Текст книги "Диктаторы и террористы. Хроники мирового зла"

– Я бы сказал, что своего политического плана в данный момент у них нет. Долгое время у них был такой план, но теперь они его не имеют. Не видно также тенденции политизации военных. С другой стороны, они защищают свои привилегии. Даже несмотря на то, что армия сокращена на 20 процентов, ее бюджет не претерпел изменений, и у них остаются привилегии в области пенсионного обеспечения и семейных пособий. Военный в этой стране – это гордый и иногда даже богатый человек.

А еще то ли по привычке, то ли по инерции армия занимается всем, чем угодно. Организует футбольные матчи, распределяет удобрения среди крестьян… Она продолжает вести себя патерналистски. Это не их дело. В стране должны действовать нормальные гражданские институты… И должна развиваться экономика. Знаете, какой фактор сейчас стал более важным, чем кофе, сахар и туризм, вместе взятые? Эмигранты, присылающие деньги для своих семей из США. Кофейная промышленность переживает кризис. Сахарная промышленность страдает от перепроизводства. Туристический бизнес непривлекателен из-за атмосферы насилия, что царит в стране. Кто поедет в страну, из которой можно не вернуться живым? Прошлым летом бывшие патрулерос взбунтовались, требуя заплатить им за службу в период гражданской войны. И чтобы надавить на правительство, захватили в заложники иностранных туристов. В результате многие страны рекомендовали своим гражданам воздержаться от поездок в этот район. Конечно, для Гватемалы это катастрофа.

– Ну и чего в этих условиях может добиться Миссия ООН в Гватемале? Вы довольны своей ролью?

– Мы имеем определенное влияние и можем споспешествовать переменам. Мы не совершим революции или какого-то серьезного прорыва, но можем предотвратить худший вариант развития событий. Мы можем понемногу менять ситуацию к лучшему, поэтому наше присутствие здесь пока необходимо. Но мы не будем главным мотором перемен в Гватемале. Таким образом, мы одновременно довольны своим присутствием в этой стране и огорчены тем, что путь к миру и нормальной жизни оказывается совсем не гладким.

– Давайте расширим тему. Гватемала далеко от моей страны, Югославия гораздо ближе. Вы были в Косове. Знаете, в моей стране многие люди считают, что единственный результат международной политики в Косове заключается в том, что изгнали сербов. Албанский национализм торжествует, и создание албанского государства – это всего лишь вопрос времени. Зачем ООН вмешивается в конфликты? Чего она пытается достичь?

– В начале гражданской войны в Косове там фактически существовал апартеид. А идеология ООН заключалась в том, чтобы построить в этом крае многонациональное общество, в котором могли бы мирно сосуществовать разные культуры и этнические группы. В то время албанцы были угнетаемым большинством, которое было вынуждено подчиняться правящим сербам, составлявшим 7–8 процентов населения. Интервенция НАТО по мандату ООН исправила эту ситуацию. Но ООН не удалось помешать одержавшим победу албанцам подмять под себя сербское меньшинство. Албанцами двигала месть. Успех возможен лишь в том случае, если ООН удастся совместно с ЕС создать органы власти и охраны правопорядка, которые смогут обеспечить взаимное уважение представителей разных этнических групп, проживающих в этом крае.

Ситуация осложняется тем, что во всем этом регионе межнациональная картина крайне пестрая. В Косове осталось 5 процентов сербов и 95 – албанцев. В Македонии 30 процентов албанцев и 70 – славян. В южной Сербии от 10 до 30 процентов албанцев. Представим себе, что в каком-либо из этих мест будет создано моноэтническое общество. Немедленно в других местах региона произойдет взрыв. Хотя это очень непросто сделать, ООН и ЕС придется позаботиться о том, чтобы правительства Македонии, Сербии и Косова укрепились настолько, чтобы они смогли гарантировать и защитить права меньшинств, проживающих на их территории. Ситуация в Македонии сегодня улучшается, так же как и в южной Сербии. Этого нельзя сказать о Косове, потому что сербское этническое меньшинство ничтожно, и албанцам кажется, что их полное изгнание никак не скажется на экономике края. Конечно же, это не так. Косово не может выжить в одиночку. Им нужно понять, что жизнеспособным может быть только единое балканское экономическое пространство. Если они будут стоять на позициях албанского шовинизма, им придется свернуть торговлю с неалбанскими странами. Однако реальность такова, что торговля по своей природе многонациональна, а то, что хорошо для торговли, хорошо и для всей страны. Возьмите, к примеру, организованную преступность. Она исключительно многонациональна и объединяет представителей разных культур.

