Текст книги "Семья Звонаревых. Том 2"

Глава 7

Стемнело. Потапов предложил Борейко направиться в пехотные окопы переднего края обороны. По ходам сообщения они добрались до блиндажа командира одного из батальонов. Блиндаж был перекрыт в несколько рядов накатами бревён и казался весьма прочным. Командир батальона хвастался, что все окопы у него прекрасно оборудованы и имеют хорошее укрытие от снарядов.

– Вы, господин полковник, забываете одно: здесь против вас действует не полевая артиллерия, а осадная. И ваши окопы и укрытия перед ней беззащитны, – предупредил Борейко.

Потапов с неподдельным испугом смотрел на него, считая Борейко знатоком крепостной войны.

– Есть ещё вторая линия обороны. Она вся бетонирована и расположена между фортами. Там у нас помещается резервный батальон, – сообщил Потапов.

– Вы больше дня не усидите в этих передовых окопчиках, – предупредил Борейко.

– Отойдем на основную укреплённую тыловую позицию! – успокаивал Потапов.

Борейко попросил его немедленно познакомить с этой «укреплённой позицией». Она протянулась между фортами № 17 и 17-бис на протяжении полутора километров.

В плане это была ломаная линия с выдвинутыми вперёд краями. Бруствер окопов имел двухметровый бетон, защищавший солдат от снарядов средних калибров. Затем Потапов и Борейко прошли на соседний форт 17-бис, комендантом которого состоял молоденький артиллерийский офицер, подвижной и весёлый. Он старался по мере возможностей усовершенствовать оборону форта и усилить огневую мощь.

– Это любимчик полковника Качиони. Его фамилия очень подходит к этому эпитету – Любимов, – сообщил Потапов.

Любимов понравился и Борейко своей инициативностью и стремлением усовершенствовать всё, что только возможно.

С темнотой появились сапёры с приданными им на помощь пехотинцами и артиллеристами. Они занялись исправлением дороги, телефонных проводов, рыли и углубляли ходы сообщения.

Командный пункт всего сектора обороны помещался примерно на линии промежуточных батарей. Он представлял углублённый в землю железобетонный каземат с почти двухметровым перекрытием сверху.

Борейко остался доволен КП и решил в нём временно поселиться.

Наступила безлунная звёздная летняя ночь, полная приглушенных звуков. По всем направлениям шли люди, двигались повозки. Изредка на короткое мгновение вспыхивал огонёк зажженной спички или фонарика и тотчас потухал.

С командного пункта хорошо были видны костры у немцев. На предложение Борейко обстрелять их немедля Потапов возразил:

– Сейчас с переднего края обороны отправилась разведка, и пока люди не вернутся, не следует открывать огня.

Борейко пришлось подчиниться. Он спросил, какие цели хорошо видны с командного пункта.

– На рассвете немецкие тылы отсюда видны как на ладони. Немец усиленно строит осадные батареи, прокладывает пути для тяжёлой осадной артиллерии, – доложил артиллерист.

Около полуночи разведчики вернулись. Борейко приказал прожектором осветить немецкие окопы. Два ярких луча света пронизали ночную тьму. Стали видны немецкие окопы и копошащиеся в них люди. Промежуточные батареи обстреляли их. Немцы быстро попрятались в свои траншеи.

Едва засерел восток, Борейко забрался на вышку в лесу. Теперь перед ним открылась широкая панорама вражеских тылов. В глубине обороны обнаружились осадные батареи. На своём участке Борейко насчитал их около десятка. Далее ясно проступала при утреннем свете насыпь сооружаемой железной дороги.

Борейко прикинул на карте расстояние до возводимой немцами дороги и увидел, что она строится вне досягаемости крепостных орудий. Вообще немцы не маскировали своих тылов, считая, что недальнобойная русская артиллерия до них не достанет.

Вскоре над немецкими линиями поднялся аэростат, и почти тотчас осадные батареи открыли огонь по фортам и промежуточным батареям.

От обстрела пострадали передовые пехотные окопы, которые местами были совсем разрушены. Оставив в них только часовых для наблюдения, Потапов отвёл солдат в тыловую бетонированную линию пехотных окопов.

С наступлением темноты немцы повели методический обстрел фортов и укреплений, мешая работам. Борейко почувствовал себя, как некогда в Артуре, когда приходилось отдыхать в короткие промежутки затишья. Он вспомнил об Ольге, Славке и затосковал.

