Текст книги "На уличных подмостках. Сатира, юмор, приключения"

Событие муниципального масштаба

Жизнь без желаний ни на что не нужна.

Айбек

В администрации города Саянска стоял большой переполох. Ещё бы! Столь дерзкой групповой акции в государственном учреждении не могли припомнить и старожилы сибирского города, хотя его история не насчитывает и полувека. Строительство Саянска началось в 1970 году и было связано с возведением одного из ведущих центров отечественной химической промышленности. Город образцового социалистического быта вырос среди вековой тайги на берегу реки Оки, притока красавицы Ангары. Продолжая славные традиции советских времён, саянцы и сегодня старательно благоустраивают город высокой культуры. Не найти в Прибайкалье другого поселения чище, опрятнее и комфортнее Саянска с его проспектами, парками и таёжными тротуарами. Не случайно он завоевал по городскому обустройству звание победителя всероссийского соревнования среди малых городов. Как же могло случиться событие, взбудоражившее муниципальные структуры и общественность, здесь, в самом молодом и красивом городе Восточной Сибири, в царстве мирной и добропорядочной провинциальной жизни?

Дело было двадцать четвёртого января наступившего 2022 года, и не где-нибудь, а в муниципальном образовательном дошкольном учреждении «Центр развития ребёнка – детский сад № 25 “Василёк”». Конечно, сердца читателей при упоминании места события невольно замрут в тревоге за судьбу малышей, и не напрасно. Так вот, воспитательница старшей группы, как и всегда, помогала раздеваться детям, вернувшимся с прогулки. В группе весёлый гомон. Ребятишки, потирая замёрзшие носы, покидали раздевалку. Вот она опустела. И что же увидела воспитательница? Она увидела четыре пустых шкафа для верхней одежды! Но где же дети? Где, когда и куда они делись? Потрясённая женщина выскочила во двор – нет!

Тогда вопрос – что делать? И он был слишком грозным, чтобы долго раздумывать.

– Полиция! В садике № 25 по улице Строителей, дом 25 пропали дети! Четверо! Срочно приезжайте! – раздался тревожный голос в полицейском участке.

Наряд полиции прибыл мгновенно, а по городу в поисках пропавших мальчишек под рёв сирен уже носились машины ДПС.

В садике «Василёк» потекли тягостные минуты ожидания. Четверть часа, полчаса… Напряжение нарастало с каждой минутой, на лицах персонала тревога и озабоченность, в воздухе повисла зловещая тишина. Что могло случиться, если за двадцать лет работы существенных событий в садике не было и в помине? Но вот в кабинете директора раздался звонок:

– Нашли ваших беглецов! Все живы-здоровы.

– Где?

– В торговом центре. Скоро привезём.

Чтобы успокоить общественность и пресечь распространение кривотолков, на следующий день, двадцать пятого января, администрация города на своём сайте разместила информацию о случившемся событии. Сообщалось, что мэр Саянска, отбросив неотложные дела, провёл экстренное совещание по вопросам безопасности с руководителями дошкольных учреждений и городского Управления образования. Как доложил на совещании начальник Управления, четверо шестилетних воспитанников детского сада № 25 после прогулки на свежем воздухе решили наведаться в ближайший магазин за сладостями, где и были обнаружены полицией. Посетители сайта словно ждали забавную детскую историю, обрушив под ней поток добрых высказываний. Другие рецензенты восторгались подрастающим поколением юных сибиряков и охотно делились давним опытом побегов из детских садиков. Вскоре сайт был очищен от информации о детской авантюре, но за скупыми официальными строками крылась настоящая детективная история.

Организатор вылазки, обладавший карманными деньгами, вовлёк в группировку трёх подельников, готовых разменять садиковую скукоту на рискованное, но сладкое дело. Ведь они уже не трёхлетние курносики из младшей группы, а выпускники дошкольного учреждения. Словом, Центр развития ребёнка успешно справился с программой подготовки детей к самостоятельной жизни и даже перевыполнил её.

