Текст книги "Рациональное общество. Том 4"

7. Развитие достижений в научном познании человеческого общества (самопознании) есть путь к общественному прогрессу*

Надо тут же добавить – путь из предельно опасного уже мрака современного невежества к спасению от всеобщей гибели, путь доминирования высшего человеческого разума. Он начертан уже совокупными трудами большого множества ученых, но не «прочитан» ещё современными учеными ввиду многих причин, основными из которых следует считать, очевидно, методологические и организационные, то есть собственно научные и научно-государственные причины.

Здесь автор намерен кратко высветить основные моменты, – прежде всего, в творчестве выдающегося мыслителя своего времени Карла Поланьи, – научно близкие для автора данных строк и, соответственно, научно усиливающие предыдущие статьи. Это оказалось возможным теперь, благодаря очень приятной находке в рабочей интернет-библиотеке – великолепных изданий основных работ К. Поланьи [1; 2]. Надо заметить, что они были тщательно изучены в ГУ-ВШЭ [3; 4] (см. также указанную библиотеку). О результатах этой работы и современном состоянии ведущей и потенциально ведущей научной мысли в данном университете могут рассказать, очевидно, лишь ведущие его сотрудники.

Автор предисловия в рассматриваемом здесь издании [1], Наталья Розинская отмечает:

«Сегодня, в начале XXI века, в период очередного экономического кризиса, когда большинство политиков и экономистов приходят к выводу о необходимости ужесточения контроля финансовых рынков, идеи Карла Поланьи вновь звучат свежо и актуально».

Всеобщая актуальность основных мыслей подчеркивается и самим их автором. Например, в главе «О вере в экономический детерминизм» (Karl Polanyi, «On Belief in Economic Determinism», Sociological Review, 1947, vol. 39, p. 96—102. Перевод публикуется по: «Великая трансформация» Карла Поланьи. Прошлое, настоящее, будущее / Под общей ред. Р М. Нуреева. М.: Издательский дом ГУ ВШЭ, 2006. С. 28—37). В разделе «Определение современной фазы нашей цивилизации» К. Поланьи завершает изложение такими мыслями:

«Однако, как мы видели, современные условия, в которых находится человек, являются продуктом не технологического, а социального порядка. Дело в том, что основная трудность преодоления проблем индустриальной цивилизации коренится в интеллектуальном и эмоциональном наследии рыночной экономики, этой фазы машинной цивилизации XIX века, стремительно исчезающей на большей части планеты. Ее ядовитое наследие – вера в экономический детерминизм.

Таким образом, наше положение является в высшей степени странным. В XIX веке на основе машинного производства возникла беспрецедентная форма социальной организации – рыночная экономика, которая оказалась не более чем эпизодом. Тем не менее, опыт был столь болезненным, что наши современные понятия почти все без исключения связаны с этим периодом. По моему мнению, взгляды на человека и общество, порожденные XIX веком, были фантасмагорическими; они явились воплощением моральной травмы, столь же насильственной для умов и сердец, сколь сами машины оказались противоестественны природе. Эти взгляды были в целом основаны на вере, что человеческие побуждения могут классифицироваться как материальные и идеальные и что в повседневной жизни действия человека преимущественно согласуются с первыми.

Такое утверждение было, конечно, истинным в отношении рыночной экономики. Но только в отношении такой экономики. Если термин «экономический» используется в качестве синонима выражению «касающийся производства», тогда мы должны согласиться с тем, что не существует человеческих мотивов, которые по своей сути не были бы экономическими. И что касается так называемых экономических мотивов, следует отметить, что экономические системы обычно базируются не на них. Это, возможно, звучит парадоксально. Тем не менее, противоположный взгляд, как уже было сказано, просто отражал специфические условия, существовавшие в XIX веке».

Сейчас, – как автор данной статьи отмечал и ранее, необходимо учитывать все условия, в которых мыслил К. Поланьи, и всё предыдущее развитие его мышления, и особенно существовавшую в тот период ограниченность в научном познании человека и общества как таковых, – главным образом связанную с отсутствием системных знаний. Например, в его мышлении видна ограниченность самих высших целей человека и общества – просто существование и всё (добыча средств, обеспечивающих существование, – привычное и наилучшее по мышлению).

