губернатора из третьего эшелона обкома оказались недостойны своего партийного вождя. Их деятельность производит впечатление тотальной войны против искусства. Но если Собчак демонстрировал отсутствие вкуса и склонность к плотским удовольствиям, не мешая крутиться заведенной другими «игрушке» культуры, если Яковлев анекдотически перевирал хрестоматийные строки Пушкина и не скрывал своих предпочтений сантехника к музкомедии, то Матвиенко не скрывает своего презрения к традиционной культуре вообще. Ее метод – подавление индивидуализма во всем и безусловный прагматизм. В этом она старается походить на Президента, однако у нее нет масштаба этой личности. А там, где нет масштаба, зреют перекосы и телега может перевернуться.

Кажется, что даже ум ребенка способен постичь кристальную истину: если курица несет золотые яйца, а кушает наравне со всеми, то не надо из такой курицы варить суп. Литература в Петербурге – та же курица для всего человечества. И способствовать ее исчезновению бесчеловечно. Сегодня еще гуляет среди власть имущих разухабистое презрительное суждение о Союзе писателей, как о коллективном дармоеде. Но о Союзе (Союзах) позвольте уж судить тем, кто с ними знаком. Реально – это собрание людей, давно и беспросветно нищих и бесправных. Но это – единственные люди в стране, которые работают в литературе. И не суйтесь туда со свиным рылом инструктора или замзава. Там уже случились все размежевания и расколы: дайте возможность писателям, как учёным или служителям церкви, заниматься своим делом, не подводите под традиционную культуру мины типа Акунина, Донцовой и Сорокина, обеспечивая недостойным рекламу и тиражи. Не думаю, чтобы издательства посмели бы проводить свою «пролеткультовскую» политику оглупления населения без тайной поддержки властей. Легко управлять толпой, озабоченной лишь шмотками и гениталиями, но как вы собираетесь управляться с ней через двадцать лет? И если вы не заглядываете так далеко – зачем вы нас терзаете, временщики?..

Теперь конкретно о состоянии дел в СПб отделении Союза писателей России и Союзе писателей Петербурга.

Первый (для информации) является прямым наследником советских писателей с громадным тяготением теперь уже в христианство. Второй – либеральный отпрыск политических Апрелей начала девяностых с тяготением все в то же иудейство. Могут сказать: и кого же здесь слушать в качестве наследников Гоголя и Чехова? Я отвечу на это: слушать надо и тех и этих, массово. Потому что руководящие Союзами силы ни в коей мере не отражают сотни воль и личностей действующих и действительных петербургских писателей.

Сегодня либералы занимают две комнаты в Российском авторском обществе. Они не платят за аренду и свет, тем и довольны. Но сотни членов Союза не имеют возможности не только издать, а прочесть кому-то свои рассказы, стихи, пьесы! Двух комнат либералам хватает для распределения крох, поступающих от Фондов. Строки в городском бюджете на писателей не предусмотрено. На парикмахеров есть, на мозолеведов и массажистов есть, а писателям – за всех Щедриных и Гоголей – не положено. Конечно, мозолевед необходим, когда приходится всюду расшаркиваться. Да и прически, потраченные в таскании за них, не меньше нуждаются в восстановлении. Это да. Но если Президент постоянно в одном синем костюмчике – не пора ли ему обратить внимание на гардеробы челяди? Думаю, одних только этих денег хватило бы на всю современную русскую литературу.

Патриоты занимают также две комнаты. Но их комнаты на Большой Конюшенной иначе как бомжатниками назвать нельзя. Думаю, что писатели из российского Союза просто обязаны добиться посещения всеми зарубежными туристическими группами подлинной жемчужины Северной Пальмиры – рабочего помещения 400 петербургских инженеров человеческих душ.

Нельзя сказать, что губернаторша ненавидит людей искусства. Нет. Просто ей тесно с ними в одном городе. Иначе не объяснить ее непременное условие сосуществования для улучшения писательского существования. Но нельзя заставить дружить – это хуже проституции.

