Текст книги "Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина"

С большими надеждами встретили мы лето 1943 года. Было ясно, что нужно самим добывать для себя пищевые продукты работой на земле. Свободной земли кругом было много. Нам легко дали разрешение приспособить под огороды ближайшую вырубку в сосновом бору. Она находилась в полукилометре от нашей усадьбы. Каждому сотруднику была предоставлена возможность засадить картофелем любую площадь, но любой из нас мог обработать не более 0,03 га. Наш коллектив в тридцать человек в общей сложности обработал около одного гектара. Земля была песчаная, свежая, легко обрабатываемая. Мы с Екатериной Петровной посадили на вырубке картофель и тыкву. Близ дома, где мы жили, были дополнительно посеяна морковь, огурцы, фасоль и посажены помидоры. Весна была теплая и влажная. Все росло хорошо и радовало глаз, но вскоре появились потравы от домашних коз, бродивших без пастуха. Наши обращения в поселковый совет с просьбой воздействовать на владельцев коз ни к чему не привели. Поселковая власть оказалась беспомощной, и козы стали истинным бичом всех огородов. Владельцы огородов принуждены были воздвигать вокруг огородов сложные сооружения из жердей, досок и даже бревен. Пришлось и нам огораживать нашу общую огородную площадь на вырубке в лесу. Огородить целый гектар не легкая вещь, но общими усилиями изгородь была сделана. Однако она оказалась недостаточной. Чтобы защитить наш огород, мы вынуждены были организовать беспрерывное дежурство сначала днем, а потом и ночью. Для нас это была тяжелая повинность, но что было делать? Иного решения не могло быть. Дежурство велось всеми добросовестно и только благодаря этому наш урожай не погиб. Наши труды увенчались успехом. Урожай получился неплохой, но летняя засуха все же понизила его. Мы с Екатериной Петровной собрали более двадцати пяти пудов картофеля, около десяти пудов тыкв, по пуду свеклы и моркови. Выращенные нами двадцать пять пудов картофеля мы сдали перед отъездом под квитанцию в столовую Лесохозяйственного института, и по этой квитанции мы получили его впоследствии в Пушкино из запасов Пушкинского лесхоза. Наши огурцы и помидоры были хороши, но в значительной степени пострадали от домашних соседских кур. Все же мы были обеспечены огурцами и помидорами из институтского огородного хозяйства, хорошо организованного членом нашего коллектива Н. Г. Чертковой.

Окрестности Лубян всегда славились обилием грибов и ягод. Год 1943 считался малоурожайным в отношении ягод. Все же, на наш взгляд, их было достаточно. Мы с Екатериной Петровной сами в течение полумесяца ежедневно ходили за земляникой в ближайшие участки соснового леса и собирали каждый раз по два – три стакана на ужин. Наш ужин в то время состоял из ягод с молоком и черного хлеба. Молоко мы покупали по двадцать рублей за литр. В нашем рационе до половины июля существенную роль играл картофель из старых запасов. С половины июля мы начали использовать молодой картофель с нашего огорода. Институтская столовая давала нам завтраки и обеды в виде картофельных супов. Некоторое количество продуктов из академического пайка привозилось нашими товарищами из Казани. Полного академического пайка мы все же не получали.

В августе появилась лесная малина. Она продавалась по пять – семь рублей за стакан. Один раз мы сами с Екатериной Петровной ходили за малиной. Принесли много, хоть и сильно устали. Но дорога туда и обратно была столь прекрасна (она шла по просекам среди старого соснового леса), что искупала нашу усталость. Очарование от этой чудесной прогулки не исчезло до сих пор.

В августе появились и белые грибы. Грибные места были от нас недалеко. Мы несколько раз ходили за грибами. Самой удачной была наша первая вылазка. Тогда мы принесли полпуда белых грибов. Но последняя наша прогулка была мало удачна, к тому же мы попали под дождь. Екатерина Петровна продрогла и после этого долго хворала. Помимо дальних целевых прогулок, каждый день мы совершали короткие прогулки по окрестным полям, лесам и лугам. Мы делали это по вечерам после трудового дня. При закате солнца вятские горы, покрытые лесом с примесью пихты, были особенно красивы. Мир и спокойствие сходили в наши души. Война, конечно, чувствовалась и здесь, но не было непосредственных ее ужасов, а для нас, видевших разрушения войны, это значило многое, и мы отдыхали от того, что не слышали ни сирен, ни разрывов авиабомб, ни артиллерийских залпов.

