Текст книги "На уличных подмостках. Сатира, юмор, приключения"

Неприличные места

Жить следует беспечно – кто как может.

Софокл

Маргарита Казимировна, институтская сотрудница кафедры общественных наук, последовательно придерживалась строгой морали в сфере половых отношений. К малейшему проявлению непристойности она относилась прямо-таки с патологическим неприятием. Надо ли пояснять, что всех окружающих благочестивая патронесса в своём непогрешимом сознании подразделяла на людей приличных и на всякого рода беспутников. К таковым она прежде всего относила Эльдара Пенкина, студента кафедры автоматизации производства, который с первых курсов обучения вызывал в ней беспокойное ощущение внутренней неуравновешенности. Его улыбочки и развязность в обращении с девицами глубоко претили ханже, но последней каплей, переполнившей чашу терпения, стали выкрутасы неугомонного ловеласа на защите дипломной работы.

Пока Пенкин самозабвенно вещал государственной экзаменационной комиссии свои идеи, Маргарита Казимировна перелистывала пояснительную записку его дипломной работы. «Да, очень даже недурно написано, – отмечала она, вчитываясь в текст, – даже не подумаешь, что такие глубокие выкладки сделаны этим фигляром». Любому дипломнику можно было бы вывести отличную оценку, но… господи! Белый свет перевернулся в глазах ошарашенной Маргариты Казимировны. Её дыхание прервалось, горло перехватил удушливый спазм. Как можно было написать такое не где-нибудь, а в дипломной работе?!

Кафедральная дама отпрянула от студенческого труда в красиво оформленном переплёте, оглянулась вокруг: ей надо было убедиться, что мир ещё не перевернулся вверх тормашками. И снова скосила глаза на ужасную фразу, где чёрным по белому было написано: «…скачкообразный переход энергетически возбуждённой субстанции из одного крайнего состояния в другое, как известно, регулируется с помощью триппера[1]1
  Триппер – то же, что гонорея – венерическое заболевание.


[Закрыть]». Какая гадость! Презренную болезнь половых органов внести в дипломную работу! Просто уму непостижимо… Маргарита Казимировна бросила беглый взгляд на последующие строки печатного текста: «…триппер наилучшим образом распределяет потоки противоположных по знаку носителей энергии…».

Вопреки вопиющей неприличности, содержащейся в пояснительной записке, дипломник защищался чинно и убедительно. Эльдар, почувствовавший благоприятное расположение членов Государственной комиссии, донельзя распалился и блестяще вёл свою партию. Самое время было поставить на место возомнившегося балабола. Непреклонная моралистка жирно подчеркнула выявленные непотребные выражения и с неприязненным видом положила беспрецедентную улику перед председателем комиссии.

Профессор, прославивший своё имя в научном мире, глянул на представленную оказию, недоумённо вскинул взлохмаченные брови, затем хохотнул и с явным удовольствием во всеуслышание зачитал презренную крамолу. Аудитория от услышанного парадокса развеселилась. У старого профессора, утратившего присущую импозантность, обнаружилось недержание слёз, обильно вытекающих из распухших от хохота глаз.

– Нуте-с, молодой человек, давайте поговорим о роли триппера в автоматизации производственного процесса, – промолвил председатель комиссии, когда шум в аудитории приутих.

– Это Люська во всём виновата…

– Не хотите ли вы сказать, что некая Люся причастна к распространению данной болезни?

– Нет, не причастна, но она в дипломе вместо слова «триггер»[2]2
  Триггер – переключательное устройство, сохраняющее одно из двух состояний равновесия; выполняется на электронных лампах, полупроводниковых приборах.


[Закрыть] набрала «триппер».

– Почему же вы не проверили напечатанный текст? Надо было прочитать его.

– Зачем мне читать, если я рукопись почти наизусть знаю?..

Защита диплома подходила к своему благополучному завершению, когда к своему давнему недругу обратилась представительница кафедры общественных наук:

– Скажите, Пенкин, когда была принята первая советская Конституция?

