Текст книги "Семья волшебников. Том 1"

Вот куда оно в итоге делось. Ожидаемо.

– Привет, Лахджа! – утонченно улыбнулась подруга, склоняясь в традиционном японском поклоне.

– Сидзука! – обрадовалась Лахджа. – Как?..

А, вот оно что. Следом спустились довольные собой волшебники. Ритуал призыва тайком провели, сюрприз сделали.

– Садись, садись рядом со мной! – поспешила придвинуть подруге стул Лахджа. – Мэтр Инкадатти, подвиньтесь, вы все равно коричневое не едите.

– А?.. – утер рот платочком старик. – Не слышу!.. Дедушка глухой, дедушка старый!..

Кроме Лахджи, появлению Сидзуки никто не удивился. Никто ведь не знал, кто она и откуда. А в Мистерии гости часто являются прямо из воздуха, телепортацией или взаимным призывом.

Страна волшебников, что вы хотите?

– Ну ты расскажи, как ты там, – сказала Лахджа, отдавая подруге последний кусок торта.

Остальное как-то незаметно рассеялось в воздухе. Ничего, сейчас енот еще профитроли со сливками принесет. И фруктовые пирожные.

– У нас без изменений, – вонзила ложечку в десерт Сидзука. – Хальтрекарок с головой ушел в творчество, делает шоу все сложнее и изысканней. Я бы сказала, что это вообще-то хорошо… для него, но дома он тоже, знаешь… сложновато стало угадывать, что ему нужно…

– И ты уже на пятидесятом месте?

– Да, да… на пятьдесят первом… он отвергает меня… То ли помнит, что мы с тобой дружили, то ли стесняется чего-то… у него-то не спросишь, сама понимаешь.

– А Мамико как?

Тут Сидзука оживилась и стала рассказывать, как единокровная сестричка Астрид растет, как у нее дела. С ее слов выходило, что этот маленький полудемоненок – самый талантливый ребенок во всех квинтиллионах миров, что она уже и считает до ста, и читает по слогам, и свое имя пишет иероглифами… и это в три с половиной года!

– В самом деле? – с легкой завистью спросила Лахджа, поглядывая на перемазанную шоколадом Астрид.

– А твоя дочь как? – полюбопытствовала Сидзука.

– Растет здоровая, бегает на воздухе. Плавать умеет. Летать пытается. Пока никого не загрызла – уже хорошо.

– Ой, да… с этой грызней тяжело, конечно, – вздохнула Сидзука. – Но моя давно перестала кусаться.

Сидящий напротив Вератор прислушивался все внимательней. И вернувшийся на свое место Олиал – тоже. Сидзука же с интересом разглядывала присутствующих мужчин.

– Это эльфы?.. – вполголоса спросила она Лахджу.

– Да, один… полтора, – кивнула та.

– Ага, метис…

После банкета все переместились в гостиную. Снаружи стемнело и пошел дождь, поэтому гости развлекались беседами и салонными забавами. Дети бегали по всему дому и играли в прятки. Мэтресс Рокуалли с хрустом тасовала колоду для «Зодиака». Олиал перебирал струны лиры, которую то ли принес с собой, то ли нашел где-то здесь, а мэтресс Пордалли аккомпанировала ему на клавесине.

Сидзука тем временем щебетала с Вератором, не забывая поглядывать и на Олиала. Настоящий ветеран симуляторов свиданий, она сразу приметила самых завидных холостяков этой тусовки. Лахджа возвела очи горе… а впрочем, оно и славно. Кто знает – может, это упростит задачу… если Сидзука согласится на предприятие. Надо с ней это обговорить.

Начались танцы. Тут Сидзука тоже показала класс. Для смертной она удивительно долго держалась в первых строчках негласного рейтинга наложниц демолорда. Лахджа даже не помнила в этих первых строчках других смертных, кроме разве что Мистрильды, но та-то была великой волшебницей. А Сидзука кто? Просто разносторонне талантливая студентка из Японии.

Была. Двадцать лет назад.

Кстати, не начнет ли она стремительно стареть, лишившись темного покровительства? Все-таки ей уже лет сорок. Понравится ли самой Сидзуке подобный размен?

М-да. Не все Лахджа продумала. Будет очень неудачно, если после брачной ночи Сидзука проснется на двадцать лет старше. Зная ее характер, всех чертей она навесит на Лахджу.

