Текст книги "Семья волшебников. Том 1"

– Может, сделаете скидку, зато у вас появится беспрецедентная запись в портфолио? – захлопала глазами Лахджа. – Вы ведь ранее не изучали демонов?

– Изучал, – разочаровал ее Тауване. – Даже высших. Именно поэтому я лучший. Ко мне ходят даже из-за Кромки. За любые деньги.

Дегатти окинул взглядом кабинет. Дорогущую кожаную мебель. Картины на стенах – безусловно, подлинники. Чистого золота канделябр. Амулет Феникса на груди профессора.

Да, зарабатывает-то он неплохо. Он лауреат?

Нет. Он отличный практик… лучший. Но почему-то его каждый год прокатывают.

Ну естественно! С такими-то ценами. Боятся, что он еще сильнее задерет тариф. Весь ваш ученый совет без штанов оставит.

Тля, а ведь действительно…

Тауване терпеливо ждал. Он наверняка привык, что клиенты долго колеблются.

– Ладно, мы согласны, – сказал за двоих Майно. – Но я могу рассчитывать на какие-то гарантии?

– Мэтр Дегатти, психозрительство – тонкая и сложная материя. Здесь нет и не может быть гарантий. Особенно в случае с демоном. Я даже самому себе не могу гарантировать безопасность… вообще-то, я могу умереть или сойти с ума в процессе… Кстати, обычно за такой сеанс я беру десять орбов, но вы мне симпатичны чисто как человек… и вам потом еще себя лечить.

– С лудоманией я как-нибудь проживу, – быстро сказал Дегатти. – Я себя контролирую и в любой момент могу остановиться.

– Не можешь, – отрезала Лахджа.

– Обсудим это потом… – процедил Дегатти.

Тауване назначил сеанс на ближайшее время. Он пообещал немного раздвинуть свое расписание, перенеся пару пациентов. Сеанс обещал быть непростым, так что профессор хотел обеспечить себе запас времени.

Три дня спустя Лахджа сидела в приемной. На сеанс она пришла с Майно, но прямо сейчас он курил на улице. На коленях тарахтел Снежок, который и в этот раз собирался все контролировать.

В конце концов, он главный семейный доктор!

Ты же не владеешь психозрительством.

И только поэтому я вас простил. Но я все равно буду следить, чтобы ты не пострадала.

– Я хочу кофе, – потребовала Лахджа.

Секретарша профессора Тауване произнесла несколько слов на языке Каш, и в ее ладони появилась чашка кофе. Она с милой улыбкой протянула его Лахдже.

– Сотворенный, – сухо прокомментировала та. – Спасибо.

– Хотите молока или сахара?

– Да. Я хочу кофе латте.

– Простите?.. – захлопала глазами секретарша.

– Латте. Вы можете наколдовать латте?

Сотворить кофе Лахджа могла и сама. Но за такие деньги пусть ее ублажат.

– Что такое «латте»?

– На порцию крепкого кофе три порции горячего молока, – терпеливо объяснила Лахджа. – Взбитого до пены с мягкими пиками. И две ложки сахара.

Секретарша беззвучно повторила рецепт и начала составлять заклинание. Попыток потребовалось несколько, но в конце концов она поднесла Лахдже вполне пристойный латте. А вернувшись за свой столик – тихонько забормотала, наколдовывая такой же и себе.

– Насколько же развращены и избалованы демоны Паргорона, – произнесла сидящая рядом старуха, с неодобрением глядя поверх крохотного пенсне. – Ну что ж, хотя бы Пятого Вторжения можно не бояться, раз вы так изнежены. Кофе лат-те!.. может, еще сиропчику, милочка?

– А вы тут, наверное, по поводу сенильной деменции? – любезно спросила Лахджа.

Бабушка иномирных слов не поняла, но посыл был очевиден. Она фыркнула и отвернулась.

Да, демонов в Мистерии не слишком жалуют. Муж вышел покурить, и Лахджу сразу обижают.

Она преисполнилась жалости к себе. Фархерримы презирают, из Паргорона выгнали, волшебники шпыняют, еще и кофе сотворенный… ребенка своего, говорят, сожрет… да разве ж она может?