Не желая признаваться в незнании столь знаменательного события, Эльдар попытался обойтись половинчатым ответом:

– Я подзабыл, когда была принята первая советская Конституция, но помню, что её написал Сперанский.

Маргарита Казимировна торжествующе оглядела коллег:

– Подумать только! Оказывается, знаменитый реформатор граф Сперанский за сто лет до Октябрьской революции успел написать проект Конституции первого в мире государства рабочих и крестьян…

Но вот экзаменационные волнения позади. Новоиспечённые специалисты народного хозяйства отмечали состоявшуюся защиту дипломов. По общежитию, где проживала Маргарита Казимировна, волнами прокатывался многоголосый шум, напоминавший штормовую непогоду; время от времени раздавались нестройные напевы. Обитательница студенческих площадей, которой сон не шёл в голову, приоделась и пошла в красный уголок, комнату для общественных мероприятий и занятий.

И что же она увидела! Эльдар Пенкин, этот законченный прощелыга, франт и шалопут, обнимался с девахой, в которой оцепеневшая Маргарита Казимировна признала Люську Зайцеву с четвёртого курса, внёсшую в недавнюю дипломную защиту сексуальный компонент.

– Пенкин, что вы себе позволяете? – задала проповедница благонравия туповато прозвучавший вопрос.

– С Люськи снимаю дознание, как она заразила триппером мой диплом.

Зайцева, услышав знакомый голос, выскользнула из рук дознавателя и упорхнула, словно её и не было. Маргарита Казимировна вернулась в скромную комнату, выделенную ректоратом для проживания в студенческом общежитии, и настрочила на бесстыдника заявление, а утром отправила его в отделение милиции.

…Милицейский начальник крутил в руках пасквиль, присланный дотошливой блюстительницей морали, прикидывая, какой ход дать поступившей бумаге. Доносчица сообщала, что выпускник института Эльдар Пенкин допустил грубые нарушения правил социалистического общежития. Будучи пьяным, он в красном уголке приставал к студентке Зайцевой и «хватал её за неприличные женские места». Наконец милицейский чин взял авторучку и наложил на заявление резолюцию…

Через неделю Маргарита Казимировна получила депешу из милиции. Обрадованная быстрому ответу на своё послание, она в нетерпении вскрыла конверт и обнаружила в нём собственное заявление, на котором твёрдым почерком был изложен встречный запрос начальника отдела милиции: «Для рассмотрения заявления по существу и проведения следственных экспериментов прошу заявителя приложить перечень мест, которые у женщин являются неприличными. Майор Мицкан».

Плохая болезнь

Сатира – самое острое оружие, когда под рукой нет другого.

С. Е. Лец

Студенческий строительный отряд из города Братска был направлен на один из пригородных железнодорожных разъездов на рытьё сточных ливневых отводов и укладку бетонных плит. Работа была физически тяжёлая, но молодость брала своё, и живописная окрестная местность по вечерам наполнялась уединёнными нежными парочками. Валерка Печкин, жизнерадостный паренёк с кучерявым светлым хохолком, завёл дружбу с Любочкой – раздатчицей столовой, наспех развёрнутой для студентов. За обеденным столом Любава, шаловливая блондинка со вздёрнутым носиком, баловала дружка добавочными порциями, а с закатом жаркого сибирского солнца составляла ему тёплую компанию в укромных уголках, недостатка в которых в тамошних местах не испытывалось.

Так бы она продолжалась, размеренная жизнь студенческого трудового лагеря, если бы однажды в неё не внёс суматоху прибывший из Братска представитель кожно-венерологического диспансера. Он доложил о своём прибытии начальнику станции, предъявив служебное удостоверение, и сообщил неприятную весть о том, что из диспансера сюда сбежала больная сифилисом.