Утром он решил подняться на привязном аэростате и осмотреть вражеские тылы. Чтобы не перегружать аэростат, Борейко решил подняться один. Его обучили пользованию парашютом, условились о сигналах на случай порчи телефона, проверили оснащение воздушного шара, и он влез в корзину аэростата.

– Вира помалу! – скомандовал воздухоплавательный офицер, и шар начал медленно подниматься.

Канатная лебёдка была старая. Несколько солдат вращали рукоятку, и канат медленно раскручивался.

По висевшему над корзиной альтиметру Борейко видел, как постепенно росла высота подъёма – тридцать, сорок, пятьдесят сажен. Кругозор всё время расширялся. Борейко по карте спешил нанести все замеченные батареи, дороги, укрепления. С высоты прекрасно была видна железная дорога, которую немцы сооружали в своём тылу. Борейко заметил несколько огромных платформ, тщательно укрытых брезентом. По очертанию груза капитан заподозрил, что на платформах тяжёлые осадные орудия.

Платформы отцепили от эшелона. Это ещё более укрепило Борейко в его догадке.

Вскоре Борейко заметил, как платформы перевели на другую ветку, прикрытую небольшой рощицей. Можно было предположить, что здесь будет огневая позиция сверхтяжёлых гаубиц. Борейко нанёс это на свою карту.

Но тут тревожно загудел телефон, известивший о приближении вражеских самолётов. Корзина под ногами капитана поплыла вниз.

Борейко был доволен результатами воздушной разведки и вызвал к себе комендантов обоих фортов сектора. Вскоре появился Потапов.

– Вы действительно герой, Борис Дмитриевич! Не успели появиться, как всё облазили, взлетели к небесам и готовы громить немецкую осадную артиллерию, – восхищался полковник.

– Следовало бы и вам, господин полковник, взмыть к небесам и полюбоваться на немцев. Как вы на это смотрите? – справился Борейко.

Потапов неожиданно согласился:

– Один не полечу, а с вами – когда хотите. Вы мне объясните, если я что не пойму, и покажете, что нужно.

На следующее утро, едва занялась заря, начался методичный обстрел немцами всего сектора. Он продолжался весь день. Были прямые попадания в пехотные окопы и форты, имелись убитые и раненые.

– Раздразнили вы немца, Борис Дмитриевич. Несём напрасные потери, – недовольно бубнил Потапов.

А вечером, оставшись наедине с Борейко, Блохин шёпотом сообщил, что пехотные солдаты решили убить Борейко, «если он не перестанет дразнить немца».

– Не хочет воевать пехтура за царя Николашку. Все, как один, говорят: поднимем руки вверх и сдадимся в плен, – сообщил Блохин.

– Недолго удержится крепость с таким гарнизоном! – печально проговорил Борейко.

– Может быть, это и к лучшему. В самом деле, за кого же смерть принимать? За веру, царя и отечество?..

Глава 8

Борейко беспокоили осадные сверхтяжёлые пушки, которые он увидел в первый день своего пребывания в крепости с наблюдательного пункта. Он понимал, что как только немцы подведут железную дорогу и, следовательно, смогут подтянуть платформы с орудиями, они начнут обстрел фортов. И тогда несдобровать!

Все эти укрепления разлетятся вдребезги, как стекло от удара камнем. Что сделать, чтобы хотя бы оттянуть этот роковой для крепости час? Единственное, что казалось возможным, – это вести обстрел, мешая немцам прокладывать ветку, попытаться вывести из строя самые орудия.

Борейко вместе с Любимовым и Блохиным начал срочную переделку орудий для стрельбы под большим углом возвышения. Когда несколько орудий было готово, поручик Любимов предложил произвести пристрелку орудий.

– Нет, дорогой поручик, – хитро прищурил глаза Борейко. – Сделаем это неожиданно. Немец не подозревает, что мы сможем обстрелять станцию, повредить пути.

Он спокоен. Я поднимусь на аэростате, всё хорошенько рассчитаю, и тогда ударим. А пока вести наблюдение с вышки.

Немцы действительно не догадывались о грозящей им опасности, спокойно делали своё дело. Они передвигали платформы с осадными орудиями на новый, только что готовый участок дороги. Борейко видел, что работали они посменно, без перерыва, энергично, и, дело быстро подвигалось.

Первого августа день выдался солнечный и жаркий. С самого утра во многих местах крепости начались торжественные богослужения по поводу церковного праздника – первого Спаса.

