Текст книги "Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина"

Весна 1922 года была необычайно тяжкой. Всеобщий голод парализовал всякую деятельность. Воронежский сельскохозяйственный институт в это время подкрепил силы своих служащих лишь тем, что получил несколько тысяч тонн канадской пшеницы. Как попала к нам эта пшеница, хорошенько уже не помню. Кажется, она была получена ректором института К. Д. Глинкой через Воронежскую областную сельскохозяйственную опытную станцию, в качестве семенного фонда. Но ее раздали в значительной мере служащим института для еды и тем самым спасли людей от голодной смерти. Для научных работников в эту пору (весною 1922 года) оказала значительную помощь центральная комиссия по улучшению быта ученых (ЦЕКУБУ).

Через нее мы получали в течение весенних и летних месяцев 1922 года некоторое количество муки, масла и сахара. Весна и лето 1922, в противоположность 1920 и 1921 годам, была хороша для произрастания трав, хлебов, овощей и фруктов. К осени 1922 года в Воронеже вдруг оказалось всего много, и прежде всего хлеба. Избыток хлеба вызвал необычайную деятельность. «Новая экономическая политика», объявленная (незадолго перед этим) правительством, раскрывшая личную инициативу, при наличии полного урожая сразу подняла производительные силы всей страны, в том числе и в Воронежской губернии. Общее оживление передалось и нашему вузу. В это время из армии по окончании войны освободилось значительное количество молодежи, которая потянулась в вузы. В Воронежский сельскохозяйственный институт в 1922 году было принято около двухсот молодых людей, в том числе около пятидесяти человек на Лесной факультет. Наш вуз постепенно нагружался на полную мощность. Главный корпус института, сильно пострадавший в гражданскую войну, стал тоже заселяться. В него переселилась часть специальных кафедр. Но некоторые комнаты были использованы под общежития студентов. Полностью овладеть главным корпусом удалось лишь в конце 1924 года. Лишь к этому времени были вновь вставлены разрушенные во время войны оконные рамы и вставлены выбитые стекла, а отопительная система восстановлена и пущена в ход. Отапливались в то время еще дровами. Каменный уголь появился лишь в середине 20-х годов. Специальные кафедры лесного факультета, первоначально ютившиеся в верхнем этаже химического корпуса, перешли в главный корпус осенью 1924 года. Для него было предоставлено все западное крыло с его тремя этажами. Руководимая мною кафедра Лесной таксации разместилась на третьем этаже. В мое распоряжение были предоставлены четыре комнаты, площадью около 240 кв. м. Постепенно было приобретено оборудование, достаточное для учебных занятий и научных исследований. С 1922 года начинается возрождение Воронежского сельскохозяйственного института и его трех факультетов, организованных в нем к этому времени: Агрономического, Лесного и Землеустроительного.