Информация не на шутку встревожила должностное лицо. Сифилис! Гнусный пережиток загнивающего капитализма о бъявился в добропорядочном сибирском посёлке! Такого скандального поворота событий история тихого таёжного разъезда ещё не знала. Начальник станции, совмещающий в одном лице служебную и партийную власть провинциального местечка, предоставил прибывшему представителю диспансера чрезвычайные полномочия по ликвидации венерической заразы.

Специалист по инфекционным болезням, передаваемым половым путём, был лицом кавказской национальности по фамилии Акопян. Прежде всего он запросил список членов строительного отряда. Затем в ярком выступлении на общем собрании заклеймил «буржуазную болезнь» как несовместимую с нравственностью советской молодёжи и объявил о том, что в этом зале находится «бывшая девушка», являющаяся источником коварной опасности для присутствующих. «К сожалению, – продолжал оратор, – комсомолка, которая должна подавать молодёжи пример девичьей непорочности, оказалась сифилитичкой, сбежавшей из городского диспансера». Далее он пояснил, что, соблюдая врачебную тайну, фамилию «грязной особы» сообщить не может, но настоятельно рекомендует молодым людям немедленно прервать всякие «амурные отношения» с девицами стройотряда до прояснения обстановки.

Аудитория, подавленная шокирующим известием, сильно приуныла. Кавалеры, имевшие неосторожность состоять в эксклюзивной близости с привлекательными напарницами по приятному времяпрепровождению, углубились в суровое самобичевание. Посрамлённые девицы, враз оказавшиеся под ужасным и непристойным подозрением, принялись каждая про себя вычислять негодницу, затесавшуюся в их безупречные ряды.

Из девичьего сообщества хуже других приходилось Любе, сразу признавшей в «товарище Акопяне» своего прежнего сердечного поклонника. Был такой неприглядный период в её жизни, когда она поддалась на страстные увещевания кавказского весельчака и закрутила с ним шуры-муры на новогодней тусовке в студенческом общежитии. Потом она сменила место жительства и, казалось, порвала отношения с настойчивым ухажёром. И вот этот пакостник читает студенткам священные псалмы о соблюдении чистоты души и тела! Но как он умудрился отыскать её в этой глухомани, где она только-только начала приходить в себя в задушевном общении с Валеркой, простым и милым пареньком?

Между тем начальник отряда объявил, что на следующий день в связи с проведением медицинского осмотра на предмет выявления «плохой болезни» строительные работы в лагере отменяются. Для этого ответственного мероприятия обследуемые лица мужского пола должны будут выехать в город, а лица прекрасной половины человечества будут осмотрены на месте, в фельдшерском пункте, самим товарищем Акопяном.

Назавтра начальник станции обеспечил безбилетный проезд студентов на утренней электричке, следовавшей до Братска. Женская клиентура образовала живую очередь перед комнатой, выделенной для освидетельствования их интимной благонадёжности. Люба зашла в кабинет одной из последних. Она отказалась от осмотра и сказала, что заявит на самозванца в милицию. Тот ответил, что в таком случае она окажется сообщницей, так как он уже осмотрел всех студенток. Бедная Люба и сама понимала, что обнародование знакомства с авантюристом, устроившим в трудовом коллективе низкопробную акцию, лишь усугубит её положение. Как сложатся после этого кошмара её отношения с Валеркой, с которым ей было так легко и безоблачно? Сможет ли она оправдаться здесь, в отряде, а потом в институте, если чёрный интриган объявит её сифилитичкой? Всё перемешалось в голове удручённой девушки, но на любовные домогательства отвергнутого партнёра она ответила решительным отказом.