– Злые вы, колдуны, – пробормотала она, смахивая слезу. – Мало вас мудохали во время Вторжений…

Старуха услышала это, с изумлением посмотрела Лахджу, а потом обратила внимание на ее живот. Морщинистая ладонь легла на кисть демоницы, и бабка участливо произнесла:

– Да ты прости уж старую, милая. Я все понимаю, я когда старшенького-то вынашивала, тоже в слезы чуть что. И тоже все хотелось эдакого чего-то – то почек березовых, а то шеек рачьих. Мужа совсем загоняла. Один раз проснулась среди ночи – не могу, как хочу тину морскую нюхать!.. А где море, а где Валестра!..

– А где Валестра? – не поняла Лахджа, глядя в окно.

Из него открывался отличный вид на набережную.

– А где Валестра?.. – повторила старуха, и ее глаза остекленели.

Оооо… все понятно…

Тут как раз вернулся Майно, а с ним сын старухи. Он помог матери подняться и провел в кабинет Тауване – как раз подошла их очередь.

– Рановато мы пришли, – сказал Майно, усаживаясь рядом с женой. – Нормально все?

– Да нормально. Хочешь кофе?

Бабушка провела у психозрителя около часа. Выйдя, она смотрела вполне ясным взором и как будто даже слегка помолодела, приосанилась.

– До свидания, милая, удачи тебе, – сказала она с искренней любезностью.

– И вам тоже… не болейте, – пробормотала Лахджа, нервничая перед сеансом.

Она мало знала о психозрительстве, но ее напрягало, что посторонний мужик будет бродить по ее подсознанию. Это же не «астральное узи», как с будущим ребенком – тут натуральная операция, только ментальная.

Профессор Тауване пригласил их не сразу. Ему явно тоже требовалось прийти в себя после предыдущего сеанса и морально приготовиться к следующему. Непростая у них работа, у психозрителей. Буквально нырять в чужие головы… а там, знаете ли, обычно ничего хорошего.

А уж в демонической-то голове…

Лахджа спешно припоминала все самое крамольное, что Тауване может у нее увидеть. Так, ну это ладно… и это тоже… всякий разврат его вряд ли удивит…

– А мой муж узнает о каких-то вещах? – спросила она, ложась на кушетку.

– Так как вы разумный фамиллиар – только с вашего согласия, – заверил профессор. – Также я буду обязан дать честный ответ, если получу о вас запрос из Кустодиана.

Теперь Лахджа стала вспоминать, согрешила ли чем-то перед Мистерией и Кустодианом… кажется, ничем. В этой стране она старалась быть очень осторожной – все-таки здесь ей дали политическое убежище.

– Не волнуйтесь, я видел множество разумов, в том числе и демонических, – заверил Тауване. – На моей кушетке бывали и опасные магиозы, и полные безумцы…

– А кэ-миало был?

– К сожалению или к счастью, нет. Сомневаюсь, что я бы выдержал подобный сеанс. Мысль интересная, да. Расслабьтесь и считайте от десяти до одного.

– Десять… девять… восемь…

Глава 14

Медай Тауване осмотрелся. Прихожая чертогов разума всегда разная. Ее наполнение не несет глубинного символизма и просто отражает внешние переживания, которые недавно повлияли на психику.

У пациентки Дегатти это оказался берег реки. Вокруг дышали монструозные джунгли. Тауване никогда не был в подобном месте, но сразу понял, что это Туманное Днище. К воде полз труп – разрубленный пополам, с такими же крыльями и шкурой, как у пациентки. Разумеется, это не означает, что пациентка кого-то убила – просто к данному индивиду она испытывает неприязнь.

– Кто ты? – спросил психозритель, смыкая пальцы перед лицом.

– Меня отвергли, – раздался бесплотный голос. – У меня все забирают.

Это что-то поверхностное. Возможно, бывший парень. Или отвергнутый ухажер. Он и сам это говорит. Судя по облику, он того же вида, что и пациентка, но это ничего не значит – в чертогах разума явления и индивиды могут искажаться очень причудливо. Так, этот демон запросто может оказаться какой-то стороной ее мужа. Надо изучать дальше.

