Текст книги "Воспоминания ученого-лесовода Александра Владимировича Тюрина"

Летом 1928 года моя работа на посту ректора так сильно меня утомила, что мне потребовался отдых. Мне не хотелось ехать в дом отдыха. Меня привлекала поездка на пароходе по Волге, Каме и Белой. Хотелось также навестить родных в Мензелинске, где жили моя мать, сестра, зять Дометий Васильевич, братья Пантелеймон и Леонид. В Уфе жили родственники Екатерины Петровны и мой дядя Владимир Васильевич Колесников. В Казани жил брат Иван.

Я выехал в середине июля с сыном Володей в Сталинград, намереваясь сесть там на пароход. Поездка поездом была довольно приятной: не было ни пыли, ни духоты, так как перед этим прошли обильные дожди. Приехав в Сталинград днем, мы спустились на пристань. Мне было безразлично, ехать ли вниз или вверх. Пароходы ожидались лишь ночью. Ждать было долго и скучно, особенно Володе. Но вечер и ночь были теплы, а Волга была величественно красивой. Некоторое время мы побродили по городу. Первым пришел пароход, шедший вниз, до Астрахани. Мы без труда достали каюту первого класса и разместились удобно. Пароход был комфортабельный. Пассажиров в первом классе было немного. Салон был почти пуст, и мы с Володей наслаждались тишиной салона, прелестью берегов и самой рекой. Много часов мы провели на палубе в созерцании быстро мелькающих берегов. До Астрахани плыли около суток. В Астрахани мы сохранили за собой свою каюту и попросили взять для нас обратный билет до Казани, что для нас и сделали. На пристани в Астрахани пароход простоял более суток, и за это время мы осмотрели город. В городе было очень жарко и душно. На палубе парохода было прохладнее, однако и тут мы без перерыва пили разные воды и чай, чтобы охладить себя. Обратный путь до Казани продолжался пять суток. Мы увидели Волгу в ее нижнем и среднем течении на протяжении двух тысяч километров. С нами был путеводитель по Волге, изданный государственным речным пароходством в 1925 году и составленный под редакцией Семенова-Тяньшанского. Прекрасно составленный и хорошо изданный справочник был для меня настольной книгой. Я следил по нему за каждым селением, за каждым живописным местом. В Казань мы приехали утром и на извозчике добрались до квартиры брата Ивана. Он жил на улице Карла Маркса вместе с профессором Казанского университета А. Я. Гордягиным. В Казани мы пробыли дня три. За это время мы совершили с братом экскурсию в леса бывшей Раифской пустыни близ Казани, являвшимися в то время учебными лесами Казанского института сельского хозяйства и лесоводства.

Иван Владимирович Тюрин. Казань, 1928 год

Два профессора – Иван Владимирович и Александр Владимирович Тюрины. Казань. 1928 год

