Текст книги "Диктаторы и террористы. Хроники мирового зла"

Две Тузлы

Ушел в мир иной Алия Изетбегович. Факт этот остался почти незамеченным в нашей стране. Это несправедливо, следовало бы проводить его хотя бы тихим незлым словом.

До недавней поры этот человек находился во главе новообразованного независимого государства Босния и Герцеговина. Точней, он был первым лицом Боснии мусульман – их борьбы и войны за независимость. И он был одним из трех главных лиц югославской трагедии. Двумя другими были хорватский Франьо Туджман и сербский Слободан Милошевич.

Эту троицу называли «лордами войны», они вели ее с упоением и страстью – любой ценой и до победного конца. Подписи этой же троицы стоят под Дейтонским миром – очень плохим миром. Наш решительный классик назвал бы его «похабным» и был бы почти прав, потому что мир этот, во-первых, не решил многих проблем прошлого и будущего, а во-вторых, был откровенно принудительным. Правда, он все-таки положил конец войне. «Лордам войны» мировое сообщество и прежде всего прямолинейные американцы просто-напросто выкрутили руки, силой и подкупом заставив превратиться в миротворцев. И они превратились из Савлов в Павлов, продолжая на деле интриговать и воевать – только уже другими – политическими и бюрократическими средствами, хотя и не только ими.

Внутри этой троицы были свои нюансы.

Двойниками были Туджман и Изетбегович, националистические вожди – один хорватов, другой мусульман. Оба боролись за государственную независимость своих народов против коммунистической и просербской мини-империи, каковой они считали СФРЮ. Оба, кстати сказать, отсидели свое за национализм при коммунизме.

Милошевич отличался от них тем, что был первым среди равных. Сначала он стал сербским, что фактически означало общеюгославским, коммунистическим лидером. Потом буквально в одночасье переметнулся из коммунизма в национализм и стал сербским националистическим вождем, что внутренне предполагало ставку на сербскую гегемонию в регионе.

Еще они различались результатами своей деятельности.

Туджман выполнил свою программу на все сто: Хорватия стала национальным государством хорватов и даже очистила от сербского населения спорный кусок территории, который назывался Сербской Краиной.

Изетбегович тоже мог считать себя победителем. Конечно, Босния и Герцеговина – не чисто мусульманское государство, а фактически конфедерация, в которую входят и территории, населенные и управляемые хорватами (Герцеговина), и территории, населенные и управляемые боснийскими сербами (Республика Сербская). Так уж настояли грубые и прямолинейные американцы и международное сообщество, не желавшие потрафлять чистому национализму. И все же цель, которую провозглашал Изетбегович, достигнута.

В самом незавидном положении оказался самый амбициозный из них Милошевич. Он посулил своим сородичам Великую Сербию, а в итоге привел нацию к разбитому корыту. Сотни тысяч сербов были изгнаны из Сербской Краины и из Косова.

Разница чувствительная. Однако более существенно то общее, единокровное, что их объединяет. Все трое подняли знамя национализма. Все трое провозгласили единственным и главным законом своей земли закон крови. Именно это пламенное вожделение и сделало их вождями. Им искренне и истово поклонялись миллионы людей. Они превратились в национальных героев.

Мы не остановимся ни перед чем для достижения национальных задач своих народов, одинаково провозгласили все трое. И они не остановились. Погром. Пожар. Война своих против несвоих, а фактически всех против всех. Всеобщий распад. Вот что они принесли на землю Югославии. Остановить это удалось только всем миром – усилиями ООН и НАТО, за что ООН и особенно НАТО многие попрекают до сих пор.

На самом деле Милошевич, Туджман и Изетбегович – военные преступники. Со стороны это ясно как божий день. Впрочем, амок прошел сегодня и на Балканах. Преобладающее настроение – горькое послевкусие войны. Оказавшись в реальности национальных государств, сильно отличающейся от былых мечтаний и заветов, сербы, хорваты и босняки предпочитают не вспоминать о недавнем героическом прошлом и его флагманах. Инстинктивно очень хочется похоронить их в темных глубинах национального сознания.