Борейко в этот день, как всегда, на рассвете был уже в воздухе. В двенадцать часов он начал обстрел намеченного участка немецкой обороны. Он видел, как после первых выстрелов забоспокоились, забегали немцы. Снаряды упали сразу около свеженькой, аккуратно сделанной насыпи. Борейко уточнял данные стрельбы. Теперь снаряды ложились близко к цели. Вот один ударил по насыпи, разворотил рельсы, платформа накренилась, и огромное тело пушки, потеряв устойчивость, медленно заскользило к краю.

– Молодцы, ребята! – закричал Борейко в телефон. – Ещё прибавьте огня!

Борейко увидел, как один за другим снаряды ударили почти в одно место по насыпи. Платформа накренилась ещё больше и, наконец, увлекаемая тяжестью падающей пушки, полетела под откос…

Обстрел продолжался более тридцати минут. Было разбито полотно железной дороги и выведены из строя ещё две пушки. Растерявшиеся немцы не сразу ответили на артиллерийскую атаку русских. Заметив поднимающийся в воздух немецкий самолёт, Борейко дал команду опускать аэростат.

– А ну-ка, братцы, теперь прячься поскорее, – зычным голосом распорядился Борейко. – Сейчас немец со злости даст жару. Задали мы ему работёнки.

Борейко тут же послал связного в штаб крепости с просьбой прекратить богослужение на открытой местности ввиду возможного огня противника. Но богослужение продолжалось.

Немцы начали систематический обстрел всего сектора. Крупнокалиберные снаряды били по укреплениям русских, выводя из строя замаскированные пушки, бетонированные укрытия.

– Силён, стервец, – качал головой Блохин. – Эдак мы недолго высидим тут, одолеет…

На открытой небольшой площадке, окружённой деревьями, шла праздничная служба. Попа, облачённого в светлые, сверкающие на солнце ризы, окружала толпа солдат. Коленопреклоненные, они истово молились. Когда начался немецкий обстрел, солдаты, тревожно оглядываясь, пытались потихоньку убежать в укрытие.

Громкие голоса попа и дьякона тоже потеряли свою силу. Поп испуганно посматривал в сторону вражеских позиций и часто крестился. Вдруг крупнокалиберный снаряд с воем врезался в гущу молящихся, положив на месте попа с причётником и около двадцати солдат. Уцелевшие, с тяжёлыми ранениями, проклиная немцев и всевышнего, поспешно убрались в укрытия.

Наблюдения дальнейших дней подтвердили предположение Борейко: близился штурм крепости. Немцы за последнюю неделю удвоили число батарей, приблизили свои пехотные окопы к крепостным, подтянули хорошо замаскированные сверхтяжёлые батареи.

– Ну с чем воевать прикажете? – негодовал Борейко, когда на форт прибыл Качиони. – Вот они обстреляют из осадных батарей, и все наши укрепления полетят насмарку.

– Да, положение у нас тяжёлое. Придётся перебираться в цитадель. Но и там продержимся недолго. Это ясно…

Всё говорило за то, что немцы готовятся к штурму.

Под вечер они начали сосредоточенный обстрел форта номер три Помехово.

Борейко по телефону справился у Потапова, что происходит на второлитейном форту. Полковник ответил кратко:

– Дело плохо. Форт обстреливают сорокасантиметровыми снарядами, которые пронизывают все бетонные сооружения до фундамента и всё сносят на своём пути.

– У нас форты тоже чуть держатся. Промежуточные батареи наполовину разрушены, прожекторы все сбиты, пехота бежит. Необходимо ваше присутствие здесь, – ответил Потапову Борейко.

Полковник обещал с темнотой прибыть в район расположения резерва переднего края обороны.

Форт 17 молчал. Простым глазом было видно, что тыловые казармы и капониры форта превращены в груду развалин, рвы засыпаны, контрэскарпные галереи разбиты. Тем не менее сверх тяжёлая осадная артиллерия продолжала добивать эти развалины.

Вскоре немцы почти полностью разрушили промежуточные батареи. Пришлось их оставить. Фактически перед осадной немецкой армией больше не было препятствий, но немцы, не зная этого, не рисковали идти на штурм: опасались излишних потерь.

Одновременно осадные батареи вели сосредоточенный огонь по цитадели крепости. Издали было видно, как над ней беспрерывно вздымались к небу огромные чёрные столбы.

Глава 9

С темнотой в сектор Потапова подошли пехотные подразделения на подкрепление остатков пехоты. С ними прибыли и две лёгкие батареи в упряжках. Их задачей было противодействовать прорыву немецкой пехоты за линию передовых фортов. Вскоре появился и Потапов.