– Так что мафию можно считать пионерами глобализации?

– В каком-то смысле… Что же касается Косова, то там требуется время и экономическое развитие. В данный момент мне кажется, что мандат ООН почти исчерпал себя, потому что если в Косове и может быть что-то убедительное, то это экономика. Они находятся в экономической зоне ЕС, и соседние страны присоединятся к ЕС в обозримом будущем. Если они не интегрируются в европейскую экономику, им не выжить, и они это хорошо понимают.

– В Гватемале вам пригодился ваш косовский опыт?

– Конечно. В Косове я понял, как важны многонациональные институты для сохранения мира в многонациональном государстве. Здесь, в Гватемале, очень мало интегрированных институтов, а у «индихенос» своих институтов просто нет. Чем выше площадка, тем меньше шансов встретить представителя коренного населения.

Нестабильность всей политической системы во многом объясняется нестабильностью государственных учреждений. В Гватемале нет ни устоявшихся партий, ни развитых государственных или правовых институтов, ни организованных деловых сообществ. Ни одна партия здесь еще не сумела пережить свое правительство. Если распускается правительство, распускаются и партии, которые его сформировали, ни одно правительство не желает мириться с оппозиционными партиями. Обычный цикл составляет четыре года. Когда уходит президент, уходят не только его ближайшие соратники, но и практически все чиновники высшего ранга. Создается такое впечатление, будто все профессионалы уходят. Они не должны уходить, такая практика бесперспективна. А губернаторы только при нынешней администрации менялись уже несколько раз, и шеф полиции менялся уже семь раз. Как же они могут покончить с ворами и налетчиками?

И здесь есть одно важное отличие от Косова. В Косове было много жертв войны – 10 000 человек. Но здесь их было 200 000. Был уничтожен весь класс интеллектуалов. Студенческое движение здесь развивалось так же, как и в европейских городах – Париже, Франкфурте или Риме. Студенты протестовали, бунтовали и создавали группировки левого толка. Но здесь все они были уничтожены военными в ходе репрессий и военных действий. Целое поколение интеллектуальных лидеров, общественных деятелей было ликвидировано. Все социально активные люди рано или поздно вступали в конфликт с государственной властью, с военными и безжалостно уничтожались.

– Вернемся к роли ООН. Создание институтов – это новый тренд. Раньше роль ООН заключалась в том, чтобы развести две враждующие стороны. Это сравнительно простая задача. Но институтостроительство – это что-то вроде божественной миссии. Она означает привнесение на трудную, часто невозделанную национальную почву новой культуры: политической и не только политической. ООН примеряет на себя роль Создателя, не так ли? Что это: идеализм, близорукость, высокомерие или что-то другое?

– Все, вместе взятое. Идеал ООН – это демократия и всеобщее участие, прогресс для всех. Идеал ООН – равенство, в частности равенство всех рас и национальностей. Антирасизм занимает высокое место в приоритетах ООН. Я горжусь тем, что генсек у нас чернокожий. Так что вы правы, это идеализм. Да, мы хотим импортировать в Гватемалу демократическую культуру. Мы хотим создать ее, привить на местной почве и поддерживать ее. Кто-то может сказать, что это высокомерие, но пока не придумано лучшей системы, чем представительная демократия. Быть может, это сизифов труд, и камень потом снова скатится вниз. Возможно, это выглядит старомодно, но это те принципы, которые отстаивает ООН.

– Один небольшой пример. Я читаю некоторые из ваших документов, в которых говорится, что языки коренных народностей должны использоваться в общеобразовательных учреждениях, в системе правосудия, повсюду. Но критики такого подхода говорят, что это непрактично. Да это просто невозможно, когда в стране больше двадцати малых языков, порой даже не имеющих письменной формы.

– Я смотрю на это с другой точки зрения. Совершенно очевидно, что вместе с этими языками исчезнет и национальная самобытность. Мне думается, прежде всего нужна академия, в которой языки коренного населения могли бы преподавать, изучать и сохранять как элемент национального самоопределения, элемент культурного разнообразия, элемент национального достояния, которое порой является единственным богатством того или иного народа. Нельзя допустить, чтобы оно погибло.