…А еще большая югославская троица различается между собой личным финалом. Милошевичу сильно не повезло или он оказался слишком упрямым игроком – все пытался переломить судьбу и отыграться, повышая ставки даже после того, как продул все на свете. В итоге он добился закономерного конца – камеры Гаагского суда. Его конкуренты оказались удачливей. Туджман умер четыре года назад. Изетбегович – сейчас. Очень вовремя – ему должны были вручить повестку Гаагского трибунала.

В югославской истории путь из национальных героев в международные преступники оказался короток. На самом деле это веха в истории европейской цивилизации.

В Европе национальных государств национализм был в почете. Все национальные государства – храмы на крови. И нет такого преступления, перед которым бы остановился патриотизм без границ. Вождей ценили и прославляли за цели и результаты. Средства и цена в счет не шли. Так продолжалось веками – до середины ХХ века. Сейчас время национализма уходит или ушло. В объединяющейся Европе агрессивный национализм – дикость. Он так же неприемлем, как война и этнические чистки, которые он провоцирует и порождает. Судьба народов бывшей Югославии это доказывает дважды. В последнее десятилетие ХХ века все они зубами вырывали себе национальную независимость. И точно так же все они теперь рвутся в единую Европу. Это шизофреническая ситуация, когда приходится одновременно решать задачи XIX и XXI веков, она приводит к психической сшибке.

Какой в этом урок для нас? Очень простой. Мы тоже пережили обвал коммунистической империи. Мы так же нежданно-негаданно оказались в драматической и травматической постсоветской истории и географии. Мы как государство и общество тоже застряли во времени, накопив немыслимый груз нерешенных исторических задач и проблем. К счастью, на этот раз мы избежали гражданской войны, но все остаточные синдромы у нас те же. И среди них – такие естественные и понятные соблазны национализма.

Не отдадим врагу ни пяди родной земли! Не отдадим Курилы, лучше загубим их сами! Вернем Крым, а если не Крым, то остров Тузлу, который вовсе не остров, а наша коса и наш краеугольный камень!.. Конечно же, у нас достаточно политиков, которые готовы разыграть любую националистическую карту. Некоторые из них откровенно наживают политический капитал. Другие могут даже считать, что решают национальные задачи. К чему это приводит на самом деле, показывает опыт Югославии.

Кстати, в Боснии есть своя Тузла – второй город после Сараева. По сравнению с тем, что пережила боснийская Тузла, то, что происходило вокруг керченской Тузлы, – потешный бой. Но смеяться не хочется.

Октябрь 2003 г.

Два суда Слободана Милошевича

11 марта 2006 года в камере гаагской тюрьмы скончался именитый узник Слободан Милошевич. Диагноз тюремных врачей – обширный инфаркт миокарда. По статистике сердечно-сосудистые болезни – убийца № 1 на Земле. На счету этого безжалостного убийцы десятки миллионов в год, инфаркт миокарда – его фирменный кинжальный удар. Применительно к Милошевичу это рассуждение было сразу отброшено громкоголосым хором как заведомо ничтожное. В розыск был объявлен преступник не метафорический, а чисто конкретный, как элегантно выразился на днях, правда, по другому поводу министр иностранных дел России Сергей Лавров. Фотороботы оказались размещены во всех наших СМИ. Трудно не узнать в них известную рецидивистку Карлу дель Понте, вот она с банкой проказы темной гаагской ночью подкрадывается к невинно спящему узнику… Или на крайний случай – коллективный портрет убийц в черных мантиях – судей Международного трибунала по делам Югославии…

В 1990-е годы на территории бывшей Югославии погибли по разным сведениям 200–300 тысяч человек. Босняков, хорватов, сербов, албанцев. Мусульман, католиков, православных. По большей части неизвестных и не солдат. Два миллиона человек, спасая жизни, бежали от этого пожарища, бросив свои дома, превратившиеся в пепелища, чтобы никогда не вернуться к ним. Диагноз этой дикой в Европе конца ХХ века напасти – этнические чистки, геноцид. Он был поставлен далеко не сразу.