Конечно, литература не тухнет и не выветривается, но необходимо хотя бы одно для ее свободного развития. Это – соревновательность. Надо знать, кто сегодня играет и у кого какие козыри. А для этого (я уже не раз говорил и писал это) необходима «губернаторская» или «президентская библиотека» для свободной конкуренции современных авторов, с нормальным конкурсным отбором, без тупых упоминаний о коммерческом успехе хотя бы потому, что коммерческий успех в литературе рассчитывается иначе, чем в Газпроме. Хлебников сегодня – коммерческий автор, а сказали бы вы это в 1924 году!..

Если вы, троечники, не дадите сегодня литературе, театру, кино развиваться, используя для этой цели общие деньги от налогов (не только на своих парикмахеров и шлюх обоего пола), то будьте вы прокляты во веки веков.

Удостоверение для всех
(детское)

Всегда у меня были удостоверения: о допуске к работе с электроустановками свыше 6000 вольт, котлонадзора, к медали «ХХ лет победы над Германией», о допуске к работе на судах типа «река-море», об окончании учебы, о праве входа и выхода, и т. д.

Потом, когда меня стали именовать отвратительным словом «писатель», у меня появились удостоверения редакционные, корреспондентские. Но, как видно, корреспондент я был ненастоящий, потому что я ими не пользовался. Вернее, забывал о них, когда меня ущучивали власть предержащие: проводники, кассиры, продавцы, паспортистки. Более высокие начальники в нашей стране расположены столь неприступно, что их не удостоверением – ракетой СС-300 не собьешь.

Однако демократия оказалась девицей упрямой и даже победоносной: умноженная на нашу привычку к насилию, она входит сегодня в каждый кабинет. Чиновник стал пуглив и истеричен, а потому опасен непредсказуемостью действий. Но он все же стал уязвим! Вот в чем смысл всех наших потрясений последних 17 лет.

Поэтому лично я встрепенулся. Борьба за справедливость, которую надо всегда называть точнее борьбой с нарушителями закона, выходит на открытое пространство. Не зря так безумствуют киллеры и террористы – им хочется продолжать пользоваться законом кулака. Ему противопоставляется закон общего согласия.

Со своим удостоверением ФЕДЕРАЛЬНОГО ОБОЗРЕВАТЕЛЯ я попытаюсь проникать везде. Поскольку личный опыт незаменим и беспрецедентен, позволю себе слушаться прежде всего самого себя. Но когда частная история потрясет настолько, что свои проблемы покажутся жалкими и смешными, я всегда готов помочь.

Периодичность появления рубрики на страницах газеты «Метро», с которой я сотрудничаю с первых номеров, самая плотная.

Узурпаторы истины

Человек, занимающийся какой-то профессиональной деятельностью, не обязательно достигает в ней высот. Но всегда он врач, писатель, токарь. Качество его работы определяется либо коллегами, либо клиентами.

Улыбка женщины

Улыбка женщины это, прежде всего, приглашение.

«Можешь подойти, – говорит она при помощи улыбки, – я не кусаюсь».

Но почему же тогда полный рот зубов?

Впрочем, они совсем не острые.

Хотя укусить можно и такими.

Это даже и волнует – вдруг действительно укусит?

Ну, так, не сильно.

Оттиск этих замечательных женских зубов можно носить на груди как орден. Слева. А справа как медаль. Потому что слева ближе к сердцу и значит – опаснее.

Но укус женщины может состояться только при тесном общении. А до этого еще столько всего!

Попытка узнать ее имя после такой вот улыбки будет, скорее всего, удачной.

Затем следует довольно длительный период ухаживания. Этот период – самое странное, что придумало человечество в области лицемерия. И она, и ты сам прекрасно знаете цели и задачи ухаживания. В частности, ты хочешь побыстрее получить этот самый укус ниже левого плеча. И она мечтает о том же.