Экскурсия в Раифскую дачу оставила у меня сильное впечатление красотой посещенных мест. С профессором А. Я. Гордягиным я был знаком еще ранее (с 1927 года). В этот же свой приезд я имел возможность беседовать с ним по поводу лесов Раифской дачи, которые были предметом его неоднократных исследований. Он знал мою книгу «Основы хозяйства в сосновых лесах» (Естественная история брянских сосновых лесов), вышедшую в 1925 году. Один экземпляр этой книги я послал ему вскоре после выхода книги в свет. Я развивал и доказывал в книге положения, частично высказанные ранее А. Я. Гордягиным в отношении хвойных лесов Западной Сибири. У нас были одинаковые взгляды на природу и происхождение хвойных лесов, и было много вопросов, требовавших дополнительных разъяснений. Не мудрено, что у нас оказалось много материала для беседы. Я сохранил лучшие воспоминания об этом крупном, скромном ученом. Вскоре он умер, и наша встреча с ним в 1928 году была последней. В Казани мы сели на небольшой пароход Бельского речного пароходства, совершавший рейсы между Казанью и Уфой. Через два дня прибыли на пристань «Мензелинск». На пристань за нами приехал мой брат Пантелеймон Владимирович на паре собственных лошадей в плетеном тарантасике (я по телеграфу сообщил ему о дне приезда). Я не был на родине шестнадцать лет. Столько же времени я не видел брата. Он по-прежнему крестьянствовал и жил вполне зажиточно. Пара лошадей, на которой он приехал, не была у него единственной, дома оставалась еще пара. Мы ехали через огромную пойму Камы и Ика. В тот год был урожай трав и хлебов. На лугах, уже скошенных (был конец июля), паслись табуны лошадей. Часа через два мы были уже в Мензелинске. Город постарел и обветшал. Но у брата был новый просторный дом, недавно им построенный. Нас встретила моя мать и племянницы, дочери брата, оставшиеся сиротками без матери, умершей в 1927 году. Мы трогательно обнялись. Мать сильно постарела, но держалась бодро. Она вела хозяйство в доме сына и воспитывала его дочек, своих внучек-сироток. Вскоре прибежала сестра Пелагея Владимировна (ее домик находился недалеко от дома брата), зять Дометий Васильевич, племянники, брат Леонид Владимирович и прочие родственники. Я был рад узнать. что все они оправились от времен гражданской войны и жили благополучно, лишь зять Дометий Васильевич был явно болен. Через год он умер от туберкулеза легких. Я пробыл с Володей в Мензелинске около недели. Мы осмотрели с ним город и все его достопримечательности: парк, здание городского училища, некоторые окрестности. Наш дальнейший путь лежал в Уфу, куда мы снова направились пароходом. Я простился с своими близкими надолго, а с некоторыми навсегда. Брат привез нас опять на пристань, где мы дождались парохода, идущего на Уфу. Ждать пришлось недолго. Ехали мы с удобством, получив каюту первого класса. Река Белая была очаровательна. Я жалел, что пароход шел до Уфы не пять суток, а только двое, так мне хотелось быть возможно дольше на этой чудесной реке. Ранним августовским утром мы приехали в Уфу и, взяв извозчика, направились к дяде Владимиру Васильевичу Колесникову, жившему недалеко от пристани. Во время гражданской войны он уехал из Мензелинска и более года не возвращался туда, застряв в Уфе, где он служил по счетной части в одном из областных учреждений. Он жил со своей женой, моей тетей, Анной Трофимовной, и сыном Алексеем, занимая небольшую обособленную квартиру. Я не виделся с ними 16 лет. Мы встретились трогательно: старик дядя расплакался. Тяжело было для него сознание, что он встретил меня не в своем городе и не в своем доме, а на чужбине. Я, сколько мог, старался утешить его. Анна Трофимовна относилась к превратностям судьбы более спокойно. Мы прожили в Уфе у дяди около недели и за это время посетили родственников Екатерины Петровны: Стешиных и сестру Марию Петровну, вышедшую замуж в 1920 году за Алексея Иосифовича Якимук. У нее были две дочки: Галя и Лида.

Екатерина Петровна Тюрина и Мария Петровна Якимук, Лида и Галя. Стоят: Петя и Володя. Воронеж, 1926 год

Стешина Александра Алексеевича, дядю Екатерины Петровны, мы не застали, так как он был в командировке, в городе Белебее. Дома была лишь его жена, тетя Екатерины Петровны, Александра Васильевна Стешина. Мне хотелось посетить могилу Веры Алексеевны, матери Екатерины Петровны, и Елизаветы Петровны, ее сестры. Мария Петровна вызвалась сопровождать меня. Мы взяли извозчика и направились на кладбище, находившееся позади Старой Уфы. Ехали мы по предложению Марии Петровны Успенской улицей. «Не хотите ли посмотреть дом Знаменских, где жила Катя? – спросила меня Мария Петровна, когда мы были уже в пути. – Вот и дом Знаменских, – продолжала она (дом Знаменских был на Успенской улице)». Мы остановились и сошли с экипажа. Двор был открыт, запущен и грязен. Мне захотелось скорее уйти. Уходя, я внимательно посмотрел на парадное крыльцо, где произошло мое тягостное прощание с Екатериной осенью 1911 года, и ощутил холод в сердце. С тех пор прошло семнадцать лет, а я, оказывается, ничего не забыл, хотя Екатерина через год с небольшим после того прощания сделалась моей женой и счастье сопровождало нас с тех пор.