Тем не менее, К. Поланьи удалось в то же время системно увидеть и когнитивно сжать всё историческое развитие человеческого общества, – через соответствующее изучение ранних достижений в познании, обращением к экономическому мышлению в период Аристотеля и прочему. Об этом говорят уже такие строки, представляющие содержание современной книги о его работах:

«Наша устаревшая рыночная психология. Цивилизация должна обрести новый образ мысли. Истоки заблуждения. Экономический детерминизм. Место экономики в обществе.

Семантика использования денег. Анонимность экономики в раннем обществе. Аристотель открывает экономику. Исследования Аристотеля. Естественная торговля и справедливая цена. Взгляды на место экономической системы в обществе: от Шарля Монтескье до Макса Вебера. Социология фашизма».

Например, в главе «Аристотель открывает экономику, в разделе «Анонимность экономики в раннем обществе» автор отмечает:

«Экономика, когда она впервые в форме коммерческой торговли и разницы цен (покупных и продажных) привлекла осознанное внимание философа, была уже обречена пройти сложный путь своего развития и полностью проявить себя почти двадцать веков спустя. Увидев зародыш, Аристотель предугадал, как будет выглядеть полностью сформировавшаяся особь³.

(³ – См.: Polanyi К. The great transformation. N.Y., 1944. Р. 64.)

Инструментом анализа, с помощью которого следует исследовать этот переход экономики от состояния безымянности к отдельному существованию, является противопоставление включенного (embedded) и выделившегося, или автономного (disembedded), положения экономики по отношению к обществу. Автономная экономика XIX столетия обособилась от остального общества и прежде всего от политической системы. В рыночной экономике производство и распределение материальных благ, в принципе, осуществляется посредством саморегулирующейся системы ценообразующих рынков. Эта система руководствуется своими законами, так называемыми законами спроса и предложения, и приводится в движение страхом перед голодом и надеждой на прибыль. Не кровные узы, не правовое принуждение, не религиозные обязательства, не верность вассала вассалу, не магия, а специфические экономические институты, такие как система частного предпринимательства и наемного труда, заставляют отдельного человека участвовать в экономической жизни. С таким положением дел мы, конечно, неплохо знакомы. В условиях рыночной системы существование человека обеспечивается институтами, которые приводятся в действие экономическими мотивами и направляются законами специфически экономического характера. Это позволяет представить себе всеобъемлющий механизм экономики работающим без сознательного вмешательства власти человека или государства; он не нуждается ни в каких других стимулах, кроме страха перед нищетой и стремления к законной прибыли, не требует никаких других юридических предпосылок, кроме защиты собственности и выполнения контракта»….

«Таковы представления XIX века о независимой экономической сфере в структуре общества. Она выделяется мотивационно, поскольку получает импульс от жажды получения денег. Она отделена институционально от политического и административного центра. Она становится автономной областью, которая функционирует по своим собственным законам. Здесь мы имеем крайний случай выделенности экономики из общества, начало которой было положено широким использованием денег в качестве средства обмена. В силу своей природы процесс развития экономики от состояния включенности в общество к состоянию выделенности – это процесс постепенный. Тем не менее это различие фундаментально для понимания современного общества. Его социологическая основа была сначала сформулирована Гегелем в 1820-х годах и развита

Карлом Марксом в 1840-х годах. Его эмпирическое открытие в исторических терминах было сделано сэром Генри С. Мейном в 1860-е годы с помощью категорий status и contractus, заимствованных из римского частного права. Наконец, этот взгляд был переформулирован в 1920-е годы Брониславом Малиновским в терминах экономической антропологии в более развернутом виде».

И далее:

«Неслучайно до недавнего времени в языке даже цивилизованных народов не находилось терминов для обобщенного выражения того, что составляет организацию материальных условий жизни. Только двести лет назад эзотерическая секта французских мыслителей изобрела термин и назвала себя экономистами.⁷ Это была заявка на открытие экономики.

(⁷ – Речь идет о школе, или, как их называли современники, секте физиократов)».

