Текст книги "Семья Звонаревых. Том 2"

Глава 13

Только в октябре, наконец, вызвали с фронта в штаб ТАОНа Борейко, Звонарёва, Зуева и десяток солдат, которые могли быть полезными во вновь формируемых батареях. Штаб формирования ТАОНа находился в Вязьме. Здесь и намечалось создание дивизионов сверхмощной артиллерии.

Борейко приехал вместе со своими офицерами и солдатами. В штаб отправились только офицеры. Встретил офицеров Али Ага Шихлинский весьма дружески, как старых портартуровцев. Он справился, в каких бы батареях они хотели служить.

– Прежде всего, просим вас не разлучать и всех вместе с солдатами направить в одну батарею, – начал Борейко.

– Что ж, это хорошо, – пообещал генерал.

– Затем отправить в батарею, где пушки самые большие, – продолжал капитан.

– Значит, направим вас на формирование двенадцатидюймовых батарей виккерсовских гаубиц. Там наиболее сложная материальная часть и плохо ещё разработанные правила стрельбы и пристрелки. Тяга только механическая. Ваши солдаты составят костяк батареи. Кроме того, к батарее придаётся привязной аэростат с водородным заводом. Надо ознакомиться и с воздухоплавательным делом. Выделите для этого одного из офицеров, – предупреждал Шихлинский.

Уже на следующий день закипела работа. Прибывали десятки новых солдат. Это были рабочие, направляемые в армию по своей политической неблагонадёжности. Родионов снова стал фельдфебелем. Заяц взял на себя хозяйственные заботы в батарее. Команду разведчиков возглавил Вася Зуев. Его помощником оказался Блохин. Всем автомобильным хозяйством, состоящим больше чем из двух десятков грузовых и легковых машин, ведал Звонарёв. Материальной часть орудий и ознакомлением с правилами стрельбы руководил сам Борейко.

Очень затрудняло изучение пушек отсутствие каких-либо инструкций или сборных чертежей. Заводы умышленно не снабжали ими русских, пытаясь тем самым заставить принять своих английских инструкторов и переводчиков.

– Обойдёмся и без варягов, – заявил Борейко Шихлинскому. – Сами в технике кое-что понимаем.

Шихлинский заколебался, обдумывая предложение Борейко. В это время прибыл помощник начальника ТА-ОНа по технической части артиллерист-академик полковник Рейн. Он в начале войны командовал гвардейской батареей и дивизионом. Будучи весьма тщеславным человеком, Рейн дошёл до того, что сам себя представил к Георгиевскому кресту. Ему, конечно, отказали и предложили покинуть ряды гвардии. Рейн ушёл в ТАОН.

Рейн довольно хорошо владел английским языком. Он и Звонарёв с помощью Зуева проверили расчёты на прочность как орудий, так и лафетов. Они даже рискнули реконструировать некоторые механизмы, показавшиеся им ненадёжными.

Вскоре батарея Борейко стала образцовой во всём ТА-ОНе. Командиры других батарей приезжали сами или присылали своих офицеров для ознакомления с деятельностью «конструкторского бюро Борейко». Тут в дело вмешался великий князь Сергей Михайлович, ведавший всей артиллерией русской армии. Он был пайщиком иностранных фирм и воспретил какие бы то ни было переделки в заграничных орудиях.

– Всякий хлам покупают за золото за границей, а потом мы должны своими боками отдуваться, – возмущался Борейко, продолжал проверку и переделку иностранных пушек.

– Атака сверху отбита, – посмеивался Вася Зуев.

Но вскоре последовала атака «снизу». Московская охранка не дремала. Зная о наличии большого числа политически неблагонадёжных солдат во вновь формируемых частях ТАОНа, она сделала внезапный налёт на батарею Борейко. Капитан успел сообщить об этом Зуеву, и вся нелегальная литература была быстро спрятана в секретном сейфе. Обыскав всю батарею, жандармы ничего не нашли. Обозлённые неудачей, они отправились с жалобой к Али Ага Шихлинскому. Генерал предложил им немедленно убираться из района расположения вновь формируемых батарей.

– Всё, что делается у нас, весьма секретно, и вам нечего сюда совать нос. Если ещё раз появитесь, арестую как немецких шпионов, – предупредил опешивших жандармов генерал.