– Ну и пусть, – бормотал труп. – Она все равно испорчена.

С этими словами он распался на множество частей. Его словно рассек невидимый скальпель. Бесчисленные кусочки мгновенно унесла река, и Тауване остался один.

Здесь, в чужом разуме, он выглядел не так, как в реальном мире. Это каждый раз вызывало немного эгоцентричный интерес – каким его видят другие индивиды?

– Очень мило, – произнес Тауване, отзеркалив себя и осмотрев со стороны.

Белый халат, квадратная шапочка. Лицо почему-то украсилось седой бородкой, на носу появились очки. В руке чемоданчик – очевидно, с какими-то чудесными пилюлями от всех хворей.

Здесь они, скорее всего, и правда подействуют. Пациент наделен демонической силой, так что его подсознание обладает особым могуществом. Возможно, удастся вынести чемоданчик с собой. Иногда такое получалось даже с обычными разумами, и хотя большая часть трофеев быстро рассеивалась, кое-что, бывало, и обретало истинную реальность.

Тауване зашагал дальше. Как и все такие чертоги, голова пациентки представляла собой кавардак из посещенных мест, встреченных индивидов, усвоенных культурных единиц, а также собственных страхов, фантазий и желаний. Но он здесь не на экскурсии, ему нужно найти корень ее проблемы. Если по пути он сумеет исправить что-то еще – хорошо.

Джунгли быстро сменились чем-то вроде цирковой арены. В самом ее центре стоял и кричал огромный размалеванный шут. На нем не было ничего, кроме дурацкого колпака, носа-шарика и толстого слоя грима. Зрители на трибунах аплодировали ему, но одновременно и хохотали, потешались над его идиотским видом и ужимками.

Шут выглядел легкомысленно и глупо, но порой его лик искажался, превращался в кошмарную харю. Изо рта вылезали клыки, порожденная играми разума тварь навевала ужас. Она жонглировала ножами, и еще один нож торчал прямо из промежности.

А приглядевшись, Тауване понял, что лица зрителей точно такие же, что у шута. Кем бы ни был этот человек, он веселил самого себя и сам же себе радовался.

– …Я игрок!.. – донеслось до психозрителя. – …Я шоумен!.. все меня обожают!..

В конце представления шут раскинул руки, и к нему побежали бесчисленные девы в платьях… но и у дев было то же самое лицо. Шут долго ездил между ними на моноцикле и перечислял собственные достоинства, получая от самого себя поцелуи. Затем он выбрал среди собственных копий самую-самую, которая ничем не отличалась от остальных, наградил ее таким же носом-шариком и дурацким колпаком, после чего они принялись… Тауване стоически смотрел на это, поскольку тут явно скрывались подавленные воспоминания.

Когда все закончилось, шуты забегали и закричали, а из них стали вываливаться куриные яйца, из которых тут же вылуплялись все те же шуты с одинаковыми лицами, только крохотные. Они носились повсюду и кричали:

– Ма-а-ама, ма-а-ама!.. Мама, дай, мама, дай!..

Любопытно. Перед сеансом Тауване, разумеется, изучил анамнез пациентки, и теперь сопоставлял с тем, что видит в ее разуме. Он без труда догадался, что видит бывшего мужа – кому еще женщина подсознательно отведет роль самовлюбленного клоуна, от которого рождаются его маленькие подобия?

Были и другие бывшие мужчины, но они не занимали сколько-нибудь важного места в разуме пациентки Дегатти. Просто что-то вроде аллеи славы… некоторые экземпляры весьма экзотичны.

Вот это явно титан, а это… этот пьедестал Тауване рассмотреть не смог, его опрокинули и разбили на тысячи осколков. Но там все еще мерцала какая-то тень и доносился шепот. Психозритель наклонился и услышал на самой грани восприятия:

– …лучшие найбщики – это…

Ну да ладно. Судя по всему, это воспоминание удалил коллега-психозритель или кто-то с аналогичными навыками. Сработано грубовато, но эффективно. И что бы там прежде ни скрывалось, к нынешней проблеме пациентки оно отношения не имеет.

