Текст книги "Семья волшебников. Том 1"

– Мэтр Инкадатти, прекратите! – завопил Майно, взмывая в воздух и летя к калитке. – Старый ты драуг, ну сколько раз просить?!

Инкадатти принялся шипеть, как масло на сковороде. Благоразумно не пересекая изгородь, он стал выговаривать соседу, что мало тому было демона-фамиллиара, мало было вступать с ним в богопротивную супружескую связь и давать кров ее бесенку, который теперь учит злам паргоронским невинных мистерийских детей… теперь еще и бушук поселился в его усадьбе! Он-то чует, он-то видит! Скверной аж на вспашку вокруг шибает! Вертеп разврата и демонической скверны.

– …Я уж письмо в Кустодиан отпра-авил!.. – заявил сосед.

У Дегатти от гнева запульсировала жилка на виске. Он приземлился, оперся на изгородь и что-то тихо сказал. Астрид не расслышала. Она и деда Инкадатти-то слышала только потому, что тот орал во весь голос.

– …Ах так!.. – донеслось до веранды. – Магиоз!..

– Еще чайку, милая?.. – спокойно спросила Лахджа. – Совнар, ты будешь?

– Мам, ты чай пролила, – указала на землю Астрид.

Лахджа опустила взгляд и спокойно сказала:

– Это не чай. Майно, завязывай!.. Совнар, ты мне повитуху обещал. Пойду в баню.

Уже из бани раздался ее недовольный крик:

– Мэтр Инкадатти, уберите печати, мне дурно, я рожаю!

Лахджа не слышала, что ответил старый сморчок, и не видела, что там происходит, зато почувствовала особенную вспышку гнева со стороны мужа, а потом неожиданное удовлетворение. И еще почему-то оглушительно залаял Тифон.

– …Да чтоб вы там сдохли!.. – донесся затихающий плаксивый визг. – …И отродья ваши!..

Лахдже почему-то стало истерически смешно. Вот он, исторический момент. Она-то думала, что будет рожать на островке посреди озера, что муж под ручку отведет ее туда, и ей будут помогать все духи природы и демоны Паргорона. Будут петь птицы, колыхаться травы с весенними цветами, Майно заиграет на лире…

А в итоге она еле дотащилась до бани и лежит на полке, слушая вопли дементного старика. Просто прекрасно. Да уж, спасибо мэтру Инкадатти, сделал момент незабываемым.

Но хотя бы фамиллиары явились на помощь. Енот притащил кучу полотенец и нагрел воды. Снежок для приличия поорал под дверью, а потом улегся рядом и принялся испускать целительные волны. Это хорошо, а то собственная регенерация Лахджи во время родов переставала работать.

Демонические роды. Лахджа однажды уже через них проходила, и результатом стала Астрид. А сейчас все должно пройти попроще, потому что ребенок хотя и крупный, но зато бескрылый.

Вот все сделала Мазекресс, создавая фархерримов, а проклятие человеческого рода не сняла. Дети рождаются точно так же, в муках матерей. Но так, кажется, у всех демонов, они просто обычно демонической силой себе помогают.

Но Лахджа – слишком юный и неумелый демон. А к тому же, полудемону так можно и навредить. Нет, все-таки спасибо мэтру Тауване, успокоил насчет того, что ребенок не будет уродом или умственно отсталым. До этого Лахджа всерьез опасалась, что он прогрызется наружу или еще чего вытворит.

В баню вошла повитуха. Выглядела она в точности как человек, но по ауре сразу слышалось – демон, просто под личиной. Наверное, бушучка, кто-то из многочисленного клана Совнара.

Лахджа ожидала увидеть Безликого, но так даже лучше.

– Привет, – выдохнула Лахджа. – Майно, тут повитуха!..

Муж уже входил следом. Он уселся в предбаннике, утирая пот со лба, и устало сказал:

– Я вижу, твоими глазами.

– Замечательно, он моими глазами смотрит, – сказала Лахджа. – А хочешь еще и ощущения при родах разделить?

– Не очень, – отказался Майно.

– Да ладно тебе, – мстительно добавила Лахджа. – Партнерские роды. Это же так объединяет.

– Я воздержусь.

– Ну тогда выйди покурить. Слишком много народа.

Дегатти вышел наружу, к напряженно ожидающим Астрид, Тифону и Совнару.

– А, ты все еще здесь, – только и сказал он.