Через несколько дней на отдалённом посту у порохового погреба часовой – солдат батареи Борейко – подстрелил неизвестного солдата, проходившего в ночное время мимо погреба. Началось следствие.

По материалам, которые батарея представила в штаб, было очевидно, что солдат был убит за нарушение непреложного правила военного времени – он подошёл, несмотря на предупреждение часового, к охраняемому секретному объекту. Когда же в расследование этого вмешались жандармы и повели свои допросы с пристрастием, всем стало ясно, что у порохового погреба подстрелили жандармского агента.

Вскоре от солдат других батарей Лежнёв узнал о сходке, которая происходила в соседнем хуторе в тот день, когда «убрали» шпиона. Жандармский агент пробирался в эту сходку и был опознан солдатами. Они позволили ему выслушать все «крамольные» речи, воззвания большевиков к солдатам, ответ, составленный тут же солдатами… Шпион слушал с открытым ртом, на своей груди он уже видел награду за верную службу престолу и царю-батюшке, ему грезилось повышение по службе, деньги… Он старался запомнить имена ораторов, запомнить их мятежные слова. И ему было невдомёк, что вокруг него плотным кольцом собрались солдаты. Он почувствовал неладное только после окончания сходки, когда ему не удалось ускользнуть от молчаливых, враждебно посматривающих на него солдат. Ничего другого не оставалось, как возвращаться вместе со всеми. Он знал, что дорога проходила около порохового погреба. Знали о пороховом погребе и солдаты. И потому, когда шпик бросился бежать, что-то истошно крича и умоляюще взмахивая руками, они не остановили его. Раздался выстрел, и фигура с нелепо поднятыми руками рухнула на землю, солдаты поспешили на свою батарею.

Как ни усердствовали жандармы, установить, кто навёл «пострадавшего» на часового, не удалось. Тем не менее, жандармы потребовали ареста чуть ли не десятка солдат с батареи Борейко. И только активное вмешательство генерала Шихлинского, потребовавшего прекращения дела, освободило артиллеристов от нависшей над ними серьёзной опасности.

– Этих солдат я знаю, – заявил он в жандармском управлении, куда последовало разбирательство «дела об убийстве». – Знаю ещё со времён Порт-Артура. Их командир Борейко, и они отличные, надёжные солдаты. Если они будут арестованы, я не смогу гарантировать своевременную готовность батареи.

Шихлинский заявил решительный протест против вмешательства жандармов в дела, ему подведомственные:

– Поймите, у меня же новейшей системы пушки. А вы посылаете, простите меня, безмозглых дураков соглядатаями. Господа, увольте меня от жандармов.

В противном случае, если застану их на своей территории, я просто вынужден буду выслать их из части.

Так была отбита атака «снизу».

Время шло, настал новый, 1916 год, стали поговаривать о предстоящем весной решительном наступлении против немцев на всём фронте. Надо было срочно заканчивать формирование тяжёлой артиллерии. С жандармскими наветами перестали считаться. Работа пошла ровнее.

…В один из приездов в Вязьму Варя познакомилась с Шихлинским. Она его встречала в Артуре, но тогда Али Ага мало обращал внимания на девочку-подростка. Жена Шихлинского Тамара-ханум, была азербайджанка и кончила институт Святой Нины в Тифлисе[64]64
  Первое в Тифлисе женское учебное заведение по положению об учреждениях Императрицы Марии открылось 23 марта 1840 года. В 1846 году супругой Наместника Кавказского князя Воронцова Елизаветой Ксавьевной Воронцовой (Браницкой) было утверждено Женское благотворительное общество во имя Святой Равноапостольской Нины «для воспитания и образования молодого женского поколения», которое стало «серьёзным рассадником просвещения среди местного населения и сущим благодеянием для людей малого достатка». 2 октября 1883 года открылось новое здание Заведения Святой Нины. Кроме преподавателей, администрации, священника и врача, в штате заведения были: лазаретная дама, кастелянша, письмоводительница, закройщица, швеи, гардеробная дама, чулочница, пепиньерка.


[Закрыть]. Варя дружески сошлась с ней, рассказала о своей горести – отсутствие сына.

– У магометан в таком случае муж имеет право взять другую жену, – горько улыбнувшись, заметила ей ханум.

Варе показалось, что она услышала именно то, о чём давно думала – имеет право взять другую жену, чтобы родить от неё сына. Её муж так и сделал.