План самостоятельного похода в конфетный отдел магазина был разработан как по нотам. На прогулку заговорщики вышли со всей группой, но держались особняком. Когда воспитательница повела группу в помещение, они поотстали от других детей и затаились за углом здания. Там выждали, когда двор опустел, и дали ходу на свободу, покинув территорию садика, благо что ворота на улицу были гостеприимно распахнуты. Город встретил приятелей, двинувшихся в самоволку, оживлённым гомоном и ослепительно белыми снегами, каких не найти в деревнях с их печным отоплением. Но сегодня не городские красоты влекли отважных мальчишек. Они благополучно добрались до торгового центра. У прохожих ребятишки не вызывали беспокойства. Какая опасность могла их поджидать в добропорядочном городке, удалённом от федеральной трассы на десяток километров? Здесь, как в добрые советские времена, все свои, даже незнакомые между собой горожане и то – земляки, расположенные душой друг к другу. Чужаки в городе редкость, да и они в отдалённый населённый пункт прибывают по делу.

В торговом центре камеры видеонаблюдения зафиксировали четырёх маленьких посетителей, находящихся в состоянии броуновского движения, что стало зацепкой для розыскных действий полиции. По оперативным сообщениям местных СМИ, бродяжки были обнаружены и задержаны через сорок минут. По сообщению директора учреждения, соответствующие органы приступили к служебному расследованию.

Один день Михаила Денисовича

Жизнь – игра.

Б. Грасиан

Рабочий день бригадира Михаила Волкова тянулся по привычному трудовому распорядку – объезды паровых и водяных трубопроводов, лазанье по канализационным колодцам, выявление и устранение дефектов и неисправностей. Умаявшись с бригадирскими делами, Михаил Денисович в обеденный час заглянул в механическую мастерскую, где тётя Маня готовилась к уборке производственных площадей.

Надо сказать, что Михаила Денисовича, в обиходе просто Мишу, по причине неуёмности его характера томили выдавшиеся свободные минуты. В такие моменты душа прирождённого озорника тяготела к чудачествам и выкрутасам. Так и сегодня, оказавшись не у дел, Миша воспользовался отсутствием уборщицы и подложил ей в ведро с водой увесистую чугунку. Управившись с подготовкой каверзы, неугомонный инициатор парадоксальных явлений зазвал приятелей полюбоваться на последующее поведение поломойки.

Тётя Маня, нагнувшись, взялась за привычное средство труда, но, странно дёрнувшись, застыла в нелепой позе. Что за чертовщина! Впервые за многолетнюю моечную практику ведро с водой оказалось неподъёмным! Тётя Маня дёрнулась ещё раз, но результат остался прежним. Заглянула в подручное вместилище воды – ведро как ведро, в воде виднеется половая тряпка… Озадаченная тётя Маня разогнулась, постояла в задумчивости перед неподдающимся ведром и торкнула его ногой. Взбеленившееся ведро упрямо стояло на месте, лишь лёгкая рябь тронула поверхность воды…

– Тёть Мань! – раздался сочувственный Мишин голос. – Или стряслось что?

– Ума не приложу, Миш, что-то ведро отяжелело, даже руку вывихнула, – растерянно пожаловалась женщина, потирая правое предплечье.

– Так это стехондроз, тёть Мань, – принялся фантазировать выдумщик вокруг причины случившегося недуга. – Я вот тоже недавно чугунку перетаскивал – в пояснице так и стрельнуло.

– Чугунку, говоришь? – Тётя Маня была малограмотной, но сметливой женщиной.

Она выхватила из воды тряпку и, обнаружив на дне ведра «стехондрозный» предмет, пару раз перекрестила «окаянного нехристя» мокрой тряпкой.