В 1922 году в Ленинградском лесном институте был объявлен конкурс на замещение вакантной профессорской должности кафедры частного лесоводства. Мой учитель профессор М. М. Орлов и мой знакомый профессор М. Е. Ткаченко выдвинули мою кандидатуру, запросив предварительно меня о моем согласии баллотироваться. Я дал согласие и в начале осени 1922 года был избран профессором по кафедре частного лесоводства. Чтобы решить вопрос о переезде и устройстве на новом месте, я поехал в сентябре 1922 года в Ленинград. Железнодорожное движение в то время было уже восстановлено, но не отличалась удобством. Кажется, я ехал в Ленинград два или три дня. В Ленинграде я не был с 1914 года. Его вид в 1922 году был печален. Многие дома были заколочены доской и фанерой; некоторые дома были необитаемы. Я почувствовал себя так, как будто приехал на кладбище. Впечатление от пригорода «Лесное» было еще печальнее. Я не узнал тех улиц, на которых когда-то жил: дома были снесены и сожжены на топливо; тропинки для ходьбы шли через дворы, полностью разгороженные. Когда-то пышный парк лесного института был в запустении; в нем были самовольные порубки. Здание лесного института было запущено. Я посетил профессора М. М. Орлова. Он жил очень скудно в обширной холодной квартире. Мокрый картофель (с его огородика) лежал и сушился у него на веранде. Он поздравил меня с избранием и советовал немедленно принять кафедру. У меня же появились сомнения. Я побывал у ректора профессора Г. Г. Доппельмайера, у его заместителя по административно-хозяйственной части и осмотрел те квартиры, которые мне предназначались. Готовой квартиры нигде не было. Квартиру нужно было еще выкраивать из других квартир. Страшная сырость и запах плесени веяли от тех домов, в которых мне предназначалась квартира. Лучшим домом был бывший директорский корпус, но в нем выделение для меня квартиры было, по-видимому, наиболее сложным делом. Осмотр квартир не вселил в меня оптимизма, но я все же сказал сопровождающему меня проректору по административно-хозяйственной части, что поселение в директорском корпусе устроило бы меня в наибольшей мере. Я прожил в Лесном около недели. Профессор М. Е. Ткаченко был в отъезде, и потому я не смог его видеть и поговорить с ним. Я побывал у моего учителя по ботанике профессора Л. А. Иванова, у профессора геодезии С. С. Цветкова и у профессора, впоследствии академика, К. К. Гедройца. Все они уговаривали меня принимать кафедру и переезжать с семьей в Ленинград. Но у меня все увеличивались сомнения. Я видел, что мои учителя живут в большой нужде. Я не сомневался, что, приехав в Ленинград, буду испытывать большую нужду, чем они, так как на меня ляжет тяжесть переезда. Из виденных мною людей ближе всего был ко мне, пожалуй, профессор К. К. Гедройц. Он приезжал ко мне с инспекторской целью в Брянское опытное лесничество в 1916 году и прожил у меня около месяца. Мы поговорили с ним о многом, и он, я думаю, хорошо знал меня. К. К. Гедройц особенно много убеждал меня остаться в Ленинграде, исходя из интересов самой высшей школы. Из моих сверстников в то время в институте был С. А. Богословский. Он занимал должность доцента у профессора М. М. Орлова и в то время был на работе по устройству учебных лесов в Лисино, близ Ленинграда. У него в квартире я и останавливался. Приехав в Лисино на несколько дней, я встретился с Богославским. Он рассказал мне о настроениях среди преподавателей и о том, как проходило мое избрание на кафедру. Оно шло, по его словам, не очень гладко, так как была значительная группа членов совета, которая возражала против моего избрания. Правда, эта группа осталась в меньшинстве, но все же значительном. Его рассказы укрепили меня в решении отказаться от ленинградской кафедры и остаться в Воронеже. Но окончательное решение я отложил до приезда в Воронеж, чтобы иметь возможность поговорить обо всем с Екатериной Петровной. Простившись с М. М. Орловым. я возвратился в Воронеж. Мы обсудили вопрос о переселении с Екатериной Петровной и пришли к выводу, что физически не осилим нового и далекого переезда.

Придя к такому решению, я по телеграфу уведомил ректора Ленинградского лесного института профессора Доппельмайера, что принужден отказаться от кафедры. Мой отказ сильно рассердил М. М. Орлова и М. Е. Ткаченко. Оба они не раз потом высказывали мне свое недовольство отказом.

Но правильно ли я сделал, что отказался от переезда в Ленинград? Не раз мы задавали себе этот вопрос с Екатериной Петровной, но жизнь всякий раз убеждала нас, что мы не сделали ошибки, отказавшись от переезда в Ленинград. И теперь, через двадцать лет, протекших с того времени, я прихожу к выводу, что переезд в Ленинград в 1922 году и принятие на себя новой кафедры было бы ошибкой, и я правильно сделал, что не совершил этой ошибки. Впоследствии, в 1924 году эту кафедру занял мой товарищ профессор Н. П. Кобранов, к тому же, он хотел поселиться в Ленинграде.