Сидеть без дела Варя не могла, она постепенно обходила все помещения батарей и возмущалась царящей в них грязью:

– А мы ещё удивляемся, откуда у нас инфекционные болезни, откуда тиф, оспа…

Варя пожаловалась Борейко, но капитан только рукой махнул: не до этого мол, сейчас. Дел поважнее много. Чистоту будем наводить потом.

Не долго думая, Варя отправилась прямо к Шихлинскому и обо всём рассказала ему.

– Вай, вай! Ещё беда на мою голову! То жандармы житья не давали, а теперь врачи, – шутливо ответил генерал и, вызвав к себе всех докторов, приказал им вместе с Варей обойти расположение частей и навести порядок.

С неделю Варя и трое врачей объезжали район расположения частей ТАОНа.

Ругая про себя Варю на чём свет стоит, врачи расплывались перед ней в льстивых улыбках. Варя заставила при себе осмотреть всех солдат. Обнаружив вшей, она пришла в ярость.

– Вы забываете, господа, – набросилась она на командиров, – что тиф самый надёжный помощник наших врагов. Он косит людей почище снарядов. Бани необходимы в каждой батарее. Запомните это.

Обозлённые медики и командиры шли жаловаться на Звонарёву генералу, но Али Ага был неизменно на её стороне.

– Как вам, господа не стыдно жаловаться на такую красивую женщину! – шутил генерал.

Скрепя сердце врачи и командиры подчинялись требованиям Звонарёвой.

– Жаль, женщин врачей не берут в армию, а то я наверняка зачислил бы вас в штат ТАОНа главным врачом, – шутил Али Ага.

Глава 14

Внимание Вари привлекли мотоциклы. Ещё не так давно она скакала верхом на лошади, и ей захотелось научиться ездить на мотоцикле. Блохин с разведчиками целыми днями пропадали на велотреке.

Материальную часть и двигатель им помог освоить Вася Зуев. Появление Вари было встречено с недоумением. Блохин прямо сказал, что езда на мотоцикле не женское дело.

– Это ещё почему? Меня вызывают к больному, и я мчусь к нему на мотоцикле. Ездят же женщины на велосипедах. Почему же мне не поехать на мотоцикле?

– Отродясь не видал и не слыхал, чтобы бабы, то бишь женщины, носились по дорогам на мотоцикле, – вздыхал Блохин.

– Что правда, то правда, – поддержал Блохина Вася. – Им гораздо привычнее летать на помеле, чем ездить на мотоцикле.

– Ах ты, нахал этакий! Выходит, что я, по-твоему, ведьма? – набросилась на Зуева Варя.

– Вы – ангелочек, тётя Варя. Привыкли бесшумно летать на крылышках. А тут грохот, дым, вонь, – сверкая белыми зубами, смеялся Вася.

Варя всё же настояла на своём, чтобы её научили управлять мотоциклом. Блохин грозился пожаловаться Звонарёву и Борейко, но что могло испугать Варю?

– Ишь, какое мне начальство сыскалось! Пойду к Шихлинскому. Он наверняка мне разрешит.

В это время к ним подошёл офицер из другой батареи и справился, на каком основании Варя обучается езде на закрытом велотреке.

– Откуда вы взялись такой невежа? – спросила Звонарёва вместо ответа. – Вежливые и воспитанные люди, какими я привыкла считать офицеров, прежде всего, здороваются, а затем уже начинают разговор. Кто вы, откуда взялись и ваша фамилия?

– Вы-то кто сами сударыня? – вспыхнул офицер.

– Я? – И, тряхнув головой, Варя резко ответила: – Я жена генерала Шихлинского. Надеюсь, вам он известен?

– Но я видел Тамару-ханум…

– А вам известно, что Али Ага магометанин? Им разрешается иметь и несколько жён. Так как же ваша фамилия, поручик? – настаивала Варя.

Офицер засмеялся.

– Боитесь назвать себя? Я сегодня обо всём расскажу генералу, и он, как настоящий рыцарь устроит вам хорошую нахлобучку, – лукавые искорки дрожали в глазах Вари.

– Прапорщик, – обратился офицер к Зуеву, – удалите отсюда эту особу.

– Не имею права! Варвара Васильевна находится здесь с разрешения Али Ага Шихлинского, – доложил Зуев офицеру.

Поручик недовольно пожал плечами и отошёл ни с чем.