– Конечно, – не стал отпираться демон. – Едва ли мне выпадет возможность посмотреть на еще одного полуфархеррима. Фархерримы, знаешь ли, уже успели прославиться своей повернутостью на чистоте крови и нелюбовью к чужакам. Знал бы ты, как они украшают деревья!..

Пока Совнар рассказывал Дегатти байки о сородичах Лахджи, из бани донеслось несколько сдавленных криков, а потом детский плач. Роды прошли очень быстро и легко, повитуха толком и не понадобилась. Лахджа просто хотела подстраховаться на случай чего-то непредвиденного. Тауване, может, и хороший психозритель, но он же просто смертный колдунец.

– Так, покажи мне его! – торопливо потребовала Лахджа. – Покажи мне его!

– Ее, – сказала повитуха, радостно улыбаясь. – Это девочка.

– Опять девочка?.. эх, я думала чередовать.

– Это не от нас зависит, милая, – подала ей ребенка повитуха. – Девочка очень здоровая и крепкая.

– Перкеле, какая ты носатая!.. – опешила Лахджа. – В кого такой шнобель?!

Новорожденные, как известно, бывают двух типов. Первые – крупные, белые и красивые, которые сразу получаются хорошенькими, а часто еще и с волосами. Именно таких любят рисовать на рождественских открытках.

А второй тип – сморщенные, складчатые, красно-синюшные орущие комки, мало напоминающие детенышей человека и иногда пугающие особенно впечатлительных матерей. Корни мандрагоры, не иначе.

Этих большинство.

Но в целом ребенок оказался вполне симпатичный. Очень похожий на человека, только кожа сероватого оттенка, волосы цвета лаванды, глаза фиалковые, как у Элизабет Тейлор, и зрачки вертикальные, как у матери. Хвоста и крыльев нет.

А вот нос и правда длинноватый, востренький…

Малышка перестала плакать и воззрилась на маму со строгим и даже суровым видом. Она словно прикидывала, заслуживает ли эта женщина такой подарок судьбы.

Ворвавшийся в баню отец при виде дочери счастливо выдохнул. Он до последнего боялся, что родится урод-полугохеррим или жуткая гартазианка. А тут… очень милый ребенок, просто немного нестандартной расцветки и с вертикальными зрачками.

– У нее ведьмин носик! – обрадованно воскликнул он.

– Это что, хорошо? – удивилась Лахджа.

– У нас считается, что это признак волшебного дара. Нет, конечно, это просто суеверия, но… Лахджа, в Мистерии это считается… ну… харизматичным.

– Понятно, – сказала Лахджа, прикладывая дочь к груди.

– Имя уже придумали? – спросила повитуха.

Мать с отцом переглянулись. Они это обсуждали и решили, что если будет мальчик, имя выберет Майно, а если девочка – Лахджа.

– В честь прабабки, как и Астрид, – сказала она. – Вероника.

Глава 18

– Опять не паргоронское имя, – покачал головой Совнар, разглядывая маленькую Веронику.

– И не парифатское, – согласился Дегатти.

– Но звучит-то красиво, – сказала им Лахджа. – Может, я не хочу терять корни.

Она чувствовала облегчение. Лежала на полке теплой сауны, кормила грудью вторую дочь, и радовалась, что все позади. С наслаждением ощущала, как ее снова слушаются Ме, ее мистические силы.

Неудобно, конечно, что они частично блокируются на время беременности. Но ничего не поделаешь, вот такие они у Лахджи, очень… биологические. Мужчине было бы проще, конечно.

Надо бы переместиться в дом. Сауна, конечно, лечит все болезни, но Лахджа предпочла бы прилечь на кровать или диван. Да и грязновато тут стало… ничего, енот приберет.

Ихалайнен принял это стоически. Он остался наводить порядок, а Майно помог жене перебраться в гостиную. Помощь ей, впрочем, уже особо и не требовалась – снова заработавшая Регенерация быстро привела тело в норму, и только некоторая слабость еще сохранялась.

Веронику несла повитуха. Ее услуги больше не требовались, но она оказалась ответственной демоницей и не собиралась уходить, пока не убедится, что с матерью и ребенком все в порядке. Едва Лахджа плюхнулась на диван, как тут же забрала дочь и умиленно на ту уставилась. На спинку вскарабкалась Астрид и тоже принялась рассматривать сестру.