В июле, когда началось наступление немцев под Курском, мы пережили сильную тревогу. Как же велика была наша радость, когда наша армия сама перешла в победоносное наступление! День 5 августа, когда мы узнали об одновременном освобождении Орла и Белгорода, незабываем! Дальше пошли не менее славные дни: 23 августа был освобожден Харьков, 30 августа – Таганрог, 31 августа – Глухов и Рыльск, 2 сентября – Сумы, с 2 по 8 сентября был освобожден весь Донбасс, а 6 сентября – Бахмач и Конотоп. Наши сердца трепетали от радости и гордости за Россию.

Наш институт на протяжении всего лета находился в некотором смятении. Правительство решило возвратить институт в Воронеж. Директор института Н. И. Фортунатов в июне выехал в Воронеж. С ним выехала часть научных работников. Предстояло проделать в Воронеже большую работу по восстановлению зданий, учебного и научного оборудования. Предполагалось, что с нового учебного года в Воронеже начнут учебные занятия первый и четвертый курсы; второй и третий курсы предполагалось оставить на зиму 1943/44 года в Лубянах.

Мы решили не возвращаться в Воронеж. Там нас ничто не привлекало, наше имущество, в том числе моя библиотека, погибли еще в 1942 году.

Когда вечером 4 июля 1942 года мы покидали Воронеж, а немцы уже входили в город с его западной стороны, нам было ясно, что в этот город мы уже не вернемся. В январе 1943 года Воронеж был освобожден, наши товарищи по институту стали думать о возвращении, и в Воронеж были посланы первые ходоки для осмотра того, что там осталось. Поехали И. М. Науменко и М. В. Давыдов. Выехав в феврале, они вернулись в начале апреля. В Воронеже они осмотрели институт и сделали доклад о его положении местным органам власти. В совместном обсуждении было решено, что институт может быть развернут на старом месте, вследствие чего от местных органов власти было послано Правительству представление о возвращении в Воронеж Лесохозяйственного института. И. М. Науменко при возвращении в Лубяны проехал через Москву и сделал в Главлесоохране доклад о положении института. Главлесоохрана присоединилась к представлению местных воронежских органов власти о возвращении института в Воронеж. В конце апреля правительство вынесло решение о возвращении Воронежского лесохозяйственного института на прежнее место.

Директор института Н. И. Фортунатов, получив телеграфное извещение о постановлении правительства, зашел ко мне. При обсуждении вопроса о предстоящем переезде института в Воронеж, я сказал Н. И. Фортунатову о своем решении не возвращаться в разрушенный город. Я думал о том, что смогу быть полезным в другом месте. Наши дети одобрили наш план.

Вскоре я получил предложение от Всесоюзного научно-исследовательского института лесного хозяйства (город Пушкино, близ Москвы) занять пост руководителя сектора организации лесного хозяйства в этом институте. Это предложение устраивало меня во всех отношениях. Институт давно был мне знаком. Директором этого института был мой ученик И. А. Хомяков. Я дал согласие на перевод меня из Воронежского Лесохозяйственного института во Всесоюзный научно-исследовательский институт лесного хозяйства. Так как оба института находились в одной системе, в Главном управлении лесоохраны и лесонасаждений при СНК СССР, то перевод нетрудно было оформить, тем более что Главлесоохрана сама выразила желание видеть меня на работе в научно-исследовательском институте в Пушкино. О своем решении я сообщил своим сыновьям. Борис был в Казахстане, а Владимир и Петр под Москвой в Центральном артиллерийском конструкторском бюро, недалеко от Пушкино. Дети были обрадованы наметившимся моим переходом на новую работу.

Владимир достал для нас разрешительные пропуска в Москву, как для своих иждивенцев, побывал у И. А. Хомякова, договорился с ним о квартире для нас и о ее ремонте. После того, как Главлесоохрана отдала приказ о моем переводе, он взял отпуск и выехал за нами в Лубяны, куда прибыл 8 сентября 1943 года.

Мы стали собираться. Сборы были несложны. Упаковочный материал сохранился у нас от предшествующего длинного путешествия, а недостающее было добавлено нашими друзьями. В четыре дня мы все уложили и были готовы к отъезду. Институт устроил нам торжественные проводы, сильно тронувшие нас. На прощальном вечере были зачитаны в честь нас адреса, подводившие итоги моей работы в институте за четверть века. Екатерине Петровне был преподнесен адрес, подводивший итоги ее общественной работы. Привожу их, как значительные документы в нашей жизни:

«Глубокоуважаемый Александр Владимирович!