– Здорово вы его отделали, тётя Варя. Смотрите теперь, как бы дядя Серёжа не вызвал на дуэль генерала! – улыбнулся Вася, поглядывая на оживлённое весёлое лицо Вари.

– Где уж ему, он даже ревновать не умеет, – блеснув глазами, засмеялась Варя.

Она продолжала заниматься под руководством Блохина и скоро уже могла самостоятельно вести мотоцикл.

После окончания занятий Варя отправилась прямо к Шихлинскому и рассказала ему обо всём происшедшем. Генерал от души хохотал.

– Сегодня же обрадую Тамару-ханум, объявлю, что обзавёлся второй женой, так как она не хочет рожать мне детей.

Затем Али Ага, вызвав адъютанта, приказал узнать фамилию офицера, грубо обошедшегося с Варей, и немедленно вызвать к себе.

Варя и Али Ага заговорили о лошадях. Оба оказались завзятыми конниками, страстными любителями верховой езды.

Шихлинский припомнил скачущую по узким артурским улицам шалую девицу, озорную генеральскую дочь, родственницу самого Стесселя.

– Так это были вы? – удивился генерал.

– Я самая. Что, сильно изменилась, став дамой, и матерью троих детей? – спросила Звонарёва.

– Наружность вашу я плохо помню, но рассказы о вашей экспансивности остались в памяти. Помните скандал, который вы устроили Стесселю около Этажерки? Помню, вы тогда надели чью-то офицерскую фуражку и отдали честь Стесселю. Вот была потеха!

– Этот офицер стал моим мужем и вашим подчинённым. А лошадей я люблю и посейчас, но уже давно не ездила верхом, – призналась Варя.

– Давайте поедём втроём – вы, Тамара-ханум, она тоже не дурно ездит верхом, и я. Пусть все увидят «мой гарем» в полном сборе, – шутил генерал.

– С большим удовольствием, – согласилась Варя. – Как ни приятно носиться на мотоцикле, верхом гораздо лучше. Красивее и поэтичнее.

– Поедемте верхом хоть завтра. Сергей Владимирович не будет возражать против этого?

– Я мужского деспотизма не признаю.

– Ва! Мне такой жены в гарем не надо, – улыбнулся генерал. – А какое мнение на этот счёт у вашего супруга? Не раскаивается, что женился на амазонке?

– Не посмеет раскаяться, – улыбнулась Варя. – А для меня он самый лучший в мире.

– Вот это я понимаю! У нас на Кавказе говорят жене, когда возвращается её муж: «Свет в глаза тебе, ханум». Это значит – без мужа жена не могла смотреть на солнце. И ясный день для неё был темнее ночи.

Их разговор был прерван приходом вызванного к генералу офицера.

– Поручик Пономарчук по вашему приказанию прибыл, Ваше превосходительство, – отрапортовал он.

Варя хотела было уйти, но Шихлинский задержал её в кабинете.

– Вам известна эта дама? – спросил генерал, кивнув на Варю.

– Никак нет, но я видел её сегодня на велотреке, – ответил Пономарчук.

– И изволили нагрубить ей, – сразу вскинулся Шихлинский. Он встал и вплотную подошёл к провинившемуся офицеру.

– Я не знал, что эта особа… имеет к вам отношение, Ваше превосходительство, – сумрачно ответил Пономарчук.

– Особа! Наглец вы этакий! Приказываю сейчас же извиниться перед этой дамой за грубость, – распорядился генерал. – Мои офицеры должны быть блистательны во всех отношениях. На войне – храбрые воины, с дамами – любезные рыцари. Понятно, поручик? Извольте принести извинение.

Поручик извинился, посматривая сумрачно на Варю и испугано на генерала. Повернувшись по-уставному, он вышел из кабинета Шихлинского.

Генерал с улыбкой повернулся к Варе.

– Итак, завтра едем целой кавалькадой, – предупредил Шихлинский.

– А как же Тамара-ханум? Согласится ли она? – усомнилась Варя.

– Наша восточная пословица говорит: когда муж решил, женщина с ним не спорит, – усмехнулся Али Ага.

На следующий день генерал с женой и Варя с Васей Зуевым в сопровождении нескольких ординарцев совершили прогулку верхом. Варя воспользовалась ею, чтобы показать Али Ага «залежи грязи», как она выразилась. Действительно, во многих местах, невзирая на указания санитарной комиссии, ничего не было убрано.