Возможно, лучше все-таки прилечь в спальне… а, черт с ним. Лахджа нормально себя чувствует, а тут дальнозеркало и ноутбук. Да и места больше – вон уже сколько народу набилось. Даже конь явился, сунул морду в окно.

Майно уселся рядом. Взял жену за руку и с дурацкой улыбкой таращился на дочь. На этот раз – во всех отношениях собственную, его плоть и кровь.

Нет, к Астрид он давно относился, как к родной. Та росла у него на глазах, называла папой. Но все-таки биологически его первый ребенок – вот он, сонно жмурит фиалковые глаза.

– Может, все-таки парифатское имя дадим? – снова попросил счастливый отец. – Можно какое-нибудь похожее… вот, у нас есть Виранелла…

Лахджа даже заколебалась. Виранелла Дегатти… а ведь тоже красиво…

Но потом она подумала, как обидно будет бабушке Веронике, что в честь бабушки Астрид правнучку назвали, а ее обделили, оставили за порогом.

– Все было честно, мы договорились, – поджала губы Лахджа. – Ты сам настаивал, что мальчику имя выберешь сам. А девочку, так уж и быть, оставишь мне.

– Я не говорил «так уж и быть», – заметил Майно. – Ладно, как знаешь. Виранелла было бы красиво…

– Я не могу назвать одну дочь в честь одной прабабки, а вторую – Виранелла. Бабушка Вероника будет думать, что я ее не люблю.

– Она что, еще жива? – удивился Дегатти.

– Нет, она умерла десять лет назад, – сказала Лахджа. – Как и бабушка Астрид. Слушай… У вас в Мистерии бывает по несколько имен?

– Только у мигрантов и их потомков, – фыркнул Дегатти.

– А я кто?..

– У нашей дочери не будет несколько имен. Она Дегатти, она мой старший кровный ребенок, и она станет волшебницей…

– Мэтр Гурим, не могли бы вы покинуть тело своего сына… не щипайся!

Они весело болтали и перешучивались, на кухне пили чай Совнар и его, видимо, родственница, Астрид с любопытством таращилась на сестру… а потом все почувствовали…

– …Зло, – тихо произнес Дегатти, вскакивая с дивана.

– Перегар!.. – замахала рукой перед лицом Лахджа.

Распахнулась парадная дверь, и в холл ворвались бурный ветер, громкий топот и чей-то оглушительный бас:

– Подумать только, она променяла вот на это дворец моего брата!

У Лахджи внутри все оборвалось. Она больше трех лет не слышала этот голос и надеялась больше не услышать никогда.

Но секундой спустя гостиную обдало… ох, она с Паргорона этого не испытывала. И Майно тоже, судя по тому, как у него всколыхнулись волосы. Страшное ощущение чего-то громадного, давящего, немыслимо кошмарного. Словно гравитационная волна в человеческом обличье.

Три гравитационные волны. Первым в гостиную влетел младенец с недовольной рожицей, за ним вошел пузатый гохеррим с оранжевой кожей, тесаком на поясе и бочкой на плече, а последним вступил обрюзгший черт с ослиными ушами… ба-а, Асмодей собственной персоной. Вот уж кого Лахджа не ожидала увидеть.

Она вообще никого не ожидала увидеть, но этого в особенности.

– Мир вам, господин Фурундарок, – ровным голосом сказал Майно. – Привет, Янгфанхофен… и…

Дальше он запнулся, не зная имени третьего гостя. Его он воочию не видел.

– Здрааааавствуй, Майно, – ухмыльнулся Паргоронский Корчмарь. – Сколько лет, сколько зим. Давно ко мне не заглядывал, а у меня столько новых историй… В том числе и о тебе, Дегатти. Я их всем рассказываю. Всем.

– Я даже не сомневался.

Лахджа нервно сглотнула, когда три всемогущих чудовища обступили ее и ее ребенка. Снова три кошмарных волхва. Почему у колыбели каждой ее дочери собираются три демолорда? Это уже традиция такая? Лахдже не нравится эта традиция.

К тому же от всех троих несло перегаром.

– Какими судьбами? – слабым голосом спросила молодая мать, переводя взгляд с одного монстра на другого. – Не думала, что в Паргороне интересуются моими делами… настолько…

– Да мы и не интересовались, – пробасил Фурундарок. – Где там моя племянница?