По результатам первичного осмотра студенток венеролог конфиденциально сообщил руководству отряда и разъезда, что действительно некто Люба и есть та сбежавшая из диспансера разносчица опасной инфекционной болезни. Но ведь она являлась раздатчицей в столовой! Час от часу не легче! Теперь здоровье всего отряда поставлено под угрозу. Было от чего впасть в уныние руководителям, ответственным за обстановку в лагере и благополучие людей. Сейчас всё зависело от результатов обследования уехавших в город студентов. Назревал грандиозный скандал…

Акопян, продолжая разыгрывать роль ревизора, запросил от начальника отряда расписку в том, что тот в предстоящий день направит больную раздатчицу на диспансеризацию, и сообщил, что на этом его миссия завершается. По лагерю поползли зловещие слухи о Любиной болезни. Со стыда и позора бедняжка не находила себе места. Начальник отряда в срочном порядке отстранил её от работы в столовой и предписал немедленно выехать в городской диспансер. Обливаясь слезами, Люба поехала в город.

Развязка всеобщей сумятицы наступила на третий день с возвращением из города обследованных студентов. Все оказались здоровыми и сообщили, что в штатах диспансера доктор Акопян не числится. Поиски самозванца на территории посёлка к успеху не привели. Одураченная публика в недоумении разводила руками, не понимая, как она могла позволить проходимцу выставить себя на посмешище. «Над кем смеётесь? – задавали участники недавних событий саркастический вопрос из знаменитой гоголевской пьесы о похождениях по провинциальному городку самонадеянного ухаря, назвавшегося грозным столичным ревизором, и давали самокритичный ответ из того же литературного источника: – Над собой смеётесь!»

В тесноте, да не в обиде

Жизнь – это взаимодействие с людьми.

С. Хилл

Общественный транспорт – головная боль для непритязательных граждан страны победившего социализма, когда работали все. Работали и ездили в общественном транспорте – самом массовом средстве передвижения советских людей. Беда заключалась лишь в том, что в утренние и вечерние часы пик транспорта на маршрутах катастрофически недоставало, и непоседливые пассажиры набивались в автобусы, трамваи и троллейбусы, уплотняясь в них, словно бланшированная сайра в консервной банке. Казалось, что на каждой остановке горожане задавались целью установить рекорд заполняемости передвижных салонов на колёсах. Сколько кошельков и пуговиц здесь утрачено, сколько забавных приключений испытали в них городские путешественники!

– Граждане, прекратите посадку, автобус не резиновый! – надрывно выкрикивал водитель дежурную фразу.

Убедившись в тщетности увещеваний, он выскакивал из кабины и начинал наводить порядок, стаскивая с дверных проёмов гроздьями висевших людей. Другие пассажиры были озабочены проблемой своевременного выхода из автобуса, выбраться из которого было не легче, чем в него попасть.

– Люди, дайте пройти! Это моя остановка!

– Выспался! – отвечал ему кто-то из попутчиков. – Разве тут можно пройти? Езжай до следующей остановки, потом обратно доедешь.

– Да я уже обратно еду…

Борьба за жизненное пространство не прекращалась ни на минуту. Над уплотнившейся людской массой слышались возгласы, адекватные состоянию спрессованного сообщества.

– Товарищи! Раздвиньтесь! Я не могу вдохнуть!

– Чья там рука? Уберите немедленно! – возмущалась пассажирка.

– Женщина, встаньте боком, вы весь проход загородили.

– А я боком ещё шире, чем задом…

– Господа! Будьте взаимно вежливы! – примирительно вмешивался в перебранку балагур, затесавшийся среди простолюдинов.

«Проездные женщины», вынужденные отдавать свои тела в общественное пользование, становились доступными всем и каждому, но протестов со стороны жертв стеснённых обстоятельств обычно не поступало. Да и какие могли быть протесты, если они по собственной доброй воле втискивались в людское месиво, прижимаясь к случайным дорожным партнёрам плотнее, чем к супругу в брачной постели? Здесь единой плотью смыкались вездесущие руки, жаркие бюсты и прочие выпирающие части копошащихся тел. На редкие недовольные реплики сжатых со всех сторон «нежных барышень» следовали подсказки пересесть на такси.

