Текст книги "Семья волшебников. Том 1"

Он так разговаривает, как будто я приложение к тебе.

Он считает, что ты у меня на правах наложника. Кем еще может быть смертный? А фамиллиар я у тебя потому что нравится мне такое.

Когда за Совнаром закрылась дверь, Майно и Лахджа еще некоторое время напряженно сидели. За старым бушуком водилась привычка неожиданно выходить из-за угла или появляться за спиной. То, что он ушел, еще не означает, что он действительно ушел.

Но потом они кивнули друг другу. Стороннее присутствие исчезло. Демонов в усадьбе осталось только два.

Глава 9

Облокотившись на стол, Лахджа приладила к виску кэ-узелок, и перед внутренним взором засветился образ раздувшегося мозга. Кэ-миало, информационный демон.

Все кэ-миало очень похожи. Простые смертные и даже многие демоны вообще их не различают. Но Лахджа сразу узнала своего провайдера.

– Привет, Ле’Тоон, – сказала она. – Давно не виделись.

Изображение мерцало. Шло рябью. Межмировая связь – крайне сложное дело, даже очень могущественные существа обычно предпочитают являться лично, а не говорить сквозь Кромку. Но Ле’Тоон явно был заинтригован таким новшеством, и изо всех сил постарался наладить контакт со своей стороны.

– Я слышал, что мы испытываем новый метод, – бесстрастно произнес он. – Польщен, что оказался избранным. С кем тебя связать?

– А плата та же? – уточнила Лахджа.

– Конечно. Но так как ты больше не гражданин…

– О-о, начинается…

Кэ-миало – информационные демоны. В Паргороне они отвечают за связь и хранение знаний. За архивы, за летописи, за сложные расчеты, за обычную почту, в конце концов. Через их кэ-очи можно передавать и посылки, это они тоже обеспечивают.

Но не задаром. Каждый раз, когда кэ-миало что-то для тебя делает, ты отдаешь ему кусочек своей памяти. Теряешь что-нибудь из узнанного и запомненного. Они умеренны в своих требованиях, обычно хватает стихотворения или воспоминания о вчерашнем ужине. Лахджа несколько раз платила памятью о любимых книгах, получая потом особенное удовольствие, прочитывая их заново.

– А почему я, собственно, больше не гражданин? – решила уточнить Лахджа. – Я преступник?.. ну да, формально. Я беглец?.. не спорю. Но я гражданин! Ле’Тоон, почему ты меня обижаешь?

– Потому что у тебя нет выбора, гражданка Лахджа. Если тебе очень нужно с кем-то связаться, я – самый простой способ.

– А мне не нужно ни с кем связываться. Я просто хочу поболтать с подругой. Спросить, как у нее дела. Не думаю, что это стоит сожженных мозгов и превращения в овощ.

– Я не требовал подобного. Обычная такса, просто с небольшим процентом сверху.

– Хорошо. Я намедни прочитала роман «Альковные тайны Клеверного Ансамбля: как распутный ректор-вампир юную драконицу совращал». Подойдет?

Ле’Тоон не издал ни звука, но Лахджа даже сквозь Кромку почувствовала его мозговую боль. Однако он согласился принять такую уплату, хотя и проворчал, что кэ-сеть чрезмерно перегружена подобной информацией.

– Один роман – один сеанс. С кем тебя соединить?

– С Сидзукой… м-м… с Сидзукой, – повторила Лахджа, пытаясь вспомнить фамилию подруги. Та вообще ее называла?.. – Жена Хальтрекарока… наложница.

– Соединяю, – коротко бросил Ле’Тоон, и Лахджа почувствовала, как из ее памяти исчезло что-то нелепое и стыдное, но странным образом притягательное.

Некоторое время пришлось подождать. Кэ-очи – не мобильные телефоны и не дальнозеркала. У них гораздо больше возможностей, через них можно даже перемещаться самому и перемещать предметы, но именно поэтому их не носят в карманах. Некоторые демоны используют кэ-нейроны, но их надо приживлять к коже.

Но через несколько минут Сидзука оказалась рядом с каким-то кэ-оком, и из него ее сразу окликнули.

– Лахджа?! – в изумлении приникла та к изображению в воздухе.

– Привет, Сидзука. Как твоя фамилия?

– Фурукава. Ты что, жива?!