Миша покинул место неудавшегося розыгрыша, но по окончании рабочего дня ему представилась новая возможность отличиться. На остановке, с которой вывозили в жилой район персонал предприятия, он принялся руководить отправкой служебных автобусов. Для пущей важности «бригадир» нацепил на левую руку красную повязку добровольного народного дружинника, которая оказывала на людей прямо-таки магическое воздействие. Добровольный распорядитель транспортного движения отправлял автобусы по мере заполнения сидячих мест. На недоумённые вопросы водителей и отъезжающих, привыкших к переездам в переполненных автобусах, он отвечал, что с сегодняшнего дня на линию выделено на пять автобусов больше.

Люди наперебой хвалили довольного собой «благодетеля» за проявленную о них заботу. Но наступил момент, когда все автобусы отбыли, но не все желающие уехали. На последнем автобусе укатил и руководитель пассажирских перевозок. Одураченный народ возроптал и направил к диспетчеру предприятия делегацию, потребовав обещанные «дежурным с повязкой» дополнительные пять автобусов. Диспетчер подивился проявленной инициативе неведомого активиста, но распорядился направить дополнительные автобусы для застрявшего при отъезде народа.

Для беспокойной души Михаила Денисовича день складывался неплохо, но был ещё не вечер, и Маша Волкова, супруга любителя розыгрышей, увлекла его за собой в «Универсам». В городе намедни открылся магазин с новой и совершенно непривычной формой обслуживания населения. Новизна состояла в том, что покупатели не выстраивались в осточертевшие очереди, а проходили к прилавкам, где сами набирали в корзины продукты, и на выходе рассчитывались с кассиром. Так советская власть, поднатужась, предпринимала попытки приобщения граждан к заграничным формам отношений между продавцом и покупателем. Слухи о диковинном магазине самообслуживания быстро распространились среди горожан, привлекая их, как пчёл на сладкую патоку. Среди них и оказалась семейная пара Волковых. Маша пошла по рядам набирать доступные всем товары, а Миша, осмотревшись в новой обстановке, какое-то время колобродил у выхода в ожидании супруги, пока в его беспокойной голове не блеснула очередная оригинальная идея. Не откладывая задуманное, он подошёл к кассе и доверительно сообщил расторопной девушке, что видел, как одна из покупательниц запихнула за пазуху банку консервов, указав на беспечно разгуливающую по залу собственную жёнушку.

Когда Маша подошла к кассе, её поджидала бригада сотрудников магазина.

– Предъявите, женщина, припрятанный вами товар, тогда и рассчитаем вас, – потребовала девушка за кассовым аппаратом.

– Какой такой припрятанный товар? – оторопела Маша.

– Банка консервов, которая у вас за пазухой, – подсказала осведомлённая девушка.

– Почему за пазухой? О чём вы говорите? У меня всё в корзине!

– Пройдёмте, гражданка, в кабинет директора, там разберёмся…

Из кабинета разъярённая Маша ринулась к провокатору, которым, по описаниям извинившихся сотрудников, оказался не кто иной, как её собственный муженёк. Всю силу возмущения за испытанный позор она выплеснула на спутника жизни.

– Тише, Маша! Тише! – успокаивал наводчик взбешённую супругу. – Так надо, Маша!

– Кому это так надо? – снова оказалась в замешательстве оклеветанная Маша.

– Так надо, Маша, чтобы ты вошла в доверие к продавцам…

– Зачем мне это доверие? – никак не могла взять в разумение недоумевающая Маша.

– Затем, Маша, что в следующий раз ты можешь смело класть за пазуху банку консервов – тебя уже никто не заподозрит и не задержит!..

У бедной Маши помутилось сознание либо от незавидной перспективы таскать из магазина за пазухой банки консервов, либо от неистощимости Мишиных выходок, в которых трудно было выявить серьёзность или шутливость его намерений…

Лётное происшествие

Совершается то, что возможно, возможно то, что совершается.