Дом Знаменских. Уфа, 1928 год

Скоро мы приехали на кладбище и не без труда нашли дорогие для нас могилы. К моей горечи, они не были в порядке. Очевидно, они были позабыты. Мне было горько до слез. С тяжелым чувством мы возвращались назад. Мария Петровна видела в моих глазах безмолвный упрек по поводу заброшенности могил, однако, она отвергла мою помощь в деле приведения могил в порядок. Она сказала: «Мы это сделаем сами!»

Вскоре после этого мы с Володей засобирались домой. Наш путь шел через Самару, Сызрань, Рязань. В половине августа мы вернулись в Воронеж, пробыв в пути почти месяц. У меня оставался еще один месяц отпуска, и мы решили с Екатериной Петровной провести его вместе на Липецком курорте. В то время железнодорожное сообщение между Воронежем и Липецком было удобным, без пересадок, в специальном плацкартном вагоне. Для переезда из Воронежа в Липецк требовалось не более шести часов. Мы наняли в Липецке хорошую комнату на втором этаже дома особняка с большой верандой и стали лечиться хвойными и углекисло-железистыми ваннами. Курорт в то время был сильно заброшен, но лечебные его средства были велики, и мне лично он сильно помог от начавшегося у меня ревматизма ног. Хвойные ванны укрепляли нашу нервную систему. Мы много гуляли: окрестности Липецка очень красивы, а вечера проводили за чтением в своей уютной комнате. Я вспоминаю время, проведенное в Липецке как одно из лучших в нашей жизни. В начале сентября мы вернулись в Воронеж: мы стали скучать по детям и были рады собраться вместе.

В 1929 году исполнилось десять лет моей профессорской деятельности. По правилам того времени в РСФСР, лица, пробывшие десять лет на посту профессора или доцента, подлежали переизбранию. Я был переизбран профессором на новый срок комиссией Главпрофобра при Наркомпросе. С моей стороны не потребовалось ни заявлений, ни справок, ни тому подобных формальностей. Мое имя в научном, вузовском и производственном мире было безупречным, и моя кандидатура в качестве профессора вуза была вне сомнений. Поэтому мое переизбрание было лишь формальностью. Однако я получил уведомление от института, что переизбран особой комиссией Главпрофобра при Наркомпросе на новый срок.

За десять лет работы в Воронежском сельскохозяйственном институте я опубликовал значительное количество работ, из них две из числа написанных в Брянском Опытном лесничестве. Эти последние носили следующие названия: «Основы хозяйства в сосновых лесах» (издательство Новая Деревня, 1924 год), «Всеобщие таблицы хода роста сосновых насаждений» (Сборник статей по лесному хозяйству, издательство Новая Деревня, 1924).

Первая из этих работ носила у меня первоначально название «Естественная история Брянских сосновых лесов». Переименовали ее по совету моего учителя М. М. Орлова, намереваясь показать читателям ее практическое значение. Книга «Основы хозяйства в сосновых лесах» имела шумный успех. Ее читали производственники, для которых она сделалась настольной книгой, читали научные работники и студенты лесных вузов.

ЦЕКУБУ премировала эту книгу. Профессор Л. И. Яшнов дал высокую оценку моей книге в обширной статье, помещенной в научных трудах Казанского института сельского хозяйства и лесоводства. Книга разошлась в течение пары месяцев, хотя была издана в количестве 5000 экземпляров. Я уже отмечал в предыдущих главах, что эту книгу писал в течение нескольких лет, живя в Брянском опытном лесничестве в тяжелые годы империалистической и гражданской войны. Я писал ее с большим воодушевлением. В основу ее был положен огромный материал наблюдений и опытов, проведенных в Брянском опытном лесничестве. С точки зрения требований, предъявляемых к докторским диссертациям, книга «Основы хозяйства в сосновых лесах» является докторской диссертацией. Вторая работа «Всеобщие таблицы хода роста сосновых насаждений» получила высокую оценку со стороны профессора М. М. Орлова (см. его работу «Лесная Таксация» 3 изд., 1929 год). Таблицы широко используются практикой и помещены в лесных справочниках профессора М. М. Орлова и инженера Б. И. Селибера.