И еще. Краеугольным камнем для Организации Объединенных Наций является понятие «нация» (страна, государство). Очень важная задача – чтобы у «ладинос» и «индихенос» было одинаковое ощущение принадлежности к единой гватемальской нации. Единственный принцип, который я желаю здесь отстаивать, – это то, что в единой гватемальской нации власть и богатство должны разделяться более равномерно, в ней не должно быть угнетенного меньшинства, исключенного из этого процесса.

– Не поджидает ли тут опасность с неожиданной стороны? Сейчас коренное население не участвует в процессе. Давайте представим себе, что усилия разных благонамеренных людей дадут результат. Коренные жители станут грамотными и политически активными людьми, создадут свою националистическую партию по типу той, что создана в Косове. Они быстро осознают, что они большинство, и скажут: с нас довольно, мы хотим быть хозяевами в своей стране. Если этот сценарий сколько-нибудь реалистичен, то может начаться новая война, потому что другая сторона будет защищать свои привилегии и свою государственную власть.

– Сейчас это сугубо гипотетическая возможность. В реальности этой опасности не существует. И я ни в коем случае не приветствую партии и организации на сугубо националистической основе. ООН исповедует идеологию вовлечения и участия, но эта идеология по своей сути объединительная, а не исключающая. Даже понятие нации в трактовке ООН – это включающее понятие. Нация – это не акцент на общей крови. Это принадлежность к общему государству.

Опасно, если какая-то группа населения отрешена от власти и не имеет своего представительства. Такая ситуация может породить даже терроризм. Культурный гнет может стать причиной всякого рода конфликтов, особенно в Гватемале, где распределение богатства совершенно явно происходит по этническому принципу.

– Еще один вопрос об идеалах ООН. Сейчас часто звучит словосочетание «универсальные ценности». Что такое «универсальная ценность»? Это мечта, инструмент, трюк? Это лицемерие? Что-то лидеры многих стран-участниц ООН не торопятся вводить эти «универсальные ценности» в своих пределах.

– Это гуманитарная философия, которая возникла после Первой и Второй мировых войн. Она родом из истории XIX и XX веков и была разработана на базе основных религий мира. «Равенство», «равные возможности»… – это довольно общие термины, так же как и демократия. И тем не менее демократия продолжает развиваться и завоевывать новые территории. Общечеловеческие ценности тоже постепенно прививаются и становятся более приемлемыми во всех регионах мира. 20 лет тому назад вы могли поверить, что в Латинской Америке не останется ни одного военного диктатора?

Нам порой говорят: «Хорошо, чего вы добились?» Однако все согласны с тем, что, если бы ООН здесь не было, ситуация была бы гораздо хуже. Действительно, похоже на сизифов труд, но ведь у Сизифа не опускались руки. Должен сказать, что гораздо достойней сражаться за эти идеалы, чем за какие-то другие.

Всегда трудно сказать, успешны мы или нет. Но если ООН помогает подписывать мирные соглашения и реализовывать их или если она, по крайней мере, помогает предотвратить худшие сценарии и убеждает некоторые политические силы внутри нации включиться в борьбу за многонациональное государство, за права человека и демократию, то, думаю, что это неплохой результат.

– Спасибо, Том! Теперь я понимаю, чем занимается ООН. Она занимается магическим реализмом.

Первоначальный мандат миссии ООН в Гватемале истек в 2000 году. Сейчас он продлен, но счет идет уже на месяцы, а не на годы. А всех-то дел – вернуть маленькую безнадежно потерявшуюся страну в реальное историческое время.

С обаятельным молодым, но, как утверждают, агрессивным главным редактором газеты «Периодико» Хуаном Луисом Фонтом мы беседуем не о политике и даже не о прессе. Он говорит о двух культурах, которые существуют в Гватемале рядом и раздельно. Католические традиции переплетаются с языческими обрядами майя. «Моя бабушка не пропускала воскресной мессы. При этом самый святой день для нее был 1 ноября – День встречи с мертвыми. В этот день она укладывала меня пораньше. У нее была обширная программа встреч».