Вскоре оказалось, что разум мэтресс Дегатти отличается от обычного демона. Он оказался мозаичным, состоял будто из двух не совсем сочетающихся частей. Тауване шагал по джунглям, диким и кошмарным, но среди них то и дело встречались объекты мира смертных. Непривычные, явно не парифатские, но и безусловно не демонические.

Вот этот предмет… что это? Похоже на крохотную металлическую хижину с дверями и окнами, но у нее колеса… самобеглая карета?.. Внутри горел свет, что-то громко урчало, а под огромным окном в центре раскачивалась игрушечная балерина. Была она такой четкой и детальной, что все остальное казалось затуманенным.

Чертоги разума постепенно становились все причудливей. Изменения нарастали, вещи переставали быть равными себе, перетекали одна в другую быстрее, чем Тауване успевал моргнуть. Меняли значение и наполнение.

Похоже, разум все-таки нащупал чужака.

Тауване слегка притормаживал это силой воли, чтобы не потеряться. Пристальным взглядом он заставлял предметы застывать, оставаться неизменными, пока он на них смотрит. Так он мог хотя бы анализировать то, что его окружает.

Ему казалось, что прошло уже больше часа. Но в реальном мире минула едва ли минута, пациентка только-то закрыла глаза. Сеансы кажутся со стороны короткими, но для самого психозрителя это порой долгая и трудная экспедиция в такие места, которые затмевают Темные миры.

И они еще удивляются, за что он берет такие деньги.

Позади что-то зашуршало, и Тауване насторожился. Разум пациента может нападать на психозрителя, воспринимать его как врага.

А разум демона – еще и как пищу.

Конечно, у психозрителя есть средство экстренной эвакуации, но Тауване не собирался прибегать к нему без крайней нужды. Это вредно и для него самого, и для пациента.

Пока что на удивление неопасно. Тауване бывал в разумах безобиднейших горничных и клерков, в пучинах подсознания которых скрывались такие чудовища, каких не встретишь и в Паргороне. А тут все довольно мирно… пока что.

Вообще-то, это тревожный звонок. Чем глубже погребены монстры, тем страшнее они, когда все-таки вырываются на свободу.

Шуршание становилось все громче. А лес вокруг – все мрачнее. Деревья смыкались, просветы меж ними исчезали, тропинки превращались в узкие коридоры. Это все больше походило на какой-то жуткий лабиринт.

Вот донесся звонкий смех. Недобрый. В небе появились оскаленные рожи. Они искажались, меняли форму, перетекали одна в другую. Это все больше походило на подавленное, но все еще сильное воспоминание, иногда напоминающее о себе ночными кошмарами. Пережитый давно ужас.

Одна из самых опасных областей чертогов разума.

Шуршание смолкло. Из-под корней выглянула рыжая кошачья морда. Глаза сверкнули зеленым, и кот участливо сказал Тауване:

– Беги.

А в следующий миг тихий лес превратился в безумную вакханалию. Отовсюду стали выскакивать хохочущие, кривляющиеся монстры, клыкастые и когтистые чудища. Одни были рогаты, другие потрясали огромными дубинами, третьи вовсе не имели строгой формы.

Главным среди них был все тот же огромный шут. Но здесь он уже не выступал на арене. Его лицо исказили злоба и похоть, руки покрылись кровью, и кровь же густо покрывала промежность. Увидев Тауване, он жадно оскалился, указал на пришельца – и орда монстров бросилась со всех сторон.

Тауване раскрыл чемоданчик. Психозрителю часто приходится сталкиваться с внутренними демонами пациента. В руках доктора появился… что это за предмет?.. Сдвоенная металлическая труба с деревянной рукоятью… похоже на гномий жахатель.

В реальности Тауване не умел ими пользоваться, но в чужой психике все подчинено чужому подсознанию. Обычно в битвах с внутренними демонами он представал этаким Рыцарем Парифатом, героем с пылающим мечом, но мэтресс Дегатти считает, что у него должен быть жахатель – и у него жахатель.

Дернулся спусковой крючок. Из двойного дула вырвался сноп огня – и демон отлетел с дырой в груди. Медай Тауване перевел ствол чуть левее – и убил еще одного.