– Ага. А что, были сомнения?

Сидзука приникла к кэ-оку и начала возбужденно рассказывать, что произошло после того, как Лахджа поги… пропала. Хальтрекарок, как оказалось, вернулся очень злой и сказал всем, что покарал свою неверную жену самой страшной карой.

– Ага, отлучил от себя, – расплылась в улыбке Лахджа.

Сидзука захихикала.

За время разлуки подруга ничуть не изменилась. Убедившись, что Лахджа – это действительно Лахджа, а не очередная шутка Абхилагаши или другого подлого демона, она вывалила все новости разом. Пересказала все, что случилось во дворце за два с половиной года.

– Я сейчас на пятидесятом месте, – грустно сказала она. – Опускаюсь все ниже. Хальтрекарок меня уже едва замечает.

– Что ж ты так? – удивилась Лахджа.

– Да он просто зашоренный какой-то стал. Ему все труднее понравиться. И по-моему, это все из-за тебя.

– Из-за меня?..

– Ага, он после твоей смер… побега совсем вразнос пошел.

– А кто теперь любимая жена?

– Абхилагаша, конечно. Тут без изменений. В первой пятерке теперь она, Оошона, Лаиссална, Нагалинара и, ты не поверишь, храчка.

– Почему не поверю? Поверю. Сагит, поди?

– Откуда ты знаешь, ты что, шпионишь за нами?! – подозрительно прищурилась Сидзука.

– О да, целыми днями только о своем бывшем и думаю! Как он там, да чем занимается, да скучает ли по мне? Как твоя Мамико, кстати?

– Подрастает. А твоя как… эм-м… м-м…

– Астрид. Ее зовут Астрид.

– А я помнила!

Подруги болтали еще довольно долго. Оказалось, что Лахдже этого не хватало. Узнав, что с Сидзукой все в порядке, она успокоилась, а что та опустилась на пятидесятое место, то это в чем-то даже хорошо. Пятидесятое – не сто пятидесятое, да к тому же сейчас на Хальтрекароке санкции, и своих жен он вынужденно бережет. Новых-то в ближайшие века не будет.

– Ладно, до связи, – наконец сказала Лахджа.

– Завтра созвонимся снова? – спросила Сидзука.

– Конечно. Мусорной литературы я за последние годы прочла столько, что скукожит даже Ле’Тоона… Майно, откуда у тебя все эти книжки?!

– Бывшая любила! – откликнулся с веранды муж.

– Которая?!

Муж промолчал, и Лахджа бесцеремонно полезла в его память. Тот дал отпор, и они вступили в давно привычную борьбу за секреты. Однако информацию о своих бывших Майно стерег за десятью замками, и Лахдже вновь не удалось через них прорваться.

Хотя ей и не было слишком уж интересно. Так, чисто из любопытства. Она-то ничего подобного не утаивала, и ей слегка мозолило глаз то, что у Майно почему-то какие-то секреты есть.

Ну разве это дело?

– Привет, Зиммизхи, – сказала Лахджа, пожертвовав Ле’Тоону еще какой-то шедевр мистерийской литературы. – Я получила ваш… твой подарок.

– Вижу, – кивнул облаченный в чужую кожу демон. – Ты довольна его эффективностью?

– Не очень, – честно ответила Лахджа. – Тебя плохо слышно. И видно плохо.

– Фундаментальные воздействия не проникают сквозь высшие измерения. Это сложно обойти даже демонам. Но кэ-миало продолжают исследовать вопрос. Ты уже начала писать отчет?

– А я должна что-то писать? Думала, я должна протестировать и все…

– Протестировать и подробно описать результат тестирования. Обязательно проследи, когда кэ-узелок начнет разлагаться и с какой скоростью.

– Он начнет разлагаться?..

– Это прототип. Автономная часть демона. Вне Темного мира он будет умирать. Возможно, его хватит на несколько недель – а точное время мне сообщишь ты.

Дальше Лахджа спросила, когда представить отчет, и попыталась выяснить, какую часть ее долга тот покроет. Зиммизхи от ответа изящно уклонился, благодарность принял, говорил вежливо, но кратко. Разговор не затянулся.

И когда он исчез из окошка, Лахджа задумалась, кому еще ей позвонить. Маме Мазекресс незачем, да и неудобно как-то. Если б та хотела пообщаться с блудной дочерью, то давно бы связалась тем или иным способом.