Связь мыслей К. Поланьи с творчеством Б. Малиновского и общий переход от линейного эволюционизма к новой методологии отмечает Н. А. Розинская [3, c.181], в разделе «Теоретические истоки экономических воззрений К. Поланьи»:

«Имя Б. Малиновского самым тесным образом связано с появлением экономической антропологии как самостоятельной науки, которая и явилась тем самым полем, где К. Поланьи искал и находил теоретические и практические доказательства основных положений своей теории. <…> В последней трети XIX в., в период становления английской, да и мировой социально-культурной антропологии, в качестве особой научной дисциплины, сложилось представление о самых общих задачах этой науки, как о задачах обнаружения естественных законов, по которым живет и развивается человечество.

В тот период в социально-культурной антропологии господствовал эволюционизм, возникновение которого было тесно связано с естественно-научной теорией Ч. Дарвина. К началу ХХ в. наблюдается закат эволюционизма. Возникает несоответствие между установками эволюционистских методов и реальностью этнографического материала, которым к этому времени располагала наука.

Методологический кризис стал очевиден для большинства представителей социальной антропологии. Многие ученые, не удовлетворенные плоскими схемами однолинейной эволюции, пытались найти иные способы исследования. На этой почве и появилось новое направление социально-культурной антропологии – функционализм».

В рассматриваемом плане надо вернуться к «социальной физике» О. Конта и увидеть, что именно физика общества, прежде всего основ его существования и прогрессивного развития определяет необходимую организацию общего жизнедеятельного движения, то есть экономику как информационно-функциональную подсистему общества. К. Поланьи близок к такому пониманию, но социализм кратко определил в заключительной главе (кстати, в сравнении с фашизмом) таким образом:

«Социологическое содержание социализма заключается, приблизительно говоря, в более полном осуществлении зависимости целого от воли и целей индивида и в соответствующем возрастании ответственности индивида за общее дело, в которое он вовлечен. Государство и его органы работают над институциональным осуществлением этой задачи. Поощрение инициативы всех производителей, всестороннее обсуждение планов, всеобъемлющий контроль над производственным процессом и участием в нем индивидов, функциональное и территориальное представительство, обучение политическому и экономическому самоуправлению, внедрение демократии на уровне небольших коллективов, воспитание лидеров – все это черты организации такого типа, которая превращает общество во все более динамичную среду сознательного и непосредственного взаимодействия личностей».

Но он не указал первоначального установления «воли и целей индивида» и ответственности за «общее дело», которое определяется при социализме (по историческому опыту и теоретически) общей концепцией социализма и парадигмой соответствующего развития, – которые должны прививаться и укрепляться в сознании индивидов множеством знаний, с детских лет (как это в основной своей массе было в СССР), – посредством высокоорганизованной профессиональной деятельности «всех для всех». Иначе воля и цели индивидов будут направлены, в лучшем случае, общественно нерационально, а в худшем – иррационально и оппозиционно (диссидентски) враждебно.

Глубокий мыслительный труд К. Поланьи надо изучать, конечно, отдельно, совместно с научными работами современной ВШЭ, – по его наследию, изучением критики и научного развития [3]. Думается, полезно сопоставить основные взгляды и выводы этого выдающегося мыслителя и с некоторыми результатами системных исследований автора этих строк (см. авт. стр.), – выполненных на базе иного авторского развития и на базе современных научных достижений (см. авторскую библиографию). На основе выводов К. Поланьи и авторских исследований можно кратко сказать, что «экономика» эволюционно предписана человеческому обществу как система (информационно-функционального характера) обеспечения всего общественного движения, целеустремленной жизнедеятельности общества направленной на достижение высших целей существования адекватно условиям окружающего мира, то есть в адаптации к их изменениям. Поэтому здесь имеет смысл перейти к краткому очерку основных взглядов ещё одного мыслителя того периода – Бронислава Малиновского, – антрополога с физико-математическим образованием.