В Воронеже за период с 1919 по 1929 год мною были написаны следующие главнейшие работы: «Всеобщие таблицы хода роста березовых насаждений»; «Всеобщие таблицы хода роста осиновых насаждений»; «Всеобщие таблицы хода роста еловых насаждений»; «Строение однородных насаждений»; «Об оборотах рубки для лесопильной промышленности».

Первые две работы были первоначально опубликованы в Ленинградском журнале «Лесное хозяйство, лесная промышленность и топливо» за 1925 год. Следующие две из названных работ полностью были опубликованы в научных трудах Воронежского сельскохозяйственного института (т. 6, 1926 г. и т. 7, 1928 г.). Работа «Строение однородных насаждений» предварительно была опубликована в журнале «Лесное хозяйство, лесная промышленность и топливо» в 1923 году. Она вызвала на страницах журнала шумную полемику, но мои позиции не были поколеблены. Таблица строения однородных насаждений, данная мною, была подтверждена другими исследованиями и вошла в практику. Также вошли в практику таблицы хода роста для березовых и осиновых насаждений. Они напечатаны в лесных справочниках профессора М. М. Орлова и инженера Б. И. Селибера. Таблицы для еловых насаждений нашли меньшее применение, нежели таблицы для других пород. Они напечатаны лишь в справочнике инженера Б. И. Селибера. Позднее они были напечатаны в различных справочниках по таксации леса. В конце 1929 года я собрал свои работы о таблицах хода роста для насаждений сосны, березы, осины и ели, присоединил к ним работу о строении насаждений и сдал для печати отдельной книгой. В 1930 году вышла книга в издании Сельхозгиза под названием: «Нормальная производительность лесонасаждений сосны, березы, осины и ели (Всеобщие таблицы хода роста)». В 1931 году эта книга вышла вторым изданием.

В 1929 году редакцией журнала «Лесовод» мне было предложено принять участие в задуманном редакцией издании «Справочник лесовода». Я принял участие и написал для справочника раздел лесной таксации. Это было первое издание моего будущего учебника по таксации леса.

В том же 1929 году по просьбе московского журнала «Лесное хозяйство» я поместил в нем большую статью: «Об оборотах рубки для лесопильной промышленности». Статья эта имела большой успех и сохранила свое значение до сих пор, как метод расчета для определения возраста рубки лесонасаждений. Оценивая сейчас первые десять лет моего пребывания в Воронеже, я прихожу к выводу, что, несмотря на непрерывную административную работу в институте, моя научная деятельность была продуктивной. Результаты моей научной работы вошли в практическую жизнь нашей страны и используются в лесном хозяйстве до сих пор.

В середине и конце 20-х годов Наркомпрос РСФСР изредко предоставлял научным работникам заграничные командировки. В 1929 году получил такую заграничную командировку и я. В июле этого года в Швеции собирался Международный конгресс лесных опытных станций (впервые после мировой войны). Организационный комитет возглавлял профессор Гессельман (директор лесной опытной станции Швеции). Я получил от него личное приглашение. Я выехал из Воронежа в Москву в первых числах июля. Хлопоты по получению денег (паспорт я получил еще в Воронеже) заняли немного времени. Я получил шестьсот крон на руки и семьсот крон переводились на мое имя в один из стокгольмских банков – Scandinavica Bank. 5 июля я выехал из Москвы по направлению на Ригу с Ржевского вокзала, заранее получив билет в Московской конторе интуриста.