Они подлетали с огромной скоростью. Их когти почти касались кожи, но Тауване каждый раз успевал за мгновение, за долю секунды. Разум пациентки сделал его своим героем-защитником и не только нападал, но и подыгрывал. Один за другим демоны падали, дымились, погибали с истошным воем.

Последним пал демон-шут. Он оказался выносливой тварью, ему одного выстрела уже не хватило. Кроме того, он был самым опасным и постоянно призывал подмогу. Лабиринт менялся согласно его воле – настолько глубокие корни этот кошмар пустил в разуме мэтресс Дегатти.

Но вот жахатель громыхнул в последний раз. Все закончилось, все стихло. Тауване вышел на площадку, залитую кровью и нечистотами. В самом центре плавала разбитая фарфоровая кукла с белокурыми волосами. Голубые глаза слепо смотрели в небо.

– Ярыть, – только и произнес Тауване.

Ничего нового. Ему уже доводилось психозрить разумы, пережившие подобную травму. Сложно сказать, имеет ли это отношение к нынешней проблеме, но раз уж Тауване здесь, стоит внести исправления.

Он уже перебил внутренних демонов, и это само по себе немного поможет, но кошмар не кончится, если не удалить корень проблемы. Он присел рядом с куклой и снова раскрыл чемоданчик.

Теперь там было два предмета. Слева – самый обычный молоток и небольшая лопатка. Справа – набор реставрационных материалов. Клей, лак, кисточки.

Два варианта. Куклу можно либо разбить и закопать, окончательно стерев это подавленное воспоминание, либо починить, примирив разум со случившимся несчастьем.

Первый вариант гораздо проще и быстрее. Но просто стирать воспоминания нежелательно даже у обычных смертных. А конкретно это воспоминание относится к бытности пациенткой человеком, и если избавиться от него, это может усилить ее демоническую сторону. Сделать разум более… холодным и чуждым. Совсем чуть-чуть, но… лучше все-таки уделить время починке.

В чужих психиках Медаю Тауване доводилось представать в самых разных обликах и заниматься самыми разными работами. Он строил и чинил дома, шил одежду, находил в лесах потерявшихся овец. Сейчас он принялся реставрировать фарфоровую куклу, и через пару часов кропотливого труда та стала почти как новенькая.

Следы остались. Они не исчезнут окончательно. Но теперь кукла не валялась разбитой. Лес вокруг посветлел, на поляну упал луч утреннего света, и Тауване посадил куклу под дерево, на мягкий зеленый мох.

Уходя, он обернулся, и увидел на ее лице улыбку – грустную, даже печальную, но уже не искаженную болью.

Дальше кошмаров не было. Тауване шагал обычной лесной тропой. Хорошо, что он смог попутно подправить кое-что травмирующее, но это, судя по всему, не главный источник проблемы. Главный таится где-то еще, и его предстоит разыскать.

Внимание приковал дребезжащий звон. Его издавал маленький, ярко-красный… конструкт?.. нет, это просто педальный бицикл. Похожие делают гремлины, для них даже не нужна магия. Он лежал в грязи, у маленького дома, со всех сторон окруженного зарослями.

Выглядит так, словно бицикл кто-то бросил. Маленькие следы ведут в дом. Внутренний ребенок?.. это важно. Тауване всегда старался заключить союз с внутренним ребенком пациента, поскольку он может стать либо бесценным помощником, либо опасным врагом.

Внутреннего ребенка он в доме не нашел. А сам дом казался обычным, хотя во многих деталях и отличающимся от привычных мистерийских. На комоде стояла странная коробка с темным стеклом вместо одной стенки. Часы на стене вместо двадцати шести имели всего двенадцать делений, а время показывали стрелки. Вот обе достигли верхнего деления, и светильник на потолке изменил цвет – из лилового стал ярко-синим.

Еще на стене висела инкарна. Близкий человек… отец?.. Его лицо двоилось, то отращивало, то сбрасывало бороду, покрывалось морщинами и разглаживалось. Разные временные периоды?.. нет, что-то большее. В какой-то момент он выглядит просто немолодым светлым человеком, в другие же почти небожителем. Преклонение перед отцом?.. пока не совсем понятно, это обычно проявляется иначе.