Ладно, стоит все же ей рассказать о возможности со всеми рисками, а там пусть сама решает. Пятьдесят первое место – не приговор.

Так, а когда она успела поссорить Олиала с Вератором? Лахджа как-то отвлеклась, погрузилась в свои думы, и за это время оба галантных кавалера успели пройти с Сидзукой по туру вальса, а потом почему-то сошлись, как бойцовые петухи. Сидзука переводила взгляд с одного на другого с невинным и якобы испуганным лицом. Но Лахджа-то ее знала как облупленную, и видела, что внутри она ликует.

Нет, конечно, они не дрались. Много чести – двум великим волшебникам, профессорам, устраивать дуэль ради женщины, с которой познакомились час назад. Они просто зацепились языками – один хотел пригласить Сидзуку на следующий тур, другой хотел ему этого не позволить.

Вератор, обычно такой галантный и вежливый, безупречный дружбомаг, которого любят абсолютно все, внезапно показал свою некрасивую часть. Оркскую половину, скажем так.

Сейчас мы видим, как двое самцов вступили в конфликт из-за самки. Посмотрите, как они раздуваются – каждый хочет показаться крупнее соперника…

– Факультет дружбы, хм?.. – мягко произнес Олиал. – Прекрасный выбор, очень достойный. Субрегуль – замечательный институт, у меня множество друзей, его закончивших. Я, правда, всегда считал, что это для тех, кто сам мало на что способен и предпочитает занимать чужое могущество, лишаясь возможности взрастить свое…

– О, конечно, мне далеко до вас, профессор Сребролук, – широко улыбнулся Вератор. Этой улыбкой можно было пугать детей. – У вас очень красивое прозвище. Творческий псевдоним, не так ли? Знаете, я бы с удовольствием предложил вам вступить в мою дружбосеть, но… что вы там закончили?.. Симфониар, музыкальный факультет?.. нет, простите, тамада у меня уже есть.

– Как удачно, что я и не хотел вступать ни в какую дружбосеть. Она ведь нужна только тем, кто нуждается в чужих услугах, а сам мало на что способен.

Внимательно слушающий Дегатти никак не показал, насколько его это уязвило.

– Нет-нет, профессор Сребролук, это работает не так, – возразил Вератор. – И к чему вы делаете такие намеки в сторону хозяина дома? Он, поверьте, способен на очень многое, ведь он, как и я, лауреат премии Бриара… вы пока не удостоились?.. уверен, все впереди, вас еще оценят по достоинству. Вас и вашу игру на флейте.

– Я играю на арфе и других струнных.

– Ах, простите, что перепутал. Я не очень разбираюсь в музыкальных инструментах.

– Это простительно, учитывая ваше драматическое происхождение. Очень соболезную вашей несчастной матушке.

– Не думал, что представитель Народа способен на такое сопереживание, особенно в адрес орчанки.

Олиал изменился в лице. Уверенный до этого, что Вератор – плод насилия, сын какого-нибудь орка-разбойника, он сначала не поверил ушам. Нет-нет, этого не может быть. Эльфорк лжет. Да это просто невозможно. Ни при каких обстоятельствах, даже в затуманенном состоянии сознания.

А он правда сын эльфа и орчанки?

Да он сам точно не знает. Его подкинули к сиротскому приюту. Так что теоретически возможны оба варианта.

А я смотрю, Олиал слегка лицемерный… Сам-то ухаживает за человеческой девушкой…

Людей они называют «гемод» и допускают связи с ними, если только без брака и деторождения.

Ага, без брака… этого сложнее будет уговорить…

С Вератором тоже получится едва ли, он убежденный холостяк.

Перкеле. Ладно, я ни на что и не надеялась вот так сразу. Сидзука просто развлекается.

Сама вышла замуж и всех вокруг переженить хочешь?

Конечно. А что они ходят счастливые, свободные, улыбаются, по разным постелям шляются? Я дома сижу и пусть остальные сидят. С детьми.

Вератор назвал бы это низменным коварством женатых друзей… он и называет.