Астрид опасливо вылезла из-за дивана. Ее туда буквально снесло демоническим ветром.

– Знакомься, доча, – вздохнула Лахджа. – Это твой дядя Фурундарок.

– Привет, дядя Фурундарок, – кивнула Астрид почему-то Асмодею.

– Не этот. Этот нам никем не приходится и вообще черт знает что тут забыл.

Асмодей загоготал, и гостиную наполнил совсем уж невыносимый запах спиртного. Кажется, все трое явились прямиком с попойки.

– Привет, дядя Фурундарок, – повторила Астрид, кивая теперь Янгфанхофену.

Фурундарок шумно втянул воздух.

– Астрид, твой дядя вот, – указала на него Лахджа, пока деверь не начал пожирать все сущее.

– Но это же мла…

– Астрид, иди поиграй.

Но Астрид далеко не ушла. Ей было страшненько, но и ужасно интересно. Благо Фурундарок таки пребывал в благодушном настроении и даже подарил племяннице исгодын. Маринованный. На вилке.

– Угощайся, – широким жестом сказал он.

Лахдже он тоже сделал подарок. Вручил огромный именинный торт.

– Большое спасибо, господин Фурундарок, – осторожно поблагодарила та.

– Что, Ме требовать не будешь? – хмыкнул демолорд. – Правильно, не получится больше наглеть! Я хотел… в общем, я узнал от Совнара, что ты тут опять кого-то рожаешь.

– Эка невидаль, – заметила Лахджа. – Все время кто-то кого-то рожает.

– Ну да. Но ты мне сделала своего рода подарок…

– Это какой? – ужасно удивилась Лахджа.

Фурундарок расплылся в зубастой ухмылке. На его розовом младенческом личике та смотрелась страшней, чем на тигриной морде.

Янгфанхофен тем временем накрывал на стол. Не спросив ни у кого разрешения, Паргоронский Корчмарь поставил посреди гостиной бочку, откупорил и сотворил рядом с ней небольшой банкет – с драгоценными винами, изысканными яствами и личинками Хлаа.

Лахджа при виде них оживилась и сразу простила Янгфанхофену нежданный визит. Утешая плачущую Веронику, она уселась поудобнее и с наслаждением отправила в пасть визжащую личинку.

Майно передернуло.

– Вы рановато, – прочавкала Лахджа. – Спасибо, конечно, за внимание, я тронута, но я только что родила. И… ну Фурундарок, я понимаю. Он дядя Астрид. Янгфанхофен… спасибо за угощение, неожиданно и приятно.

– Я тут как друг семьи, – пояснил Янгфанхофен. – Майно же у меня гостил, угощался – я вот с ответным визитом.

– Мы всегда рады, – заверил Дегатти.

– Но вот ты, Асмодей, – пробормотала Лахджа. – Без обид, но я просто удивлена твоему… что ты тут делаешь?

– Он со мной, – пробасил Фурундарок.

– Зачем?!

– Ну… вот как было дело… – сказал Янгфанхофен, с удовольствием откашливаясь.

1524 год Н.Э., Паргорон, лабиринт Хальтрекарока. Сорока минутами ранее.

На трибунах царило ликование. Шоу было неподражаемым. В последнее время Хальтрекарок словно обрел второе дыхание и представлял публике все более сложные и захватывающие представления. Даже в традиционных крысиных бегах теперь участвовали исключительно добровольцы, как из Паргорона, так и из других миров. Всегда с целью получения большого куша, а кто проигрывал… ну… терял все.

Дела у Хальтрекарока шли просто великолепно. Он чувствовал себя превосходно, как никогда прежде. Три года назад с его плеч свалился тяжелый валун, и теперь он сиял от счастья…

– Янгфанхофен, прости, что перебиваю, – вмешалась Лахджа. – А ты можешь от той части, которую тебя попросил ввернуть Хальтрекарок, перейти к делу?

Почетных гостей сегодня, как и почти всегда, было трое. Любимый брат Темного Балаганщика, его лучший друг из великого измерения Ад, и сам Паргоронский Корчмарь, краса и гордость Паргорона…

Задорно забулькала бутылка, когда Янгфанхофен подлил себе еще коньяку.