Автобусы чаще ходили без кондукторов – какой смысл содержать контролёров при сборе каких-то пяти копеек, которые в ту пору имели определённую ценность у участников товарно-денежных отношений. Пассажиры, воспитываясь в духе коммунистической сознательности, опускали пятак в кассу и отрывали билеты на право проезда. В салонах устанавливались компостеры, которыми надлежало самостоятельно пробивать проездные билеты и тем самым «погашать» их. Временами в автобусах появлялись контролёры, проверяющие у людей наличие прокомпостированных билетов. Однажды такое устройство в очередной давке было сорвано с места крепления и оказалось в руках одного из пассажиров. Очутившаяся рядом с ним девушка подала билет и попросила прокомпостировать. Выполнив просьбу, парнишка, не лишённый чувства юмора, вернул продырявленный билет со словами:

– Такой порядочной пассажирке, как вы, пора обзавестись собственным компостером.

– А где его приобрести? – последовал неожиданный вопрос девушки, трогательной в святой наивности.

– На конечной остановке, девушка, в диспетчерском пункте, но так и быть, пока я отдам вам свой. Садитесь на моё место и штампуйте билеты, а мне надо выходить…

Самоуправление граждан, объединённых дорожными обстоятельствами, порой перерастало в самоуправство. Как-то на задней площадке автобуса разгорелся конфликт, вызванный той же теснотой и толкотнёй. Противоречие между двумя мужчинами, находившимися в разных весовых категориях, приобрело неразрешимый характер и привело к потасовке, закончившейся плачевно для легковеса. Разгневанный тяжеловес, не пожелавший разделять неугодное соседство, вышвырнул артачившегося мужичонку из автобуса. Бедняга шлёпнулся на мостовую. Удовлетворённый победитель высунулся из автобуса, разъясняя поверженному противнику, в чём состояла нетактичность его поведения. Он так увлёкся наставлениями, что не успел вовремя убрать голову из закрывающихся дверей. Автобус набирал ход, а голова самоуправца торчала наружу, зажатая створками с резиновыми окантовками.

Вышвырнутый мужчина, очухавшись от приземления, поднял голову и увидел торчащую из дверей ненавистную физиономию обидчика. Сам Бог послал ему счастливую возможность вернуть долг бесцеремонному верзиле! Гражданин бодро вскочил на ноги, догнал неспешно движущийся автобус и, подпрыгивая на ходу, принялся дубасить матерящуюся голову. Пассажиры автобуса при виде человека, оставившего голову на улице, забили тревогу. Его туловище трепыхалось и взмахивало руками, словно курица с отсечённой головой. Водитель нажал кнопку открытия дверей, и любитель показательного мордобоя мгновенно исчез в толпе веселящихся при экзекуции зевак.

Но вот остановка, на которой всклокоченные пассажиры и пассажирки вываливались из прокрустова ложа, поправляя причёски и перекошенные одеяния, встряхивались телами от принятого сеанса группового массажа и двигались в заданном каждому направлении. Автобус продолжал движение по установленному маршруту, и вновь возобновлялись реплики и диалоги всегда чем-то обеспокоенных людей:

– Там впереди встаньте «ёлочкой», а то взади тесно…

Однако не всегда удавалось уговорить пассажиров выстроиться в форме дерева вечнозелёной хвойной породы. Тогда водитель применял испытанное средство «утрамбовки» набившейся публики. Он придавал автобусу ускорение, а затем резко тормозил. Пассажиры с задней площадки весёлой гурьбой вваливались в относительно разрежённое пространство, подпирая впереди стоящих граждан.

– Порядок, шеф! Разместились, – поступал доклад водителю, и автобус, тяжело переваливаясь на дорожных ухабах, следовал до очередной остановки.

Чалма

Творчество – это прежде всего эмоция.

А. Бергсон

Тофалария – недоступный край сокровенных красот, край горной тайги, существующий испокон веков и до наших дней сам по себе, вне цивилизации. Тофы, представляющие собой крохотную местную народность, в прошлом кочевники, именовавшиеся карагасами, что в переводе означало «чёрные гуси», практиковали шаманство, но со временем во многом утратили родной язык и самобытность, сохранив, однако, извечное слияние с природой. Добраться до того естества возможно только вертолётом.