Сервантес

1956 год. Появление в европейских столицах первых образцов пассажирского самолёта Ту-104 на реактивной тяге стало мировой сенсацией. В печати гремели бравурные марши. Ещё бы! Советская авиация впереди планеты всей! Самолёты английского конкурента «Комет», имевшие вредную привычку разваливаться в воздухе по причине накопления усталости металла, сняты с производства; американцы, трудившиеся над знаменитым лайнером фирмы «Боинг», опять остались позади. За создание Ту-104 коллектив КБ А. Н. Туполева получил Ленинскую премию, но сюрпризы один за другим поджидали первенца и гордость отечественной авиации. Здесь поясним наперёд, что в СССР термин «авиационная катастрофа» в официальных документах и печатных изданиях не допускался. Если и случались события подобного рода, то для общественности они замалчивались или трактовались как «лётные происшествия». Об одном из них и будет поведано. Из уст участника.

Девятого февраля 1976 года сотрудник УКСа Иркутского аэропорта Алексей Макавеев, ведающий вопросами снабжения, рейсом самолёта ТУ-104, борт номер 42327, отбывал в командировку в славный город Ленинград. Снабженец охотно мотался во все концы Союза, «выбивая» отпущенные Госснабом лимиты и фонды. Так и на сей раз он уже расположился в правом ряду первого салона, когда пассажир с левой стороны попросил его поменяться местами. Долгими часами полёта ему хотелось составить компанию с товарищами на троих, а по правому ряду, как специально для них, один к одному стояли три кресла, тогда как по левому только два. Алексей согласился: отчего бы не пойти навстречу дружкам-приятелям, пусть общаются себе в удовольствие.

Устроившись у иллюминатора, он пристегнул ремни и машинально взглянул на часы. Стрелки показывали восемь утра. Моторы уже начинали предстартовый разгон. Бортпроводница, стройная и миловидная, сияющая ослепительной улыбкой, разносила леденцы, благодаря которым у пассажиров при взлёте выравнивался перепад атмосферного давления и снималась боль в ушах. Грохот двигателей достиг максимальных децибел, самолёт дрогнул и, набирая скорость, понёсся по взлётной полосе. Разбег, ускорение – и пассажиры ощутили момент отрыва от земли. Взлёт и крутой разворот. Пожалуй, слишком крутой, хотя каждый пилот выводит самолёт на нужный маршрут своими манёврами.

В том рейсе самолёт был укомплектован штатно, на сто пятнадцать пассажиров, хотя позже просочились сведения о том, что пятерых подсадили без мест, двух из них разместили в туалете, больше некуда. При наборе высоты в тридцать – сорок метров самолёт начал её терять, принял неуправляемый правый крен и через семь секунд полёта зацепился крылом за бетонную полосу. Ко всему прочему возникла угроза столкновения с приземлившимся самолётом ТУ-154 корейской авиакомпании. Оказавшись в зоне опасности, командир «корейца», лётчик Кравченко, дал двигателю режим «на взлёт», резко ускорился и ушёл от столкновения, хотя и получил от обломков аварийного самолёта вмятины и повреждения по правому борту.

Дальше летели недолго. Через девяносто метров самолёт ударился носовой частью о бетонную полосу и тут же о блоки ограждений, отчего консоль левого крыла размером в полтора метра отлетела вперёд на шестьдесят метров. Пассажиры, уснувшие перед взлётом, начали просыпаться. Тем не менее полёт продолжался, теперь уже над понижающейся местностью, пока на расстоянии трёхсот двадцати метров от места первого касания не произошла окончательная «жёсткая посадка». Фюзеляж машины раскололся на три части. Наибольшие разрушения пришлись на кабину и среднюю часть корпуса. Можно ли себе представить, что творилось внутри?

Внутреннее оборудование разом превратилось в груду обломков и искорёженных конструкций, и всё это месиво вперемешку с человеческими телами и багажом устремилось в переднюю часть самолёта, сметая всё на своём пути. Ещё до крушения в самолёте погас свет, это бортмеханик Н. Коншин во избежание взрыва и пожара успел отключить топливную систему. Для экипажа и многих пассажиров прелести воздушного полёта мгновенно окончились летальным исходом, даже испугаться не успели. Другие зыркали в темноте ошалевшими глазами, пытаясь понять, что за преисподняя поглощает их. Пассажиров сносило по конвейеру в тартарары, кого-то сбрасывало через образовавшийся разлом на снежное поле, где сверху накатывала задняя часть фюзеляжа и давила всё то, что ещё не было раздавлено.