Коллектив научных работников Воронежского Лесохозяйственного института, в связи с Вашим переходом на работу во Всесоюзный научно-исследовательский институт лесного хозяйства, просит принять от него в знак признательности несколько сердечных, искренних слов.

В этом году исполняется двадцатипятилетие Воронежской высшей лесной школы. Из небольшого отделения при Воронежском сельскохозяйственном институте вырос мощный вуз всесоюзного значения. За 25 лет институт подготовил для лесного хозяйства более двух тысяч хорошо подготовленных лесоводов, успешно работающих на производстве, в научно-исследовательских и учебных заведениях. Наряду с подготовкой кадров институт осуществлял и осуществляет большую научно-исследовательскую работу. Свою учебную и научную работу удачно сочетал с широкой производственной работой, выполняя ряд ответственных поручений различных государственных организаций.

В этой многогранной положительной работе нашего вуза первое место по праву принадлежит, Александр Владимирович, Вам.

Жизнь Воронежской высшей лесной школы с момента ее организации по настоящий день неразрывно связана с Вашим именем. Четверть века своей плодотворной, научной, педагогической и общественно-производственной работы Вы посвятили созданию, укреплению и росту нашего института.

В 1925 году, когда лесное отделение выросло в факультет, Вы заняли место декана. Волей большого коллектива Воронежского сельскохозяйственного института в 1927 году Вы были избраны ректором Сельскохозяйственного института.

В 1930 году факультет выделяется в самостоятельный Лесотехнический институт, и в этот ответственный момент Вы приняли на себя обязанности директора института, проведя большую организационную работу. В 1935 году лесной институт снова влит на правах факультета в Воронежский сельскохозяйственный институт. Ваш авторитет и Ваша работа в качестве декана помогли Лесному факультету сохранить полностью педагогические кадры, оборудование и имущество, что позволило в 1936 году снова развернуть факультет в самостоятельный институт. Являясь бессменным руководителем кафедры Лесной таксации, Вы своими научными трудами открыли новую страницу в области лесной таксации, дав в то же время ряд ценных работ в области лесоводства.

Под Вашим непосредственным руководством воспитана целая плеяда молодых научных работников, успешно развивающих и претворяющих в жизнь Ваши идеи и мысли в области лесного хозяйства. Для всех нас Вы были примером научного работника, ученого, гражданина. В своей повседневной научной, учебной и производственной работе мы не стеснялись обращаться к Вам, как к другу и учителю, за советом и помощью и всегда встречали отзывчивость и полноту ответа. Сердечное, искреннее за это Вам, Александр Владимирович, спасибо.

Мы уверены, что переход Ваш на новую работу не порвет идейных нитей между Вами и глубоко уважающим Вас коллективом Вашего детища – Воронежского Лесохозяйственного института.

Желаем Вам здоровья и успехов в работе.

п. Лубяны, Татарской АССР.

13 сентября 1943 года.

Доктор сельскохозяйственных наук И. Науменко;

Кандидат сельскохозяйственных наук, доцент А. Ильинский;

Кандидат сельскохозяйственных наук И. Шемякин

Старший преподаватель А. Серебренникова;

Ст. преподаватель Н. Чертков;

Кандидат биологических наук, доцент Ф. Яковлев;

Доктор сельскохозяйственных наук Б. Шустов;

Кандидат сельскохозяйственных В. Огиевский;

Старший преподаватель А. Мясников;

Кандидат сельскохозяйственных наук, профессор О. Каппер».

«Екатерине Петровне Тюриной

Утверждено заседанием Месткома 13 сентября 1943 года.

Уважаемая Екатерина Петровна!

Местный комитет, от имени профессиональной организации Воронежского лесохозяйственного института, выражает Вам глубокую благодарность за многолетнее и инициативное участие в общественной жизни коллектива института.

Вы, Екатерина Петровна, всегда были отзывчивы на просьбы общественности и месткома и активно помогали последнему в его многогранной работе. Вы организовали и руководили плодотворной работой актива жен научных работников, помогали месткому в работе по ликвидации неграмотности и малограмотности среди технического персонала – работников института, по подготовке и проведении детских утренников в дни революционных и детских праздников.

Не мало сил, энергии и личного досуга Вы охотно отдали на благо общественности как в городе Воронеже, так и в поселке Лубяны.

По семейным обстоятельствам Вы оставляете наш коллектив, где заслуженно пользовались уважением. С сожалением коллектив провожает Вас и искренно от всей души желает Вам всего наилучшего. В день отъезда примите уважаемая Екатерина Петровна глубокую благодарность от общественности и наилучшие пожелания на будущее в Вашей личной жизни, пожелания дальнейших успехов в работе на общественном поприще.