Вечеринка закончилась только в середине ночи. Гости расходились постепенно. Сначала часть отпрысков мэтресс Рокуалли увела своих детей, потом удалился Пордалли со своим кагалом. Откланялся Кацуари, который в этом шуме чувствовал себя не в своей тарелке и большую часть времени сидел в уголке. Его вызвался проводить Олиал, который неожиданно сильно накидался. Самоизгнался шепнувший что-то на прощание Сидзуке Вератор. Ушла и сама Рокуалли, которая долго вспоминала с Майно его родителей и беседовала с призраком дедушки Айзы. Они были добрыми друзьями до его кончины.

До упора сидел только Инкадатти. Он явно собирался уйти последним и, возможно, сделать на прощание пакость.

– Может, вам здесь постелить? – не выдержала Лахджа. – У нас есть гостевые комнаты. Понимаю, вы старый, день был долгий, а до дома вспашки полторы…

– Вы что ж, думаете, я пешком пойду? – фыркнул великий рунолог. – Мне вот это вот не за красивые глаза дали!

Он демонстративно потряс медным медальоном.

– Ага, вы увеличите эту штуку, зайдете внутрь и полетите в летающей тарелке? – догадалась Лахджа.

– Что?.. а так можно?..

– Конечно, – подошел Майно. – Вы разве не знали? Мы с женой всегда так путешествуем.

– Хватит из старика делать дурака! – не поверил Инкадатти. – Я старый, а не умственно отсталый!

Продолжая ворчать, он засобирался и в конце концов ушел. Выйдя за калитку, начертал в воздухе руну и исчез.

– Наверное, мне тоже пора… – неопределенно протянула Сидзука.

Уходить ей не хотелось. Она гуляла в саду, вдыхала аромат мокрого сада и земли, слушала пение соловья и хотела дождаться утра. Она уже лет десять не посещала мир смертных, с той злополучной поездки на пляж. У наложниц Хальтрекарока очень немного фактической свободы, даже самые любимые всегда словно на невидимой цепочке.

– Оставайся, сколько хочешь, – пожала плечами Лахджа, усевшись рядом на траве. – Пока Хальтрекарок о тебе не вспомнит.

– Не очень хочется жить в напряженном ожидании, – обхватила колени руками Сидзука. – И там Мамико.

– К слову… есть у меня одна уловка… сложная, и ты лишишься вечной юности, но…

– Продолжай.

Лахджа изложила суть. Новое имя, магический ритуал, свадьба, брачная ночь.

– Спасибо, – без особого восторга сказала Сидзука. – Лучше, чем ничего.

– Было б это легко, от Хальтрекарока половина жен бы разбежалась, – чуть уязвленно сказала Лахджа. – Кроме того, я не могу быть к этому причастна. На меня он и так уже зол. Если я начну еще и выкрадывать его жен, он точно плюнет на все правила и лично свернет мне шею.

– Ясно… буду крутиться сама. Как обычно.

– Кстати, спасибо, что принесла мое колье, – мило улыбнулась Лахджа. – Я-то думала, что навсегда его потеряла.

– Не за что, – крайне неохотно расстегнула замочек Сидзука.

Она явно не помнила, у кого заиграла эти сапфиры, и теперь досадовала на себя, что надела именно их. А Лахджа бы, возможно, и не обратила внимания, позволила подруге оставить украшение себе… но это все-таки подарок Князя Тьмы! Не какого-то рядового беса, а самого Асмодея!

– А где сережки и браслет? – спросила Лахджа.

– Абхилагаша нашла и забрала, – не моргнув глазом, соврала Сидзука.

– Ладно, на следующую вечеринку пригласим Абхилагашу. Нам с ней больше нечего делить, так что мы наверняка станем лучшими подругами.

– Да верну я тебе эти вонючие цацки! – засопела Сидзука. – Подавись, демон!

Мимо прошла Астрид. Даже проползла, скорее – она раздвигала траву и негромко звала:

– Пырялка!.. Пырялка!..

– Дитя мое, что ты делаешь? – спросила Лахджа.

– Пырялка пропала, – сказала Астрид со странной смесью горя и облегчения. – Нигде нет.

– Думаешь, кто-то из соседей прихватил? – спросила Лахджа, с намеком глядя на Сидзуку.

– Тогда мы пойдем на них войной, – решительно заявила Астрид.

– Это преждевременно, – заверила Лахджа. – Пырялка – проклятая кукла, уверена, ее скоро вернут.