Макавеева, находившегося в первом салоне самолёта, далеко не унесло. От страшного удара он потерял сознание и очнулся от холода, когда за бортом начинало светать. Морозило ногу, с которой при столкновении силой инерции сорвало сапог финского производства, плотно застёгнутый на молнию. Другая нога оставалась в сапоге, но была чем-то придавлена. Не высвободить, не повернуть, сил никаких. Краем глаза он видел, что новенький костюм разодран в клочья. Алексей был парень щеголеватый, стройный, с военной выправкой и любил модную одежду, доступную для работников аэропорта. Значит, авария… Главное – жив. Странно, что боли почти не было, просто тело чужое…

Большие неудобства доставлял лежавший на нём мужчина, который до крушения занимал соседнее место в кресле под буквой Б. Мужчина тяжело стонал, тёплая кровь с его лица и шеи, густая, липкая и пахучая, заливала Макавееву рот, затекала под ворот, скапливаясь под спиной. Было противно, к горлу подступала тошнота, грудь стянута обручем, каждый вдох давался с трудом. Алексей с усилием повернул голову в сторону, к свету, и голова соседа припала плотнее, щека к щеке. Он всё ещё стонал, дышал хрипло, неровно и с каким-то бульканьем не то в горле, не то в груди. Потом всё затихло, ни стонов, ни хрипов, ни бульканий. Окоченела нога. Мужчина замер, недвижный и тяжёлый. Не жилец… «Дикий ужас», – пронеслось в сознании Алексея, и он опять впал в бесчувствие.

Спасательные работы начались быстро. Самолёт рухнул на глазах персонала аэропорта в нескольких сотнях метров от ограждения взлётного поля. Съехалась техника, машины «скорой», сбежались работники аэропорта и спасатели. Поначалу из самолёта выносили живых и полуживых людей. С Макавеева стащили мужчину, и ему стало свободнее. Когда он снова очнулся, соседа не было, как не было и спасателей. Утащили не того, вместо живого – мёртвого. Оставалось ждать.

Алексей с жадностью вдыхал воздух, пытаясь осмыслить случившееся. Боли он всё ещё не ощущал, лишь абсолютная беспомощность сковала тело да туманное сознание фиксировало обстановку. Падение на взлёте… Счастливое стечение обстоятельств, сохранившее ему жизнь… Это пассажир, пересевший к товарищам, освободил кресло, оказавшееся в зоне относительной безопасности. Вот она, неразлучная троица, лежит бездыханной справа. Все вместе, как и хотели. Еле дотянувшись, Макавеев стёр с челюсти ошмётки спёкшейся крови, чужой или своей. Когда же придут за ним? Надо было собраться с силами, кого-то позвать. Похоже, вокруг остались только те, кому место в морге. Донимал холод. Зима стояла крепкая.

Скособочив голову, Алексей пытался следить через разлом за обстановкой на поле. Проходили редкие люди, и неблизко. Основные действия спасателей развернулись с противоположного борта, накренённого к земле. Но вот мелькнула первая ласточка – это деловито прошагал майор Каюта, товарищ по работе. Появилась хоть какая-то надежда на освобождение. Прошагал и исчез, будто его и не было. И ни позвать, и звука слабого ни издать – полное бессилие… Во рту помеха, не сплёвывается, на зубах перекатывается что-то мягкое, и не понять, что там застряло. Густая слюна перемешана с кровью и сладостью от растаявшей конфеты. Тошно… Тело словно отбито палками со всех сторон – отбивная котлета. Превозмогая себя, Алексей отстегнул ремень, прицепленный к останкам кресла, стало свободнее. Кругом всё размолото и перемешано, но какие же крепкие оказались ремни, совсем целые; иногда спасают. Спасли и его, хотя и без Бога не обошлось, конечно. Хвостовая часть задрана кверху, будто горка. Там кресла целые и пустые, значит, пассажиров вывели. Или вынесли.