Шихлинский тут же на месте учинил виновным разнос.

Провожали Варю почти всей батареей, нагрузили письмами, гостинцами для своих близких. Приехал на проводы и генерал Шихлинский.

– Варвара Васильевна, не забывайте про нас, – он склонился и поцеловал руку Вари. – Наведывайтесь! А то без вас все грязью зарастём и умываться позабудем! – шутил он.

По весне тяжёлые батареи были сформированы. Их приехал смотреть перед отправкой на фронт великий князь Сергей Михайлович в сопровождении Кочаровского. Он сразу выделил батарею Борейко как наиболее хорошо организованную. Кочаровский предложил назначить Борейко командиром бригады всех сверхтяжёлых гаубичных батарей, но капитан категорически отказался.

– Тут нужен артиллерист-академик или хотя бы инженер, вроде Звонарёва.

С этим мнением согласился и Кочаровский. Командиром всех сверхтяжёлых батарей был назначен полковник Рейн.

В начале мая батарея Борейко была направлена на Юго-Западный фронт в район Ровно. Узнав об этом, Варя поспешила оставить работу в больнице и устроилась в передовой перевязочный отряд Союза городов, который находился в том же районе.

Глава 15

Днём 29 мая 1916 года командиры всех батарей 102-й артиллерийской бригады во главе с её командиром полковником Гатовским выехали на детальную рекогносцировку позиций противника и выбор наблюдательных пунктов батарей в предстоящих боях.

Стояла ясная, но по-весеннему прохладная погода.

Под горячими уже лучами солнца земля быстро высыхала. На одной из небольших горок, в глубине леса, на старом ветвистом дубе была устроена высокая наблюдательная вышка. Яркая зелень молодой листвы прекрасно маскировала одетых в защитный цвет офицеров. На верхнюю площадку вышки приходилось взбираться по нескольким деревянным лестницам. У подножья дуба царил зелёный полумрак, наверху же всё утопало в ослепительных солнечных лучах.

Поднявшись на вышку, офицеры некоторое время стояли зажмурившись, привыкая к яркому цвету, и только потом принимались рассматривать развернувшуюся перед ними широкую панораму.

Передний край обороны 102-й дивизии проходил по западной опушке большого леса, перед которым широко раскинулись ровные открытые поля. На них чётко вырисовывались тёмные полосы неприятельских укреплений. Они отстояли почти на километр от края леса и представляли собой ряд оборонительных полос, прикрытых с фронта проволочными заграждениями. Укреплённый район имел много железобетонных огневых точек, фланкирующих подступы к проволоке. Все оборонительные сооружения были связаны между собой глубокими ходами сообщения.

Несмотря на отличную видимость, во вражеских окопах не было заметно людей, и только поднимавшиеся коегде вверх тонкие струйки дыма указывали на присутствие солдат в траншеях.

– За полугодовое стояние в этих местах противник успел соорудить настоящую крепость! Нам придётся основательно потрудится над разрушением проволочных заграждений, не говоря уже об узлах сопротивления, – проговорил отвлекшийся на минуту от наблюдения Гатовский, обращаясь к своим офицерам.

– Разрушение бетонных опорных пунктов не под силу нашим лёгким пушкам, – отозвался один из командиров батарей.

– Эта задача возлагается на гаубичные и тяжёлые батареи, что здесь сосредоточатся, – пояснил Гатовский. – Теперь, господа, я укажу вам на местности расположение дивизионов: справа от железной линии на Ковель, вон до того отдельного корявого дерева, – участок первого дивизиона, а левее железной дороги, до выступа в австрийских окопах, – второго дивизиона. Удар будет нанесён вдоль железной дороги, в районе второго дивизиона.

Левофланговой батареей на участке бригады оказалась четвёртая, которой командовал совсем ещё молодой, двадцатипятилетний капитан Кремнёв. Война застала его в чине поручика, но за два года он, как боевой командир, получил повышение ещё на два чина и Георгиевский крест. Весёлый, жизнерадостный, энергичный и очень подвижный, он за несколько месяцев командования третьеочередной батареей, укомплектованной одними запасниками из ополченцев, сумел превратить её в образцовую артиллерийскую часть. Поэтому теперь именно ему поручили наиболее трудный участок на фронте 102-й дивизии.