А вот признаков матери Тауване в доме не нашел. Зато он обнаружил иное. Дверь в подвал. Самую обычную, непримечательную, но его сразу потянуло туда, как и в любое место, которое может быть ключевым.

Тауване прошел по ступеням, осторожно повернул ручку… и его обдало смрадом. За дверью не было подвала или погреба, там… Тауване смотрел в бездну. Бесконечный черный зев, ментальный портал, из которого доносился глубокий ритмичный стук… сердцебиение огромного существа.

И это было не просто подвальное чудовище. Оно… Тауване замер, ощутив немыслимую мощь. Что-то глубинное, что-то бесконечное и космическое. Оно имело здесь почти собственное сознание… нет, даже не так. Это что-то реальное, обладающее некой властью над пациенткой. Внедрившееся в ее разум, пустившее в нем корни… а значит, оно может увидеть Тауване.

Он сразу закрыл дверь, в последний момент заметив в далекой тьме тонкую светящуюся фигуру.

За такое надо было просить больше. Пять орбов не стоят встречи с демолордом. Особенно учитывая, что корень проблем почти наверняка где-то здесь.

Тауване в целом было уже все ясно. Пациентка Дегатти – смертнорожденный демон. Она родилась и жила человеком, а потом обратилась в паргоронскую тварь. Чаще всего это полностью разрушает прежний внутренний мир, но в данном случае старое и новое «я» вступили в симбиоз, сформировали нечто новое и по-своему гармоничное… но отнюдь не безупречное.

Взгляд упал на белокурую девочку с набивным дракончиком. Еще только что ее в комнате не было, но в чертогах разума вещи и индивиды появляются и исчезают совершенно непредсказуемо. Она сидела за столом, который выглядел так, будто его накрыла заботливая матушка.

Так, это важно. Надо не упустить. Внутренний ребенок – одна из самых могущественных граней личности. Зачастую даже самая, поскольку наиболее древняя.

Тауване положил на стол чемоданчик и сам уселся напротив. Его нынешний облик должен внушать пациентке симпатию. Это часть психозрительских чар – вступая в чужой разум, Тауване подстраивается под него, становясь кем-то, кому пациент подсознательно доверяет.

Девочка подняла на него взгляд, и ее платьице тоже превратилось в белый халатик. Взгляд посерьезнел, она положила на стол дракончика, протянула руку и пискнула:

– Приветствую, коллега.

Тауване со всей серьезностью пожал руку. Значит, мэтресс Дегатти действительно в прежней жизни была врачом. Как же ее занесло в демоны?

– Это наш пациент, – сказала девочка, указывая на игрушку. – У него опасный случай злобнодурости.

Набивной дракончик уставился на Тауване и оскалил клыки. Рога на голове стали удлиняться и заостряться.

– Это очень серьезно, – согласился психозритель. – Мы обязаны ему помочь. Откуда он взялся?

– Белый олень подарил, – признался внутренний ребенок. – Он самый красивый. Но теперь дракончик болеет, и я боюсь, что это заразно.

– Этому горю несложно помочь, – открыл чемоданчик Тауване. – У меня тут куча волшебных пилюль.

– Пф!.. я не верю в магию! – ошарашил его ребенок. – Я верю в доказательную медицину!

Необычная реакция. Такого обычно ждешь от рационального начала, это оно скептично и недоверчиво. Возможно, после демонизации рацио пациентки пострадало, возможно, даже погибло, и его функции принял на себя внутренний ребенок. Он обычно самый живучий.

– …Поэтому будем лечить его ягодным супом и чмоками! – закончила девочка. – Но таблетку ты тоже можешь дать. Таблетки – это важно.

А, это такая игра. Тауване успокоился, погибшее рацио было бы очень неприятным известием. Его можно воссоздать, но это сильно усложнит сеанс.

– А где мама и папа? – спросил он, пока девочка поила дракончика черничной жижей.

Лучше отсюда пока не уходить. Подсознание пытается что-то ему сообщить.

