Текст книги "Миллионноглазый (сборник)"

Таинственные кодекса и законы

Когда десятилетие назад Гайдар и Чубайс, пользуясь директивными рекомендациями из Чикаго, мгновенно изменили нашу жизнь, мы едва не задохнулись от счастья. Нам казалось, что весь мир одобрительно и ласково смотрит на наши мучения. Как же. Из бесов мы путем радикальной хирургической операции превращались в ангелов. Без анестезии и прочей сопутствующей чепухи.

Честно сказать, было лестно. Поэтому даже внезапное появление целой плеяды сверхбогатых на фоне многомиллионной орды беспризорников и нищих воспринималось как цирковой номер иллюзиониста. Сейчас скажут «ап!» и мы очнемся в новом мире без зла и насилия.

Первой очнулась Аргентина. Соотечественникам Марадоны пришлись не по душе новые картины бытия. Боюсь, что реакция наших соотечественников будет не менее сдержанной.

Что мешает нам пробудиться и задать аргентинский вопрос «а ты кто такой?» Ведь газеты, комитеты Думы и кухонные обсуждения давно вычленили основные претензии граждан. Вот они.

Первая: кто и почему прикарманил общие деньги?

Вторая: если уж они прикарманены, то пошли ли они во вред или во благо для страны?

И третья: когда будут приняты новые правила движения?

Ведь совершенно очевидно, что без законов и кодексов жить нельзя. И здесь происходит самое странное. Выясняется, что новые законы, гуляющие от Администации до Думы – это нечто, не поддающееся разумению. Кто-то с пеной у рта доказывает, что они вредны. А кто-то с не меньшим пылом доказывает обратное, то, что без них мы обречены на массовое вымирание.

Проще всего предположить, что новые законы – кость в горле у сверхбогатых, которые хотят быть уже баснословно богаты. Но тут же выясняется, что новые законы закабаляют трудящихся и не дают развиваться производительным силам. И так далее.

Где истина? Казалось бы, соответствие новых законов и кодексов мировым стандартам – несложная процедура для экспертов. Ничего подобного. Только воля и уверенность Президента позволяют нам пока удержаться от аргентинского вандализма.

Сколько продлится это состояние? Когда и кто скажет нам конкретно: вот новый закон – и вот результаты его применения? Увы.

Киллеры продолжают, взяточники и казнокрады бесчинствуют, капиталы текут за рубеж, как нефть по трубам.

Пена бурлит, и непонятно, что там в котле. Может быть, уже всё выкипело. Пора снять пену шумовкой и выкинуть ее в канализацию.

Иначе всем нам грозит одно – задохнуться от счастья олигархов, казнокрадов, лизоблюдов, мироедов, собутыльников и сотоварищей.

«Татаро-монгольское» нашествие

«Татаро-монгольское» нашествие на Европу было воспринято там необычайно болезненно. В то же время масштабы его так же необычайно преуменьшаются. Говорится лишь о том, что Батый дошел до Адриатики, но на севере, в Чехии, потерпел жестокое поражение от местных. То есть, даже не от западноевропейцев, а от слабых западных славян.

В таком освещении нашествия есть странности, не видеть которые после доказанной фальсификации истории просто невозможно. В самом деле, как незначительный поход кочевников, краткосрочный и не имевший для Европы практических последствий, так надолго застрял в ее памяти? Ведь даже Аттила, перепахавший континент огнем и мечом, не особенно там ненавидим. А татары… Чего стоит хотя бы «Тартар». Чего стоят библейские «Гоги и Магоги». И почему русские с таким сладострастием и злорадством объявляются рабами «монголов»? Думается, что естественным было бы если не сострадание к России, то хотя бы равнодушие. Даже к мифическим жертвам мифических ассирийцев в Европе отношение лучше.