В своей первой основательной работе [5], исследуя взаимовлияния мистики, магии и рациональной трудовой деятельности в ранних обществах, он пишет (с. 27):

«… д-р А. А. Гольденвейзер, говоря об «открытиях, изобретениях и усовершенствованиях» примитивного мира (которые едва ли можно отнести на счет доэмпирического и дологического мышления), утверждает, что «было бы немудро отводить механику примитивного общества сугубо пассивную роль в создании изобретений. Немало счастливых мыслей, должно быть, мелькало в его голове, не был ему чужд и трепет восторга, возникающий, когда идея оказывается эффективной на практике». Здесь мы видим дикаря, по складу своего ума вполне сопоставимого с современным человеком науки!

Для того чтобы перекинуть мост через пропасть, лежащую между столь крайними, но распространенными мнениями о разуме человека примитивной культуры, лучше всего разделить проблему надвое.

Первое: обладал ли дикарь каким-либо рациональным мировоззрением, какой-либо рациональной властью над окружающей средой, или же он был совершенным «мистиком», как утверждают Леви-Брюль и его школа? Ответом определенно будет: каждое примитивное общество владеет значительным запасом знаний, основанных на опыте и систематизированных разумом».

И далее (с. 29):

«Его познания, несомненно, ограничены, но в определенных пределах они тверды и противостоят мистицизму. Если поломается ограда, если испортятся, высохнут или будут смыты дождями посадки, он прибегнет не к магии, а к работе, руководствуясь своими знаниями и умом. Однако вместе с тем его опыт также говорит ему, что, несмотря на всю его предусмотрительность и вне зависимости от всех его усилий, существуют факторы и силы, которые в один год даруют необычайное, не объяснимое вложенным трудом плодородие, и тогда все идет замечательно, дождь льет, и солнце светит в нужное время, вредители не донимают, и урожай изобилен сверх меры; а на другой год те же самые силы приносят одни не счастья и преследуют его неотвязно, сводя на нет весь напряженный труд и самые проверенные знания. И для контроля над этими, и только этими, влияниями он обращается к магии.

Эту линию разделения можно обнаружить и в социальном контексте труда и ритуала. <…> Согласовывая время и место, они могут организовывать многолюдные племенные собрания и координировать перемещения больших количеств людей на обширных территориях. Хорошо известно и представляется почти универсальным использование листьев, засечек на деревяшках и других вспомогательных средств для запоминания. Такие «диаграммы» позволяют сложную и необъятную часть реальности свести к простой и удобной модели, дают человеку сравнительно простые средства мысленного контроля над этой реальностью. Разве они в этом качестве не подобны – хотя, несомненно, и в очень рудиментарной форме – научным формулам и «моделям», которые также представляют собой простые и доступные «парафразы» сложной или абстрактной реальности, дающие цивилизованному физику мысленный контроль над ней?

Это подводит нас ко второму вопросу: можем ли мы рассматривать примитивные знания, которые, как мы обнаружили, являются и эмпирическими, и рациональными, в качестве зачаточной стадии науки, или они вообще не имеют отношения к ней? Если под наукой понимать систему понятий и законов, которые основаны на опыте и выведены из него путем логических умозаключений, которые находят воплощение в материальных достижениях, существуют в фиксированном традицией оформлении и поддерживаются определенного рода социальной организацией, – тогда нет никакого сомнения, что даже сообщества дикарей, стоящие на низшей стадии развития, имеют начала науки, хотя и рудиментарные». <…> Однако вопрос, следует ли называть это «наукой» или же только «эмпирическими и рациональными знаниями», в данном контексте не имеет первостепенного значения. Мы попытались точно выяснить, существует ли в сознании дикаря одна сфера действительности или две, и обнаружили, что помимо сакрального мира культа и веры, он знает и светский мир практической деятельности и рационального мировоззрения».

Таким образом, Б. Малиновский показывает, что ранние общества способны были ещё задолго до образования специализированных структур управления, – послуживших формированию государства как полновластного органа управления, имели все возможности организации деятельности по общим целям развития (по традиционным внутренним нормам и «вызовам» окружающего мира). К. Поланьи как раз и понимал такого рода организацию деятельности в качестве «анонимной экономики», встроенной в общую жизнедеятельность, и обращал внимание на то, что термин «экономика» («экономисты» – «физиократы») появился много позже. Определенные научные сведения в этом плане дает также работа известного этнографа О. Ю. Артемовой [6].