Николай Черкашин, молодой художник-живописец, возлагал на творческую поездку в страну тофов немалые надежды. Где ещё найти такие ландшафты, завораживающие и загадочные? В условиях полного бездорожья он в составе группы геологов конным ходом добрался от посёлка Алыгджер до верховьев Уды в месте впадения в неё горной речки Нерха, неширокой, но с характером. На её крутых поворотах сталкивались быстрые потоки встречных волн, дыбились плотной клокочущей стеной и тяжело оседали, смыкаясь с тёмными водоворотами. Редкая нога человека ступала по тем берегам.

Разместились в зимовье, что приютилось у подножия Удинского хребта, и участники экспедиции, освоившись на стойбище, занялись своими делами: геологи – бесконечными изысканиями минералов, кони, привыкшие к самообслуживанию, подались на подножный корм, а Николай присматривался к местности в поисках броских уголков природы для рисования с натуры. А выбор был такой, что глаза разбегались. Вдоль Уды раскинулись, все под таёжным покровом, пологие холмы. За ними высились мраморные вершины заснеженных скалистых гольцов. Ранней осенью Восточный Саян открывался художнику во всём великолепии буйных красок. Склоны одного берега притягивали сочной зеленью пушистого кедрача, а на другом глаза слепила прозрачная позолота лиственничной бахромы. На стыках холмов, не сообразуясь с законами земного притяжения, во все стороны растекались ручьи и ручейки, мелкие и покрупнее, весёлые и говорливые. Погода менялась быстро. Только-только радовал погожий день, как с севера по речной долине уже нависали низкие свинцовые тучи, заполняя пространство, которое вдруг обращалось в таинственную облачность, оставляя человека наедине с собой, одиноким и потерянным в белой туманной мгле.

Художник набрасывал этюды один за другим, отставляя их в сторону и принимаясь за новые. Тут-то до Николая стали доноситься короткие реплики двух расторопных геологов, намеревавшихся отвести его в какое-то особое место.

– Отведём? – не отступал от навязчивой идеи Егор, старший из них, не сводя с дружка цепких жуликоватых глаз.

– Под каким предлогом?

– Там же шикарные виды для рисунков! Вот и предлог.

Поддавшись на уловку, Черкашин двинулся за проводниками в «самое экзотическое место Тофаларии». Шли в подъём по берегу Нерхи еле заметной звериной тропой, часто натыкаясь на непроходимые буреломы. Где-то поперёк тропы застыли витые корневища, под ногами шуршала опавшая листва. Попадались искривлённые сосенки с корявыми наростами и утолщениями на стволах, в которых, по заверениям аборигенов, потомков «чёрных гусей», жили духи деревьев. Их кроны напоминали корневища, словно ветки натыкались в пространстве на невидимые препятствия и обходили их для произрастания.

Местами тропа выходила на речной галечник, где не в диковинку были там и сям попадавшиеся полудрагоценные камушки. Подарки от затерянного мира были щедро разбросаны не только под ногами. По склонам известняковых пород под солнцем переливались вкрапления зелёного турмалина. Геологи пояснили, однако, что эти кристаллы не имеют практического применения, они лишь подзадоривают изыскателей заглянуть в подземные кладовые, обещая немалые скрытые сюрпризы. Но вот группа вышла на ровную площадку, откуда можно было осмотреться.

Речная долина скрывалась под облачностью, низко осевшей по земле, что было не редкостью на здешней возвышенной местности. Над белой пеленой угрюмо возвышалась каменная гряда уходящих к горизонту гладко обточенных ливнями скальных образований.

– Вот здесь и малюй, – объявил художнику Егор. – По радиологическому возрасту этим горкам, каких на земле по пальцам пересчитать, три с половиной миллиарда лет. Кстати, с тех же пор на земле началось развитие биологических систем. Вот тебе памятник рождению планеты, его можно и в Лувре выставлять!