Макавеев дотянулся до разлома и заглянул вниз, под днище самолёта. По снегу веером рассыпаны конфеты, что разносила проводница Галина Ушакова (так она представилась пассажирам). Всюду виднелись разбросанные боты, сапоги и детские ботиночки. Нечистая сила срывала их с ног и швыряла без разбору куда ни попадя. В снегу лежал фактически голый человек в позе спринтера, принимающего эстафетную палочку. Низкая посадка, широкий шаг, за спину вывернута рука, голова неестественно развёрнута назад. Почему он раздет?.. Хватит, насмотрелся. Надо быть готовым к приходу людей, если появятся.

Вдруг замаячила высокая тень, перемещавшаяся по самолёту. Человек! Надо обратить на себя внимание, а то исчезнет, как Каюта. Но как? Поднять руку не было сил, их хватило только чтобы согнуть её в локте и помахивать поднятой кистью с опорой на локоть, подавая сигнал бедствия. Как болванчик. Заметил! Человек, по русскому обычаю, вспомнил чью-то мать, что в ушах поверженного пассажира прозвучало самой нежной и желанной мелодией в жизни.

– Ещё один живой! – прокричал человек кому-то вдобавок к упомянутой матери.

И рука Алексея упала. Сознание, ставшее ненужным, опять его покинуло.

Он очнулся от тряски машины «скорой помощи», гнавшей по снежному бездорожью. Раненых развозили по городским клиникам. Той порой майор Каюта доложил сослуживцам, что Макавеева вынесли из самолёта неживым: пульса нет, пролом черепа и кровь горлом. И всё-то правильно пересказал майор, но жизнь ещё не покинула снабженца, командированного в славный город Ленинград. Вопреки всему он продолжает жить, изложив историю, ставшую достоянием общественности.

* * *

Впервые история давнего «лётного происшествия» была опубликована тридцать лет спустя после катастрофы журналистом Леонидом Мухиным в иркутской газете «Копейка». Время обратиться к выдержкам из той газетной статьи.

Тем февральским днём Иркутск был взбудоражен, только и было разговоров о крушении самолёта. Ходили слухи об оставшихся в живых семидесяти пассажирах. По тем же слухам, некоторые смельчаки после пережитого ужаса улетели из Иркутска очередным рейсом, им было надо. А по улицам под рёв сирен носились неотложки. Одна из них, мчавшаяся за ранеными в аэропорт, на перекрёстке улиц Советской и Красноярской врезалась в грузовик. Пришлось везти в травматологию бригаду скорой помощи. Макавеева угораздило попасть в одну палату нейрохирургии Кировской больницы с доктором, пострадавшим в том ДТП. В палате они обменивались опытом крушения, воздушного и наземного. Но и через десятки лет в печати не появилась официальная информация о трагическом событии, словно его и не было. Пришлось журналисту Мухину разыскивать очевидцев.

Две закадычные подружки, студентки третьего курса Иркутского института иностранных языков – Галя, черноокая меланхоличная красавица из Улан-Удэ, и Лена, энергичная и жизнелюбивая ангарчанка, – летели тем роковым рейсом после сессии на зимние каникулы, чтобы насладиться культурной жизнью северной столицы. В институте они, так несхожие по характеру, сошлись как «лёд и пламень», каждая черпала недостающие качества во второй половинке, пока катастрофа не разлучила подруг. Мать Лены, работавшая в магазине, по великому блату, без которого не обходились строители «развитого социализма», достала билеты на самолёт. Галю выкинуло из кресла, и она погибла в одно мгновение. Лена осталась жива, хотя из разорванного сапога торчала переломленная кость. Её оперировали в бессознательном состоянии. Узнав о катастрофе самолёта, на котором улетела Лена, мать выла по-волчьи, а отец за сутки поседел. Они примчались из Ангарска в Иркутск на директорской машине, но в аэропорту не было списков ни живых, ни погибших. Никаких. По чьей-то подсказке в больнице, в травматологии нашли дочку, представлявшую собой сплошной синяк. Синяк, по обыкновению, сыпал шутками. О Галиной смерти Лене долго не говорили. А как узнала, ринулась она на костылях и в гипсе на улан-удэнское кладбище отыскивать могилу подруги. Дружба была настоящая, не показная. Позже Лена вспоминала, что многие пассажиры, устроившись в креслах, тут же засыпали, так и не проснувшись больше. Она припомнила, что Галя уснула, не пристегнувшись к креслу, ведь на утренний рейс пришлось вставать среди ночи.