Следующей фундаментальной работой Б. Малиновского явилась «Научная теория культуры» [7], в которой он представил «функциональный подход» к изучению общественной жизнедеятельности, организационных и прочих процессов, определяющих устойчивую организованность, называемую с некоторых пор «культурой». Эта работа требует, конечно, отдельного профессионального рассмотрения и критического анализа, и он уже выполнен, очевидно, некоторыми учеными, но здесь имеет смысл всё же показать содержание (которое уже о многом говорит) и представить некоторые фразы, с целью показать научную связь её с трудами К. Поланьи и наших отечественных философов данного направления, с авторскими исследованиями. Вот основная часть содержания:

НАУЧНАЯ ТЕОРИЯ КУЛЬТУРЫ (1941)

Глава 1. КУЛЬТУРА КАК ПРЕДМЕТ НАУЧНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Глава 2. МИНИМАЛЬНО НЕОБХОДИМОЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАУКИ ДЛЯ ГУМАНИТАРИЯ

Глава 3. ПОНЯТИЯ И МЕТОДЫ АНТРОПОЛОГИИ

Глава 4. ЧТО ТАКОЕ КУЛЬТУРА?

Глава 5. ТЕОРИЯ ОРГАНИЗОВАННОГО ПОВЕДЕНИЯ

Глава 6. РЕАЛЬНЫЕ ОБОСОБЛЕННЫЕ ЕДИНИЦЫ ОРГАНИЗОВАННОГО ПОВЕДЕНИЯ

Глава 7. ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ КУЛЬТУРЫ

Глава 8. ЧТО ТАКОЕ ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА?

(Биологические предпосылки культуры)

Глава 9. ОБРАЗОВАНИЕ КУЛЬТУРНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ

Глава 10. БАЗОВЫЕ ПОТРЕБНОСТИ И КУЛЬТУРНЫЕ ОТВЕТЫ

Глава 11. ПРИРОДА ПРОИЗВОДНЫХ ПОТРЕБНОСТЕЙ

Глава 12. ИНТЕГРАТИВНЫЕ ИМПЕРАТИВЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Глава 13. ПОВЕДЕНЧЕСКАЯ ЦЕПОЧКА, ОСНАЩЕННАЯ ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫМИ ЭЛЕМЕНТАМИ

ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ (1939)

Предисловие к этой книге А. К. Байбурин начинает такими словами:

«Это ОДНА из САМЫХ ВАЖНЫХ книг выдающегося британского антрополога, создателя современного функционализма Бронислава Малиновского. Есть несколько причин, побудивших издать эту книгу. В нашей стране труды Б. Малиновского известны лишь узкому кругу специалистов. Между тем не будет преувеличением сказать, что именно с работ Малиновского начинается новый отсчет времени не только в антропологии, но и во всех тех областях научного знания, для которых значимо понятие культуры. Ему удалось сделать, может быть, самое сложное в науке – изменить взгляд на природу культуры, увидеть в ней не просто совокупность составляющих ее элементов, а систему, соответствующую фундаментальным потребностям человека.

Новая точка зрения породила новое направление, для которого главными стали вопросы «зачем, почему, для чего существует?» или «какова функция?» того или иного явления культуры. Функционализм Б. Малиновского благодаря своей четкой и понятной позиции стал, пожалуй, самым плодотворным направлением в антропологии XX века. Этого синтеза простоты, ясности и эффективности подчас так недостает тем концепциям культуры, которые разрабатываются в наши дни».

А из биографии автора приводит, в частности, такие сведения:

«Антропологом Б. Малиновский стал случайно. Он родился в Кракове в 1884 году, получил физико-математическое образование в Краковском университете и даже защитил диссертацию по этой специальности в 1908 году. Это обстоятельство объясняет ощутимое присутствие в работах Малиновского стремления к точности формулировок и логичности теоретических построений. После защиты диссертации он серьезно заболел, и тут ему попалась на глаза «Золотая ветвь» Фрэзера. Чтение этого трехтомного компендиума перевернуло всю жизнь Б. Малиновского. Уважение и почтение к Фрэзеру остались у него навсегда, свидетельством чему является один из разделов настоящей книги. <…>

Теорию Б. Малиновского можно назвать апелляцией к здравому смыслу. Нет нужды ее пересказывать. Интересующийся читатель теперь может познакомиться с ней и вынести свое суждение».

