Текст книги "Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина"

Нашими ближайшими соседями были лесничий Снежетьского лесничества Александр Николаевич Кузовлев, лесничий Свенского лесничества, он же лесной ревизор, Владимир Мартинович Домбровский и лесничий Белобережского лесничества Сергей Николаевич Краснопольский, бывший мой помощник. Семья Кузовлева состояла из него самого, его жены Елены Александровны и двух детей в возрасте четырех – шести лет. Семья Домбровских состояла из него самого, его жены Александры Владимировны и троих детей, дочки в возрасте двенадцати лет и двух мальчиков в возрасте восьми – десяти лет. Семья Краснопольских была самая молодая. Он женился весною 1913 года, вскоре после меня. Его жену звали Линой Александровной. Впоследствии наши семьи соприкасались очень тесно, а я дружил с С. Н. Краснопольским с самого начала нашего с ним знакомства до конца его жизни (он умер в 1935 году). В 1913 году и в последующие годы мы чаще всего бывали у Кузовлевых. Также и они заезжали к нам довольно часто. Удобства сообщения по железной дороге (станции Белобережская Пустынь и Снежетьская находились на расстоянии пяти километров при довольно частых дневных поездах) способствовали нашим визитам друг другу.

А. Н. Кузовлев был выдающейся лесной хозяин, отличался удивительным трудолюбием, был требователен к себе и подчиненным. В лесничестве у него был большой порядок. Всякая работа у него делалась быстро и вовремя. Он был хороший товарищ, и я близко подружился с ним. В эпоху гражданской войны и бандитизма он нелепо погиб (в 1920 году). Его жена Елена Александровна была приветливая сердечная женщина. Когда мы познакомились с нею, ей не было еще и тридцати лет. Ее веселость и приветливость, постоянная жизнерадостность, сообщали обществу, в котором она появлялась, легкость и приятность. Я и Екатерина Петровна любили ее приезды к нам. Наши комнаты, обширные и пустые, наполнялись в часы ее приезда веселым смехом. Она умерла от тифа в конце 1919 года, вскоре после моего отъезда из брянских лесов. Александр Николаевич был потрясен ее смертью. Он пережил супругу лишь несколькими месяцами.

С. Н. Краснопольский был близок мне по возрасту. Мы учились в Петербургском лесном институте вместе, но он окончил его несколько позже меня. Это был энтузиаст своего дела. Нервный, впечатлительный, прямой до резкости, честный и стойкий в своих убеждениях, он сгорел в работе, которой посвящал все свое время без отдыха. Его характер создавал ему много недоброжелателей, однако происки их были безуспешны: настолько видна была всем честная самоотверженная работа этого энтузиаста. Недоброжелатели лишь портили жизнь С. Н. Краснопольского, сократили дни его жизни. Поэтому, вероятно, он умер довольно рано, в возрасте около пятидесяти лет, но создал себе имя выдающегося, разносторонне образованного лесовода. Он скончался в 1935 году в Новочеркасске почти одновременно со своей женой, и оба от тифа. Я часто бывал у них с Екатериной Петровной в Белобережском лесничестве, при котором был большой плодовый сад, хороший огород и пруд. Он и его жена Лина Александровна вели значительное хозяйство. У них, в противоположность нам, с первого года были и коровы, и свиньи, и куры, и прочее. Лина Александровна имела характер спокойный, невозмутимый. Она любила свое домашнее хозяйство и с увлечением занималась им.

Домбровский Владимир Мартинович был лет на двадцать старше меня. Он окончил Петровскую сельскохозяйственную академию, имел звание агронома, но увлекся лесным делом, стал лесничим и добился признания, как выдающийся лесокультурист. В Светском лесничестве им были созданы интересные лесные посадки на большой площади. Жена его Александра Владимировна, урожденная Полторацкая, имела также склонность к лесокультурному делу. Она была женщиной с общественной жилкой и посвящала немало времени различным общественным делам. Оба они, муж и жена, были разносторонне образованные люди. В их доме имелась значительная библиотека. Сам Владимир Мартинович был человеком скептического ума. Не мудрено, что его любимым писателем был Анатоль Франс. У них в доме было обширное хозяйство: лошади, коровы и прочее, но хозяйством пристально не занимался ни Владимир Мартинович, ни Александра Владимировна. Оно шло по некоторым давно проложенным путям, служило целям семьи, но не требовало вложения хозяйской души. Я любил беседовать с Владимиром Мартиновичем. Он был интересным собеседником, но наши беседы обычно проходили в лесу, а не дома. Впрочем, изредка я бывал у Домбровских, и он у нас, но Екатерина Петровна в семье Домбровских бывала редко. В годы гражданской войны Александра Владимировна умерла, но с Владимиром Мартиновичем мне не раз пришлось встречаться в последующие годы. Наша последняя встреча была в Москве, в 1936 году. В то время он был уже пенсионером (впрочем, тогда и я уже был академическим пенсионером), но он еще служил в Политехническим музее, в лесном отделении. Он сохранил бодрость, ум, но оставался по-прежнему скептиком в духе Анатоля Франса.