И ее действительно скоро вернули. Точнее, она вернулась сама. Проснувшись утром, Астрид увидела Пырялку на ее полочке.

К игрушечной сабельке прилипли кукольные волосы.

Глава 13

Майно Дегатти осматривал Пырялку, а Астрид терпеливо ждала, пока папа ее вернет.

Девочку не беспокоило, что любимая кукла повадилась ходить за трофеями. У нее на поясе уже висело колесико от машинки, она носила юбку из мышиных хвостов и игрушечный плащ, а в волосы заплела птичьи перья. Но Астрид уже научилась считать до ста, так что принцессы-волшебницы были в безопасности, а Пырялка стала ее верным полководцем во всех играх, оттеснив даже Златобородку.

– Ее сабля – это осколок гохерримского клинка, – наконец вынес вердикт папа. – Опасная игрушка для маленькой девочки… и вообще для кого угодно.

Астрид молча смотрела. Майно понял, что убедить ее расстаться с Пырялкой не получится. Он неохотно вернул куклу, решив обсудить вопрос с женой, когда та вернется с реки.

Лахджа тем временем вынырнула, выпустила из рта фонтанчик и снова нырнула. На дворе был конец осени, смертные уже месяц как перестали купаться, но ее холодная вода не пугала. Часть мелкой природной нечисти на зиму засыпает, погружается в анабиоз, но уж Лахджа-то нечисть не мелкая.

Купание она совмещала с ловлей раков, которые собрались к утопленной свинье. Лахджа помнила обещание водяному, и на днях принесла первую жертву.

К ее радости, в Радужной реке водились и пресноводные крабы. Раков она все-таки считала немного мусорной едой, а вот крабы, даже пресноводные… это же совсем другое дело. Их она, правда, нашла всего парочку – кажется, с раками они не слишком уживались.

Вода сейчас очень чистая. На дворе луна Осьминога, дует промозглый ветер, накрапывает мелкий дождик, а солнце едва виднеется за сизыми облаками. Муж в такую погоду идти на пляж отказался, да и дочь предпочла играть с соседскими детьми. Сразу видно, что она фархеррим только наполовину.

Лахджа теперь выходила на природу почти каждый день. Летала на реку, охотилась в лесу. Помыться она могла и в ванной, а с недавних пор – в сауне, но не всегда хотелось. Инстинкт звал в лес, под дождь… как в Туманном Днище.

Демоница вырвалась из воды почти без брызг. Длинные волосы взметнулись и опустились. Они струились меж крыльев, достигая хвоста. Сшить плащ для мужа не составило ей особого труда.

Живот был уже заметен, но двигаться пока еще не мешал. Здесь, на своей территории, вдали от чьих-то глаз, Лахджа могла ходить нагишом. К северу – поместье Кацуари, который живет отшельником и в такую погоду ни за какие коврижки не выйдет. К востоку – поместье Гальвени, которого до зимних каникул можно не ждать. Там вроде есть какой-то сторож, но он усадьбу не покидает.

– Очарован! – раздался насмешливый голос. – Вы само совершенство!

Лахджа аж подпрыгнула от неожиданности. Взметнулась в воздух, сразу распахивая крылья. Тут же отскочила назад, вцепилась когтями в кору ивы и зашипела.

Она не заметила, чтобы кто-то приближался. Но, конечно, Лахджа и не сканировала пространство, поскольку чувствовала себя в безопасности. У нее есть паспорт, волшебники на нее не нападут, мелкой нечисти она не боится, звери ее сами чураются, а бывший муж давно про нее забыл.

– О, прошу прощения, не хотел напугать! – раздался голос, в котором не было ни капли сожаления.

Лахджа взяла себя в руки и внимательно посмотрела на чужака. Тот неподвижно стоял на другом берегу, и по его крыльям стекала вода. Только хвост немного подергивался.

Фархеррим. Точно такой же, как сама Лахджа, тоже с серебристой кожей. Только мужского пола и очень крупный. Без рогов… хотя рогатого фархеррима она видела всего раз, и это, возможно, было некое отклонение.

А приглядевшись к лицу… ба, да это ж Загак. Во внутреннем взоре кэ-узелка она видела его словно через рябь, но все-таки узнала.