Осенью 1922 года по ходатайству Воронежского сельскохозяйственного института Управление лесами Наркомзема РСФСР предоставило для лесного института в качестве учебных лесов лесные массивы по левому и правому берегу реки Воронежа, примыкающие к городу Воронежу и Воронежскому сельскохозяйственному институту. Площадь этих лесов превышала 7000 гектар. В прошлом, до Октябрьской революции 1917 года, эти леса принадлежали разным владельцам. Всего было свыше двадцати владений. Крупнейшим владельцем в прошлом был город Воронеж (свыше 2000 гектар). Переданные для лесного хозяйства лесные массивы еще не были устроены. Их нужно было устроить. Устройство было необходимо начать с отмежевания, так как границы лесных массивов во многих местах не ясны. Ректор института К. Д. Глинка (впоследствии академик) поручил мне заведование учебными лесами. Вместе с тем был приглашен лесничий для ведения хозяйства. Первым лесничим был Н. Я. Яковлев. Однако он проработал не более года. В конце 1922 года я приступил к отмежеванию лесных массивов, переданных институту. Для отмежевания я заключил договор с Воронежским губернским земельным отделом, в составе которого имелись специалисты для отмежевания. Работы велись в зимнее время, так как в некоторых местах межи проходили по ольховым трясинам, недоступным в летнее время. К весне 1923 года отмежевание было закончено. Мы получили соответственно утвержденный план наших лесов и могли приступить к лесоустроительным работам. Лесоустроительные работы велись под моим руководством при помощи студентов старшего курса. В числе таксаторов были: М. В. Давыдов, впоследствии профессор, доктор сельскохозяйственных наук; В. И. Кузьмин и А. И. Осипов. Последние два – ныне крупные специалисты лесного хозяйства. При геодезических работах помогал студент Г. М. Козленко, ныне доцент Брянского лесного института. Работы были закончены в 1924 году. Составленный мною в 1925 году план хозяйства на учебные леса был утвержден лесным специальным комитетом при управлении лесами Наркомзема РСФСР и введен в действие на десятилетний срок. Исполнителем плана явился новый лесничий В. Ф. Ключников, приглашенный в 1924 году после ухода Н. Я. Яковлева. Должность заведующего лесами была упразднена с 1 января 1924 года; лесничего подчинили проректору по административно-хозяйственной части.

Еще до передачи упомянутых лесов в ведение лесного факультета практика студентов по лесной таксации уже велась в этих лесах, начиная с 1920 года. Когда упомянутые леса сделались учебными, в них стали проходить практику и по другим специальностям. Особенно удобно было проводить учебную практику в левобережной даче лесничества, где сохранился удобный дом для поселения студентов и профессорско-преподавательского персонала. В даче можно было встретить различные насаждения сосны и лиственных пород. Среди насаждений сосны было много хорошо сохранившихся культур прежних десятилетий. В конце 20-х годов кафедра Лесной таксации заложила в старых культурах большое количество постоянных пробных площадей для изучения хода роста сосняков. Пробные площади сохранились до середины лета 1942 года. Периодически на них проводились повторные измерения. В период Великой Отечественной войны они сильно пострадали. Учебные леса имели тот недостаток, что в них не было старых насаждений, какие имеются, например, в Шиповом или в Теллермановском лесу, или в Хреновском бору Воронежской области. Однако непосредственная близость учебных лесов к институту, возможность совершать в них экскурсии без отрыва от учебы в аудиториях создавали для преподавателей и учащихся большие удобства, с успехом искупавшие отмеченные недостатки.

В 1932 году к основному массиву учебных лесов были присоединены смежные леса Животиновского лесничества (свыше 5000 гектар). Эти леса в прошлом принадлежали семейству Веневитиновых. Из этой семьи вышел известный поэт Веневитинов.

Животиновский лесной массив оказался очень удобным для ведения в нем таксационной учебной практики, и с 1933 года руководимая мною практика по лесной таксации проводилась там до 1942 года включительно. В Животиновском лесничестве сохранилась обширная усадьба Веневитиновых. В ней размещались во время практики, как студенты, так и преподаватели. Удобство сообщения по Задонскому шоссе с Воронежем и институтом облегчали проведение практики. В усадьбе сохранился старый дом Веневитиновых. Как-то раз я рассказывал студентам-таксаторам историю семьи Веневитиновых и историю их дома. Но исторические справки и воспоминания мало трогали моих слушателей. Мой рассказ о прошлом, по-видимому, не задел ни одного сердца.

Но учебная практика по лесной таксации в Животиновском лесничестве всегда нравилась студентам. Оканчивая институт, они сохраняли самые теплые воспоминания о Животиновском: о старой усадьбе, где они жили; о старом парке, где они гуляли; о красивых сосновых и лиственных лесах, где они работали.

Во время практики в учебных лесах между студентами и руководителями устанавливались дружеские связи; они сохранялись на долгие годы и при встрече вновь озарялись светом прошлой совместной работы в учебных лесах.