Но вместо немедленного расстегивания рубашки и ее мгновенной реакции на это вы зачем-то ходите в кино, гуляете по парку, путаясь в мотивах возникающих пауз, долго прощаетесь в парадном, непрерывно созваниваетесь, мучительно переходите на ты, смотрите фотографии родственников, наконец, на каком-то чужом дне рождения нечаянно целуетесь на кухне, еще через месяц удается остаться с ней ночью и негде больше лечь кроме как вместе, и только через пару месяцев, когда вы оба окончательно распоясаетесь, она с урчанием припадет к твоей груди и исполнит то, что можно было исполнить в следующую же минуту после знакомства.

А потом разбежаться.

Потому что настоящий мужчина должен иметь ордена и медали разного достоинства и по полному списку членов ООН.

А настоящая женщина должна успеть перекусать как можно большее число настоящих мужчин, чтобы в дальнейшем, когда у нее уже не станет таких вот замечательных зубов и таких чарующих улыбок, она могла, довязывая свитерок своему младшему правнучку, скупо усмехнуться своим воспоминаниям и удовлетворенно прошептать:

– Ах, сколько я их перекусала за свою жизнь, этих шалопаев!..

Умер Магомаев

Сегодня действительно всё кончилось. Эпоха, воздух и звук.

Я не знал царского времени. Даже мой отец только родился в нем, и, можно сказать, жил в трех домах: царском доме Романовых, доме Ленина-Сталина и самый ужасный кусочек прихватил у нового дома Чубайса. Вот о нем говорить не хочется. Вспомню лучше молодость.

Магомаев был на два года старше меня. Теперь уже – был. Теперь уже я стану его догонять и, может быть, уже я стану старше.

Я видел его один раз. Это было в Серышево на концерте в Доме культуры. Крупнейший военный аэродром всего Дальнего Востока и Сибири был и есть в Серышево, Амурской области. Самолеты стратегической авиации каждую неделю летали по треугольнику Серышево-Северный полюс– Анадырь-Серышево. Когда надо было, залетали в Тихий океан. Однажды в непогоду командующий корпусом генерал-лейтенант дважды Герой Молодчий приземлился в Анкоридже, штат Аляска, но тут же сообразил, развернулся и улетел от международного скандала или войны.

Перед такими летунами выступал Муслим. Это был неофициальный официальный певец. Полностью неофициальным был Высоцкий. Полуофициальным был Окуджава, который все-таки печатался как писатель. Магомаев был первым, кто кричал из каждого окна.

На мне был китель, галифе и кирзовые сапоги. Я служил второй год срочной службы на железнодорожном кислорододобывающем поезде. С моим жидким кислородом летчики летали за облаками по 14 часов без посадки. Я был рядовым, пешкой, никем. Но мне продали билет на концерт Магомаева и я сидел в первом ряду, с правого края. Мне видно было, как Магомаев, совершенно пьяный от успеха, молодости и любви, в перерывах между песнями бежал за кулисы, чтобы всосаться в юную красавицу в леопардовой шубке, о которой было известно, что он вез ее из Москвы и она побывала уже с ним в Магадане, Петропавловске-Камчатском и еще где-то. Ансамбль подпевки из Баку, четверо столь же юных кавказцев, понимающе усмехались, когда Муслим после очередной подпитки выделывал своим необыкновенным баритоном уже совершенно что-то космическое.

Мне он был чужд. Теперь я отношусь к его голосу, славе и образу жизни по-братски. В доме Ленина-Сталина мы вместе жили в комнатах Хрущева и Брежнева. Сегодня ушел последний дым. Сегодня русские люди 21 века уже полностью могут владеть страной. И пусть они попробуют соорудить своего Высоцкого и своего Магомаева.

Комнаты Хрущева и Брежнева были скучны, убоги. В них было немного воздуха в прокуренных углах, отовсюду дуло. Но можно было выйти ночью на снег и всегда жить на Млечном Пути. Пробуйте.