Зря, зря она дала о себе знать. Загак ведь потом еще пару раз пытался с ней связаться, но Лахджа каждый раз сбрасывала вызов. Не желала усугублять ситуацию… да и злить мужа не хотела. Тот очень нервно реагировал на Загака, да и вообще на идею общения с другими фархерримами.

И вот теперь Загак явился лично.

Кажется, у него тоже есть какое-то Ме, или еще что-то, потому что вокруг головы летают… что это, глаза?.. Десятки глаз, словно спутники.

Один такой Лахджа заметила прямо возле себя. Он парил в метре от лица и пристально таращился. Лахджа инстинктивно прикрылась крылом и резко удлинила руку, мгновенно поймав и раздавив глаз. С ладони стекла и мгновенно испарилась студенистая жижица.

– Ау!.. – вскрикнул от боли Загак. – Зачем же так?!

– Я отвыкла от этого, – пробурчала демоница. – Не пялься на меня.

Она подумала, не вернуться ли в воду. Ее одежда осталась на том берегу, рядом с Загаком. Демоны обычно не знают стыда, но Лахджа за три года в Мистерии привыкла к этому табу смертных.

– Какая милая застенчивость, – показал белые зубы фархеррим. – В Паргороне такого не встретишь. Не бойся, мои намерения чисты. Я просто… беспокоился.

– Беспокоился?..

– Ты не отвечала на мои вызовы, и я подумал, что с тобой что-то случилось. Что ты в беде… может, тебя третирует твой колдун? Он запрещает тебе общаться с родней? Смертные так ревнивы… их жизни коротки и жалки, и всю эту короткую жизнь они набивают себе цену.

Что там у тебя происходит? Мне вмешаться?

Пока не надо. Посмотрим, что скажет.

– Ты и сам не столь давно был смертным, – напомнила Лахджа. – Откуда такой снобизм?

– Мы уже не они. И они нам не друзья.

– У меня все хорошо, – с нажимом произнесла Лахджа. – Меня не обижают, я здорова и в безопасности. Я вышла на связь без задней мысли, просто пообщаться. Сожалею, что это стало поводом для беспокойства.

Если бы Загак и впрямь просто о ней беспокоился, тут бы он и откланялся. Но здоровенный фархеррим не сдвинулся с места. Его глаза-дроны так и шныряли вокруг, пялились на все подряд, ныряли даже в реку, но к Лахдже больше не приближались.

– Здорова и в безопасности – это хорошо, – медленно произнес он. – Я очень рад за тебя. Но кроме здоровья и безопасности есть еще кое-что. Свободна ли ты в своих действиях?

– Смотря… что понимать… под свободой, – еще медленней произнесла Лахджа.

– Я понял. Знаешь, мы можем убить твоего колдуна…

– Не надо, я с ним добровольно.

– Добровольно ли. а как именно ты… – Загак втянул носом воздух, – …стала его фамиллиаром? Я представить не могу, при каких обстоятельствах высший демон согласится на подобное… добровольно.

Лахджа почувствовала смешанные эмоции Майно. Смесь гнева и стыда. Ситуация все-таки была очень сложная, и в противном случае они бы погибли, но в каком-то смысле он действительно воспользовался обстоятельствами. Он ведь изначально планировал…

Что ты планировал?..

Ничего.

Мысли Майно заметались, и он закрылся. За три года они сто раз говорили на эту тему, и пролитое молоко все равно не собрать, так что не имеет значения, был ли он тогда исключительно влюбленным героем, или все-таки держал в уме бесценный приз.

Хотя какой приз? Он был великим волшебником и до этого. Что уж такое он получил особенное? Склочную жену, чужого ребенка, да ненависть демолорда. Вот уж сказочное сокровище.

А это сейчас ее мысли или Майно?.. Иногда Лахджа не могла сказать точно, они оба друг на друга влияют.

А это ее мысль?!

– И все же представь, – сказала Лахджа, подбирая мешок с раками. – Я могу тебе еще чем-то помочь? Я очень тронута заботой, правда. Но я в ней не нуждаюсь… без обид.

– Без обид, – повторил Загак, пристально глядя на ее живот. – Не хочу показаться бестактным, но твой… плод… от смертного?

Лахджа почувствовала его гадливость и нарастающую враждебность. Почти так же Олиал смотрел на Вератора. Как на что-то… богопротивное. Омерзительное.

Так Рипли смотрела на свои химерообразные клоны в четвертой части.