Какая связь между несчастным (и частным) случаем смерти в гаагской тюрьме и гибельной пандемией, обездолившей землю Югославии? Прямая. Причинно-следственная. Милошевич потому и оказался в этой мировой тюрьме, что именно он развязал эту жуть. Не он один. Но в списке главных югославских преступников новейшей истории он неоспоримо первый.

Сторонники Милошевича могут возразить: международный трибунал не вынес своего вердикта. С этим трудно спорить, это, как выражался популярный литературный герой, медицинский факт. Вот и Карла дель Понте вынуждена была признать, что «технически тот умер невиновным». Невольно вспоминается другой персонаж, который уважать себя заставил тем, что не в шутку занемог. Не вызывает сомнений, что и наш герой лучше выдумать не мог. За два месяца до вынесения неотвратимого приговора он скрылся от него способом, который не подлежит никакой апелляции или кассации. И что теперь, мы обязаны считать, что дядя Слобо был самых честных правил?

Не каждый исторический персонаж ухитряется попасть под Международный трибунал. Такое действительно надо заслужить. Между тем на суд истории попадает каждый.

Первый и главный вопрос политику на суде истории: чего он добился? Первый ответ, впрочем, стандартный – власти. Без власти нет государственного деятеля, нет послужного списка, тут просто нечего и не о чем судить. Настоящий допрос начинается именно с этого момента. Что подсудимый имеет сказать про цель, про средства, про результаты своего властвования? Чего, как и какой ценой человек, получивший в свои руки бразды правления, добился не для себя любимого, а для страны? Что именно приобрело или потеряло общество, пока он был у руля?

К власти Слободан Милошевич шел по трупам. В буквальном смысле. Мало того, что многие его противники насильственным образом исчезли с его пути. Своего ментора, чтобы не сказать крестного отца, – главу республики Сербии Ивана Стамболича, которому обязан всем, он убил дважды. В 1987 году политически, устроив переворот и отправив в отставку. А тринадцать лет спустя и физически, приказав его ликвидировать.

Предательство было его рабочим инструментом. Идеи он предавал с той же легкостью, что и людей. К власти он пришел как правоверный коммунист (как полагается, взобрался на верхотуру номенклатуры, стал первым секретарем компартии Сербии). В критический момент он продал себя нации уже как пламенный националист. Чем убил двух зайцев сразу. Одним махом убрал всех конкурентов по руководству. И получил совершенно иное качество власти. Уже не глава бюрократии-партократии, а вождь нации, безраздельно распоряжающийся не только телами, но и душами людей, готовых пойти за ним и в огонь, и в воду.

Строго говоря, перебежка от коммунизма к национализму – еще не то преступление, которое стоило бы всерьез вменять Милошевичу. Когда он пришел к власти, государственный коммунизм уже был живым трупом – нам, пережившим СССР, это так же хорошо понятно, как и тем, кто пережил СФРЮ. Форма, каркас власти оставались. Содержание прохудилось. Узлы и блоки системы один за другим выходили из строя.

Социалистическая Федеративная Республика Югославия была пристанищем шести титульных наций – сербов, хорватов, словенцев, македонцев, черногорцев и мусульман (объявить мусульманское население Боснии – таких же славян по крови – нацией было теоретической или прагматической находкой Тито). По сути это было жесткое унитарное государство, совсем как СССР. Но по форме – тоже как СССР – квазифедерация из шести равноправных братских республик – Сербия, Хорватия, Словения, Босния и Герцеговина, Македония, Черногория. Плюс автономный край Косово с сознательно плохо подсчитанным албанским большинством, плюс многонациональный автономный край Воеводина (оба – в составе Сербии). Реальная демография и административные границы часто не совпадали. Межнациональная чересполосица на каждом шагу – потом она станет кровоточащей картой. Регламентированное братство народов обеспечивалось жесткой монополией политической власти и запретом на любые вербальные проявления национализма.