Миссия ООН в Гватемале из разряда «сделать невозможное возможным».

Прогресс, увы, это далеко не всегда борьба хорошего с плохим. В ситуациях после Катастрофы – после фашизма, коммунизма, гражданской войны – это, как правило, борьба плохого с очень плохим. Или даже очень плохого с ужасным. Если во времена гражданской войны убивали десятками тысяч в год, а потом «только» тысячами и сотнями, это прогресс или не прогресс? А замена открытого расизма чем-то вроде системы «благожелательного апартеида»? Или – неразборчивых убийств разборчивыми? А разве нет прогресса в деэтатизации насилия, когда убивают уже не за политику? Или, выражаясь по-иному, когда в качестве главной угрозы человеческому праву на жизнь выступает не государство и его институты, а «просто» криминальный разгул… Конечно, язык не поворачивается называть это так, да и прогресс это весьма условный, лишь если сравнивать с прошлым. Стоит взглянуть на ситуацию с другого ракурса – с точки зрения отставания от нормы, разрыва с нормой, – волосы могут встать дыбом.

Я спрашиваю своих собеседников, когда наследие гражданской войны будет преодолено.

«Тогда, когда будет изжита ментальность диктатуры и ее сменит ментальность демократии, – говорит Рамон Кадена. – Ведь у нас до сих пор избранные начальники ведут себя так, будто они благодетели общества, а не его слуги».

«Когда армия перестанет быть тем, чем она была все последние десятилетия – способом правления и орудием террора. Когда будут созданы институты гражданского общества, – размышляет Рикардо Стайн. – К гражданской войне привела даже не нищета сама по себе, а невозможность политического самовыражения, запрет на дебаты о социальной системе, основанной на расизме, расколе и исключении большинства. Нам нужна культура терпимости, которой у нас никогда не было. Я не знаю, сколько лет это займет, но новое поколение не безнадежно.

Или я скажу по-другому. Это случится, когда мы преодолеем зияющий разрыв. Между ладинос и индихенос. Между тем, что было до гражданской войны и стало после. Между мертвыми и живыми».

Мандат миссии ООН в Гватемале заключается в том, чтобы следить в оба за соблюдением мирных соглашений. На самом деле просто фиксировать проявления саботажа недостаточно. Фундаментальная задача состоит в том, чтобы помочь выпестовать новую культуру демократии.

Для себя я это формулирую так.

Гватемала – такая же страна, как и все остальные в обоих земных полушариях, только концентрация несправедливости в ней оказалась лавинная. Разрыв между Божественным промыслом и нечеловеческим итогом обвальный. Природный рай последовательно и целеустремленно превратили в рукотворный ад.

И никто и ничто не смогли этому помешать.

У этой порчи судьбы есть свое «ноу-хау».

Сначала были великие мифы. Ими оказались закамуфлированы самые безнадежные ловушки истории.

В критический момент новейшей истории расцвела власть слов. Самые обманчивые слова – правильные слова: патриотизм, национальные интересы, государственная безопасность. Именно ими была умощена дорога в пропасть гватемальской гражданской войны.

Страна раскололась. Одни поклялись в верности антикоммунизму – точно так, как мы в нашей стране – коммунизму. Другие подняли знамя герильи.

Только после того, как были пролиты реки крови, пришло осознание того, что антикоммунизм – это не обязательно антипод коммунизма. Это, может быть, его зеркальное отражение. Антиподом, спасением и от того, и от другого являются гуманизм и демократия, общечеловеческие ценности и нормы.

Только после того, как все тропы войны были истоптаны тремя поколениями, стало ясно, что герилья – это не выход из тупика. Это невозможный ответ на немыслимые обстоятельства.

Гватемала – Москва. Ноябрь 2002 г.

Как завершилась миссия, которая невозможна

Два года спустя.

Миротворческие миссии ООН, по определению, предприятия вынужденные и временные с регулярным мандатом на шесть месяцев, который, правда, Совету Безопасности приходится продлять многократно. Не зря говорят, что нет ничего более постоянного, чем временное, горький опыт урегулирования различных кризисов это много раз доказывал. Временная миссия ООН на Кипре продолжается сорок лет, в Израиле – тридцать или шестьдесят, и ни конца, ни краю им не видать. А в Гватемале она торжественно закрылась – в ноябре 2004 года. Исторические раны залечены. Жизнь вошла в норму. Возможное (и невозможное) выполнено. Так надо полагать. Или не так? Что это значит – войти в норму после такой катастрофы? Чем может помочь мировое сообщество нации в беде?