А кто еще остается? Большая часть паргоронцев, с которыми Лахджа знакома, к ней в лучшем случае равнодушна. Это нормально в обществе демонов.

Некоторым из демолордов она в целом симпатизировала. Фурундарок подарил ей целых три Ме и однажды выручил из беды. Гаштардарон сходу согласился помочь в час нужды, ничего не требуя взамен. Да и сальный толстяк Янгфанхофен Лахдже нравился – он рассказывал забавные истории и угощал вкуснейшими блюдами.

Но они ей не друзья. Даже не добрые знакомые, как тот же Зиммизхи. Они демолорды, всемогущие короли демонов.

Но у нее есть кое-кто. Родня. Родня, с которой Лахджа незнакома. Как так вышло, что за все эти годы ни ей не приходила мысль их навестить, ни они ни разу о ней не вспомнили? Даже случайных встреч не было… почти. Одна все-таки была. Но в тот раз она не могла себя выдать и просто позволила единоутробному брату, или кто там он ей, пройти мимо.

– Ле’Тоон, а свяжи меня с кем-нибудь из фархерримов, – попросила Лахджа.

– С кем именно? – уточнил провайдер.

– Ммм… с любым. Кто первый откликнется. Знаешь Chatroulette? Что-то такое. Не знаю, он вообще существует еще в моем мире?..

Получив в уплату «Ежедневник гостромского вора», Ле’Тоон сказал:

– Соединяю. Ожидай.

Ждать пришлось недолго. Уже через несколько секунд перед внутренним взором Лахджи появилось широкое лицо с кустистыми бровями.

– Привет, привет!.. – раздался сочный бас. – Мир всем в этом оке. С кем я говорю?

– А я с кем говорю?

– Я Загак, а ты… а ты у нас Тринадцатая! – искренне обрадовался незнакомый фархеррим. – Давно хотел с тобой поболтать.

– В самом деле? – подняла брови Лахджа. – А что раньше мешало?

– Ммм… ты не в курсе? – втянул ноздрей какой-то черный порошок Загак. – Ух, пробирает. У меня от этого концентрация повышается. Так вот, наш самопровозглашенный лидер занят чем угодно, кроме проблем своих братьев и сестер.

– Ага. Я поняла, лидер у нас не очень, – кивнула Лахджа. – А ты сам кто?

– Я Загак, – самодовольно ухмыльнулся демон.

– Это я уже слышала. А я Лахджа.

– Лахджа, Лахджа… ты не из Легационита, да? Хотя это уже неважно. Как жизнь? Расскажи о себе.

– Да нормально, – пробормотала Лахджа.

Ей стало неуютно. Что можно рассказать демону, которого видишь впервые в жизни? Хотя впервые ли. Что-то в нем есть знакомое… Будто она его уже где-то встречала. Возможно, он был среди тех фархерримов, которых она видела сразу после рождения…

– Ну что ты куксишься? – ухмыльнулся Загак. – Давай за знакомство. У тебя там есть, что выпить?

Он откупорил бутылочку чего-то крепкого. Лахджа тоже достала вина из шкапа и налила себе в бокал, чувствуя со стороны мужа нарастающее неодобрение. Ему явно не нравилось, что она болтает, да еще и пьет с каким-то незнакомым мужиком.

Слушай, тебе не стоит с ним пить. Я… я чувствую в нем недоброе.

Он демон. Конечно, ты чувствуешь в нем недоброе.

Ты не понимаешь…

Чего я не понимаю? Кто он такой?

Я не могу сказать.

Но ты его знаешь? Откуда?

Я не могу сказать!

В мыслях Майно засквозило отчаяние. Лахджа попыталась заглянуть глубже, но там словно стояла свинцовая плита.

Какой ты ершистый. Не переживай, мы поговорим о погоде и закруглим общение. В кои-то веки Я встретилась с кем-то из родни, а не ты. Можешь и потерпеть немного.

Майно примолк, но явно продолжал слушать в оба уха. Ревнует, что ли?

Загак все это время не переставал чесать языком. Посчитав, что Лахджа внимательно его слушает, он увлеченно рассказывал о музыке. О том, как после перерождения в демона открыл для себя многообразие музыки всех миров.