На том геологи отбыли, пояснив напоследок, что чуток ниже по тропе, на плёсе, они подёргают рыбку.

Николай принялся за привычное дело. Местечко для зарисовок и впрямь являло собой редкостную природную композицию: речной распадок, причудливость обветренной каменной гряды, мягкие белые облака, прибившиеся к подножию гор. Развернул этюдник, приглядываясь к ближайшей скале, которая притягивала необъяснимой магией. Было в ней что-то колдовское, приводившее сердце в трепетное волнение. «Вот чего мне всегда недоставало! Вероятно, именно так работают гениальные живописцы», – подсказывало художнику обострившееся сознание. Но поначалу надо было подобрать наиболее выгодную картину изображения и зафиксировать её на фотокамере, чтобы позже, при работе в мастерской, снимки заменяли вид с натуры. Черкашин медленно передвигался по поляне, выбирая выгодную точку обозрения. Время от времени он вскидывал фотоаппарат, висевший на груди, и наводил объектив на искомый ракурс объекта.

Стоп! Вот она, точка, с которой открывался вид для создания шедевра путём нанесения масляных красок на льняной холст, изготовляемый из толстой пряжи. Широко распахнутые глаза художника устремились на вершину, увенчанную каменной головой азиата. Плотно обёрнутая чалмой горбоносая голова вполоборота, свисающий по заплечью кусок ткани, глазные провалы – всё это создавало образ духа гор, которому издревле поклонялись местные шаманы, приводящие себя во время религиозных обрядов в состояние неудержимого экстаза.

Живописец лихорадочно набрасывал карандашом эскиз будущего шедевра, весь окутанный царившей в местечке аурой, но лучше бы он не погружался в сакральный мир каменного истукана. Черкашин всё ещё относил охватившую его лихорадку к состоянию необычайного творческого воодушевления, какого не припоминал за собой даже после принятия изрядной порции спиртного. «Так вот как рождаются шедевры!» – ублажал себя художник. Однако азарт, охвативший рисовальщика, упорно вытеснялся какими-то тревожными ощущениями и неодолимым желанием дать ход безотчётной внутренней активности. Он ощущал себя вулканом, готовым выплеснуть скопившуюся энергию. Дальше – хуже! Николай уж не находил себе места в тщетных попытках освободиться от тяжёлого дурмана.

Отчаявшись, Черкашин начал оглядываться по сторонам, топтаться на месте в поисках путей к спасению, как вдруг его подхватило порывом неодолимой магии и закрутило, и понесло в исступлённой плясовой круговерти по облюбованному пятачку обозрения. Он кружился, сгорбившись, головой вниз, подбородком в грудь, руками в стороны наподобие крыльев, и весь этот подневольный ритуал сопровождался гортанными звуками непонятного содержания, адресованными не иначе как древнему божеству. Так шаманы при встрече с Богом впадают в транс.

«Это чалма! – пронзила догадка Николая, обессиленного и обескураженного. – Это она, чалма, вселила в меня дух шамана и гоняет себе в утеху по поляне!» Он бросил взгляд на каменную статую, выкинувшую новый фортель. Глаз великана, ближний к жертве острых ощущений, излучал узкий пучок света! Вот он, памятник, достойный размещения в Лувре! И невдомёк было бедолаге, что это солнечный луч пробился через глазницу, придав природному изваянию фантасмагорическое видение. «Бежать! Бежать от этого колдовства, пока ещё работает сознание, пока остались силы для спасения!» Художник с трудом вырвался из состояния неистового возбуждения и, не забыв прихватить этюдник, устремился знакомой тропинкой вниз вслед за проводниками, устроившими ему весёленькое приключение.