Я снова оказался в Гватемале.

Ключевым гватемальским событием минувших двух лет были выборы – президентские и парламентские. Главной интригой – въедет ли генерал Эфраин Риос Монтт в президентский дворец?

Ситуация безусловно пикантная. Напомню, что демократия не дает бывшему диктатору вернуться – та самая 186-я статья конституции, запрещающая бывшим заговорщикам баллотироваться на высший пост. Бывший диктатор легальными средствами борется против этого точечного поражения в гражданских правах. Его адвокат построил свою защиту-нападение на основополагающем в юриспруденции принципе: закон обратной силы не имеет. Свой переворот генерал осуществил в 1982 году. А конституция со зловредной статьей была принята в 1985 году. Ergo, это будущие переворотчики и их отпрыски не могут стать президентами, а на Риоса Монтта статья не распространяется… И этот редкой красоты довод на сей раз возымел действие. Конституционный суд со счетом 4:3 принял постановление в пользу генерала. Я бы сказал: судьба-индейка, но в стране индихенос (как здесь называют коренное население – индейцев) это может звучать неполиткорректно. Правда, генерал слегка подыграл судьбе-индейке, в нужный момент поменяв состав конституционного суда на более отзывчивый к красоте римского права.

Страна затаила дыхание. Бывший диктатор, а ныне демократ генерал Риос Монтт стал-таки кандидатом в президенты – абсолютно законным и, безусловно, сильнейшим. За него была власть с ее административным ресурсом плюс партия власти (парламентское большинство), плюс армия, плюс мощная дружина – экс-патрульерос.

Новообращенный демократ Монтт не забыл тех, кого диктатор Монтт создал во время войны. Летом 2003 года правительство приняло решение о вспомоществовании бывшим патрульерос. Симметричного решения в отношении бывших герильерос принято не было. В одно из предвыборных воскресений Гватемала-сити проснулся под бой барабанов – это колонны бывших патрульерос шли на столицу. Какие уж тут выборы, когда вот оно, пробудившееся эхо гражданской войны и море народного волеизъявления! Но нет, туча как собралась, так ее и развеяло. Обошлось без нового переворота. Это был просто предвыборный ход: посмотрите, какая силища на стороне сильного человека Гватемалы.

…Выборы прошли с необыкновенным энтузиазмом, очереди в избирательные участки терпеливо выстаивали часами. Когда подсчитали бюллетени, Риос Монтт со своими десятью процентами голосов не попал даже во второй тур президентских выборов.

Гватемальские военные потерпели сокрушительное поражение, говорит мне Том Кенигс, глава закрывающейся миссии ООН. Они потеряли своего генерала. Риос Монтт на президентских выборах получил меньше голосов, чем даже его партия на парламентских. Стало ясно, что он превратился в бремя. Его время ушло.

И потрясающий прогресс: новый президент не любит военных парадов, улыбается Том Кенигс. Стараясь не унизить армию, новая власть фактически приступила к ее реформации. Объявлено о решении сократить армию в два раза. Старших офицеров с подмоченной репутацией отправляют в отставку, впрочем, щедро им заплатив. Как реагирует на это армия? Во всяком случае, не сопротивляется. Она деморализована. Политической партии военных не существует. Если так пойдет дело, то следующий президент страны может вообще распустить армию, как это сделано в Коста-Рике. Избавление от военных – историческая веха.

А еще новое правительство объявило войну коррупции. Бывший президент Портильо в Мексике, чтобы не предстать перед судом. В стране, где коррупция была всегда, где она в порядке вещей, ряд министров в тюрьме или под следствием. Раньше даже представить себе такое было невозможно.

Философ Рикардо Стайн видит в нынешнем поражении военных кризис самоидентификации – потерю армией авторитета, ощущения своей социальной роли. И это, считает он, очень опасно. Ослабленная, дезориентированная армия может искать новые точки опоры, и еще неизвестно, где их найдет. Дисциплина, основанная на единоначалии, размывается. Когда военные смотрят по сторонам, чьи приказы им исполнять, армия перестает быть армией и превращается в команды наемников.