Первым деканом Лесного факультета (с 1922 года) был профессор Н. П. Кобранов. Вначале он внимательно исполнял свои обязанности, но в 1923 и 1924 годах только числился деканом: его обязанности осуществлял его заместитель профессор В. И. Иванов. Кобранов в это время работал по совместительству в Москве и мало уделял времени Воронежу. Студенты, от внимательного взора которых ничего не скрывалось, сложили про него следующую песенку: «В путешествиях Кобранов протер брюки до карманов».

В конце 1924 года Кобранов оставил службу в Воронежском сельскохозяйственном институте и перешел на работу в Москву, в Московский лесной институт, вскоре переведенный в Ленинград и слитый с Ленинградским лесным институтом. Туда же переехал и профессор Кобранов. Лесной факультет сельскохозяйственного института с конца 1922 года, как сообщалось выше, получил в свое ведение лесные дачи общей площадью 7000 гектар, составлявшие учебное лесничество. Но во время деканства Кобранова и его заместителя Иванова учебные леса попали в руки самовластного проректора по административно-хозяйственной части Енина и потеряли всякое значение для факультета. Доходы с лесничества шли в распоряжение Енина и использовались им для затыкания многочисленных институтских финансовых дыр, тогда как прямое назначение доходов с лесных дач заключалось в оборудовании кафедр Лесного факультета. Лесной факультет влачил в то время жалкое существование: он был богатым нищим. Такое существование факультета стало всем видимым укором для института и его общественных организаций. В конце 1924 года были назначены перевыборы декана и секретаря лесного факультета. Выборы происходили по куриям: преподавательской и студенческой. Незадолго перед выборами ко мне зашел представитель общеинститутской студенческой организации Сулковский. Он входил в состав правления института, заведуя студенческими делами. Сулковский сообщил мне, что общественные организации выдвигают меня на пост декана Лесного факультета. Я ответил, что соглашусь быть деканом лишь при некоторых условиях. Сулковский спросил меня, какие условия я выдвигаю. Я ответил, что первым условием должно быть отстранение проректора по административно-хозяйственной части от вмешательства в дела учебного лесничества; вторым условием должно быть предоставление декану права быть хозяином в учебном лесничестве; третьим условием должна быть передача всех доходов учебного лесничества для оборудования кафедр лесного факультета, в первую очередь специальных.

Мои условия показались Сулковскому тяжелыми и неприемлемыми. Я ответил ему на это, что быть бесправным деканом, вроде Кобранова или Иванова, я не желаю. Сулковский после этого сказал мне, что он передаст мои условия общественным организациям и правлению. В описываемое время студенческие общественные организации были очень сильны и влияли на правление. Через пару дней Сулковский пришел ко мне и заявил, что общественные организации и правление принимают мои условия. Тогда я дал согласие быть деканом Лесного факультета. Я был избран обеими куриями и в конце декабря 1924 года был утвержден Главпрофобром Наркомпроса РСФСР деканом Лесного факультета. Моим заместителем был избран доцент О. Г. Каппер, а секретарем студент Гуров Ф. М. Я проработал деканом около двух с половиной лет. Поставленные мною условия были действительно выполнены. Декан сделался хозяином учебного лесничества. Доходы лесничества (около 50—60 тысяч рублей ежегодно – большие в то время деньги) пошли на оборудование специальных кафедр. За годы 1925—1929 – эти кафедры были вполне оборудованы на средства от учебных лесных дач факультета. Фундаментальная библиотека пополнилась значительным вкладом по лесным специальностям. Были выписаны комплекты журналов на иностранных языках. Был создан дендрологический парк, а само учебное лесничество было полностью устроено и приведено в такой вид, что сделалось местом проведения экскурсий для лесничих Воронежской области. Для Лесного факультета был создан стабильный учебный план, утвержденный Главпрофобром, и одобрены достаточные преподавательские штаты. Факультет вырос, занял в институте почетное место и был признан Главпрофобром и Управлением лесами Наркомзема РСФСР лучшим из Лесных факультетов того времени. Если первое место в стране было за Ленинградским лесным институтом, то второе (с 1926 года) считалось за Лесным факультетом Воронежского института.

Лишь первый год работы деканом был для меня несколько трудным, так как приходилось бороться за достойное внутри института место. Но в дальнейшем все наладилось, и работа не вызывала затруднений. У меня оставалось время не только для научной работы, но и для разнообразной связи с производством.