– Да, от смертного, – с вызовом сказала она. – Мужа. Все в порядке.

– Не в порядке! – не сдержался и рявкнул Загак. – У тебя в теле… паразит!

Крылья Лахджи распахнулись, а хвост пошел волнами. Ее охватил гнев, и тело начало меняться. Ладони развернулись, выпуская пучки игольчатых щупальцев. Ноги разделились на несколько частей и покрылись хитином. Лицо превратилось в кошмарную морду. На песок брызнула смрадная слюна.

Однажды Лахджа уже убила одного фархеррима. Это не было сложным.

К счастью, Загак и сам мгновенно понял, что переборщил. Он выставил руки и торопливо произнес:

– Стой, прости, я не хотел оскорбить. Забудь мои слова, я просто неудачно выразился. Просто следую заведенным у нас порядкам. Но если у вас все по любви – я между вами не встану. Просто мне показалось, что ты, возможно, нуждаешься в помощи. Но если я ошибся – прости, что зря побеспокоил. Меньше всего на свете я желал бы обидеть кого-то вроде тебя. Давай забудем этот неприятный инцидент!

– Складно болтаешь, – сказала Лахджа, медленно возвращаясь в нормальный облик. – Хорошо… передавай привет… остальным. Обязательно им расскажи, что у меня все хорошо и я не люблю незваных гостей.

– Хорошо, – стал исчезать Загак. – Но если передумаешь… просто позеркаль.

Удивлена, что ты не стал вмешиваться.

Он слабее тебя. И осторожный, в драку бы не полез.

Откуда тебе знать?.. а, понятно…

Неужели этот Загак удостоился собственной байки? И почему Янгфанхофен не рассказывал о фархерримах самой Лахдже? Будто весь Паргорон сговорился отделить ее от сородичей.

Встреча Лахджу расстроила. Почему-то ее задело презрение в глазах другого фархеррима. Она даже не подозревала, что у них на этот счет сложилось общественное мнение. Другие демоны не переживают, если случается родить что-то нечистокровное. У большинства к потомству вообще нет особых чувств. Родилось там что-то, ну и родилось. Пусть бегает.

Правда, гохерримы презирают вайли, но лишь потому, что они презирают гхьетшедариев. К полугохерримам-полубушукам они относятся спокойно и даже принимают в свои легионы. Что вообще-то странно, ведь бушуки – помешанные на финансах карлики, а гохерримы – воинская аристократия, живущая по кодексу чести. Казалось бы, чем хуже вайли, рожденные от таких же аристократов, только земельных, а не воинствующих?

Но вот так сложилось исторически.

А фархерримы, значит, имеют некоторые предубеждения… Интересно, как Загак отнесся бы к Астрид? Она ведь тоже не фархеррим. Она хальт… тьфу, какое отвратительное наименование. Хальтрекарок, сам не ведая, мимоходом подгадил Лахдже.

Но не может же она переименовать целый вид, пусть даже тот состоит пока из одной особи.

Домой Лахджа вернулась чернее тучи и до конца дня пребывала в смятенных чувствах. А на следующее утро спросила у мужа:

– Среди друзей Вератора есть психозрители? Или, может, слетаем в Валестру?

– Зачем?

– У меня сомнения насчет нашего ребенка. В Мистерии есть специалисты, которые могут заглянуть в утробу?

Лахджа всю ночь об этом думала. Она и до этого волновалась, каким будет ее второй ребенок. А теперь, после реакции Загака… может, фархерримы что-то об этом знают? Может, полуфархерримы еще хуже полугохерримов? Может, родится что-то совсем отвратительное? Слабоумный урод, который попытается сожрать родителей?

Метаморфизмом это не исправить. Можно попытаться, но почти гарантированно она сделает только хуже, поскольку не сможет отследить все случайные мутации, которые сама же может и вызвать.

А Лахджа уже знала, что психозрители Мистерии – это такие психиатры, остеопаты и рентгеновские аппараты в одном лице. Они буквально проникают мыслью в организм или разум пациента, ставя диагноз или даже внося исправления.

– Ты, кстати, тоже обещал к психозрителю сходить, – вспомнила Лахджа. – А потом мы… уехали сюда.

Тля.