При этом у Югославии была своя специфика. Младшая сестра СССР – СФРЮ позиционировала себя как антипод СССР. Бросив вызов Большому брату, Тито сыграл отчаянную геополитическую игру. И сыграл блестяще. Много лет балансируя между Западом и Востоком, между социализмом и капитализмом, он стал как бы автором третьего пути, а свою страну сделал лидером «третьего мира». В полярном мире «холодной войны» это замечательно работало, но с потеплением мирового климата геополитические претензии Югославии растаяли. Обнаружилось историческое бездорожье, а вместе с ним и внутренние нестыковки. Особенно когда после смерти Тито диктатура разжала свою железную хватку. Священные заклинания и табу утратили свое действие. Оказалось, что старые национальные обиды, исторические счеты, взаимно пролитая кровь никуда не делись. Их просто замели под ковер, и теперь они вылезли на свет божий. Федерация затрещала по швам и фактически лопнула в одночасье, когда все шесть (семь) титульных национализмов почти одновременно подняли головы на земле Югославии.

Преступление Милошевича не в том, что из коммуниста он стал националистом. А в том, какого рода националистом он стал.

Из сегодня отчетливо видно, что распад СФРЮ (как и распад СССР) был неминуем. Не потому, что этого хотели Америка, Ватикан, Запад, германские псы-рыцари, тень Оттоманской империи, мировая закулиса. А потому, что разница в потенциалах и интересах элит, груз взаимных претензий и сверхценных идей – а они-то чаще всего и есть самое сильнодействующее в национальном сознании – оказались непреодолимы. Потому что СФРЮ оказалась утопией, искусственным конструктом. В конце ХХ века на территорию Югославии вернулся век XIX с его нерешенными задачами – создания национальных государств.

Это был неимоверно трудный вызов. И самым болезненным он был для Сербии. Первая среди равных югославских республик – точь-в-точь как Советская Россия в СССР, она была каркасом балканской мини-империи – пусть даже без всякой практической пользы для сербского (или в нашем случае русского) населения. На практике это означало бремя, зато с благородной отрыжкой – вечно свербящим имперским комплексом.

Что должен делать в таких условиях политик-националист? Помочь своей стране, своему народу в выполнении миссии национального становления. Постараться свести издержки процесса к минимуму. Что в первую очередь означает избежать крови.

Милошевич сделал все ровно наоборот. Он повел свой народ в тот самый огонь и в воду – против других народов Югославии. Части Югославской национальной армии он направил на подавление объявившей себя независимой Словении, затем перебросил на Хорватию, сделавшую то же самое следом. Боснийские сербы осадили Сараево, сербы из Сербской Краины взялись зачищать хорватов на территории этого анклава внутри Хорватии. Чего пытался добиться Слободан Милошевич? Сохранить старую Югославию в качестве уже ничем не прикрытой сербской империи? Поняв, что это невозможно, реализовать грезу о Великой Сербии – объединить все территории, дорогие или памятные сербским сердцам? Так или иначе, в распадающейся Югославии он не оставил иного способа решения проблем, кроме войны, и иного торга, кроме эскалации войны. Каждая эскалация приводила все к меньшему контролю за ходом военных действий и все к большему озверению всех против всех. Этнические чистки стали расхожим бытовым оружием против чужих. Взаимная ненависть достигла градуса геноцида.

Вот в чем заключалось его преступление и, если хотите, его предательство. Свою ничем не ограниченную власть в Сербии он использовал не для того, чтобы предотвратить и преодолеть трагедию Югославии. Он использовал югославскую трагедию, чтобы укрепить свою власть в Сербии.