В 1926 году я принял предложение Воронежского губернского управления об устройстве знаменитого Теллермановского леса, площадью в 23000 га. Работа по устройству этого леса была проведена в 1926 и 1927 годах. Моим ближайшим помощником по устройству леса был мой ассистент И. М. Науменко, впоследствии профессор, доктор сельскохозяйственных наук. В качестве таксаторов были студенты старшего курса лесного факультета. Работа по устройству леса была очень полезной для нашей студенческой молодежи. На этой работе около десяти молодых людей стали хорошими таксаторами. Опыт связи с производством при устройстве Теллермановского леса силами научных работников кафедры и студентов факультета привлек к себе внимание широких кругов вузовской общественности и служил удачным примером такой связи.

В апреле 1927 года я оставил пост декана Лесного факультета, так как был избран ректором Воронежского сельскохозяйственного института. Факультет выразил мне благодарность за работу по укреплению факультета. Я бесспорно пользовался симпатиями студенчества.

До апреля 1927 года ректором Воронежского сельскохозяйственного института в течение нескольких лет был профессор А. В. Думанский, химик по специальности. Он относился к обязанностям ректора с некоторой беззаботностью, доверяясь другим лицам и не делая усилий организовать сложную жизнь вуза. Впрочем, в описываемое время ректор был только председателем правления. Правление Воронежского сельскохозяйственного института, как крупного вуза, состояло из пяти человек: ректора, проректора по учебной части, проректора по административно-хозяйственной части, заведующего студенческими делами и члена без портфеля.

Последние три члена были членами ВКП (б), первые беспартийными. Члены-коммунисты держались в правлении одинаковых взглядов и таким образом определяли его большинство. Ректору приходилось или соглашаться с большинством и проводить его точку зрения, или оставаться при особом мнении и доводить о нем до сведения Главпрофобра Наркомпроса, в ведении которого находился вуз.

А. В. Думанский не проводил своей учебной и хозяйственной политики в вузе, а доверялся партийному большинству правления. При нем деканами факультетов были: Агрономического – профессор А. Н. Минин; Лесного – профессор А. В. Тюрин; Землеустроительного – профессор А. И. Петренко. Проректором по учебной части был профессор И. В. Якушкин. Прочих членов в ректорате Думанского не помню, так как они часто менялись.

В марте 1927 года были очередные перевыборы ректора и членов правления, а также деканов факультетов. Выборы происходили по куриям: преподавательской и студенческой. Ректором огромным большинством был избран я. Кандидатура Думанского была выставлена его приверженцами (А. Н. Мининым, А. И. Петренко и другими), но провалилась. Проректором по учебной части был избран И. В. Якушкин. Прочие члены были выдвинуты партийной организацией, и хотя были подвергнуты процедуре избрания по куриям, но в сущности говоря, их избрание проводилось заранее в партийных организациях. Проректором по административно-хозяйственной части был назван Карпик, членом правления Юнаш, членом правления без портфеля – редактор одной из местных газет и преподаватель нашего института Окулов. С 20 апреля 1927 года я вступил в исполнение обязанностей ректора института. Полномочия ректора в правлении были одногодичными. Весною 1928 года должны были состоятся перевыборы, но наши полномочия были продлены, а перевыборы состоялись лишь весною 1929 года. Вследствие этого, мне пришлось быть ректором в течение полных двух лет. Это были самые тяжкие годы моей работы за всю предшествующую моя жизнь. Тяжела была не сама работа, как не велика она была, а та особенная обстановка, в которой происходила. За два года неизменными членами правления были только я, мой помощник по учебной части проф. Якушкин и член без портфеля – Окулов. Проректор по административно-хозяйственной части и член правления по студенческим делам замещались без переизбрания несколько раз: одни лица уходили, другие приходили на их место. Вследствие этого в административно-хозяйственной части никогда не было порядка. Не было его и в студенческих делах. Между тем, хозяйственные дела требовали к себе большого внимания, так как в 1927 году мы начали строить огромное общежитие для студентов, а в 1928 году совместно с городом начали строить трамвайную линию от города до института. При сменах проректоров по административно-хозяйственной части на мою долю выпала исключительно большая забота о строительстве. И сейчас, когда я смотрю на большое, красивое, хорошо построенное здание общежития и проходящий мимо моей квартиры трамвай, соединяющий институт с городом, я вспоминаю тяжелые годы моей работы в должности ректора.