Через Кузовлевых мы познакомились с их близкими знакомыми Табенскими. Викентий Петрович Табенский был лесничим Варламовского лесничества и жил в Брянске, имея там свой собственный небольшой домик. Его жена, Ванда Антоновна, была энергичная полька, всегда следившая за модой и старающаяся не отставать от жизни, от современности. Вместе с Еленой Александровной Кузовлевой она иногда заглядывала к нам. Я был у них раза два. Близких связей у нас с ними не установилось, может быть потому, что В. П. Табенский не был увлечен лесоводством, и между нами не было общих связующих производственных нитей. В эпоху гражданской войны Табенские направились в Польшу и, кажется, там вскоре умерли.

Через Домбровских мы познакомились с семьей лесничего, отдаленного от нас Батоговского лесничества Николая Карловича Старка. Семья его состояла из него самого, жены Антонины Александровны, и детей, сына Владимира, впоследствии доктора сельскохозяйственных наук и профессора, и двоих дочерей, в то время подростков. Они жили в городе, а Н. К. Старк регулярно ездил в свое лесничество на поезде на станцию Батогово Московско-Киево-Воронежской железной дороги. Н. К. Старк был лет на двадцать старше меня. Это был лесничий-исследователь. Он был известен книгой по лесоводству, вышедшей в двадцатых годах. Кроме того, он был выдающимся энтологом. Страсть его к энтмологии передалась и его сыну Владимиру. Я помню его мальчиком, очень серьезным и страстным коллекционером. Он собирал жуков, бабочек, лягушек и прочее. В детских играх он, по-видимому, не участвовал, а от постоянного чтения рано испортил себе зрение. Сам Н. К. Старк был интересным собеседником. Он красиво излагал свои мысли (в молодые годы он был преподавателем лесоводства в Карачижско-Крыловской лесной школе, близ Брянска).

Бывая в городе, один или с Екатериной Петровной, я нередко заглядывал к Старкам. Они были приветливые, гостеприимные люди. Их дом (они нанимали целый особняк) находился на верхушке Петровской горы. Вид оттуда на левобережье реки Десны был изумительный, особенно под вечер, под лучами заходящего солнца. Умер Н. К. Старк в тридцатых годах еще нестарым человеком. После нашего отъезда в 1919 году из Брянских лесов я уже не встречался с ним, но с сыном его В. К. Старком встречался нередко в Москве, в общежитии дома ученых, что около Крымского моста.

1914 год начался в нашей семье прекрасно. У нас родился сын, Борис, в самую годовщину приезда Екатерины Петровны, как невесты, в брянское опытное лесничество. Екатерина Петровна, хотя и медленно, но оправилась от тяжелых родов.