Истина в том, что нашествие было, но оно было чрезвычайно долгим, чрезвычайно жестким и чрезвычайно нужным для Европы. За три века христианства, которое спаяло на первых порах народы Евразии, помирило их, две ветви христианства отошли друг от друга кардинально. Они еще официально не размежевались, шли в одном потоке и поэтому вмешательство России (Орды) в дела Европы было вмешательством единоверцев с целью наказать заблудших.

Что же за заблуждения возникли в западноевропейском христианстве? Общее падение нравов? Но оно для Европы постоянно во все времена по причине мягкого климата и неустойчивого института семьи. Что же так потрясло восточных христиан, будущих православных и магометан, если они собрались невиданными силами на Запад?

Видимо, оскорбление веры, намеренное и демонстративное. Видимо, распад общества на Западе достиг страшных пределов (беспредела). Видимо, это было осквернение церквей всеми видами порока, в том числе содомией.

Иначе нашествие Орды на Европу объяснить нельзя. Потому что добыча с Европы не могла быть достаточной для того, что собирать такие силы. Такие масштабы нашествия случаются один раз в триста лет. Поэтому его мотивы должны быть очень крупными.

Вообще в прежней, дофоменковской истории мира мотивы войн чаще всего не обозначались. Воюют и воюют. Турки с австрийцами. Французы с англичанами. Испанцы с англичанами. Русские с поляками. Между тем именно мотивы войны интересны и поучительны. А сами войны… Война не имеет меры. Она не считает, не ценит, не сожалеет.

Мотивы русского нашествия на Европу были все до единого из области религиозной (не случайно первыми шагами Романовых в покоренной ими обманом России было избиение старого православия – в подарок Европе).

Объединенные силы Западной Европы были разбиты на каких-то Каталаунских полях беспощадно, наголову, пленных не брали. Западная Европа пала к ногам России, умоляя о пощаде. Россия (Орда, вместе с Турцией и Польшей) помедлив, назначила цену победы. Это промедление (резня или жизнь?) Европа не забыла до сих пор.

Дальше были гарнизоны в ключевых городах, дань, оккупация. Оккупация Турцией Северной Африки и Испании силами подвластных арабов. Дальше была инквизиция с крайнего Запада, из Испании, чтобы держать всех католиков между молотом и наковальней.

Дальше были сто пятьдесят лет лихорадочного европейского труда по созданию новой цивилизации, закат русского государства, его трехсотлетний упадок, его наступающий новый расцвет и закат Европы, которой мы и наблюдаем сегодня.

Телевидение как жизнь

Ни одно из искусств не обладает способностью заменять собою жизнь. Поэтому телевидение не искусство, а нечто иное. Скажем так: телевидение есть некое приближение к иной жизни. И только технология пока не позволяет сделать решающего шага к исчезновению зрителя в иной реальности почти без остатка.

В самом деле, разве театр или кино, как его биомеханическое дитя, могут сопровождать зрителя как угодно долго? Разве литература или живопись лишают зрителя собственной воли, а не стимулируют ее? Разве музыка или архитектура принуждают человека к одиночеству?

Как только человек получит возможность сидеть у ящика беспрерывно, желания его одно за другим отомрут. Наступит научно-фантастическая эпоха роботов. Но это произойдет еще не скоро, имея в виду Сомали или Гаити. Отрезок истории до своего исчезновения человек обязан провести правильно.

Поэтому надо отбросить лицемерие или недомыслие. Телевидение – это воронка, в которую мы все летим. Необходимо принять планирующее положение и перестать кувыркаться.

Прежде всего уясним простую истину: не смотреть телевизор невозможно хотя бы потому, что уже более чем наполовину люди состоят из телевизионного мяса. Их знания, юмор, привычки – общие, безличные. Какого-то доморощенного интеллектуала на порог не пустят, осмеют и с легким сердцем вычеркнут из памяти.

Следовательно, надо целенаправленно создавать добродушного, коммуникабельного среднеарифметического телевизионного зрителя, с которым легко сговориться, который не потребует жизни за глоток воды и корку хлеба.