В главе «Теория организованного поведения» Малиновский поясняет свой функциональный подход в определении культуры на жизненных примерах. Рассматривая то, как различные новации осваиваются в общественной жизнедеятельности, он делает такое обобщение:

«Если мы рассмотрим с этой точки зрения любое общественное движение, <…> мы увидим согласие членов движения относительно их общей цели.

Кроме того, мы изучим организацию движения в отношении лидерства, прав и собственности, разделения функций и деятельности, обязанностей и благ. Мы зафиксируем технические, этические, научные и юридические права и установления, управляющие поведением группы, причем хорошо бы проверить, как эти правила воплощаются в реальных действиях людей. И наконец, мы определим место этой группы в сообществе, а значит, и ее функцию».

Далее он приводит такие обобщающие выводы:

«Что касается изучения так называемых духовных аспектов цивилизации, то здесь трезвый и предметный подход с точки зрения социальной организации до сих пор не был признан. Авторы работ по истории философской мысли, политической идеологии, научных открытий или художественного творчества слишком часто пренебрегают тем фактом, что любая индивидуальная форма вдохновения может стать полностью фактом культурной реальности только в том случае, если она согласуется с общепринятым мнением группы, находит материальные средства выражения и таким образом становится определенным культурным институтом.

С другой стороны, экономист иногда склонен недооценивать тот факт, что, хотя системы производства и собственности, безусловно, определяют целый ряд проявлений человеческой жизни, сами они, в свою очередь, определяются системами знания и этики.

Другими словами, крайняя марксистская позиция, рассматривающая экономическую организацию общества как основной определяющий фактор культуры, упускает из виду два ключевых пункта приводимого нами анализа: во-первых, понятие хартии, при помощи которого мы показываем, что всякая система производства зависит от системы знания, от жизненного стандарта, определяемого целым рядом культурных факторов и системой законов и политической власти, и во-вторых, понятие функции, которое показывает, что распределение и потребление в такой же степени зависят от общего характера культуры, в какой и от самой организации производства.

Иначе говоря, наш анализ определенно подводит к мысли, что любая наука об обществе должна не замыкаться в узком кругу изучаемых реалий, а помнить об их плодотворном взаимодействии с другими аспектами культуры. Это поможет избежать гипертрофирования отдельных явлений в поисках первопричины всего остального».

Таким образом, в фундаментальном труде Б. Малиновского мы видим исторически и практически обоснованный структурно-функциональный подход к определению культуры как общей организованности, – детерминируемой новаторами-инициаторами и ведущими акторами. В постоянно развивающейся организации жизнедеятельности в обществе, выделяется, таким образом, экономическая организованность, как экономическая и культурная подсистема общества.

Однако, в главе «Базовые потребности и культурные ответы», по теме Снабжения он рассматривает лишь частные культурные его организованности, исключает рассмотрение наиболее важной, базовой культурной организованности, то есть экономической. Экономика, как было показано выше по работе К. Поланьи, это термин, обозначивший, в сущности, именно культурную организацию (по Б.М.) жизнедеятельности общества, связанной со снабжением народа и всего общества как относительно автономной организации в окружающем мире. Соответственно, он не рассматривает потребности всего общества, исходящие из текущих и прогнозируемых условий существования, из конкретных целей общественного развития, – выработанных ответственными Руководителями. То есть общий функциональный подход к определению культуры показывает и научную необходимость, продуктивность в самопознании и определения экономики общества как общей жизнедеятельной, «экономической» культуры, направленной на полноценное обеспечение его существования и целевой деятельности в окружающем мире (что соответствует акцентированию К. Поланьи внимания на «встроенную (анонимную) экономику» ранних обществ).