– …И вот тогда я услышал симфонию Чектрэски номер девять, – говорил он, подливая себе вина. – Представляешь? Моллюск. Существо без рук и лица. Но какую он пишет музыку!

– Обязательно послушаю, – пообещала Лахджа.

– В бытность смертным я мог слушать только храмовую музыку, а она, как ты знаешь… хотя, наверное, не знаешь. Откуда ты?

Лахдже почему-то не захотелось отвечать на этот вопрос. Однако…

– Не с Парифата, – уклончиво ответила она. – Вряд ли ты знаешь мой родной мир.

Она какое-то время еще поддерживала разговор, мягко пресекая попытки вызнать, где она сейчас находится и каково ее нынешнее положение. Загак казался туповатым амбалом, но Лахджа быстро поняла, что он не так уж прост. Да и Майно так отчаянно подавал мысленные сигналы, что и дурак бы понял – он что-то об этом Загаке знает, просто по некой причине не может сказать.

– Мам, мам, а где у нас шоколад? – раздался голос над ухом.

– А у нас нет шоколада, ты его весь съела, – охотно объяснила Лахджа. – Настали тяжелые безшоколадные времена.

– Неееееееет!..

– А с кем это ты говоришь? – живо заинтересовался Загак.

– Да!.. Извини, Загак, некогда говорить, пока.

Загак недоуменно уставился в кэ-око. Что это было? Она же сама ему позеркалила.

Но зато… его губы разъехались в ухмылке. Он первый из фархерримов пообщался с Тринадцатой, которую раньше называли Наложницей, а теперь все чаще – Отшельницей. Значит, она не погибла, как некоторые утверждают, а судя по исходящему сигналу – где-то на Парифате.

И ее дочь тоже с ней. Тоже жива. И они нуждаются, у них не хватает шоколада… это сущая мелочь, но говорит о том, что они не могут сотворять все, что пожелается.

Загак пока не знал, как воспользоваться этой информацией, но он намотал ее на ус.

Еще он приметил, насколько зажата и немногословна была Тринадцатая при общении с ним. Она старается скрыть информацию о себе – значит, чего-то боится. Она чего-то боится – значит, она уязвима.

При этом у нее есть связь с Паргороном, причем межмировая. И вот это уже любопытно.

Загак хмыкнул и втянул немного зелья бушуков. Забористая штука. Он ее и в бытность смертным любил.

За ужином все сидели какие-то недовольные. Майно был недоволен, что его жена треплется с какими-то мутными демонами. Лахджа была недовольна, что ей пытаются запрещать трепаться с мутными демонами. Астрид была недовольна, что кончился шоколад. Первые несколько минут все молча возили ложками в тарелках, и только пес Тифон простодушно рассказывал, как весело побегал по лесу за белками.

– Я думал, ты хотела порвать с Паргороном, – наконец оторвался от супа Майно.

– Ну хотела. Но… Паргорон меня так просто не отпускает. У меня там не только враги остались, друзья тоже есть…

– Понятно. И что мне теперь с этим делать?

– С чем?

– Ты знаешь, с чем.

– Не знаю. С чем?

– Мама, вот с этим! – демонстративно распахнула сервант Астрид. – Ни шоколада, ни конфет, ни печенок!.. даже тех сухих…

– Галет? – бесцветным голосом спросила Лахджа.

– Галет. Даже галет нет.

– Мы завтра вызовем лавку, – пообещал Майно.

Они с Лахджой перешли на мысленный разговор. Продолжали возить ложками в тарелках и одновременно бухтели друг на друга. В очередной раз устанавливали границы. Решали, можно ли Лахдже зеркалить в Паргорон, и если да, то кому и как часто?

Можно ли мне зеркалить Сидзуке?

Да.

Хорошо. Можно ли мне зеркалить Совнару?

Неприязнь. Сомнения. Зачем зеркалить Совнару? Если Совнару что-то от них понадобится, он сам придет.

– Я поела, пойду учиться считать, – печально сказала Астрид. – Надо спасти Златобородку. Мам, поучишь меня?

– Иди пока в сад, милая, – попросила Лахджа. – Мы с папой доедим, и вместе тебя поучим.

– Только посуду не бейте, – посоветовала Астрид, подставляя руку попугаю. – Пойдем, Матти, поучишь меня считать.

Лахдже с Майно стало стыдно. Но они продолжили устанавливать границы.