Добравшись до переднего края обороны, Кремнёв стал подыскивать в стрелковых окопах наиболее подходящее место для передового наблюдательного пункта своей батареи.

Приветливо здороваясь с солдатами-пехотинцами, капитан спросил их, откуда лучше видны окопы противника. Пехотинцы с готовностью повели хорошо им известного по минувшим боям артиллерийского офицера по бесконечным лабиринтам глубоких, выше человеческого роста, ходов сообщения на переднюю линию обороны.

– Здесь у нас всегда стоит часовой, – сказал солдат, ныряя в узенькую щёлку в стенке окопа.

Пройдя несколько шагов по тёмному коридорчику, Кремнёв попал в небольшую железобетонную круглую башенку, прикрытую сверху толстыми бревнами и землёй. Сквозь узенькую щель под самым потолком башни были прекрасно видны широкая травянистая лощина, отделяющая русские окопы от немецких, и по средине неё небольшая, поросшая молодым камышом речка Путиловка.

По-весеннему зелёные и ещё совсем не высокие заросли камыша у реки слегка покачивались на ветру, на траве яркими пятнами проступали голубые, жёлтые, розовые полевые цветы. Под тёплыми лучами весеннего солнца брустверы окопов, воронки от снарядов и мин быстро покрывались изумрудной дымкой свежей растительности.

– Ночью наши секреты сидят на самом бережку Путиловки, а немец – по той стороне. Случается даже балакают промеж себя, когда там стоят чехи-славяне, – словоохотливо проговорил один из солдат.

Наскоро набросив в полевой книжке панораму всего видимого, Кремнёв решил поместить здесь передового наблюдателя батареи и отправился договариваться по этому вопросу к командиру 408-го Кузнецкого полка полковнику Хоменко, который был начальником этого участка обороны.

Он успел уже получить полк и «глядел в генералы». Как всегда энергичный, он много времени проводил среди солдат. Хотя ему было за пятьдесят, в его по-запорожски длинных усах ещё не белел ни один седой волос, и только виски слегка серебрились первым инеем лет.

Кремнёва он встретил с отческой лаской.

– Здорово, сынку! Чем порадуешь своего названого батька? – спросил Хоменко и дружески пожал руку артиллеристу.

– Зашёл проведать вас, папаша, и поговорить о предстоящем наступлении.

– Добре, добре! Ось подывысь на мои малюнки, – и полковник протянул капитану несколько схем, разрисованных красным и синим карандашами. – Тут у него пулемёты, тут миномёты, за этой горкой.

Кремнёв тотчас перенёс все эти сведения на свою карту, затем попросил указать ему места, где надо было пробивать проходы в проволочном заграждении противника.

– Ось туточки, – ткнул пальцем в карту Хоменко.

– Завтра осторожно пристреляю батареи по этим местам и до начала атаки буду хранить молчание, чтобы противник не догадался, где мы собираемся ударить, – прощаясь, пообещал Кремнёв.

– Добре, сынку! Чарку горилки на дорогу, щоб ноги швыдше шлы! Эй, Панас, бисова душа, где ты?

Через минуту в дверях блиндажа появилась улыбающаяся физиономия денщика.

– Горилки две чарки та два шматка хлиба, – распорядился Хоменко.

Чокнувшись и пожелав своему «батьке» успеха, Кремнёв пошёл к себе на батарею.

Позиция 4-й батареи 102-й артиллерийской бригады находилась примерно в двух километрах от переднего края обороны, непосредственно за лесом. Прекрасно замаскированная со всех сторон, с хорошо оборудованными блиндажами, она была надёжно укрыта от обстрела противника. При приближении Кремнёва к огневой позиции батареи его встретил младший офицер батареи прапорщик Павленко.

– Где выбрали передовой пункт, Александр Васильевич? – справился он.

– В расположении Кузнецкого полка. Завтра начнём пристрелку по нужным целям. Начальство не заезжало?

– Кроме командира дивизиона, полковника Корнилова, никого не было. Он сообщил, что позиции объезжает командующий армией генерал Каледин[65]65
  Каледин Алексей Максимович (24 октября 1861 – 11 февраля 1918) – русский военачальник, генерал от кавалерии. Проходил службу в Российской армии на офицерских должностях с 1879 года, с 1907 года на генеральских должностях. Во время Первой мировой войны как строевой командир отличался скрупулёзностью и личной храбростью. Высшим достижением считается Брусиловский прорыв в мае 1916, когда армия генерала Каледина наголову разбила 4-ю австрийскую армию и в течение 9 дней продвинулась на 70 вёрст вперёд. В 1916 году – Командующий 8-й армией. К Февральской революции отнёсся отрицательно. 1 июля 1917 года Большим Войсковым Кругом Донского Казачьего войска был избран Донским Войсковым Атаманом – первым избранным Атаманом Донского войска в XX веке.