Тем не менее, во всей его монографии мы видим очень полезный в научном плане обстоятельный функциональный подход, – думается, свойственный автору благодаря физико-математическому образованию, который, несомненно, – с позиций современной методологии, является в то же время «системным подходом» (в тот период он отсутствовал в науке), – это особо видно в главе «Функциональная теория». И таковой научно строгий и в то же время соответствующий практике жизнедеятельности (полевым работам антрополога Малиновского) подход, несомненно, способствует системному мышлению не только о культуре как таковой, но и в плане «экономики» общества, – по подходу К. Поланьи, – определившемуся, кроме прочего и антропологическими знаниями.

Таким образом, представленную научную работу Б. Малиновского можно считать первым этапом становления следующего, «системного подхода» в познании общества (на базе «Общей теории систем» Л. фон Берталанфи и пр.). Его начали в 1970-х годах наши отечественные философы, – Э.С Маркарян, В. Г. Афанасьев и другие (вслед за развитием на Западе, – Т. Парсонс и др.). В частности, Маркарян начал свои исследования научно строго, с основательных работ, направленных на установку научно нового понимания и, соответственно, мышления [8; 9], а В. Г. Афанасьев – с позиции государственного управления обществом [10; 11]. Здесь, несомненно, важно представить и системное развитие Э. С. Маркаряном научных взглядов на Культуру общества в своем фундаментальном труде [12]. О системной фундаментальности говорит уже основное содержание:

Проблемы логико-методологического обоснования теории культуры.

Исходные предпосылки и принципы формирования теории культуры.

Введение в изучение культуры как особого класса явлений. Теория культуры и исторический материализм.

Культура как объект научного исследования. Культура как система. Об исходных общенаучных требованиях к построению теории культуры. Культура и деятельность.

Культура, общество и личность. О значении разработки понятия «способ деятельности» для характеристики культуры как целостного объекта научного исследования.

Некоторые приложения теории культуры к проблемам исследовательской и управленческой практики. Проблемы генезиса культуры. Исходные методологические принципы исследования генезиса общества и культуры. Формирование культуры как универсального механизма самоорганизации общественной жизни.

Культурная традиция как качественно новый механизм аккумуляции и передачи жизненного опыта. Теория и история культуры. Задача целостной характеристики предмета теории культуры. Соотношение формационных и локальных исторических типов культуры. Системные принципы соотносительного анализа общего и локального в истории культуры. Некоторые проблемы практики культурного строительства в СССР. Общая характеристика культурного строительства и путей его совершенствования.

Теория культуры и изучение социалистического образа жизни.

Значение эмпирических культурологических исследований для решения задач культурного строительства в СССР. Теория культуры и некоторые проблемы глобального моделирования. Роль системного исследования культурных традиций в глобальном моделировании. Глобальное моделирование как выражение процессов формирования междисциплинарной научной культуры. Значение космизации понятия «культура» в культурологической теории и практике глобального моделирования.

В главе «Исходные предпосылки и принципы формирования теории культуры» он начинает свой исторический очерк развития науки о культуре с трудов американского культурантрополога Лесли Уайта (1900—1975). И приводит, в частности такую фразу:

«Для обоснования роли термина „культурология“ он ссылался на высказывание Пуанкаре, отмечавшего, что до тех пор, пока не был введен термин „температура“ (наряду с понятием „теплота“), оказалось невозможным эффективное осмысление термических явлений. Термин „культурология“, заключал Л. Уайт, должен выразить и выражает отношение между человеческим организмом, с одной стороны, и экстрасоматической традицией (культурой) – с другой».

Характеризуя предыдущие подходы в понимании культуры, он отмечает их существенные недостатки, например (с. 17, – по просмотру в электронной форме):

«Переходя к характеристике основных тенденций исследований культуры в нашей стране, отметим, прежде всего, подход, согласно которому культура понимается как совокупность материальных и духовных ценностей, созданных человечеством. Этот подход примерно до середины 60-х годов считался общепринятым в нашей литературе (Г. Г. Карпов, А. А. Зворыкин, Г. П. Францев и др.). В течение ряда лет он был достаточно широко распространен и нашел отражение, в частности, в энциклопедических изданиях (например, во втором издании БСЭ, в Философской энциклопедии).