Они увлеченно следили за шоу, восхищались творческим гением хозяина дома, ну и немного выпивали, конечно. Но в меру. Все свою меру знали, особенно благородный Янгфанхофен. Велись культурные беседы, обсуждались последние новости и дела. Зашел разговор о том, чей счет сейчас выше – Фурундарока или Хальтрекарока. Чтобы узнать в точности, был призван их общий бухгалтер, добрейший Совнар…

…Но он не явился. Он был за Кромкой и как будто… отверг призыв. Мягко и деликатно, вроде как просто не заметив.

Фурундарок не привык, чтобы его игнорировали.

Они подождали пять минуточек. Мало ли чем занят Совнар? Даже у демонов бывают, знаете ли, моменты, когда они не хотят, чтобы их беспокоили. Это всяким смертным магам неведомо сочувствие, а демолорды деликатно подождали, давая почтенному банкиру время разобраться с делами.

Потом Фурундарок снова к нему воззвал. И тут же обернулся – Совнар имел обыкновение появляться за спиной своего хозяина или выходить из-за угла. Вальяжно ступать на мягких лапках, едва в нем появлялась нужда.

Однако ж…

– Я не понял, – сказал Асмодей. – У вас это нормально? Вы позволяете слугам, каким-то мелким чиновникам… ну пра-аво!.. может, он у вас сдох?.. Иначе я не вижу оправданий такому пренебрежению.

И тут Совнар как раз появился.

– Прошу прощения, мои господа, – уселся он посреди ложи. – Был в гостях. Уже уходил, но… не мог же я уйти так смазанно? Я почувствовал, что во мне нет такой уж срочной нужды, и взял на себя смелость…

– Как это нет?! – пробасил Фурундарок. – Совнар, ты сейчас же ответишь, где ты был и что делал! Иначе…

В Величайшем Господине закипал пьяный гнев. Спиртная ярость. Алкогольный кураж. Он мог поглотить немыслимое количество несъедобных, ядовитых и смертельных веществ, но сегодня ему пришло желание как следует накидаться – а много ли нужно такому малышу?

– Янгфанхофен, только мой брат может злить меня таким образом!

В общем, Совнар раскололся. Неохотно признался, что приглядывает за бывшей женой своего младшего господина. Просто по старой памяти, поскольку сам он с ней не ссорился, а она, вообще-то, любимая дочь Матери Демонов. Это, знаете ли, куда более устойчивый статус, чем любимая жена Темного Балаганщика.

– Предательство! – ахнул Хальтрекарок.

Его настроение резко упало. До этого упоенный аплодисментами, вознесенный до небес ликованием толпы, он мгновенно стал мрачнее тучи, и лишь присутствие трех других демолордов удержало его от некрасивой сцены.

Он сохранил лицо. На одно мгновение всего прекрасный лик исказился, а потом в глазах отразилось равнодушие, и Хальтрекарок бросил из-под нижней губы:

– А мне все равно, дело былое. Как она там поживает со своим смертным? Сводит концы с концами, бедняжка? Совнар, заглянешь к ней вновь, принеси ей что-нибудь поесть. Кажется, на поварне остались вчерашние сэндвичи.

– Она не голодает, мой господин, – мурлыкнул бухгалтер. – Она успела завести свой гхьет, хотя и совсем маленький. Живет среди смертных, смертных рожает… прямо сейчас, вообще-то.

– Да ну? – оживился Фурундарок. – У меня что, новый племянник?

– Она не от меня рожает, маленький милый глупыш, – напомнил Хальтрекарок.

– А я, пожалуй, взгляну на новорожденного, – вдруг сказал Янгфанхофен.

– Что?! – почти с отвращением бросил Хальтрекарок. – Зачем?!

– А я с ней тоже не ругался. Живет там одна, среди смертных. В Паргорон нос сунуть не может, в «Соелу» не заходит. А тут хоть какой-то повод для радости… заодно навещу моего друга Майно. Решено, я пошел. Совнар… а где Совнар?..

Янгфанхофен с удовольствием закончил свою мини-байку, опрокинул еще бокал коньяку и закусил маринованным грибочком. Судя по недовольной, но не возмущенной роже Фурундарока, изложил он в целом все верно.

– Так, подожди, – заговорил Дегатти, невольно вспомнивший свои посиделки в «Соелу». – Концовка как-то резко обрывается. Не раскрыто, что тут делает Асмодей.

– Он со мной, – повторил Фурундарок.

– Зачем?! – повторила Лахджа.