– Мама и папа тут, – неопределенно махнула рукой девочка. – Они в подвале.

Из подвала донесся вполне человеческий, приятный голос:

– Ты пообедала, крольчонок?

– Да! – отозвался внутренний ребенок.

Дверь сама собой распахнулась, и оттуда хлынул шумный ветер. На сей раз не смрадный, а прохладный и даже приятный. Словно удовлетворенный вздох огромного доброго существа.

Печально. Что бы ни творилось в сознании, в подсознании человеческие родители пациентки почти полностью поглощены этой… сущностью. Лечить тут нечего, демонизацию Тауване отменить не сможет. Если попытаться обратить процесс вспять, мэтресс Дегатти просто сойдет с ума.

– Я погуляю! – раздалось со стороны входных дверей.

Что, уже все?.. Ярыть, упустил. Хотя можно проследовать за ней и посмотреть, что из этого выйдет. Тем более, что без внутреннего ребенка отчий дом стремительно мрачнел и угрюмел. Стены стали обрастать пульсирующей плотью, меняться и изгибаться. Дверь подвала распахнулась, и оттуда снова хлынул холодный смрад. Ноги налились свинцом, как это бывает в кошмарных снах, и Тауване почувствовал, что это место пытается его поглотить.

– …Съешь его, крольчонок… – раздался зловещий шепот.

Надо срочно убираться. Здесь сильна воля демолорда. Это уже не воплощение подсознания пациентки, а что-то глубоко внедренное – и психозрительских сил может не хватить.

Всю свою волю Тауване направил на передвижение. Перетаскивал ноги одну за другой, командовал ими напрямую. Психика пациентки обратилась против него, не давала сойти с места. Пол, а затем земля превращались в вязкую грязь, он приклеивался при каждом шаге.

Снаружи простирались все те же джунгли. Дикий причудливый лес. Из-под ног вырвались бескожие существа с щупальцами – высоко прыгая, они то превращались в парифатских зайцев, то снова становились мелкими демонами. В кустах трещали и бубнили шуки, эти мелкие зубастые демоны.

– …Съешь его, съешь его, съешь его!.. – доносилось отовсюду. – Он враг, он чужой!.. ты же голодная!..

Но чем сильнее Тауване удалялся от отчего дома, тем тише становились шепотки. Значит, пациентка не вняла воле демолорда. Заложенная установка не ультимативна, она просто направляет мэтресс Дегатти по желаемому сценарию, но ей можно сопротивляться, можно даже не обращать внимания.

В общем-то, это мало отличается от установок, закладываемых в детстве родителями и наставниками. Они есть у всех и их лучше не трогать без крайней необходимости. Они лежат в самом фундаменте психики.

Вдали от отчего дома лес снова начал светлеть, становилось все больше воды. Шумели водопады, текли бурные реки. Начался дождь. За деревьями мерцало либо большое озеро, либо море, но приблизиться к нему не получалось, оно отступало, когда Тауване к нему шел. Это важный объект, там должны быть глубинные слои бессознательного.

Вода часто связана с поисками потаенной истины. Тауване уже не видел внутреннего ребенка, но это и не важно – потоки воды и так указывали путь. Он шел вдоль ручья, по которому плыл бумажный кораблик. Сделанный из газеты с очень правильным, явно не рукописным шрифтом, он весело подпрыгивал на бурунчиках, и только чудом ни разу не набрал воды…

…Тауване слишком долго смотрел на кораблик. Теперь он сам на его борту. Вокруг не ручей, а широкая река, и он плывет на легком бумажном паруснике.

Ярыть.

Но внутренний ребенок оказался тут! Девочка стояла за штурвалом и крутила его влево-вправо, выкрикивая бессмысленные команды:

– Полундра!.. Свистать всех наверх!.. Лево руля!.. Право руля!.. Ахой!.. Сухопутные крысы!.. Смотри, вон они!

Да, по берегу тек поток крыс. Тысячи… нет, миллионы серых грызунов. Они не совались в воду, но мчались быстрее ветра, угрожающе поглядывая на кораблик.