25 октября 2008

Умны ли евреи?

«Я знаю, что я ничего не знаю» – горестно заметил один из великих умов человечества. Видимо, каждый из нас не один раз в жизни повторял про себя (часто) или вслух (много реже) эти справедливые слова.

Вряд ли кто-то возразит мне, если я скажу, что это привилегия исключительно умных людей – способность подобной самооценки. Глупцы не бывают озабочены собственным несовершенством. Глупцы кипучи, деятельны и разрушительны. Глупцы меняют убеждения так же легко, как место жительства. Для них Родина там, где больше платят. Глупцы, наконец, никогда не могут понять, почему на них сваливаются всевозможные бедствия: в несчастьях они винят кого угодно, только не самих себя.

Распространение сведений об исключительных умственных способностях евреев целиком и полностью производится не самыми умными представителями евреев же и запуганными таким способом обывателями разных стран. Если мы вдумаемся в эту ситуацию и попробуем оценить ее хотя бы с точки зрения выгоды, то мы с недоумением и смехом убедимся в том, что пузырь – из мыла.

В самом деле, поведение евреев в чужих странах (я не говорю о государстве Израиль, где поведение евреев обычно для любого вновь организованного государства – то есть предельно эмоционально и местами нелепо по отношению к соседям и здравому смыслу) практически одинаково.

Вначале, после изгнания и в связи с необходимостью нового внедрения, евреи приторно вежливы и услужливы. Они охотно допускают в отношении себя любые насмешки и даже презрение. Ради благополучного внедрения в чужую среду они готовы к материальным издержкам, что как будто говорит об их дальновидности и уме, если бы не одно обстоятельство: местному человеку не нужно никуда внедряться и у него инстинкт самосохранения просто притупляется.

Кстати, и цыгане, и армяне, и айсоры также талантливы в деле вживания в чужую жизнь. А сегодня, когда мощные иммиграционные потоки из третьего мира захлестнули Европу и Америку, разве не вправе мы говорить о необыкновенной способности кубинцев, китайцев, турок, индусов, ямайцев – всех иммигрантов без исключения – к вживанию в чужую жизнь? Почему в этом смысле мы не вспомним русскую знать, работавшую в Париже вначале простыми таксистами, или русских таксистов в Нью-Йорке? Почему мы не вспомним деревенских людей, приезжавших в столицы и становившимися маршалом Жуковым, генсеками Хрущевым, Горбачевым, писателем Чеховым?

Не надо наделять мистической и мифической силой людей, несколько более дисциплинированных и ответственных, чем мы сами. Не надо искать примеры гениальности за границами собственного кругозора: рядом с такими же лентяями, как мы, жили и Сократ, и Вавилов. Они работали всю жизнь головой, а не отключали ее, боясь перегрева. Голова, к счастью, не утюг. Она от работы только усиливается.

Почему никому не приходит в голову завидовать Мусоргскому, бояться Алёхина или Анны Ахматовой и ее семьи? А некий Изя Бронштейн, к примеру, ввергает в трепет половину Выборгского района. Хотя поведение Изи настолько предсказуемо и самоубийственно по отношению к нему самому, что приходят мысли о психиатрии.

В самом деле, фанаберия евреев всегда на грани мордобоя. Я убежден, что люди в массе своей – самые терпеливые из живых существ. А русские – самые терпеливые из людей. Потому что те мелкие унижения и провокации, которые допускают по отношению к хозяевам гости возможно адекватно оценить только на некотором расстоянии. И растеряться от собственной глупости и ненаходчивости.

И нашествие чем-то смертельно оскорбленных кавказцев, и нежелание их в отношениях с русскими придерживаться хотя бы норм простой вежливости и торговой чести больше ошеломляет, чем возмущает.

Я глубоко убежден в том, что нынешнее неумение русских постоять за себя связано прежде всего с отсутствием навыка. Мелкие народы умеют за себя постоять. Они всю жизнь занимаются только этим.