– Я звал Хальтрекарока, – терпеливо объяснил Фурундарок. – Но он почему-то отказался. Я его в гости приглашаю, а он меня нахер посылает. Говно у меня, а не брат. А этот там рядом терся. И сразу напросился.

Асмодей загыгыкал. Он явно что-то задумал. Что-то недоброе. Что-то позорное, паскудное, гадливое. Лахджа успела неплохо изучить его и знала, насколько он обожает испанский стыд.

– И ты его взял с собой?! – зашипела она.

– Ну да, – пожал плечами Фурундарок. – Он же не ко мне, а к вам. К себе бы я его не впустил.

– Отлично просто. Спасибо, Фурундарок.

– Не за что. Обращайся.

– А Хальтрекарока ты зачем вообще звал?

– Ну а кто, если не я? – осклабился Фурундарок. – Я же его брат. Старший. Я его позвал, чтобы он посмотрел, как ты тут счастлива. Без него. Чтобы он наконец понял, что подлинное счастье женщины – это быть подальше от него.

– Даже и не поспоришь, – невольно рассмеялась Лахджа.

– Я хотел, чтобы он порадовался, – ухмыльнулся Фурундарок.

– Порадовался?..

– Ну порадовался, позлился… какая разница?

Янгфанхофен тем временем сюсюкал с маленькой Вероникой. Вот ему Лахджа доверила дочь без особого страха – он, конечно, демолорд, но совершенно не того типа, что приходят в гости, чтобы жрать младенцев.

Он Паргоронский Корчмарь. Хлебосольный хозяин, рассказчик увлекательных историй… иногда кровожадный мясник во главе легионов. Но это не основной его род занятий, и уж конечно не призывает к тому, чтобы он обижал детей.

Гохерримы просто не такие демоны. Во время налетов они, конечно, убивают и младенцев, но… но сейчас-то не налет. Сейчас-то он в гостях.

Как-то слишком долго и тревожно она об этом думает, ладно.

– О, какая маленькая симпатяга… – умилялся Янгфанхофен, качая колыбельку. – А носик-то почти бушукский… колдунья будет!

– Да что вы все заладили? – пробурчала Лахджа, невольно щупая свой нос. – Хорошенькая девчонка, нормальный у нее нос.

Правда, в кого у нее такой шнобель? Может, израстется еще?

Да, точно. Послеродовой отек. На место потом встанет.

Незваные гости чувствовали себя все раскованней. Они явно не собирались вручить маленькой Веронике дары волхвов и откланяться. Им, кажется, стало интересно, как это высшая демоница живет среди смертных.

Фурундарок уже по-хозяйски сунул нос в холодильный сундук и опорожнял все крынки с кисломолочными продуктами. Их полно накопилось – когда Лахджа сердилась или расстраивалась, то непроизвольно ускоряла вокруг себя энтропию, а молоко к этому особенно чувствительно.

– Эй, это на блины!.. – робко запротестовала демоница, видя, как опустошаются ее полугодовые запасы.

– Поздно! – швырнул последнюю крынку в свой анклав Фурундарок. – М-м, настоящее… Еще что-нибудь есть?..

Его пищевые вкусы отличались затейливостью даже по меркам гхьетшедариев. Он швырнул в бездонную пасть бутылку уксуса, опрокинул мусорное ведро… и само ведро тоже сожрал. Енот взирал на это стоически, поскольку енота демолорд съест с такой же легкостью.

По крайней мере, если не считать некоторого самоуправства, вреда незваные гости не причиняли. Пьяные демолорды вели себя добродушно, и Лахджа сама пригласила их угощаться всем, чем пожелают. Втайне она все-таки надеялась, что они чем-нибудь одарят новорожденную. И желательно не пожеланием уколоть пальчик веретеном, а чем-нибудь хорошим.

Конечно, особенно ее напрягал Асмодей. Фурундарок просто явился побесить брата. Янгфанхофен, кажется, из праздного любопытства. Он с Лахджой всегда был в хороших отношениях, да и Майно, как оказалось, тоже знал. Сейчас они вполне по-дружески курят на веранде.

А вот Асмодей… он, вообще-то, самый сильный из этой троицы. И его мотивы абсолютно неясны. Вероникой он, слава Древнейшему, абсолютно не заинтересовался, на Майно даже не взглянул, и Астрид ему тоже неинтересна… снова слава Древнейшему.