Геологи уже развели небольшой костёр, на котором наскоро готовили хариусов, в изобилии водившихся в реке. Распотрошённых рыб они насаживали на заострённую палочку, или «на рожна», как поговаривали раньше, которую втыкали над раскалёнными углями. Сочные запечённые хариусы отдавали терпкими запахами таёжного костра.

– Угощайся, Никола! – пригласил Егор запыхавшегося художника. – Что-то ты быстро возвернулся. Ну как, схватил чалму за бороду?

– Долго ли сделать набросок и несколько снимков? По ним и буду дальше работать, – уклонился от нежелательного разговора Николай, всё ещё находившийся под кошмарными впечатлениями.

По возвращении из памятной поездки Черкашин проявил плёнку и отпечатал несколько фотографий скалы, которая с чалмой, но при попытках воспроизвести по ним рисунок снова, как и на колдовской местности, начинал впадать в состояние нервного возбуждения и помрачения сознания. С мечтами о шедевре пришлось расстаться.

Как-то в разговоре со знакомой гадалкой Николай проговорился о загадочных фотографиях, хранящих в себе бесовские наваждения. Ведунья, звавшаяся Тамарой, выпросила фотографии «для проведения экстрасенсорных опытов». Николай поинтересовался у неё природой испытанного им таинственного явления.

– Аномалия, только-то и всего, – ответила гадалка.

– Какая?

– Обыкновенная, геопатогенная. Она создаётся в зоне разломов тектонических плит, куда проникает плазма и выбрасывает заряженные частицы. А ещё энергетическую активность испускают подземные реки.

Гадалка оказалась права. Особенно сильно аномалии проявляются в местах подземных рек и речек, когда водный поток, образуя зигзаг по вертикали, сначала выталкивается на гребень течения, а затем обрушивается с высоты бурным водопадом. В этой зоне над земной поверхностью, называемой на языке Всевышнего зоной энергетического захвата, творится невидимый взору атмосферный хаос, в котором земные магнитные поля исковерканы так, будто крутая морская волна разбилась в пену и месиво о прибрежную скалу. В разразившемся магнитном шквале образуется воздушная плазма, перемешанная с мельчайшими микрочастицами физического вакуума, доселе неизвестными науке. У человека, оказавшегося в такой сильнейшей аномалии, блокируется нервная система, он теряет самообладание, впадает в психоз, что и случилось с художником при общении с чалмой.

Однако через пару дней Тамара, заявившись в мастерскую художника, выложила на стол злополучные снимки и рассказала о полном провале парапсихологического сеанса, для участия в котором были приглашены две её подруги. Они расположились за столом, на котором Тамара разложила пасьянс из каменных изображений. Пристально вглядываясь в молчаливые изваяния веков, гадалка водила над ними ладони, заряжаясь энергией языческих времён. В напряжённой тишине раздавались заклинания, зовущие приглашённых женщин в неведомый потусторонний мир.

Подруги не спешили с перемещением в чужеродное пространство, в которое, однако, первой угодила сама вещунья чудесных явлений. Её руки вдруг зашлись над фотографиями в судорожной тряске, глаза наполнились диким безумием, и раздались истошные вопли:

– Держите меня, держите! Там, в горе, старая дубовая дверь, из неё тянутся за мной длинные руки. Держите, они утащат меня!

Подруги вцепились в Тамару, спасая её от зловещих длинных рук. Графина воды, выплеснутой на лицо гадалки, хватило, чтобы вернуть её в реальный мир.

Выслушав историю с гаданием на фотографиях, Черкашин сидел в глубокой задумчивости над ворохом немых свидетелей существования потусторонних сил. «Вот и академик Вернадский что-то говорил о таинственных связях нашего тонкого мира с ноосферой Земли. Что он там усмотрел? Да, немало великих умов толковало об энергетической сущности Вселенной», – размышлял Николай. В Саянах испокон веков складывались религиозные каноны Востока, властвовали веяния и сгустки того же буддизма, не принявшего его, православного христианина от крещения. О том предупреждает и православная церковь.