Великие=большие народы (вспомним тех же китайцев, индусов, немцев 19 – 20 веков) ведут себя в ситуациях унижения примерно одинаково: вначале ошеломление и растерянность (так что Эстония или Тайвань или Кашмир безмерно наглеют, думая, что гигант на последнем издыхании), затем оправдания в несуществовавших преступлениях, самобичевание из-за собственного ничтожества (вот, оказывается, я какой! я думал, что я великий, а я слабый, тупой и вырождающийся!) и, наконец, наступает период ярости великого народа.

Тогда-то и выясняется истинный умственный уровень евреев или латышей. Они сами разожгли этот костер и подливали туда ГСМ. Они, мудрые многотысячелетние народы, вели себя как шкодливые подростки, которых старшие послали завязать драку.

Кто же старшие? Кому выгодно и забавно евреев считать мудрейшими и хитрейшими?

Тот, кто за славой не гонится, понимая что слава и власть – вещи несовместные. Это – те страны, которые каждого своего солдата=еврея=торговца=дипломата защищают силой своих пушек и авианосцев. Которые не задумываясь ввязываются в любую драку, если имеют в ней кратное преимущество.

И которые смертельно трусят, когда им отвечают достойно. И никогда не забывают своего ужаса, и мстят за него любыми низкими средствами. Вы знаете, кого я имею в виду: большие и трусливые туши бывшей Британии, США и мелких (сегодня) вчерашних гигантов колониализма – Италию, Испанию, и – увы – измельчавшую Францию.

В последние год-два, когда волны русофобии захлестнули уже и спортивные издания, лично я как-то пробудился для борьбы. Раньше мне было странно даже думать о том, что русские должны кому-то доказывать свою неповторимость и масштаб. Это так очевидно.

Ведь дело не в том, кто и что придумал о жизни, бывшей 500-1000-5000 лет назад.

Дело в том, кто бил Наполеона, брал Берлин и был первым в космосе. Всё. Больше сегодня не бывает. Никакие американские гамбургеры не перевесят гагаринского «Поехали!». Ясно вам, или повторить на языке предков?

Всю жизнь я жил рядом с евреями, у меня записная книжка на две трети заполнена ими – но я никогда не относился к ним как к избранным и сверхталантливым людям. Были и среди них хорошие писатели, композиторы, художники. Но русские всё же были крупнее, оригинальнее.

Зато была масса евреев около искусства. Это в основном режиссеры (которых я никогда не считал людьми искусства, как и дирижеров, и музейщиков, и музыкантов, и актёров, и танцоров – это всё ремесленники, иногда очень высокого уровня. Искусство предполагает создание сверхматериального из пустоты, из ничего. Например, работы Бетховена, Тютчева, Боттичелли. Очень часто за искусство принимают изготовленные по образцам, по шаблонам поделки. Конечно, эти люди, изготовители поделок значительно ниже ремесленников, они – шлак искусства, даже не дрова). Так вот евреи никогда и не смогли бы конкурировать с местными в нормальных условиях конкуренции потому хотя бы, что у них никогда не было чувства Родины.

Это страшная трагедия еврейства. Ведь Тора, в сущности – вопль отчаяния народа, который не желает исчезать в пучине времен.

Евреи (как и всякий другой народ) обладают своим единственным неповторимым для любого другого народа свойством, именно тем и ценным в палитре человечества, если считать эту палитру полной смысла и гармонии – евреи обладают жаждой славы.

Я не знаю другого такого народа, который ради такой пустяковой мечты (с русской точки зрения) готов на всё, готов терпеть унижения, насмешки, готов терять миллионы соплеменников в глупом желании выставиться, готов зарабатывать деньги, обманывая и зная о собственном обмане, превозмогая стыд – ради одного: чтобы о них кричали на каждом углу.

Что я и произвел сейчас, как по заказу.