Из Риги я намеревался ехать в Стокгольм на пароходе. 6 июля в полдень я был уже в пограничном Себеже. Грязная, засоренная семечками станция произвела на меня отвратительное впечатление. По перрону ходили какие-то бездельные люди. После таможенного осмотра нас, пассажиров, особым поездом перевезли через границу до первой латвийской станции Зилупе. Латвийский таможенный осмотр произошел в поезде, не доезжая Зилупе. Станция Зилупе была нарядной, культурной. Цветники были повсюду и украшали ее. Железнодорожные служащие ходили чисто одетые, в выглаженных костюмах, в белых воротничках. Прислуга нашего поезда, привезшего нас, была на редкость распущенной, в грязных пиджаках, в шинелях на распашку. Встретив одного из наших машинистов, шедшего с жестяным чайником, я сказал ему:

– Почему Вы так неряшливо одеты? Ведь неудобно так ходить на чужой стороне!

– Он сердито взглянул на меня и, не задерживаясь, на ходу ответил мне,

– Эх, гражданин! У нас этого не требуется!

Очевидно, что с них действительно никто не требовал культуры быта, и они полностью распустились. Я просидел на станции Зилупе до глубокой ночи. Поезд на Ригу шел часов в двенадцать. Войдя в мягкий вагон, я получил спальное место и благополучно доехал до Риги утром следующего дня. Рижский вокзал напомнил мне Ленинградский вокзал. В меняльной лавке на вокзале я разменял несколько шведских крон на латвийские деньги (латы), взял извозчика и поехал в ближайшую гостиницу. Я остановился в гостинице «Рим». Мне предоставили удобную комнату. Я принял ванну, побрился, позавтракал и пошел осматривать город. Он мне понравился своей чистотой. Жители не блестели изысканной одеждой, но даже скромная одежда содержалась у них в большом порядке, была чистой и выглаженной. Пароход в Стокгольм отходил на другой день. Поэтому в моем распоряжении были целые сутки. В одном из магазинов я купил себе синий бостоновый костюм и серую фетровую шляпу, остальные принадлежности для путешествия были куплены мной еще в Москве. Город Рига, когда я проходил по его широким улицам, поражал меня своей пустотой. Было очевидно, что население в нем сильно уменьшилось в сравнении с прежним временем, когда город входил в состав Российской империи. Магазины были достаточно полны товарами, но в них я не видел покупателей. Городской сад, находившийся напротив гостиницы «Рим» и содержавшийся в образцовом порядке, был пуст днем и вечером. Я был в этом саду одним из немногих посетителей. На другой день часов в двенадцать я поехал на пристань и сел на пароход. Пароход был небольшой, но имел каюты первого и второго класса. У меня был билет второго класса. Предоставленная мне каюта была двухместной. Со мною до Риги в Стокгольм ехал один голландец, говоривший про себя, когда его спрашивали откуда он: «Ich habe keine Heimat». Из Стокгольма он предполагал ехать в Осло, а затем в Амстердам. Около часа дня пароход отплыл. Сначала мы шли по Двине, которая делалась все шире и шире, и затем незаметно вошли в Рижский залив. Был тихий теплый солнечный день. Вода в заливе не шелохнулась и блестела, как освещенное стекло. Обогнув остров Эзель, мы вышли к вечеру в открытое море. Едва мы успели спокойно пообедать за общим столом, как поднялся ветер и постепенно стал крепнуть. Поздним вечером и ночью он превратился в бурю. Наш пароход дрожал, его кидало из стороны в сторону. От качки я почувствовал себя дурно, мне стало легче лишь после того, как я лег в постель. Крепко заснув, я спал спокойно и проснулся только утром, когда солнце уже сияло. Встав и одевшись, я вышел на палубу. Было тихо, ласково, светло и тепло. Мы шли уже среди лесистых стокгольмских шхер. Чувство очарования овладело мною. Я был восхищен увиденным. Часов около девяти утра показались освещенные солнцем кирхи города и красные черепичные крыши домов, расположенных на холмах. Вскоре стал виден и весь город, берег залива, многочисленные бухты, белые пароходы у пристаней. Мы подошли к одной из них. На пристани нас ожидали полицейские чиновники, таможенные надсмотрщики и такси. Таможенный досмотр не был сложен. Он происходил в таможенном сарае, куда мы вошли. Я показал свой чемодан. Таможенный чиновник подошел ко мне и, не глядя на мой чемодан, спросил меня по-немецки: «Haben sie die russischen papirossen? Nein, ich rauche nicht!»