В сущности, возникающий тип телевизионного человека очень близок к идеальным безличностным типам коммунистического будущего. И здесь железная схема новизны идет привычным путем, привычными этапами, так же неотвратимо, как христианство, как германская цивилизация. Вначале мученичество за идею, затем безумный натиск, перерождение, временное отступление и – создание типа. Тип христианский угасает сам по себе, на смену ему идет тип коммунистический, телевизионный.

Надо нагружать его в дорогу. Разумеется, он будет лишен индивидуальности. Но такими ли уж интеллектуалами (любая индивидуальность, личность интеллектуальна) были китайские крестьяне, еврейские менялы или средневековые немецкие ремесленники? Личность всегда бывает посеяна беззаботным сеятелем. Другое дело, что чаще всего она попадает на камень. Но и тогда возможно корневое чудо. Но мы здесь говорим не об этих созданиях Божиих, а о коммунистических монстрах, которых впервые в истории возможно приручить.

Запад ушел далеко вперед не только в технологии. Он создал уже и масскультуру, от которой впору повеситься. Замечательным достижением Запада является то, что он не спешит делать это, а создает контркультуру бытового гуманизма.

Защита животных, питание для бездомных, «зеленое» движение медленно, но верно оттесняют зверей в резервации. Так, в немецких городах нежелательные элементы – проститутки, наркоманы, бездельники – ограничены пространственно в лучших местах: у вокзалов, в центральных районах. Их существование в благополучном со всех сторон мире позволяет изымать из клоаки то, что еще может стать человеком.

Наше русское телевидение превосходно, когда не скучно. Превосходно оно по одной причине: здесь все новое, кроме старых, явно вчерашних, ветхих драпировок советской эпохи, которые не успели заменить из-за недостатка времени. Русское телевидение, в отличие от искусств – литературы, театра, кино, – живет (старается жить) наперегонки с жизнью.

В любом выпуске новостей, самом непритязательном и убогом по интерьерам и исполнению, хлещут через жест, через интонацию, через глаза диктора именно новости, живые, горячие, обжигающие. Заседания парламента с зевающими, ковыряющими в носу депутатами приобретают неистовость зрелища, снятого раскаленными руками операторов. Реклама вкусных или сверкающих новинок приобретает размеры семейных катастроф, бешеного желания вырваться в мир незнакомых вещей. И так далее.

Но существует порог, за которым все перечисленное теряет силу новизны. И тогда телевидение должно плавно опуститься в рутину. Тогда и начнется то медленное, постепенное строительство будущего телевизионного человека.

Как, какими средствами оно должно осуществляться? Мне кажется, что эта задача настолько глобальна, определяюща для будущего, что она сопоставима с другими проблемами выживания – продовольственной и экологической.

Твари из Финляндского отд Октябрьской жд.

27 июля в 18.59 я выехал на электричке из Синево в Петербург. В 19.05 мы были в Мюллюпельто и должны были по расписанию двинуться дальше. Без объяснения причин мы простояли 40 минут, пропустив скоростной поезд на Приозерск, затем поезд по расписанию, который должен был прийти в 19.05, а пришел в 19.37, а также двухсекционный тепловоз, повидимому с грибниками, или за водкой, или просто с отморозками. Потому что в природе было 32 градуса жары, в вагоне – все 40.

Финляндское отд. вообще за 25 лет моего общения с ним состоит из этих одноклеточных. Если они переносят расписание, то на клочках бумаги у касс и исключительно на ранний срок, чтобы ты пришел вовремя, а поезд ушел 15 минут назад. Контролеры там не получают зарплату: кормятся от безбилетников. А безбилетником не быть не получится: на половине станций кассы не работают уже лет двадцать. Туалетов там, естественно, никаких – это хорошо, если есть кустики, а на них листочки.