Про Зиммизхи я даже не спрашиваю. Но могу ли я связываться с незнакомыми импозантными мужчинами, чтобы обсудить музыку и литературу?

Вместо ответа Дегатти шарахнул кулаком по столу. Вопрос звучал иронично и нарочито провокационно, но Лахджа не смогла полностью скрыть, что ее таки взволновала подобная возможность.

И супруг не сдержался.

– Ты слишком мало знаешь о своей так называемой родне! – перешел он на устную речь.

– А что знаешь о них ты? – облокотилась на стол Лахджа. – Ты же о них что-то знаешь? Почему вообще ты знаешь о них больше, чем я?

Дегатти шумно втянул воздух. Он закусил губу, несколько секунд колебался, а потом проронил:

– Я довольно долго сидел у Корчмаря…

Он сразу завертел головой. И Лахджа тоже это услышала. Как будто далеко-далеко звякнул обеденный колокольчик. Тихо и ненавязчиво, просто как предупреждение.

– Не продолжай! – торопливо сказала она. – Я поняла. Сразу бы так и сказал.

И они, не сговариваясь, сменили тему. Лахджа сказала:

– Кстати, я сегодня утром познакомилась с нашим соседом. Очень милый старичок.

– Инкадатти, что ли. Милый?..

– Склочный, но милый. Давай пригласим его на ланч?

– Зачем?

– Мне кажется, он одинок и ему не хватает общения. Может, обед в кругу добрых соседей растопит его черное сердечко?

– Плохо ты знаешь Инкадатти… но давай пригласим.

– Вообще, я бы хотела пригласить всех соседей. На новоселье. Кто еще тут вокруг живет?

– Хм… надо разузнать. Я семьдесят лет тут не жил, наверняка все сменились давно… кроме Инкадатти, конечно. Этот сморчок переживет даже Малигнитатиса. И напишет на него кляузу за то, что устроил конец света.

Астрид учили устному счету на яблочках. Мелких и кислых, потому что любые другие Астрид ненароком съедала. Это вносило путаницу, а ее и без того хватало.

– …Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, десятнадцать… – считала Астрид.

– Непр-равильно! – сразу перебил попугай. – За девятнадцатью идет двадцать!

– Я никогда не выучу… – сникла девочка. – И Златобородка погибнет…

Родители наблюдали за этим, попивая кофе. Солнце коснулось горизонта, его укутали оранжевые облака, в саду дул прохладный ветерок и разливалась атмосфера детской обреченности. Положив в чашку два леденца, Лахджа отхлебнула и посоветовала дочери:

– Не ищи логику, в математике ее нет. Просто запомни сто цифр. Ты демон, у тебя прекрасная память.

– В математике есть логика, – возразил муж.

– Какая логика в парифатских наименованиях чисел? У вас половина корней из титановой речи, а половина из великаньего языка.

Это действительно было так. Переехав на Парифат, Лахджа долго удивлялась их системе счета. Неудивительно, что они предпочитают именовать дни не по нумерации, а по каким-то Бриллиантовым Дельфинам и Каменным Медведям. Это и то проще запомнить.

– В нашем счете есть система, – повторил Майно. – Она просто отличается от вашей. И у нас не половина корней из великаньего языка, а только некоторые. Например, число сорок восемь для великанов сакральное, потому что столько было первых великанов. И как-то так вышло, что мы это от них унаследовали. Двенадцать, двадцать четыре, сорок восемь, девяносто шесть… это все проникло в титанову речь из древнего оксетунга. Еще собственные названия есть у двадцати шести, потому что это священная севига… и у двадцати семи, потому что это темная севига. Также у двойной и тройной севиги. Ну и по мелочи – у четырнадцати, двадцати, тридцати, сорока, ста тридцати, ста сорока четырех, трехсот шестидесяти шести…

– Какой ты умный, – сказала Лахджа.

Занудный.

Э-эй!.. Восхитись моей эрудицией, женщина!

Я и восхитилась. Ты очень эрудированный зануда.

Дегатти слегка подпихнул ее в бок.

– Э-эй, я пролила кофе!..

– Правда?..

– Нет. А ты пролил.

И пихнула мужа в ответ. Тот поставил чашку и стал раздраженно испарять лужу.

Чужой. Гав. Чужой.