Вопрос был исчерпан, и я был отпущен. Выйдя из таможенного сарая, я нанял стоявшее тут же такси и попросил ехать в гостиницу «Эксельсиор», в которой по сообщению организационного комитета для меня была зарезервирована отдельная комната. Мы ехали центральными улицами среди красивых домов. Полицейские в прекрасно сшитых мундирах торжественно стояли на своих постаментах. К моему удивлению, такси ехало левой стороной улиц. Я ожидал, что водитель будет немедленно оштрафован первым же полицейским. Но оказалось, что шофер спокойно проехал мимо полицейского и даже обменялся с ним особыми знаками. Лишь после я узнал, что в Швеции принято держаться не правой, а левой стороны. Из-за этого правила, с трудом мною воспринятого, я едва не погиб впоследствии при переходе через одну из улиц Стокгольма. Наконец, мы приехали в гостиницу «Эксельсиор». Я расплатился с такси, мои вещи взял мальчик, служащий в гостинице, и понес их в переднюю. Скоро мне указали мою комнату, и я поселился в ней с большими удобствами. Когда я расположился в комнате, в дверь постучали. «Войдите!» – сказал я.

Дверь открылась, и вошел Н. П. Кобранов. Мы с ним не виделись несколько лет. Оказывается, он так же, как и я, приехал на конгресс лесных опытных станций. Мы оба обрадовались нашей неожиданной встрече и решили держаться вместе. Я спустился в переднюю, к швейцару, узнал от него, как послать телеграмму в Россию, написал текст телеграммы на имя Екатерины Петровны и попросил швейцара отправить телеграмму. Вскоре мне принесли квитанцию в приеме телеграммы. Как оказалось потом из полученного мною письма Екатерины Петровны, телеграмма шла до Воронежа один день. Екатерина Петровна и дети были обрадованы телеграммой. Это была первая весть от меня из-за границы. Письма в Россию из Швеции и обратно шли через Ленинград. До Воронежа и обратно в Стокгольм они шли примерно 4—5 дней в один конец. Таким образом, связь с родиной не была затруднительной. Я часто писал Екатерине Петровне и часто получал от нее письма во время пребывания в Швеции.

Мы позавтракали вместе с Н. П. Кобрановым, после чего отправились пройтись по городу, решив навести нашего общего знакомого, моего учителя по лесному институту П. Н. Спесивцева, эмигрировавшего в Швецию в 1918—1919 годах.

Он жил недалеко от «Эксельсиора» на улице Евгельбрехт. Мы пошли туда пешком через центральный парк. Парк был хорош и достаточно велик. В нем было много липы, и она как раз цвела. Парк благоухал и был необыкновенно чист и опрятен.

П. Н. Спесивцев жил на пятом этаже большого дома. В доме был лифт. Он обслуживался самими посетителями и был в полном порядке: мальчишки на нем не катались. Надо сказать, что дети на улицах Стокгольма не бросались в глаза: их было мало. Старик Спесивцев обрадовался нашему приходу. Он скучал по родине, а мы принесли с собою, как казалось ему, кусочек родины. Мы пробыли у него недолго и вместе с ним отправились в Шведский лесной институт, расположенный за городом. Путь к нему шел по электрической железной дороге. Мы сели в поезд (его начальная остановка была возле парка) и через четверть часа были возле Лесного института. Последний расположен в лесном парке. Здание института невелико: в институте в то время училось менее сотни студентов при четырехлетнем сроке обучения. Здание двухэтажное, удобно устроенное. В том же парке расположена центральная опытная станция, где и служил Н. П. Спесивцев, как научный работник. Ни при лесном институте, ни при лесной опытной станции не было жилых домов. Работники института и станции жили в городе. П. Н. Спесивцев познакомил нас с профессором Гессельманом, директором лесной опытной станции, председателем организационного комитета по созыву конгресса, и с доцентом лесного института Петрини, секретарем организационного комитета.