В то же время монополист Якунин полностью оборзел. 100 км подобной железнодорожной экзекуции стоят больше 250рублей! И это в электричках времен Кагановича, с писающими в тамбурах бабушками!

Мне эта тварь, родившаяся в предельно русском селе Маленки во Владимирской области памятна пятикратным повышением цен за три года на южном направлении. Что он, жрет эти деньги? Судя по харе, представленной в Интернете, питается он исключительно православными младенцами.

Тем временем мы пробрались на 3 станции к Петербургу и встали в Громово в 20.08. Через десять минут машинист по трансляции сообщил (два раза я ругался с ним из-за его хамской привычки не информировать пассажиров о причинах задержек) о том, что ждем встречный на Костомукшу. В 20.25 он подрулил. Мы поползли дальше…

Я спросил у машиниста, намного ли выросли зарплаты за время якунинского людоедства?

– Ни на грош, – отвечал железнодорожник.

Так что же нам – ждать, пока это чудовище проглотит всю экономику и улетит на какой-то из островов типа Мадейры, который он давно прикупил, не афишируя свои способности проглота? Или мы его повесим на фонаре на площади трех вокзалов?

И сделать это надо без промедления.

Театр для глухонемых

Лет пятнадцать назад не было семьи в городе, которая бы не посещала театр. Хотя бы раз в год. Это было обязательным ритуалом ленинградцев. Может быть, они и отличались от остальных жителей Земли обязательным посещением БДТ.

Сегодня театр предал своего зрителя. Сцена работает для глухонемых.

Поясняю. Людям театра стало абсолютно плевать на зал. Они выживают. Им не до зрителей.

Когда и почему произошло такое? И чем это грозит городу? Прежде всего надо сказать о том, чем это грозит самому театру.

Несмотря на все «Золотые маски», в изобилии привозимые каждый год из белокаменной, количество известных артистов не растет, а катастрофически уменьшается в связи с печальными обстоятельствами в БДТ.

Также не увеличивается и число известных режиссеров. Только узкому кругу театральных маньяков что-то говорят имена Козлова или Туманова. Даже Хамармер в недавнем прошлом был известен значительно шире.

Некоторое оживление у театральных подъездов можно объяснить лишь генетической памятью о приличиях да провинциальной скукой.

А начался нынешний упадок театра лет десять назад, когда драматический театр вдруг решил стать… оперой. Категорически воспрещен был вход на сцену для современной пьесы. Категорически! Решили ставить только классику.

И что же? В жуткие костоломные времена ельцинизма, когда российские приличные люди в растерянности метались между гуманитарной помощью и теленовостями, театр перестал собирать их вокруг своего огня – он предал тех, кто создал его славу! Он занялся самоутверждением десятка режиссеров, склоками и арендой помещений.

Посмотрите на кладбище союза театральных деятелей в Доме актера на Невском. Там тихо, пустынно, убого.

Снимем шляпы. Театр умирает.

Театр и душа

Сегодня изменяется отношение к значению слова «страдание». И слово «милосердие» уже не кажется заимствованным из иностранного языка. Вот только «душа» влачит пока полулегальное существование. Оно используется в роли метафоры, обозначая «художественность». Или в качестве формообразующего для красивого слова «духовность».

Между тем без души нет искусства.

Не ахти какое открытие, но, если вдуматься, то – да, открытие.

Вчера еще достаточным для театра, для спектакля было просто поднять проблему. Чем красивее была упаковка проблема (школы, семьи, бригадного подряда), чем искуснее была упрятана пресловутая фига, тем восторженней прием критики, а иногда и публики.

Время изменилось мгновенно. Сейчас не надо никого разыгрывать. С театра как будто сорвали одежды. Он стоит нагой с фигой на груди.

Пора расцепить судорожно сжатые пальцы и начать исполнение забытых мелодий. Тем более что не все их забыли.