В нашем доме все спорилось, крепкая душевная связь соединяла нас троих. В конце февраля я поехал в Петербург на очередное совещание по лесному опытному делу. Екатерина Петровна, к сожалению, не могла сопровождать меня и осталась с сыном Борисом в лесничестве. У нас появилась хорошая заботливая няня, а вместе с ней воцарился определенный порядок в доме, не нарушаемый уже другой домашней работницей, сосредоточившей свою деятельность исключительно на кухне. Я пробыл в Петербурге около десяти дней. Мой отчет о проделанной за 1913 год работе понравился, и я занял среди опытников одно из первых мест. «Из молодых, да ранний» – сказал про меня на совещании (и при мне) директор лесного департамента А. Ф. Кублицкий-Пиотух, председательствующий на совещании. За время разлуки мы обменялись с Екатериной Петровной рядом писем. В этих письмах тот и другой с трогательною чистотой выразили чувства привязанности друг к другу. Возвратившись из Петербурга, я с обычным для меня рвением закончил хозяйственные заготовки леса, а с наступлением войны приступил к проведению лесокультурных и опытных исследовательских работ. Весна была хорошая, красивая. Мы пережили ее с Екатериной Петровной так же красиво, как и в предшествующем году. Сын наш рос и радовал нас. В конце весны для меня было ясно, что Брянское опытное лесничество следует показать коллегам, лесничим обеих губерний, Орловской и Курской. Я разослал пригласительные письма всем лесничим обеих губерний, созывая их на экскурсию в Брянское опытное лесничество. Она состоялась в конце июня 1914 года. Приехали ко мне почти все лесничие. Съезд был очень многолюдным (около 50 человек). Мы провели в экскурсии весь день. Интерес к лесничеству был у всех необычный. Обед был устроен в лесу, а ужин у нас в доме. Екатерина Петровна в первый раз принимала такое большое количество гостей.

С полным правом можно было сказать, что экскурсия удалась на славу. Гости были довольны виденным. Я был среди лесничих самым молодым, но мой авторитет установился сразу. Я был всеми признан, как выдающийся лесничий, а кроме того, как исследователь-ученый. Брянское опытное лесничество стало известно всем практическим деятелям-лесничим обеих губерний. Я был всем этим обрадован и принялся с удвоенной энергией за свою хозяйственную и опытно-исследовательскую работу. Мы были удовлетворены достигнутым, а наш сын Борис радовал нас. Но вдруг случилось несчастье, общее для всей страны, в том числе и для нас с Екатериной Петровной: была объявлена мобилизация и началась русско-германская война 1914 года. Как прапорщик запаса я был мобилизован 18 июня по старому стилю. Более половины служащих лесничества были призваны как рядовые. Я сдал лесничество соседу, лесничему Свенского лесничества С. В. Титову, сменившего В. М. Домбровского, который как лесной ревизор, по закону 1914 года, был освобожден от обязанностей лесничего.

Простившись с семьей, я выехал в Москву, в мортирный дивизион, куда был назначен согласно мобилизационному листку. Екатерина Петровна была потрясена происшедшим. «Недолго продолжалось наше счастье!» – подумали мы. Сын Борис еще не понимал того, что случилось. С тяжелыми думами простились мы с Екатериной Петровной. В Москву я прибыл лишь через день. Езда была тяжелая. Мягкий вагон был переполнен дамами, возвращавшихся с курортов, и военными, направлявшимися к месту своего назначения. Приехав в Москву, я не сразу нашел место пребывания своего мортирного дивизиона. Ни комендант Курского вокзала, ни адъютанты штаба Московского военного округа не могли дать мне нужный ответ. Я был в полном недоумении. Меня посылали из одного военного учреждения в другое. Стоя на площадке парадной лестницы штаба Московского военного округа и раздумывая, как мне найти свою часть, я встретил участливое отношение одного армейского полковника, поднимавшегося по лестнице штаба вверх и видевшего сосредоточенность моего лица.

– Вы, очевидно, в каком-то затруднении, господин прапорщик? – спросил меня полковник.

– «Совершенно верно, господин полковник. – отвечал я.

– Я ищу свою часть, и никто в штабе не может указать, где она находиться!

– Не спрашивайте этих молодчиков. – продолжал полковник, глазами указывая на красивых молодых адъютантов, появлявшихся в широких дверях штаба.

– Они ничего не знают. Пойдемте со мною, я укажу вам людей, которые знают все!

С этими словами он увлек меня с собою на третий совершенно непарадный этаж, где сидели писаря и где находился настоящий штаб. Полковник подошел к старшему писарю, вставшему в этот момент, и сказал ему: «Друг мой, укажите господину прапорщику, где находится его часть, №-ский мортирный дивизион!»