Учебные дела шли у нас в относительном порядке, и мой помощник, проректор по учебной части профессор И. В. Якушкин, вел учебную часть весьма успешно.

В мае 1927 года в Москве было созвано ректорское совещание вузов РСФСР. На него были приглашены ректоры и проректоры по учебной части. Совещание сопровождалось выставкой работ вузов. Совещание и выставка были организованы в помещениях 2-го Московского университета на Девичьем поле. На этом совещании было сказано много парадных речей, но в памяти у меня не осталось деловитых решений. Выставка вузов, наоборот, была очень интересной. Она дала возможность познакомиться с различными вузами страны и с ведущими деятелями этих вузов. Воронежский сельскохозяйственный институт в ту пору, по общему мнению, занимал одно из первых мест среди наших крупных вузов.

В числе посетителей вузовской выставки во время ректорского совещания был нарком земледелия А. П. Смирнов и Н. К. Крупская. Когда после осмотра выставки я преподнес наркому два тома научных записок нашего института, он не выразил никакого удовольствия и, взяв книги, обернулся в полуоборот назад, где находилась следовавшая за ним свита. Обратившись к одному молодому человеку из свиты, он сказал: «Придется мне нагружать Вас, как Валаамского осла!» Молодой человек вспыхнул, свита заулыбалась, но нарком не обнаружил смущения.

Н. К. Крупская, зайдя в павильон нашего института и узнав, что это Воронежский сельскохозяйственный институт, стала расспрашивать о профессоре Б. А. Келлере. Последний, как оказалось, интересовал ее как автор брошюр по антирелигиозной пропаганде.

В нашем правлении, к сожалению, не было полной слаженности. Я не мог, как Думанский, быть послушным исполнителем большинства правления, а проводил свои взгляды по вопросам учебной и хозяйственной жизни вуза. Меня часто поддерживал член правления без портфеля Окулов, но не всегда мой помощник Якушкин И. В.

Когда кончился первый год моего ректорства, и мои полномочия были продлены еще на один год, я ответил на это прошением о моей отставке как ректора. Моя просьба, однако, не была уважена. В связи с моими настроениями ко мне приехал для беседы председатель областного комитета ВКП (б) Рябинин. Я откровенно рассказал ему об условиях моей работы и закончил выводом, что ректором при таких условиях должен быть член ВКП (б). Он обещал мне помочь, но и второй год моей работы на посту ректора прошел для меня в обстановке не лучшей, чем прежде.

В конце второго года моей работы в должности ректора служба финансового контроля организовала проверку института и нашла мои действия в финансовом отношении безупречными. В полном порядке я сдал в 1929 году дела института своему преемнику И. С. Кувшинову. Кувшинов был уже кандидатом из Москвы и членом ВКП (б). Формально он был проведен через выборы по куриям, но по сути дела он был назначенным ректором. Я был последним действительно выбранным ректором. Кувшинов ушел на другую работу в 1930 году. Его приемник был назначен Москвой без всяких выборов и назывался уже директором. С тех пор пошли директора по назначению. Такой порядок продолжается до сих пор (1942 год). Вещественным памятником моей работы в качестве ректора остались: обширное общежитие для студентов (корпус 15) и трамвай, соединяющей территорию ВСХИ с городом.

Воронежский сельскохозяйственный институт. 1938 год

В начале 1927 года, за месяц до избрания меня ректором ВСХИ, трест «Дубитель» обратился ко мне с просьбой возглавить экспедицию для подыскания сырьевых баз для постройки дубильно-экстрактовых заводов. Сырьем для дубильных экстрактов могли служить многие растения, но наиболее надежным сырьем в это время для экстрагирования считалась древесина дуба и кора ели. В отношении дуба, конечно, могла речь идти только о деревянной древесине. Я принял предложение треста «Дубитель», организовал ряд экспедиций, и в течение 1927 и 1928 годов нами были подысканы сырьевые базы для построенных затем и ныне действующих крупных дубильно-экстрактовых заводов: Шумерлинского в Чувашии, Волжского в Саратовской области, Мелекесского в Куйбышевском районе и Грибановского в Воронежской области. Моими помощниками были профессор Н. А. Розанов, доценты И. М. Науменко и И. А. Соловьев, инженеры лесного хозяйства Широких и Гудков. Моей правой рукой был И. М. Науменко. Мы выполнили с успехом большую производственную задачу.