Есть пьесы, разыгрываемые в ящиках письменных столов известными и полуизвестными драматургами. А также и совсем неизвестными. Вчерашнему театру они были не нужны, эти пьесы, с их работой души. Да и сегодняшний их вряд ли осилит. Дело в том, что жажда немедленного успеха сжигает любое дело. Не может быть работы там, где требуется одно – любым способом «попасть». Попасть скандально, раздев молодой состав, заставив ругаться на сцене. Впрочем, заставлять особо не требуется – и актеры хотят как-то «попасть».

«Попасть» проблемно, что-то заклеймив из недавнего прошлого. «Попасть», напугав зрителя и критику мафией или чеченцами. Что угодно, только не работать.

Хорошо еще, что зритель не особенно клюет на «клубничку». А большие надежды были после отмены запретов на эротику.

Пора понять, что зритель клюет на качество. И что зритель из зала это качество чует не хуже, чем в магазине. А мелодрама там или абсурд – все это, в конечном счете, неважно.

Многие наивно считают, что правду скажут молодые или еще не родившиеся. Тем самым они как бы выравнивают лжецов с остальными, теми, кому эту правду говорить не давали – не замечали, не печатали, не ставили. Это очень удобный подход. Таким образом можно сохранить прежнее соотношение в литературе.

Сейчас основной проблемой является проблема критериев. Пьесы, романы, стихи оцениваются не по художественным законам, а по принципу «неграмотно, зато остро». А так, как разрешенное направление остроты всем известно, то наиболее мобильными и впередистоящими оказались все те же люди, вчера еще говорившие и неграмотно, и неостро. Наша литература в последние десятилетия так опустилась, что люди, приезжающие с Запада что-то купить, издать, берут только «остроту». О художественном уровне у них даже мысли не возникает.

Режиссеры должны научиться читать. Есть среди них такие, кто вообще ничего, кроме газет, не читает. Когда режиссеры полюбят художественную прозу, с ними можно будет говорить. Но они не любят ее, вот ведь что. А, глядя на своих лидеров, не считают дурным тоном быть невежественными и актеры. Читают в театре завлиты. Но вы бы видели лицо завлита, читающего пьесу! Это маска человека, пытаемого чтением.

По моему глубокому убеждению, качество текста в пьесе должно превосходить качество прозы и приближаться к лучшим образцам поэзии. Потому что в прозе могут быть необязательные страницы, необходимые прозаику для разгона, для отдыха, для щегольства, в конце концов, тогда как драматургия требует немедленного действия, максимальной плотности письма, многофункциональности каждой фразы и одновременно – свободы и легкости изложения. Современная же драматургия, за редчайшим исключением, страдает грубым конструктивизмом, типажностью, плохим литературным вкусом, если не сказать больше. У нас доминирует пьеса-фельетон, где действующие лица сообща тащат одно бревно. Что остается зрителю? Естественно, он требует развлечения тем, где его не в состоянии увлечь.

Режиссер (я говорю о лучших из них) находится с жизнью в состоянии постоянной войны. Он борется за право работать. Если он уцелеет в этой борьбе, наступает ее новая фаза – борьба за название. Он хочет делать одно, ему (часто назло) дают другое. Допустим, что ему повезло, и он получил желаемое. Начинается борьба с актерами, которые сидят в вольных позах и требуют, чтобы их зажгли. Зажечь можно все, даже сырое и негорючее. Но даже здесь не кончается борьба. Неумела постановочная часть, ленивы и нелюбопытны осветитель, радист, рабочий сцены. Допустим, и это пройдено. Возникает последний и самый страшный враг – зритель. Он не привык к хорошей работе на сцене. Он в недоумении. Вялые хлопки. Ползала, четверть зала… Если в этот момент не обеспечить триумфальных гастролей в Москве, в Мюнхене, на Бродвее – поражение неизбежно.

Что такое спектакль?