– Да я замотался как-то… Добрый День, потом сразу день рождения Астрид, переезд, монография…

Астрид оставили с Ихалайненом, Матти и Тифоном. Псу Лахджа наказала строго следить за домом и ребенком, а Астрид велела не выходить из дома. Ее обеспокоило, что на территорию запросто проник чужой демон, причем не старый знакомый Совнар, а какой-то совсем посторонний. Конечно, Астрид Загак даже не упомянул, так что она ему, похоже, неинтересна, но лучше все-таки перестраховаться.

Возможно, стоило просто взять Астрид с собой, погулять по Валестре. Но за завтраком та сказала, что лучше поучится писать буквы, схватила пару тостов с джемом и убежала в детскую. В последнее время она очень полюбила учебу, что несказанно радовало отца.

Так что настаивать родители не стали.

Змею в этот раз тоже оставили дома. А вот Снежок отправился со своими людьми, потому что ревновал, когда за медпомощью обращались не к нему. Конь Сервелат вышел на дорогу, разогнался, копыта оторвались от земли… и уже через пару часов транспортный фамиллиар опустился в предместьях Валестры.

– Медай Тауване, – прочла вывеску Лахджа. – Хороший специалист?

– Лучший из практикующих. К нему ходят лауреаты.

– Дорого, наверное?

Дегатти только пожал плечами. Разумеется, дорого. Но в Мистерии, к счастью, действует правило взаимовыручки, коллегам волшебники делают большую скидку.

Профессор Тауване оказался очень крупным мужчиной. Выше двух метров, толстым, широкоплечим, краснощеким и круглолицым. Очередь к нему была большая, записывались за целую луну, но для лауреатов премии Бриара он каждый день оставлял окно, поскольку если у лауреата срочная проблема с психикой – ее лучше срочно и решить. Все помнят Лиадонни и многих других, которым по разным причинам не помогли вовремя, а потом стало поздно.

– Мэтр Дегатти, – густым басом поприветствовал он Майно. – И мэтресс Дегатти. Давно хотел с вами познакомиться. Двойной сеанс – двойная такса…

– Я его фамиллиар, – мгновенно отреагировала Лахджа. – Идем за одного.

– Да, действительно…

– Значит, сейчас за одного, – внимательно посмотрел на жену Майно. – А в другое время ты – не я, ты личность…

– Ладно, плати за двоих, – хмыкнула Лахджа. – Пусть принципы дорого обходятся тебе.

Профессор Тауване слушал их со все возрастающим интересом. Он пригласил мужа и жену устраиваться поудобнее, велел подать чай, поговорил о незначительных пустяках, уделил несколько минут погоде, привычно для мистерийцев поругал Метеорику и наконец спросил, что конкретно их беспокоит.

– Мы хотим убедиться, что плод во мне не страдает от… дефектов, – выдавила Лахджа, укладываясь на кушетку. – Сама я не чувствую ничего особенного, но может быть, есть что-то еще? Какая-нибудь более тонкая проблема?

– Понимаю, – степенно кивнул Тауване. – Беспокойство понятно и оправдано.

Он углубился в работу. Уселся рядом, положил на живот большую и мягкую ладонь, и его глаза заволокло туманом.

Лахджа вздрогнула. Майно тоже вздрогнул. Сейчас он разделял с женой ощущения. Сидящий на стуле кот Снежок зашипел и распушился.

– Скажите, первого ребенка вы не пытались убить? – медленно произнес Тауване, часть разума которого переместилась в пациента.

– Нет, – ответила Лахджа. – Но у меня была навязчивая идея сбросить ее с высоты.

– Чтобы она научилась летать? – с надеждой спросил Майно.

Лахджа промолчала. А Тауване продолжил работу, все тщательней обследуя плод. Он коснулся того, что потом станет сознанием живого существа, оседлал мыслью нервные импульсы, осторожно исследовал нади и чакры.

– Ребенок развивается нормально, – произнес он, возвращаясь в свое тело и убирая руку. – Пока нет никаких признаков задержки развития или ненормалий. Я почувствовал некоторые отличия от человеческого ребенка, но это нормально в вашем случае.

– Но он будет похож на людей? – с надеждой спросил Майно.

– Вполне. Отличия пока незначительны.

– Да!.. – с явным облегчением выдохнул Дегатти.

– У него не будет крыльев? – огорченно спросила Лахджа.