Вместе с Борейко и прибывшими пехотными начальниками полковник наметил линию обороны на случай занятия немцами передовых фортов сектора.

Около полуночи прибыл на командный пункт Борейко и Качиони. Он сообщил, что уже двое суток сверхтяжёлая немецкая артиллерия ведёт сосредоточенный огонь по цитадели. Крепостной собор дал возможность быстро и точно пристреляться к штабу. Один из снарядов угодил прямо в церковь. Там шла соборная служба чуть ли не всего духовенства крепости.

При взрыве снаряда погибло больше двадцати священников, остальные были тяжело ранены или контужены. Когда об этом доложили коменданту, он проговорил:

– Сами виноваты, не сумели у господа бога вымолить покровительства и защиты. Значит, такова воля божья!

Штаб крепости поместился в самые глубокие подземелья, но и они постепенно обрушивались от попадания сорокасантиметровых снарядов.

– Генерал Карпов тоже был контужен в церкви, но некоторое время держался на ногах и продолжал командовать, а затем у него закружилась голова, он прилёг на кушетку и незаметно для окружающих тихо умер. Я вступил в командование всей артиллерии крепости…

Когда Блохин вошёл в казарму, солдаты ещё не спали. Тяжёлый, спёртый воздух плохо убранного помещения ударил в нос. Блохин остановился в дверях. Большая, сумрачная, с тяжёлыми сводами комната. В переднем углу икона, освещённая тусклыми светом лампадки. Солдаты сгрудились в одном месте, около Николки Кирсанова, маленького, худощавого солдата-пехотинца.

По всему было видно, что шёл крупный разговор. Лица солдат были разгоряченные, красные. Громкий разговор мгновенно смолк – все повернулись в сторону Блохина.

– А-а… начальство пришло, его превосходительство генерал-адъютант. – Николка Кирсанов, осторожно ступая по каменному полу казармы, подошёл к Блохину, остановился, подбоченясь и зло уставившись в него глазами.

За ним двинулись солдаты.

– Какой там адъютант, – махнул рукой Блохин. – Ты что, рехнулся?

«Никак, бить собираются, – мелькнуло у него в голове. – Интересно, за что бы это?» Блохин смело шагнул вперёд к своим нарам, – солдаты было расступились, но тут же полукольцом двинулись за ним.

– Ты хвостом не крути, ты прямо скажи. Если будешь доносить, пристукнем, не пикнешь…

Побелевшие от злости глаза Николки, не мигая, смотрели на Блохина.

– Объясни сначала, в чём дело. Чем я вам не угодил? Что я, не ваш брат солдат? Пять лет в Порт-Артуре мне морду били, да тут на брюхе всю Восточную Пруссию прополз. Свой я, братцы, не сумлевайтесь.

Солдаты недоверчиво смотрели на него, некоторые отошли.

– А, чёрт с тобой, – Николка плюнул на пол, – только знай, мы тебя упредили: будешь трепать языком – простишься с жизней. Братцы, – горячо зашептал он, обращаясь к солдатам. – Вы посмотрите, что деется кругом. Немец несколько дней лупит без передыху, начисто смел, как языком корова слизала, передовые укрепления, форты взял… Чуть поднатужится, и нам крышка. А генералы наши только и знают, что жрут да водку хлещут, да грехи замаливают… Разве ж так воюют? Нет, вы как хотите, а я сдыхать не согласный…

– Ты не крути, ты толком говори, что делать-то? – раздавались голоса солдат.

– А очень просто, – живо откликнулся Николка. – К немцу идти, вот что. В плен. Пущай генералы сами воюют… Только мы не глупее их…

– Дело говоришь, – поддержал его бородатый, с чёрными цыганскими глазами солдат. – Сговорились бы все солдаты да дали бы дёру с форту – глядишь, и войне конец.

Блохин подошёл к солдатам, присел рядом на нары, закурил.

– Ну, что скажешь? – миролюбиво посмотрел на него Кирсанов. – Слыхать, ты питерский рабочий, грамотный.

– Ну, коли ты добром спрашиваешь – скажу. Не гоже в плен бежать. Не шуми, послушай лучше. Уж ежели давать дёру, так домой, до деревни подаваться, да винтовочку с собой прихватить. Пригодится. Нам ещё, братцы, земельку нужно будет у помещиков позабирать. Слыхали о таком?