Это единственная в своем роде попытка коллективного творчества, живая репетиция счастья в раю. Это утопический коммунизм, воплощенный научно. Он нужен людям для того, чтобы убеждать их снова и снова во всеобщей гармонии.

У нас значение спектакля низведено до солирования режиссера, актера, до постановки «проблемы», до кича.

Между тем замечательный спектакль заметно отражается на судьбе города. Происходит кристаллизация собравшихся, рождается их общее дыхание. Возникает структура, называемая обществом.

Театр способен оживить общественную активность более чем публицисты с их цифрами и выводами. Броуновское движение молекул металла выстраивает в решетку магнит.

Театр Невского проспекта

Если представить на мгновение, что Петербург-Ленинград лишен своего Невского проспекта… Много ли останется от Петербурга-Ленинграда? А от СССР-России? От Европы?

Да ничего не останется. Если у человека отобрать эту возможность выйти на поверхность на Площади Восстания и не спеша по правой стороне спустится к Адмиралтейству мимо изощреннейших форм человеческой цивилизации – театров, музеев, ресторанов, каналов и колоннад, триумфальных арок, мимо стен, помнящих величайших людей трех последних веков Суворова, Тютчева, Гоголя, Мусоргского, Ленина и Сталина, в конце концов, а также Юрия Гагарина и Фиделя Кастро… И все это в полном единстве с мощной Невой, Балтикой и гранитными набережными, с отдельными государствами островов, с царственными мостами, с недооцененным Ленфильмом и таинственно-могущественным ЛГУ…

И довольно. Каждый может в любую назначенную минуту повторить данный маршрут. Подлинный демократизм Невского проспекта в том, что он открыт для всех желающих в любое время суток, в любое время с минут своего возникновения.

Один лишь только раз он был закрыт для немецкого фашизма. Он предпочел смерть порабощению.

И этот смарагд человечества до сих пор не имеет своего театра? Своего личного секретаря и восхвалителя, своего вездесущего чичероне? Чтобы он порождал тут же различные формы комедий и драм, чтобы любой зал или даже фойе были наполнены биением современной жизни, именно такой, какая ускользает из жизни каждого индивидуума, но длится в спектакле?

Гильдия драматургов СПб, секции драматургии основных Союзов писателей России и Петербурга и далее по порядку появления Товары в дорогу, кинотеатр Нева, ресторан Невский, кинотеатр Художественный, СТД, Сайгон, дворец Белосельских– Белозерских (бывший райком или исполком), Дом журналиста, Аничков мост с Фонтанкой, Лавка писателя, Дворец пионеров, театры Комедии, Александринский, Комиссаржевской, Катькин садик, Публичка, Театральный музей, Гостиный двор, Комитет по культуре, Европейская и Филармония, а рядом Русский музей, Казанский собор…

Что, мало учредителей для Театра Невского проспекта, где пьесы произвольного размера и темперамента БУДУТ уже осенью 2015 года разыгрываться многочисленными актерами города в любых приспособленных и не приспособленных для театров местах? Нет, не мало.

Что, мало пьес изобрели на русском языке за тридцать лет отверженности от казенных театров 2500-летние драматурги?

Что, мало ролей не доиграли ленинградско-петербургские актеры и актрисы однообразно унылых учреждений культуры?

Что, мало режиссеров, художников, композиторов засосали болота вокруг Невского проспекта?

Все просто в этом не лучшем из миров. Не лучшем только потому чтобы было к чему стремиться.

Есть пьесы? Навалом.

Режиссеры? Носятся годами натоптанными маршрутами.

Артисты и артистки? Во все возрастающих количествах.

Сядем в кружок и почитаем по ролям.

Дяди из Смольного оплатят нам наш труд по расценкам квалифицированных специалистов.

Товарищи, имеющие сцены, залы, зальчики и фойе с нетерпением ждут прославления своих помещений.

Сбейте амбарный замок с источника наслаждений.