Значит…

И тут Асмодей бухнулся перед Лахджой на одно колено. В жирной ручище появился букет роз, поросячьи глазки хитро заблестели, и он театрально провозгласил:

– И вот опять!.. ты снова замужем!.. Теперь уже за другим!.. За презренным смертным! Весь мир против нашей с тобой любви! Весь мир пытается нас разлучить!

Лахджа опешила. Она таращилась на Асмодея, патетически потрясающего рукой, и не могла оторвать глаз от болтающейся складки.

Пальцы Князя Тьмы тряслись, как вареные сардельки…

– Весь мир!.. – повторил он. – Весь мир против нас!..

– Да, и я часть этого мира… – попыталась отстраниться Лахджа.

Услышавший ее панику муж явился в столовую, что-то сжимая в кошеле. Лахджа знала, что у него там припрятана какая-то приблуда… он всегда держал в уме, что однажды к ним может явиться Хальтрекарок и сказать что-нибудь типа: я тебя простил, сейчас я убью твоего мужа и детей, и мы начнем все заново.

Но Лахджа понятия не имела, что там Майно прячет, и опасалась, что этого будет недостаточно. Все-таки одолеть или хотя бы изгнать демолорда – задача… нетривиальная, скажем так.

А Асмодей упивался моментом. Полностью войдя в образ, он каким-то образом оказался между супругами Дегатти, панибратски обхватил обоих за плечи и спросил:

– А ты его искренне любишь? Хотя наверняка искренне. Это же презренный смертный, с ними не бывают ради выгоды. Ну все, ты сама подставилась.

– Боже, нет…

– Я просто хочу напомнить, что я могу разорвать эту твою связь с волшебником, – добродушно сказал Князь Тьмы. – Я достаточно могущественен для этого. И ты станешь свободна. Свободна, чтобы стать моей.

– А какой смысл в такой свободе, если я буду принадлежать тебе? Почему мне никто не предлагает свободу, при которой я принадлежала бы себе?

– Лахджа, но как же все, что между нами было? – с укором спросил Асмодей. – Как же наша любовь? Ведь до того, как ты встретила его, этого жалкого человечка, презренного колдуна, даже не христианина… разве ты забыла те слова, что шептала мне при луне?

Лицо Майно исказилось.

С ним?!

Ты что, ему ВЕРИШЬ?!

Нет, но…

Да, да, смертный! Мы любили друг друга! Она и сейчас меня любит! Она меня хочет!

Уйди из наших мыслей!!!

Лахджа и Майно пытались отпихнуть Асмодея, выбросить его из своей фамиллиарной сети, но будто вляпались в клейкое тесто. Он проник в их головы, пронизал там все жирной слизью и нашептывал всякие скабрезности.

– Он врет!!! – наконец не выдержала Лахджа. – Не было ничего!

– А, ты ему не говорила?.. – сделал изумленное лицо Асмодей. – Да, смертный, я лгу! Я лгу, чтобы ее защитить!

– Я даже не буду спрашивать, от чего!

– И не надо, Лахджа. И не надо.

– Асмодей, ты бредишь, что ли! – наконец разозлилась Лахджа. – Ты пьяный?! Фурундарок, зачем ты привел ко мне домой пьяного старого жиробаса?!

– А кто, если не я? – откликнулся Фурундарок.

Они с Янгфанхофеном от души наслаждались сценой. Фурундарок откровенно потешался. Сегодня он кому-то поднасрал, так что день прожит не зря.

А Дегатти с горечью понял, что один из самых счастливых дней его жизни полностью испорчен демонами. Закромочные твари явились посмеяться над ним. Опорочить, опошлить светлый праздник рождения жизни.

И Янгфанхофен наверняка об этом всем растрезвонит. Вон как гогочет.

Придется раскошелиться на действительно убойный круг защиты, чтобы больше такое не повторялось. Возможно… о Кто-То-Там… возможно, придется просить о помощи Инкадатти… нет, кого угодно, только не его. Уж лучше к мэтресс Чу воззвать, объяснить ей все.

Если они это переживут. Демоны могут посчитать смешным убить всю семью прямо сейчас и принести их головы Хальтрекароку.

Утешить друга. Поднять ему, так сказать, настроение.

– Ладно тебе, Асмодей, окстись, – добродушно сказал Янгфанхофен, разливая всем чай. – Мы все повеселились, ну и довольно…

– Никак не могу перестать смеяться… – утер веко Асмодей. – Ой, не могу… аж на слезу прошибло.