– Слыхали, – опять заговорил черноглазый. – Только нам это не сподручно. Далеко, да и время ещё не приспело. А тут погибель надвигается. Начальству что – сел на ероплан, и дома. Да денежки с собой прихватил. Вон как Хатов. Комендант распорядился деньги раздать по солдатам из казны, потому как видит, конец подходит.

А Хатов с чиновниками из казначейства чемоданы нагрузили, на воздушный шар – и поминай как звали. Мы вон с Кирюхой, – черноглазый показал на молодого голубоглазого солдата, – шар-то помогали снаряжать.

– А про деньги откуда знаешь? – спросил Блохин.

– В наряде был, помещению убирал в штабе. Ну и услыхал. Там переполох. Одни клянут, а у других слюнки текут. Потеха!

– Дела…

– Я знаю, на форту семнадцатом солдаты порешили перейти к немцу. И ждать нечего. Глядишь, завтра на штурм полезет. Тогда уж пощады не жди, – горячо поглядывая глазами, сказал Кирсанов.

«Вот так скоро и по всей армии пойдёт, – думал Блохин, посматривая на солдат. – Озлобился народ, натерпелся… А главное, вдруг понял, что не за кого кровь свою проливать. И смелость появилась. Да с таким народом многое можно сделать!»

На рассвете был получен приказ штаба крепости выбить немцев с фортов. Решено было контратаковать врага на участке фортов № 17 и 17-бис. Общее командование было возложено на Потапова.

С первыми проблесками зари пехота должна была двинуться в атаку. Подавая подчинённым личный пример, Потапов пошёл впереди полка. Пройдя сотню шагов, он остановился. Солдаты не двинулись с места.

– Не срамите, братцы, меня старика! Пусть за мной идёт только тот, кто хочет. Я один пойду в атаку на немцев, погибну у них на штыках, но позора не переживу. – И Потапов бросился в сторону немцев.

Многие солдаты на этот раз последовали за ним. Молодые, быстроногие, они скоро обогнали своего командира и с винтовками наперевес кинулись на немцев. Потапов воспрянул духом и, крича из последних сил, поспешил за солдатами. И тут произошло то, чего никак не ожидал полковник. Подбегая к немцам, солдаты бросали свои винтовки на землю и с поднятыми руками сдавались в плен. Потапов сразу остановился, затем в полном отчаянии закричал:

– Братцы, что же вы делаете? – но его уже никто не слушал.

Потапов снял фуражку, перекрестился и, сунув дуло нагана себе в рот, выстрелил. Его тело грузно опустилось на землю.

После неудавшейся атаки Борейко был вызван в штаб к полковнику Качиони. Когда он доложил о трагической гибели Потапова, Качиони тяжело опустился на стул.

– Очень жалко. Честный солдат. Выпивал изрядно, но, как говорится, ума не пропивал. Старый служака. Теперь таких всё меньше становится. Карьеристы, холодные, расчётливые душонки – вот кто забирает власть… Вот, к примеру, наш Хатов. Вывез всю казну крепости… Позор! Такой позор перед всеми! Перед штабными офицерами, перед солдатами… Никому нельзя доверять. Потому и вызвал вас, Борис Дмитриевич. Вам верю, не подведёте. Хоть мало знаю, а вижу. Спасибо за службу, за старание…

– Ну что вы, Ваше превосходительство, какое старание… Беда вся в том, что воевать нечем. Пушек тяжёлых нет, да и укрепления не по нынешним временам. До первого выстрела. Просто обидно…

– Если бы нам технику, как у немцев, мы бы показали им. А сейчас выхода нет. Новогеоргиевск падёт не сегодня, так завтра. Я остаюсь с гарнизоном потому, как мне вверено командование артиллерией. А вас буду просить взять на себя одно ответственное дело. – Качиони подошёл к Борейко, положил ему руку на плечо, заглянул в глаза, тепло улыбнулся. – Я должен отправить секретные документы, карты и некоторые ценности в Брест-Литовск. Аэроплан наготове. Ответственность за доставку хочу возложить на вас. И не возражайте. Мне самому жалко расставаться с вами. А я? Что ж, плен – не могила, как говорят солдаты. Бросить их не могу. Будет время – ещё увидимся.

Качиони и Борейко обнялись и по-русски троекратно поцеловались.

– И ещё одно слово… – остановил Борейко полковник. – Хоть это и противно. Но постарайтесь проучить Хатова…

– Всё будет сделано, господин полковник, – сказал Борейко и крепко пожал ему руку.