Мы с Н. П. Кобрановым осмотрели опытную станцию, лесной парк, Лесной институт и через некоторое время отправились обратно в город. Мы решили поехать на другой день на юг Швеции, в Мальмо, где собирались члены конгресса. Оттуда должна была начаться экскурсия членов конгресса по лесам Швеции. Вернувшись в Стокгольм, мы зашли в наше полпредство, представились и оставили наши адреса. Вечер мы провели в прогулке по городу. На утро следующего дня мы отправились в Мальмо. На вокзале мы взяли билеты третьего класса. Ехать было удобно. Каждый пассажир третьего класса имел кресло. В нем можно было дремать, но не спать. В вагоне было очень опрятно. Уборная имела умывальник, мыло и полотенце. Я все время сидел у окна и наблюдал через него жизнь и природу Швеции. В Мальмо мы приехали на закате солнца. Нас встретили представители организационного комитета и указали гостиницу, где мы были хорошо устроены. В моей комнате была горячая вода. Я с удовольствием помылся и почувствовал себя бодрее после дороги. Ночь я спал крепко. Через открытое окно чувствовалось дыхание моря, слышались гудки пароходов.

На другой день мы осмотрели город Мальмо. Самым интересным в нем был, пожалуй, городской сад возле замка. Сад был обширен и богат различными представителями древесной растительности. Вечером в этом саду в большом зале ресторана состоялся банкет, данный городом в честь членов конгресса. Банкет прошел непринужденно, и я с теплым чувством вспоминаю его. На следующее утро был назначен выезд членов конгресса для путешествия по лесам Швеции, начиная с южных провинций.

Приготовлено было большое количество автобусов. Маршрут поездки был тщательно продуман и сообщен членам конгресса. Он выполнялся безукоризненно. Мы прибывали в назначенные пункты точно в назначенные часы. Шведы показали себя хорошими организаторами.

В течение нескольких дней мы путешествовали по лесам Южной и Средней Швеции, посетили провинцию и город Кристианштадт, город Эребру, учебное лесничество Шведского лесного института в Молингебо, опытные участки леса около города Мура (родина Густава Вазы) и через Фалун и Упсалу возвратились в Стокгольм, сделав большой круг (более 1000 км), мы наблюдали природу, население и лесное хозяйство в Южной и Средней Швеции. Южная Швеция по своей природе напомнила мне наши лесостепные области: Воронежскую и Курскую.

Средняя Швеция с ее многочисленными озерами и почти сплошными лесами напомнила мне нашу Валдайскую возвышенность. Большой порядок, размеренность жизни, устойчивость ее формы были видны повсюду. Из отдельных впечатлений осталось в памяти посещение лесов и замка графа Делагарди в Южной Швеции. Это был потомок того графа Делагарди, который в смутную нашу эпоху в начале семнадцатого века завоевал часть русских земель на Северо-Западе и разорил Новгород. Замок графа Делагарди размещался среди буковых лесов недалеко от города Кристианштадта. Замок до сих пор окружен рвом, наполненным водою. В воротах замка и на переднем дворе стояла пушка времен семнадцатого века. На заднем дворе находился большой пруд, на котором жили десятки белых лебедей. Огромный буковый сад окружает сам замок. Этот последний не представляет интереса в архитектурном отношении, но внутри он известен своей огромной библиотекой. Нас встретил у подъезда граф Делагарди. В вестибюле дома на стене перед входом висела картина, выполненная масляными красками. Она изображала взятие Новгорода войсками Делагарди. Потомок Делагарди, очевидно, гордился своим предком и его завоеваниями. Обед для членов конгресса был сервирован в библиотеке. Помещение было настолько обширно, что вместило более ста человек гостей.

Книги стояли на огромных сквозных полках. Я обошел некоторые из них. Там были большею частью книги на латинском языке в мощных кожаных переплетах, пятнадцатого, шестнадцатого и семнадцатого веков. Новых книг на осмотренных мною полках не было заметно. Несомненно, библиотека представляла большую ценность.