– Судя по всему – рудиментарные, – развел руками Тауване. – Возможно, они и вовсе рассосутся в процессе вынашивания.

– Ясно…

– Это хорошо! – сказал Дегатти.

– Что ж хорошего?! Ты бы отказался от крыльев?!

– От рудиментов – еще как.

– А… умственные способности? – спросила Лахджа.

– Рано пока говорить, – сказал Тауване. – Шестая луна, не так ли?

– Пятый ме… да, луна уже шестая.

– Прямо сейчас – никаких задержек. Но у полугохерримов уже на этом сроке начинаются отклонения, так что пока беспокоиться не о чем.

Тауване, конечно, сразу понял, о чем волнуются посетители. Откинувшись в своем кресле, он помолчал, внимательно глядя на Майно и Лахджу, а потом сказал:

– Нет, с ребенком пока что все в порядке. Могу назвать пол, кстати… хотите?..

– Не надо, пусть сюрприз будет, – сказала Лахджа, угрюмо думая, что раз у ребенка не будет крыльев – это не фархеррим.

Зачем рожать не фархеррима? Зачем она вынашивает это существо? Оно… лишнее.

Взгляд Тауване стал особенно острым. Он переглянулся с Майно, тоже ощутившим эмоции жены, и сказал:

– Я бы рекомендовал углубленный сеанс.

– Зачем? – не поняла Лахджа. – С ребенком же все в порядке.

– Для тебя, – проворчал Снежок.

– Со мной все в порядке.

– Пожалуй, что так, – согласился психозритель. – Сейчас. А вот после родов…

– Сходи, – сказал Дегатти.

– Тогда и ты тоже, – поджала губы Лахджа.

– А мне-то зачем?

– А ему-то зачем?

– Он лудоман.

– Правда? – заинтересовался Тауване. – Он никогда ко мне не обращался. Мэтр Дегатти, что ж вы молчали? Да мы давно бы…

– Это не проблема, – поспешил увести разговор в сторону Дегатти. – Вот если она сожрет младенца…

– Что?! – рявкнула Лахджа. – Вы что, охерели, колдунцы? Сумасшедшую из меня лепите?! Я САМА ВРАЧ!!!

Когда-то была.

– И поэтому вам особенно нужна помощь, – заверил ее Тауване. – У нас в Мистерии с ума сходят чаще всего как раз психозрители… их особенно сложно лечить. Они умеют сопротивляться. Их разумы создают бесконечное число уловок и преград, основываясь на собственном опыте.

– Я демон, но я не собираюсь жрать своих детей, – терпеливо объяснила тупым смертным азбучные истины Лахджа. – Я никогда этого не делала, как бы ни хотелось… перкеле.

Она впервые об этом задумалась. Действительно, Астрид ведь почти фархеррим, но и то иногда пробуждала какое-то глубинное отчуждение. Очень редко, большую часть времени Лахджа любила дочь. Но вот теперь она узнала, что ее второй ребенок родится бескрылым, и это сразу как-то убило трепет ожидания.

Что происходит? Фархерримы, что, генетически запрограммированы на соблюдение чистоты крови? Лахджа и раньше это подозревала, а теперь…

– Злые шутки Мазекресс… – пробормотала она. – Эффективно, но мне с этим что делать?

– Ничего страшного, – заверил ее Тауване. – Скорее всего, вы сможете полюбить ребенка, когда он родится. Но я все-таки рекомендую углубленный сеанс. Можно семейный, поскольку вы фамиллиар.

– Скорее всего, – повторила Лахджа. – Ладно, давайте…

– Минуточку! – вскинул палец Майно. – А сколько это будет стоить?

– Пять орбов, – хрустнул пальцами Тауване. – Ну что вы мрачнеете? Углубленный сеанс избавит вашего демона… извините, мэтресс Дегатти. Так вот, углубленный сеанс избавит мэтресс Дегатти от негативных подавленных эмоций и стремлений. Или хотя бы позволит ей их контролировать.

Пять орбов. За один сеанс. Окиреть. Может, чай ромашковый попьешь?

У нас есть пять орбов?

Есть, но это… тля.

– Может понадобиться больше одного сеанса. Но не думаю, что больше трех. Обычно я справляюсь за один, просто вы – демон… ваше подсознание очень опасно для меня.