Лахджа положила ему руку на плечо и проникновенно сказала:

– Это в тебе маленький забитый огрызок ангела плачет от осознания того, каким ты стал. Ты заслуживаешь лучшего. Полюби себя. Бросай пить. В Хельсинки есть хороший нарколог. В Валестре – хороший психозритель.

Лахджа, зачем ты продолжаешь с ним говорить?! Это же Князь Тьмы, он нас убьет!

Поверь, ему необходимо подыгрывать. Иначе он решит, что мы какие-то скучные, и заставит нас плясать на углях.

Но…

Он не любит раболепия, его веселит дерзость. Ему так интереснее. Главное – не переборщить, а то он один раз меня чуть не убил.

– Да, я люблю, когда мне дерзят, – ухмыльнулся Асмодей. – И в твоих силах, Лахджа, найти во мне этого ангела и вытащить наружу.

– Это зависит от того, насколько давно ты его сожрал, – неожиданно сказал Дегатти.

Асмодей удивленно посмотрел на него, а потом залился смехом. Он оценил шутку.

– А ты мне нравишься, – снисходительно сказал он. – Понятно, почему ты смог составить мне конкуренцию, пусть и слабую. Ненадолго, но сумел запудрить бедняжке мозги.

– Прямо сейчас конкуренцию тебе легко составит даже хряк с фермы, – фыркнула Лахджа. – Но я в тебя верю. Однажды ты устыдишься своего поведения, подобреешь, займешься фитнесом и снова станешь мускулистым красавчиком с белыми крылышками. И всем будешь говорить: все благодаря Лахдже и ее шуткам. Она заставила меня посмотреть на себя с другого ракурса, помогла мне! Слава Лахдже!

– Ты не забывай, что я осознанно выбрал себе такую внешность, – ухмыльнулся Асмодей. – Но могу я выглядеть как угодно. В любой момент могу превратиться в холеного красавчика. Просто не хочу.

– Все жиробасы так говорят. Ты еще про бег с понедельника скажи.

Асмодей снова залился хохотом, а Дегатти отчасти стал успокаиваться. Он вспомнил байку, слышанную от Янгфанхофена, о молодости Асмодея. Да, верно, он ведь и правда сам пожелал выглядеть нелепым свиноподобным уродом, сам выбрал для себя поведение опустившегося идиота-пропойцы. Его радует этот контраст, и он искренне счастлив, когда окружающие соответственно реагируют. Оскорбления его только веселят, это все часть игры, театра.

Тем временем Фурундарок смотрел на Астрид, а Астрид смотрела на Фурундарока. Дядя, значит. Как-то вот он… не тянет на это высокое звание. Дядя Жробис, вот, здоровенный, толстый и громкий. Пришел, и с порога видно – дядя. Живое воплощение дядести, с шоколадкой.

А этот просто громкий.

– Везде его дети, – наконец процедил Фурундарок. – Куда ни плюнь. Наплодил пол-Паргорона исчадий…

– Ты мой дядя, – констатировала факт Астрид.

– И такие же тупые.

– Я не тупая. Я маленькая. Но я еще вырасту… а ты?.. – склонила голову набок девочка.

Фурундарок крепко зажмурился. Он с трудом сдержался, чтобы не сожрать нахальную шмакодявку.

Но сдержался. Не захотел терять лицо перед Янгфанхофеном. Он же потом всем расскажет.

Да и вообще… он не настолько мелочен. Он выше этого.

– Она не специально, ей всего четыре года, – добродушно сказал Янгфанхофен. – Фархерримы растут как гохерримы, они не рождаются сразу умными.

– Четыре года и восемь лун, – сердито поправила Астрид. – Я умная, я умею читать, писать и считать до ста.

– Какая ты молодец, – умилился Янгфанхофен. – Кстати, дедушка Джулдабедан о тебе справлялся. Он тебя помнит. А ты его помнишь?

– Не-а… а это кто?

– Он стоял у твоей колыбельки.

А родители продолжали ругаться с Асмодеем. Тот упивался их смущением, их ненавистью, их стыдом. И вниманием, конечно же. Это ведь его основная специализация как демона – вбивать клин между мужем и женой, между возлюбленными. Сейчас он, правда, делал это не всерьез, а больше ради потехи, и злились в основном на него же, но в этом тоже была своя прелесть.