[Закрыть], и приказал везде прибрать и подмести, а главное – засыпать свежей хлоркой отхожие места. Говорят, они – конёк командующего.

– Старший офицер знает об этом?

– Да, Григорий Александрович уже отдал нужные распоряжения и отправился к передкам.

– Завтра ты, Боря, пойдёшь вместе со мной на передовой наблюдательный пункт. Быть может, и сумеешь отличиться в предстоящих боях, – тепло сказал Кремнёв.

Юноша горячо поблагодарил своего друга и командира, который всего на пять лет был старше его. Выпущенный несколько месяцев назад из военной школы, прапорщик мечтал о подвигах и военной славе. Но пока это были только мечты: батарея вот уже несколько месяцев стояла на укреплённых позициях, не принимая попыток завязать бой.

Вскоре на огневую позицию батареи пришёл и старший офицер – щеголеватый и педантичный штабс-капитан Крутиков – с прапорщиком Сологубенко, который избежал высочайшего гнева за публикацию портрета «святого старца» только благодаря стараниям доктора Краснушкина. Подтянутый Крутиков обращал внимание подчёркнутой парадностью своих движений. Сологубенко держался проще, свободнее; большая курчавая борода и густые брови придавали его лицу особую выразительность.

– Садитесь-ка, Леонид Романович, чертить схемы к предстоящему наступлению, – протянул Кремнёв пачку бумаг Сологубенко.

– Будет исполнено, господин капитан! – с шутливой почтительностью отозвался прапорщик.

– Разрешите зайти, вашескородие? – раздался низкий бас, и в дверях появилась высокая кряжистая фигура фельдфебеля. – Дозвольте доложить: на батарее, передках и коновязи всё приведено в порядок, старые отхожие места велел засыпать и вырыть новые, чтобы их высокопревосходительство не придирались.

Запищал полевой телефон. Сологубенко снял трубку.

– Адъютант дивизиона передаёт, что генерал Каледин уже выехал в наш район, – тот час доложил он Кремнёву.

– Надо одеваться, господа. Я с прапорщиком буду на батарее, а вас, Григорий Алексеевич с фельдфебелем попрошу пройти к передкам, распорядился капитан.

Затем он приказал солдатам построиться за орудиями и лично осмотрел людей. Обмундирование на них было поношенное, но аккуратно заштопанное и по возможности вычищенное. Рослые, в большинстве уже не молодые солдаты выглядели здоровыми и сытыми. Окладистые русские бороды придавали им благообразный иконописный вид.

Несмотря на молодость, Кремнёв пользовался уважением своих подчинённых, как справедливый и заботливый начальник.

– Сейчас к нам приедет командующий нашей Восьмой армией генерал Каледин. Титуловать его следует «Ваше высокопревосходительство». Если генерал обратится с вопросом, не теряться, отвечать толково, – предупреждал капитан.

– Едут! – крикнул Павленко, указывая на группу всадников.

– Станови-и-cь! – скомандовал Кремнёв. – Разведчики на правом фланге, господа офицеры – у своих взводов.

Вскоре всадники подъехали к батарее и спешились. Впереди шёл высокий, мрачного вида генерал, в широких шароварах, с казачьей шашкой на боку. Капитан подошёл к нему с рапортом.

Каледин окинул строй сумрачным, тяжёлым взглядом и что-то буркнул себе под нос. Солдаты, тоже нахмурившиеся, продолжали молча смотреть на него.

– Оглохли, что ли, ваши олухи? – сердито обернулся к Кремнёву командующий. – Здорово, глухари! – ещё раз сердито выкрикнул генерал.

Артиллеристы дружно ответили. Каледин, тяжело переступая на ходу, прошёл по фронту, исподлобья глядя на солдат. Его лицо по-прежнему было мрачно.

– А где у вас, капитан, отхожие ровики? – спросил он, немного оживившись, и со всей своей свитой двинулся за Кремнёвым.