Председатель месткома И. Шемякин

Секретарь М. Шустова.

п. Лубяны Татарской АССР

13 сентября 1943 года».

Усталые, но радостно возбужденные, почти без сна, так мы провели последнюю ночь в Лубянах. Утром 14 сентября тронулись в путь до ближайшей железнодорожной станции Вятские Поляны. Ехать нужно было сорок километров. Нам дали пять лошадей. Две парных подводы дал Лубянский леспромхоз в лице его руководителя М. М. Вересина, моего старого ученика. Одноконная подвода была дана институтом. Последний был крайне беден транспортом и дал лучшее, что имел.

Сначала мы ехали поймой реки Вятки. Переправившись через Вятку на пароме около деревни Плаксихи, мы ехали затем до самых Вятских Полян нагорным правым берегом Вятки. В последний раз я смотрел с восхищением на обширные и далекие горизонты по реке Вятка, незабываемые по своей красоте. Станции Вятские Поляны мы достигли только вечером. Электрические лампочки светились в домах и сообщали им уют. Вид уютных домиков возбудил во мне острое желание иметь свой уют, свою квартиру, свой дом. Мы переночевали возле железнодорожной станции, в доме, куда служащие нашего института не раз заезжали при их поездках на станцию. Ночь была теплая. Я немножко вздремнул на телеге, укрывшись пальто. Екатерина Петровна не спала. Сын Владимир хлопотал на железнодорожной станции и тоже не спал. Нас провожал студент последнего курса нашего института В. Д. Байтал. Он хлопотал вместе с Владимиром и не сомкнул глаз. На другой день 15 сентября мы сели с большим грузом в теплушку пассажирского поезда и в тесноте, но без потерь вещей, доехали до Москвы. Это было 17 сентября. Часть наших вещей шла багажом. Только некоторые вещи были с нами. Приехав на Казанский вокзал, мы сдали крупные вещи на хранение, а с легкими вещами перешли на Ярославский вокзал и на электричке доехали до станции Клязьма, откуда пешком дошли до дома отдыха им. Калинина, где находилась квартира наших сыновей Владимира и Петра. День был солнечный и теплый. Дом отдыха был в порядке, но в этом качестве не действовал. Квартира сыновей состояла из комнаты в шестнадцать квадратных метров. Она помещалась в красивом и хорошо сохранившемся домике, стоявшем в сосновом бору. Около домика был огородик. С приятным чувством приехавших домой, мы расположились в комнате. Она была очень тесна из-за изобилия в ней крупных вещей. В дополнение к вещам мы втроем заполонили всю комнату. Вечером пришел наш сын Петр. Радость нас всех вчетвером была безгранична. Наконец-то, после многих лет мы соединились. Не хватало только нашего третьего сына Бориса. В этот вечер мы особенно много думали о нем. Он продолжал работать в Семипалатинске главным инженером в геологоразведочном тресте. Ему было написано и послано письмо с извещением о нашем приезде в Москву.

Огород наших сыновей был в порядке. Он был невелик, около трех соток, но на нем были: картофель, капуста, огурцы, морковь, свекла, репа, турнепс. Особенно удалась капуста. Ее было сто пятьдесят корней. Наше питание было обеспечено в полной мере: сыновья снабжались хорошим пайком, а огород давал свежие овощи. На другой день Владимир побывал в Пушкино у И. А. Хомякова. Нас прописали в Пушкино. Квартира для нас была готова. Через два дня мы сделали визит Хомяковым, а 21 сентября поселились в нашей новой квартире. Мы были снабжены карточками на хлеб и академическим пайком. Квартира, имевшая необходимую мебель, помещалась в недавно построенном деревянном доме на втором этаже, и состояла из трех комнат, прихожей и кухни с теплым туалетом. Был водопровод, но ванны не было. С юга примыкала обширная застекленная веранда, куда шли две двери из кабинета и спальни.

Дом стоял на тихой улице, Оранжерейной. Кругом были старые сосновые деревья. Они сообщали улице вид широкой просеки в хвойном лесу. Квартира, дом и улица нам понравились. Снова мы обрели уют и покой. Наши сыновья, имея свое жилье, поселились с нами.

Место моей новой службы, научно-исследовательский институт, был недалеко от нашего дома. Новые товарищи встретили меня приветливо, также хорошо встретили меня и в Главлесоохране, где оставалось много сослуживцев по моей работе в 1936 и 1937 годах. Эти добрые встречи и внимательное отношение ко мне окрыляли меня в моей работе на новом месте. С большим подъемом я приступил к своей работе.