Чужим Милошевич-война нес катастрофу. Но и своим он принес лишь крах. То, что он им посулил, и то, что они получили, оказалось в чудовищном разладе. Он предал всех, кого вдохновил – святыми лозунгами – на неправедные дела. Боснийских сербов сдал в Дейтоне. Сербов из Сербской Краины оставил на растерзание хорватской армии. Косовских сербов бросил беззащитными перед лицом албанского реванша. Он развязал четыре войны и все их проиграл. Навлек на свою страну санкции мирового сообщества вплоть до «гуманитарных бомбежек» НАТО. Добился того, что она оказалась полностью деморализована и унижена. Скамья подсудимых была для него закономерным, заслуженным финалом.

Полное название Гаагского суда – Международный трибунал для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права на территории бывшей Югославии. Сейчас в его адрес летят пучки стрел. Не уберег Слободана. Не проявил должного гуманизма, не отпустил к нам на поруки. На пять лет растянул разбирательство – не иначе как растерялся, так и не смог подтасовать доказательства. Нет, это точно не наш самый справедливый и скорый на руку советский суд.

Конечно, Гаагский суд не стоит путать с судом истории. У него другой мандат и куда более ограниченная юрисдикция.

Ну, скажем, в том, что Милошевич убрал Стамболича, мало кто сомневается в Югославии. Это секрет Полишинеля. Но секреты Полишинеля не принимаются Гаагским судом к рассмотрению, только твердые факты. Подпись под приказом, например. Кто же, однако, отдает такие приказы в письменном виде?..

Югославская бойня была гигантским преступлением против человечества, самым тяжким после преступлений нацизма. Единого приказа, по которому она началась, не существует в природе. Югославская бойня состояла из тысяч конкретных преступлений против человечности. Человек, стоявший во главе политической, военной и карательной машины, имел прямое или косвенное касательство ко многим из них. И именно поэтому ему не было необходимости оставлять автографы под приказами. Значит, он чист?

Нет, это означает только, что суд в Гааге не может вменить ему эти эпизоды. Среди 60 конкретных обвинений, которые выдвинуты против него, нет не просто очень многого, нет самого главного, универсального обвинения. Это действительно для суда истории, который проявит все подписи под приказами, даже те, которых предусмотрительно не оставили.

Так, может быть, он действительно не нужен, этот необязательный, формализованный, крючкотворский суд в Гааге? Прикрыть его немедля призывает разношерстная коалиция отечественных пассионариев, включая Думу в полном составе. Аргументы приводятся самые неожиданные. Ну, например.

В гражданской войне нет преступников (по-видимому, только герои). Преступления гражданских войн неподсудны международному суду.

Вообще-то войну, в результате которой Югославия распалась на несколько государств, вряд ли можно называть чисто гражданской. А во-вторых, что за вздор! В конце ХХ века город с всемирно известным именем подвергся прямо-таки средневековой осаде. Расположенный в узком каньоне современный 300-тысячный город оказался очень удобной мишенью для пушек и пулеметов, которые боснийские сербы затащили на господствующие высоты. Так продолжалось 44 месяца подряд. Хладнокровный расстрел зданий и безнаказанная охота за движущимися мишенями – суверенное право?

Резня в Сребренице, которую учинили на глазах у взятого в буквальном смысле в заложники мирового сообщества, – внутреннее дело? Чье – карателей?

Пассионарии, которые предлагают распустить Гаагский суд в пользу суда истории, лукавят. Милых их сердцу исторических преступников они хотят освободить от убийственных показаний жертв и реальных свидетелей. Выиграть время, предоставить им убежище в далекой и равнодушной истории – вот чего они добиваются.

Этого нельзя допустить. Исторические преступники, безусловно, заслужили вердикт современников. Именно для этого и нужен Гаагский, а также Багдадский и им подобные трибуналы. Неисправимая патология заключается в том, что всякий исторический преступник претендует на место в национальном пантеоне, на статус героя, который изначально выше гуманитарного права. Справедливо, когда он завершает свою карьеру на скамье подсудимых. И это правильный урок.

Март 2006 г.