Ровики блистали чистотой. Каледин не замедлил примерить, будут ли они удобны для пользования. Вся свита в почтительном внимании следила за упражнениями командующего армией.

– Надо здесь положить доску, а там уширить ровик, иначе пользоваться им будет затруднительно, – изрёк генерал мудрое решение и отправился дальше, на коновязь. Здесь его внимание привлекли конские хвосты, которые, по его мнению, были обрезаны не по– уставному.

– Немедленно исправить и впредь не допускать подобного безобразия, – приказал он.

На этом генерал и закончил свой осмотр батареи.

– В артиллерии я мало смыслю. Ваше артиллерийское начальство даст вам необходимые указания. Главное – при наступлении действовать осмотрительно и позабыть про русское авось! Современная война требует, прежде всего, точного расчёта, – поучил Каледин офицеров перед отъездом.

– …Помноженного на русскую удаль, – заметил Кремнёв.

– Поменьше ухарства и побольше осторожности, капитан. Наш противник очень и очень силён, умён и предприимчив, – ещё раз предупредил генерал, садясь на лошадь.

– Зачем, собственно, он к нам приезжал? – недоумевал Сологубенко, когда генерал уехал.

– Должно быть для того чтобы посеять неверие в наши собственные силы, – отозвался Кремнёв.

– По-видимому, он сам не очень-то надеется на успех наступления, коль ведёт такие речи со своими подчинёнными, – покачал головой Крутиков.

– Мы с тобой собрались поехать сегодня в Бронники, Александр Васильевич, – напомнил своему командиру Павленко, который уже давно нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

– Под вечер можно будет съездить, – согласился Кремнёв. – Но ненадолго – на часок, не больше. Завтра с зарёй мы займёмся пристрелкой батареи.

Прапорщик поспешил распорядиться, чтоб через два часа лошади были оседланы. Капитан приказал подать себе новый китель, тщательно побрился и осмотрелся в зеркало. Одновременно он отдавал распоряжения о подготовке батареи к завтрашней стрельбе.

Когда Кремнёв и Павленко широкой рысью двинулись в Бронники, солнце уже скрылось за лесом, с низин и речек пахнуло предвечерней сыростью. По пыльным дорогам по направлению к позициям тянулись вереницы кухонь, лазаретных линеек, зарядных ящиков. Вскоре всадники подъехали к небольшой, утопающей в зелени садов деревушке. Около одной из хат, на которой развевался флаг Красного Креста, офицеры остановились и, справившись, – здесь ли сёстры милосердия Осипенко и Ветрова, слезли с лошадей и направились во двор…

Знакомство с сёстрами началось ещё зимой. Только что получивший назначение командиром батареи Кремнёв разыскивал свою часть и, сильно продрогший и голодный, наткнулся на передовой перевязочный пункт Союза городов. Передовым в это время пункт конечно, не был. До переднего края обороны было не менее двадцати вёрст. Но считалось, что в боевой обстановке его передвинут на линию дивизионных резервов, во второй эшелон. Капитан заехал справиться о месторасположении штаба 102-й дивизии, которой был придан перевязочный отряд. Его встретила Ветрова – молодая, со строгими тёмными глазами сестра, дежурившая в этот вечер на пункте.

Перевязочный пункт одновременно был и питательным: при нём имелась столовая для солдат и офицеров. Ветрова провела капитана в столовую и пробыла с ним, пока он поел и напился чаю. Сначала они сидели почти молча, лишь изредка перебрасывались словами. Девушка скупо и сдержано отвечала на вопросы офицера. Кремнёв тоже, казалось, не замечал её, стараясь поскорее согреться. Однако он обратил внимание на её тёмные глаза, на свежее, с нежным румянцем и правильными чертами личико и стройную фигурку. Ему хотелось поговорить с ней, но мешало смущение, и он робко задавал вопросы. Потом как-то незаметно они разговорились. Ветрова сообщила, что вопреки воли мужа, уехала на фронт, чтобы работать в организации Красного Креста. Кремнёв был очень растроган этой историей, заботливостью, а главное милыми глазами сестры милосердия и попросил разрешения изредка посещать перевязочно-питательный пункт и её лично. Молодая женщина улыбнулась и слегка кивнула головой в знак согласия. Так Кремнёв приобрёл приятное знакомство неподалёку от места расположения его батареи.