Александр Владимирович и Екатерина Петровна Тюрины в Пушкино. 1943 год

Вскоре после того, как мы поселились в Пушкино, нам пришлось пережить в ночь с 23 на 24 сентября сильнейшую бурю, пронесшуюся над Москвой и ее окрестностями, в том числе над Пушкиным. От падающих сосен, бывших на нашем дворе, была разломана изгородь и едва не погибла крыша нашего дома. Такую бурю я видел только в конце декабря по старому стилю в 1913 году в Брянских лесах.

Конец сентября 1943 года ушел у нас на устроение. Наша удачная, светлая и просторная квартира нас удовлетворяла в полной мере. Не было лишь ванны. Взамен ее приходилось приспосабливать для мытья большое корыто в хорошо натопленной кухне. В конце концов все уладилось. Я посетил своих старых знакомых, и ко мне приехали мои друзья профессор Г. Г. Эйтинген и В. П. Тимофеев. Вокруг нас создалось общество близких нам людей. Зима прошла у меня в плодотворном труде. Я написал работу «Обоснование современной практики лесоустройства в лесах водоохранной зоны», тепло принятую Ученым советом нашего института, и «Инструкцию по устройству лесов в водоохранной зоне». Эта инструкция была принята Главлесоохраной, издана в 1946 году и введена в действие с 1947 года. По этой инструкции в период с 1947 по 1950 год включительно было устроено несколько сот лесхозов в Европейской части СССР. Кроме того, я написал лекции по лесной таксации для Общественного университета лесного хозяйства, опубликованные в 1945 году, и подготовил для второго издания мой учебник для лесных вузов «Таксация леса», которым занимался еще в Воронеже и в Лубянах в начале войны.

Всесоюзный комитет по делам Высшей Школы обязал Гослестехиздат выпустить мой учебник в 1944 году. В 1945 году он был опубликован.

Зима прошла для меня благополучно и в отношении здоровья. Мое больное ухо не тревожило меня. Но Екатерина Петровна часто хворала, и это сильно беспокоило нас. Сыновья Владимир и Петр, работали напряженно, даже в выходные дни. Оба были зимою в длительных командировках, особенно Петр. Но в некоторые воскресные дни мы собирались вместе и проводили в сердечном, радостном общении друг с другом. Со старшим сыном Борисом, находившимся всю зиму в Семипалатинске, мы поддерживали постоянную связь при помощи писем.

Осенью 1943 года приехал в Пушкино мой брат, почвовед Иван Владимирович. Два года он пробыл в Красноярске, в Сибирском Лесотехническом институте, куда был эвакуирован в декабре 1941 года из Ленинграда, где профессорствовал в Ленинградской лесотехнической академии. В Пушкино, в научно-исследовательском институте, он стал заведующим сектором почвоведения. Вместе со своей женой Елизаветой Ивановной (урожденной Кулеш) он поселился в том же доме, где жили и мы. Изредка мы стали бывать друг у друга.

Иван Владимирович Тюрин в рабочем кабинете. Пушкино, 1950 год

Иван Владимирович и Галина Михайловна Тюрины. Пушкино, 1950 год

В прежние годы, когда Иван Владимирович еще не был женат, мы были с ним очень близки в течение двух десятков лет, но, после женитьбы на Елизавете Ивановне, он стал как-то отходить не только от нас, но и от всех наших родных. Наша встреча в Пушкино произошла после одиннадцатилетней разлуки. Хотя мы встретились радостно, но прежней задушевности не было. Осень 1943 и зима 1943/44 года были наполнены исключительными победами нашего оружия. В день нашего приезда в Москву 17 сентября был освобожден памятный для нас город Брянск; 23 сентября была освобождена Полтава; 25 сентября Смоленск; в октябре наши войска перешли Днепр, а 6 ноября был освобожден старый Киев. В течение зимы была освобождена почти вся Украина, восточная часть Белоруссии и Ленинградская область. Страна ликовала. наше поколение было достойно наших великих предков, собравших и заселивших огромную страну.

Огромные успехи имели и наши союзники. В начале осени они вторглись в Южную Италию, и Италия капитулировала, передав союзникам свой морской и воздушный флот.

Наши развлечения зимою были очень скромны. Они заключались в прогулках по заснеженным дорогам и тропам Пушкино, а также в чтении книг, которые мы брали в городской библиотеке. Несколько новых книг мы приобрели в свою библиотеку. По вечерам мы часто слушали музыкальные передачи по радио из театров Москвы. В город, так мы называли Москву, мы почти не ездили.