Что означают эти животные? Грязные мыслишки? Мелкие грешки? Просто случайное порождение подсознания?

– Куда мы направляемся? – спросил Тауване, чтобы спровоцировать внутреннего ребенка на диалог.

– Не знаю, – пожала плечами девочка. – Река сама нас несет.

– Я думал, ты управляешь этим судном.

– Да.

Исчерпывающий ответ.

Тауване посмотрел наверх. По щекам по-прежнему стекал дождь, но теперь он заметил то, на что не обращал внимание прежде. Небо скрывалось за мелкоячеистой сеткой вроде рыбацкой. Что это – какое-то ограничение?

– Что это за сеть? – спросил он.

– Она нас защищает. Но не дает улететь, – вздохнула девочка.

Понятно, отражение фамиллиарной связи. Погрузив пациентку в психозрительный сеанс, Тауване заблокировал эту связь, чтобы чертоги разума не смешивались с разумом мастера и других фамиллиаров. Иначе он совсем бы запутался, мозаичные разумы психозрить почти невозможно.

Но восприятие этой связи самой пациенткой все равно осталось. И оно вот такое. Мэтресс Дегатти принимает ее, как сдерживающий и защитный фактор, но все равно тяготится. С этим тоже можно помочь, но только по просьбе пациента, иначе это будет промывкой мозгов.

По крайней мере, тяготится этим она не слишком сильно – сеть высоко и далеко, она не застилает свет, а внутреннее наполнение достаточно обширно и богато. Подобные ограничения встречаются и в разумах обычных людей – так часто воспринимают брак, даже счастливый. Потому что он все равно в некоторой степени ограничивает, сковывает.

Пожалуй, это не проблема. Тем более, что речь о разуме демона.

Река незаметно превратилась в озеро. Вот оно. Где-то здесь должен быть путь в самые глубины подсознания. В разуме пациентки многое связано с водой… это что, дракон?

Под волнами пронеслась длинная тень. И впрямь похоже на морского дракона. Девочка внезапно прыгнула за борт, оседлала этого зверя и исчезла с ним в глубине.

Тауване остался один.

Для начала он осмотрелся. Можно не торопиться – в реальном мире время идет в десятки раз медленнее. Мэтр Дегатти, возможно, не успел еще докурить трубку. Тауване сам теперь встал за штурвал и повел яхту к центру озера… или это все-таки море?

Вдали проносились островки, иногда из воды поднимались спины китов и морских драконов. Взметнулось щупальце гигантского кракена… а, нет, это тоже дракон, только не привычный парифатский, а нечто паргоронское, с кольчатым телом, бутонообразной мордой и кольцом зубов.

Похоже на таотахрия. Тауване не был в Паргороне, но ему доводилось психозрить волшебников, там бывавших. Этот мир всегда оставляет отпечаток на психике, а его обитатели поселяются в глубинах разума, среди потаенных страхов.

Кольцо зубов развернулось, из него высунулось… реальные таотахрии явно такого не имеют. Вместо языка у твари была девушка – очень красивая, белокурая, с нежной кожей… кажется, это сама мэтресс Дегатти до обращения в демона.

Дева-дракон. Выглядит так, будто чудовище пыталось ее съесть, но остановилось на полпути, и они слились в единое целое.

Создание подплыло ближе. Тауване не мог оторвать глаз от радужной переливающейся шкуры. При всей кошмарности облика, оно обладало странной притягательностью, манило обеими своими половинами.

Возможно, это эго-тотем. Или теневая личность. Внутреннего ребенка Тауване уже видел, и его порадовало, что тот не подвергся искажениям, а просто принял новые правила.

– Ты кто? – спросила дева-дракон, подплывая ближе и опираясь на фальшборт.

Первая задает вопрос. Это агрессия. Тауване давно не обманывал подобный интерес со стороны психики. Если она пытается его идентифицировать, значит, обнаружила чуждый элемент и постарается либо как-то встроить в себя… либо стереть.

Можно назваться врачом. А можно путешественником. Можно и вообще не отвечать.

– Я Медай Тауване, профессор Спектуцерна, – представился он настоящим именем. – Я здесь, чтобы помочь.