И он не спешит хоронить Риоса Монтта. Генерал – все еще самая сильная фигура на гватемальской арене. Возможности влиять на процесс принятия решений и вести торг у него сохраняются. Да, он торопится отмежеваться от своих скомпрометированных ставленников, публично рвет отношения с теми, кто оказался в тюрьме. Но я не удивлюсь, говорит Рикардо Стайн, если два-три года спустя он вновь воспарит подобно птице Феникс. Кстати, знаете, какую неожиданную броню обрела его дочь красавица Зури? Она вышла замуж – в третий или четвертый раз – за конгрессмена из США…

Не думаю, что реставрация генерала возможна, заочно возражает ему главный редактор газеты «Периодико» Хуан Луис Фонт. Сейчас, когда он отстранен от места у раздачи, он не может платить своим сторонникам, и это решающий фактор. Половина его фракции в парламенте уже перешла на сторону победителей. Другое дело, что поведение правительства порой весьма сомнительно. Оно вовсе не однородно, фактически это сборная из нескольких конкурирующих команд, представляющих разные фракции экономической элиты. Правительство склонно к мегапроектам и мегаобещаниям, по которым рано или поздно придется платить. Что грозит сильными разочарованиями. Процессы против коррупции – популярная мера, но как минимум за некоторыми из них – политическая мотивация.

Уже этот короткий обмен мнениями показывает, что время с окончания гражданской войны не прошло мимо Гватемала-сити. Типажи Гарсии Маркеса бессмертны, но сдается, что последняя мечта старого диктатора и нового демократа генерала Эфраима Риоса Монтта так и останется несбывшейся грезой. В обозримом будущем армия тоже не вернется к кормилу власти, слишком много на ее мундире крови собственного народа, слишком глубоко она погрязла в стяжательстве.

При этом армия – не единственный проигравший в ходе выборов. Другим проигравшим стал ее противник, так и не побежденный на поле боя, – герильерос. Избиратели обошли своим вниманием и бывших повстанцев. Сменилось поколение? Как в любой стране третьего мира, в Гватемале большинство населения составляют уже те, кому меньше двадцати лет. Или это голос генетической усталости? Но спутать его послание невозможно: гражданскую войну пора избыть. При этом политическая демократия с грехом пополам принялась на местной вулканической почве – с первых нефальсифицированных выборов 1986 года. Было бы странно ждать от нее многого, но ведь на некоторые маленькие подвиги она способна, не так ли? ООН может считать свою миссию выполненной. Отчего, однако, в голосе Тома Кенигса нескрываемая печаль? Понятно, что завершается некая личная глава. Чувство сопричастности свойственно если не всем, то лучшим ооновским миссионерам, свою работу, успехи и поражения они принимают близко к сердцу. И все же…

Настоящие реформы буксуют на поверхности и не идут вглубь, грустно отчитывается глава уходящей миссии.

Подтверждая свои мысли, он зачитал мне один старый документ – запись из дневника одного судьи.

«В Гватемале две системы права: формальная система, которую преподают в Школе права, и реальная система. В реальной системе есть области, в которых закон не действует, такие, как: исчезновения людей, основные права личности, преступления, совершенные людьми в форме. Все это знают… На практике формальная система лишь прикрывает реальную, она служит ей сообщником… Закон – это фасад, который дает возможность высшему классу и военным притворяться, что они живут в ХХ веке, сохраняя зверства и бесправие дикого прошлого».

Наедине с собой судья мог позволить себе быть честным. С окончанием гражданской войны «излишества» чрезвычайщины ушли в прошлое, но разрыв между формальным и обычным правом никуда не делся.

За четырнадцать лет, говорит Том Кенигс, в юридическую реформу вложено сто миллионов долларов международных денег. На практике мало что изменилось. Здания судов стали лучше, но не законы, не практика. Взять самые тяжкие преступления: приговоры получают от силы пять процентов убийц – только идиоты, которые сами придут, чтобы добровольно сдаться, окажутся в руках правосудия.