– Очевидно, граф очень богат? – спросил я потом нашего президента профессора Гессельмана.

– Нет, – ответил Гессельман. – Он не очень богат: в Средней Швеции крестьяне богаче его, у них больше денежных сбережений!

Профессор Гессельман, как современный швед, усматривал богатство в первую очередь в свободных денежных средствах. Оттого, по-видимому, он и считал, что крестьяне Средней Швеции богаче графа Делагарди. Около двух дней мы прожили в городке Мур на берегу Сильян-озера. Памятник Густаву Вазе стоит на берегу озера и украшает город. Отсюда пошло освобождение шведов из-под гнета датчан. Городок мал, в нем около трех тысяч жителей, но он поражает посетителей своей чистотой и опрятностью своих обитателей. Красивые небольшие деревянные домики выкрашены особой эмалевой краской. Везде безукоризненные деревянные окрашенные штакетники и зеленые насаждения. В городке есть небольшая чистенькая гостиница, где мы и обедали. Но ночевали в вагонах нашего поезда.

Город Фалун, через который мы проехали и где пробыли более суток, являющийся одним из центров тяжелой промышленности Швеции, показался менее опрятным, чем Мур. Он напомнил мне городки нашего среднего Урала.

В двадцатых числах июля мы возвратились в Стокгольм, где Международный конгресс лесных опытных станций провел трехдневное обсуждение докладов членов конгресса. Докладов было более ста. Впоследствии (в конце 1929 года) они были изданы отдельной книгой и разосланы членам конгресса. После обсуждения докладов и принятия резолюций по ряду организационных вопросов официальная часть работы конгресса была закончена. Для желающих членов конгресса была предложена экскурсия по северным лесам Швеции. Я принял участие в этой экскурсии. Поехал также и Н. П. Кобранов. Экскурсия продолжалась десять дней и закончилась близ норвежской границы, в курортном местечке у горы Орескутан. Отсюда все члены конгресса разъехались по домам. Я вернулся в Стокгольм, в отель «Эксельсиор», где переночевал одну ночь, и вечером пятого августа сел на пароход, совершавший рейсы между Стокгольмом и Або. Утром шестого августа я был в Або, вечером того же дня – в Гельсингфорсе, а днем седьмого августа – в Ленинграде. По пути я осмотрел города Або и Гельсингфорс. Они были опрятны, но печать бедности лежала и на этих наиболее крупных городах Финляндии. В Ленинграде я остановился в общежитии ученых на набережной Невы. Я был устроен неплохо, но в сравнении с отелями Швеции здесь было недостаточно опрятно. Еще из Стокгольма до поездки в Северную Швецию, я сообщил Екатерине Петровне время своего приезда в Ленинград и просил ее приехать в Ленинград. В то время через Воронеж ходил скорый поезд Ленинград – Тифлис. Я рекомендовал ей воспользоваться этим поездом. Она приехала в Ленинград восьмого августа, на день позже, чем я. Я встретил ее на Финляндском вокзале: оказывается, она приехала на вокзал, чтобы встретить меня, но вышло так, что я ее встретил. С вокзала мы отправились с ней в общежитие ученых. Наша встреча в Ленинграде после более чем месячной разлуки была трогательно красивой. Мы прожили в Ленинграде несколько дней, ходили по городу, ездили по его окрестностям, отдыхали. Я вспоминаю эти дни, как одни из самых солнечных в нашей жизни. Погода сначала благоприятствовала нам, но потом начались дожди, и мы решили уехать в Москву. В Москве мы остановились в Старо-Варваринской гостинице, где заняли хорошо меблированный номер и прожили несколько дней. В Москве в это время была хорошая погода, что позволило нам приятно провести время среди прогулок по улицам и паркам. Наконец, нас потянуло домой, к детям, в Воронеж. Дети были там одни, и мы стали беспокоится о них. С большим удобством мы доехали до Воронежа.