Александр Владимирович – прапорщик мортирного дивизиона. 1914 год

Старший писарь поклонился мне, взял толстую книгу, раскрыл нужную страницу и сообщил мне точный адрес моей части, указав каким трамваем надо ехать. Я тепло поблагодарил и полковника, и старшего писаря. Впоследствии я и сам убедился, что штабные молодчики никогда ничего не знают, а везут воз и все знают старшие писаря, с той лишь разницей, что эти старшие писаря в разных учреждениях по-разному называются. Я взял извозчика и направился в свою часть. Был дождь. Моя часть находилась за городом, примерно в том месте, где сейчас разместился Лефортовский студенческий городок. Там уже было несколько прапорщиков, явившихся по мобилизации. Большого дела еще не было. Предъявив свои документы и оформив свое прибытие в часть, я отправился ночевать в город, в гостиницу, а на утро прибыл на работу. Наша работа заключалась в снаряжении боевых припасов. Отправка наша на фронт предполагалась не сразу, поэтому некоторое время я и мои товарищи должны были оставаться в Москве. Я нанял комнату на окраине, наиболее близкой к моей части, и привел в порядок мое несложное личное хозяйство. В комнате я лишь проводил вечер и ночь. Остальное время я был в своей части, там же обедал и завтракал из общего котла.

Сообщив свой адрес Екатерине Петровне, я стал вскоре получать от нее письма. Когда искренне любящие друг друга люди, будь то жених или невеста, или муж и жена, расстаются надолго не по своей вине, а по воле судьбы, их чувства светлеют, очищаются от случайной наносной ржавчины и делаются настолько глубокими, что проникают во все поры существа обоих. Мы искренно и глубоко любили друг друга. Соединившись вместе, мы не имели размолвок и верили в искренность чувств друг друга. Тем не менее, наша разлука, продолжительность которой никому не была известна, сообщила нашим чувствам такую прозрачность, кристальность, нежность и чистоту, что мы как бы видели друг друга на расстоянии, знали состояние наших душ и угадывали мысли друг друга. В наших письмах, написанных в эту пору, с такой полнотой вскрылась наша любовь друг к другу, с какой до сих пор она еще не вскрывалась, особенно у Екатерины Петровны, всегда смущавшейся выражать словами свои чувства и страдавшей от этого. В начале августа я получил приказ моего начальника сдать дела и немедленно отправиться в распоряжение Брянского военного начальника. Когда я зашел в штаб нашей части за оформлением своих документов, мне показали копию полученной из Брянска телеграммы начальника генерального штаба генерала Добровольского.

Как оказалось, Брянский военный арсенал, который снабжался лесоматериалами из лесничеств Брянского лесного массива (мы поставляли ему дрова, дубовую и ясеневую древесину для артиллерийских и пулеметных складов) возбудили ходатайство перед военным министерством об освобождении от призыва прапорщиков запаса – лесничих Брянского лесного массива. Это ходатайство было удовлетворено. Брянский военный начальник, получив телеграмму от начальника генерального штаба генерала Добровольского, передал ее в мою часть, и я должен был направиться в распоряжение Брянского воинского начальника. В ту же ночь я выехал из Москвы в Брянск. О ходатайстве брянского арсенала мне было известно из письма Екатерины Петровны, которая в свою очередь узнала это от Домбровских. Но я не придавал никакого значения этому ходатайству и был удивлен, когда ходатайство имело успех.

Распоряжение об освобождении от военной службы

Перед отходом поезда я дал с Брянского вокзала телеграмму Екатерине Петровне, чтобы мой внезапный приезд не произвел болезненной реакции. На другой день около полудня я приехал в Брянск на Льговский вокзал, взял извозчика и явился к Брянскому воинскому начальнику. Он принял меня и тотчас же оформил мое откомандирование из армии к месту гражданского служения. Пообедав в городском общественном собрании, я нанял извозчика и поехал по шоссе в Брянское опытное лесничество. Тишина леса, обступавшего шоссе, чистота воздуха, насыщенного запахом смолы, доставило мне невыразимое наслаждение. Я ждал встречи с Екатериной Петровной, с сыном Борисом. Я подъехал к дому со стороны нашего парадного подъезда. Расплатившись с извозчиком, я прошел через сад к веранде, и в этот момент из двери дома буквально вылетела Екатерина Петровна. Мы обнялись. Она плакала от радости. Нашему счастью не было границ. Душа была полна общением друг с другом. Вскоре пришли няня с Борей, прибежал брат Иван, гостивший в ту пору у нас, и наша домашняя работница. Ликование в доме было общим. После обеда перед вечером мы с Екатериной Петровной пошли в лес по нашим красивым и нам известным дорожкам, просекам и тропинкам. В этот год был удивительный урожай белых грибов. В ту прогулку мы насбирали их множество. Я до сих пор помню незабываемую картину их чрезвычайного изобилия. Они были плотные, коричневые, как пеньки. Я вынул свою шашку (я был еще в военной форме) и ею подрезывал грибы у самой земли. На другой день я принял лесничество и ревностно принялся за хозяйственную работу, ради которой я был откомандирован из армии. Одновременно я развертывал и опытно-исследовательскую работу. Дни проходили в напряженной работе. Наши военные действия были в 1914 году более или менее удачными, но я чрезвычайно болезненно переживал наши отдельные неудачи, особенно в Восточной Пруссии и около Лодзи.