В разгар гражданской войны ситуация описывалась формулой: государство против народа. Сейчас дело скорей в качестве институтов: плохая полиция, дурное образование, пристрастный зависимый суд… Найдет ли правительство денег, чтобы продолжить хотя бы те проекты, которые мы начали, да и найдется ли достаточно желания и общественной готовности? При этом в поле зрения только то, что происходит в столице. А как протекает жизнь за ее пределами? На самом деле это две разные страны с разными стандартами. Скажем, в столице школьное образование шесть лет, в деревне – от силы три класса. В столице 95 процентов детей ходят в школы, в деревне – в три раза меньше.

И совсем тревожный симптом: уровень насилия растет. Социальные проблемы обостряются. Снова в ход идет оружие. В своей конфронтации с безземельными крестьянами владельцы финок (крупные поместья) не останавливаются ни перед чем, и все им сходит с рук, правительство закрывает глаза даже на убийства.

Проблемы можно перечислять бесконечно, важна типология проблем, говорит Рикардо Стайн. Два проклятия этой страны – нищета и расизм. Но ведь нищета – не сама проблема, а ее симптом. Проблема в концентрации богатства, в чудовищном неравенстве. Чтобы решить проблему, нужно сломать цикл воспроизводства нищеты, которому не видно конца. Ибо здесь всегда боролись не с бедностью, а с бедняками. Вся история Гватемалы, начиная с испанской Конкисты, включая ХХ век, – это бесконечная история усиления государства как орудия борьбы с бедняками. Пиком и кульминацией этой истории и стала гражданская война… Два типа расизма процветают на здешней земле: исключение (бедных, индихенос) из ключевых областей и позиций и дискриминация. Корневой системой оба типа уходят в ту же несправедливую и неэффективную систему собственности, которая не меняется столетиями, несмотря на все трагедии и катаклизмы.

Я бы назвал это синдромом царской России… Рикардо Стайн явно сделал поправку на собеседника. Последние русские цари были просто слепы. Они не только не находили адекватных ответов социальным вызовам. Они упрямо принимали исключительно неверные решения.

Правящая группа Гватемалы следует тропою слепоты, она упрямо принимает исключительно неверные решения, развивает свою мысль Рикардо Стайн. Скажем, вся обрабатываемая земля принадлежит нескольким стам семействам. С финок этот принцип перешел на банки, торговлю и промышленные предприятия. Давно пора этот семейный бизнес превратить в акционерный, а они ни в какую… Для гватемальской элиты существует одна-единственная цель – защита своих интересов, которую она понимает как то, что все должно оставаться в неизменном виде. В итоге рано или поздно их просто сметут. Рано или поздно они лишатся собственности. Необязательно в результате кровавой революции, но столь дикий разлад существующей системы и требований времени не может существовать вечно, завершает свои размышления Рикардо Стайн.

Поразительным образом в самом главном трагический урок гражданской войны гватемальская элита пропустила мимо ушей.

Ведь это она сама шаг за шагом с удивительной последовательностью завела страну (и себя самое, между прочим) в пучину национальной катастрофы. Две вещи хотела она сохранить любой ценой – экономическое господство и расовое превосходство. Для этого коренное население было объявлено нелюдьми, приравнено к животным и орудиям труда. Такой вердикт вынесла официальная идеология, освященная церковью. С индихенос можно было делать что угодно – ломать, выбрасывать, насиловать, четвертовать – совершенно безнаказанно, не нарушая даже существующей морали, не говоря о законе. А чтобы заморозить статус-кво феодальной системы собственности, нужно было нагнать страху перед переменами. Сторонников перемен объявили априори агентами большевистской революции (самый страшный жупел начала века), а любую попытку реформ – происками коммунистов. Парадокс заключался в том, что земельная и прочие реформы действительно назрели и перезрели, но ратовать за них стало смертельно опасно, это приравнивалось к национальному предательству и попыткам разрушения государства. Незыблемым каноном стало: демократия опасна, любая уступка – сдача.

Теперь по правилам игры требовалось регулярно разоблачать очередной коммунистический заговор, находить и безжалостно карать подрывные элементы. Изнанка страха – террор, а это уже призвание диктатуры. Высокомерной элите пришлось пойти на установление диктатуры, в том числе над собой, со всеобщей слежкой и массовым доносительством. Как пишет историк Пьеро Глейджезис, в стране воцарилась культура страха. Имена и характеры диктаторов менялись, культура страха поселилась надолго – молчание, угодливость, подозрительность, никто не доверяет никому – наверху, так же как и внизу.