Тифон послал не только мысленное сообщение – он поднялся и трижды коротко гавкнул. Астрид сразу прервалась, сделала стойку и спрятала свою куклу-гохерримку. Лахджа тоже поставила чашку, а енот принес еще одну, положив на край блюдечка последнее печенье.

– Мир этому дому, – деловито сказал волостной агент Кустодиана, без спросу усаживаясь за столик. – Спасибо, кофе выпью.

– Чему обязаны, мэтр Аганель? – спросил Дегатти. – Просто заглянули в гости?

– Можно и так сказать, – с хрустом откусил от печенья агент. – Жалоба на вас, коллеги. Заявление поступило. Это вы напугали старичка Инкадатти?

– Напугала?! – изумилась Лахджа. – Да он сам кого хочешь напугает! Зашел в наш лес, ходит там молча!.. с ножом!..

– А здесь говорится обратное, – достал из пузатого портфеля лист бумаги Аганель. – Он сообщает, что просто собирал грибы, а его стал преследовать демон.

– Ну, допустим, не преследовать…

– Допустим, тут все написано. Еще кофе можно?.. спасибо. А печенье?.. кончилось?.. Может, еще что-нибудь есть?.. я конфеты очень люблю. Читаем жалобу. Мэтр Инкадатти ясно пишет: демон страшен, ликом безумен, набросился из кустов и принялся пужать меня, терзать, аки гарпия вислогрудая, да стращать, соблазнять всеми соблазнами паргоронскими…

– Вислогрудая, – повторила Лахджа. – Вот с-с-с… старый нехороший человек.

Последние слова она произнесла, косясь на Астрид, которая подошла ближе и пристально следила за бумагами волостного агента.

– Понимаю ваше негодование, – согласился тот. – Знаете, я-то вам верю. Нужно иметь очень специфичные вкусы, чтобы соблазнять мэтра Инкадатти. Но отреагировать обязан, жалоба подана по всем правилам.

– Большой опыт у старика… – пробормотал Дегатти. – Он еще на моего деда жалобы писал…

– Я на своей земле была, – проворчала Лахджа. – Что он там делал?

– А он говорит, что дело было на его территории, – возразил волостной агент.

– Так берем кадастровую карту и идем проверять! – решительно поднялась Лахджа.

– Да я вам верю, – не тронулся с места явно хорошо знавший их соседа Аганель. – Ну что, поздравляю вас. Теперь вы очередной враг Инкадатти. Он вас запомнил и взял на карандаш. Возможно, прямо сейчас этим карандашом что-то пишет.

– Сука старая… – очень тихо произнес Дегатти.

– Многие ваши соседи согласятся с этими словами. В общем-то, все. Вчера вот я к мэтру Пордалли ходил, проверять его усадьбу на предмет фальшивого золота и эльфийского чая. Вы знакомы с мэтром Пордалли?

– Нет, но наслышана, – заинтересовалась Лахджа. – И что, нашли золото и чай?

– Не нашел, о чем мы с мэтром Пордалли очень сожалели.

– Мам, а что такое эльфийский чай? – залезла на стул Астрид.

– Легкий наркотик, милая, – ответила Лахджа. – Он запрещен.

– Обычно на него смотрят сквозь пальцы, – пожал плечами Аганель. – Но если уж есть жалоба…

– А что еще запрещено? – спросила Астрид.

– Все, что причиняет вред окружающим, – охотно объяснил волостной агент.

– Это очень много всего…

Получив от Лахджи и Майно официальную объяснительную и опустошив кофейник, Аганель распрощался. Астрид посмотрела ему вслед и спросила:

– А помойки запрещены?

– Нет, милая, – ответила мама. – Если они в положенном месте.

– А если из них руки лезут?

– А ты где такое видела? – насторожился папа.

– Там, – неопределенно махнула Астрид. – У реки. Я мимо прошла, она за мной поползла, но вылезти не смогла.

Папа издал сдавленный звук. А мама спросила:

– Вылезти откуда?

– Из ямы.

– Какой ямы?

– С телами. Котя Соня сказал, что это бесполезное все. Мам, а что такое условки?

Лахджа изумленно моргнула. Яма с телами. Ее дочь просто гуляла по лесочку и нашла яму с телами.

Элитный райончик, говорите? Жаль, что агент уже ушел.

– Завтра проверим, что там за яма с телами, – пообещал муж.