Так незаметно в труде дожили мы до зимы и рождественских каникул. На каникулы приехали наши братья и сестра, но в этот раз уже не было прежнего жизнерадостного настроения. Все думы были связаны с войною. Надвигались тягости жизни, и будущее пугало каждого из нас. Наступал 1915 год, оказавшийся катастрофическим для страны, не выдержавшей натиска германцев.

Этот год был очень нервным, тяжелым в нашей жизни. С ранней весны началась засуха, продолжавшаяся почти все лето и осень. Болота в лесах высохли. Начались лесные пожары. В мае месяце немцы и австрийцы прорвали наш фронт на Дунаеце в Западной Галиции, а затем началось отступление наших недостаточно вооруженных войск на всем фронте. Отступали все лето и осень. Лишь поздней осенью отступление было остановлено, и наш фронт закрепился по линии Западной Двины до Двинска, а затем на линии Двинск, Молодечно и далее на юг, по прямой линии, до Тернополя и Черновцов. Лесных рабочих стало мало: большинство их было призвано в армию. Тыл разваливался. Из отдельных высказываний рабочих-крестьян можно было вынести впечатление, что в успешное завершение войны никто не верил, а драться с немцами никто не имел горячего желания.

«Под немецким царем, мужики, говорят, живут лучше, чем под нашим!» «Столбы у нас плохие, оттого и немец бьет нас».

Такие мысли высказывались лесными рабочими-крестьянами совершенно открыто. На работу в лес шли неохотно, так как покупательная сила рубля падала, и на деньги почти ничего нельзя было купить, хотя заработная плата лесных рабочих была значительно повышена. Я переживал наши неудачи на фронте чрезвычайно болезненно. Также болезненно переживала их и Екатерина Петровна. Летом 1915 года она снова почувствовала себя матерью. Ее беременность протекала тяжело. Печальные внешние события и личные физические недомогания вызывали у нее подавленное душевное состояние. В конце лета Екатерина Петровна почувствовала себя лучше. Подавленность ее душевного состояния исчезла. В сентябре 1915 года (17 сентября по старому стилю) у нас родился второй сын. Хотя роды были менее тяжелыми, чем первые, однако Екатерина Петровна и в этот раз была сильно больна. Но душевное настроение ее было жизнерадостным, светлым. Это радовало меня. Во время ее болезни ее навещали наши знакомые: Елена Александровна Кузовлева, Александра Владимировна Домбровская. К Кузовлевым приехала с начала войны их родственница, сестра А. Н. Кузовлева, Мария Николаевна Глаголева, муж которой был взят на войну. Мария Николаевна очень привязалась к нашей семье и сделалась самым близким другом Екатерины Петровны. Я также был дружески привязан к ней. Действительно, это была на редкость чистая, самоотверженная, сердечная женщина. Она сделалась крестной матерью нашего Володи. Осенью 1915 года наш фронт закрепился, и в связи с этим настроение в нашей семье стало более оптимистическим. В конце 1915 года брат Иван ушел из Петровской сельскохозяйственной академии и поступил в Сергиевское артиллерийское училище (в Одессе), чтобы выйти оттуда подпоручиком артиллерии на фронт. Я поддерживал его намерения. Перед отъездом он заехал к нам. Мы тепло проводили его. Брат Петр кончал сельскохозяйственное училище в 1916 году весною. Он предполагал последовать примеру брата Ивана, что и сделал весною 1916 года. Я также поддерживал его намерение. Таким образом, наша семья действенно входила в ряды борцов против немецкого нашествия.

Новый 1916 год мы встретили спокойно. Наши дети, Борис и Владимир, радовали нас. Борис уже начинал ходить.