На больничной койке Лена не прекращала учебные занятия, хотя нога долго не срасталась и приносила сильные страдания. Аппарат Илизарова не приживался, ещё и внёс инфекцию. Приходилось неоднократно ложиться на новое лечение. Уже на пятом курсе она с мамой поехала в Кишинёв к специалисту ортопедии. Светило науки снял гипс, установил, что нога срослась, и разъяснил, что по такому поводу не было необходимости ехать через всю страну – узнали бы на месте. Смешливой Лене шутка с далёкой поездкой за новостью о сросшейся ноге пришлась по душе и стала поводом для новых острот.

После институтского распределения Лена отбыла в одну из деревень Черемховского района учителем английского языка, где приходилось месить костылями деревенскую грязь. Там же она разработала методику доставки воды для инвалидов: с коромыслом на одно плечо, а с костылём – под другое. Не останавливаясь на достигнутом, обучилась колоть дрова и возить на санках уголь для печки. Не пропала на пару с ноющей ногой. Через два года «англичанка на костылях» встретила наречённого, с которым уехала из затерянной деревушки в Красноярск.

Мухин изложил ещё одну историю, случившуюся с Валей Ушаковой, однофамилицей бортпроводницы. На борту оказались трое Ушаковых, близкие люди долго путались, разыскивая их то в числе живых, то в числе погибших пассажиров. Не успевали порадоваться, как приходилось горевать, а то и наоборот. Сергей, муж Вали, одной из трёх Ушаковых, ждал супругу в ленинградском аэропорту, но самолёт не прилетел ни по расписанию, ни позже. И никаких объяснений. На запросы получали ответ, что информации нет. Сгинул в безмолвии. В сердце Сергея закралась тревога, и не напрасно – на следующий день его тётя из Ангарска сообщила о трагедии в иркутском аэропорту. При взлёте Валентина под чей-то душераздирающий крик «что он делает?» потеряла сознание. В больнице ей починили череп, вставили в скулу пластинку и под левой глазницей подправили треснувшую кость. Валя не летала пять лет, а когда пришлось, то при пересадке в Томске у неё от страха отказали ноги. На борт её доставляли на носилках.

* * *

Но продолжим нашу историю, услышанную из уст участника. В суматохе, когда раненых было хоть отбавляй, Макавееву приписали повреждения шейных позвонков и подвесили гирю на вытяжку шеи. Попутно вправили вывихнутые плечевые суставы, обработали ягодицу и лодыжку, откуда были выдраны куски мышечной ткани. На черепе оставались провалы, голова опухла, словно на неё, как на лошадиную, была надета сбруя. При малейшем повороте головы гиря глухим набатом долбила по стене, напоминая о никчёмности вытяжной процедуры. Болело всё тело, кроме шеи, и ту зачем-то вытягивали. На второй день больной уговорил одного из докторов проверить диагноз. К вечеру выяснилось, что шею надо вытягивать другому раненому из соседней палаты, а Алексею назначили рентгеновский снимок.

В палату явились два медбрата с носилками и сказали: «Залезай». Как залезть, если не двинуться и не повернуться? Недолго думая, братья взяли немощного больного за руки-ноги, перегрузили с кровати на носилки и понесли в назначенный кабинет.

Так Алексей узнал, что такое дикая боль. Из кабинета медбратья без лишних слов и без особого милосердия, больше присущего сёстрам, тем же манером доставили больного в палату и методом перекатывания бревна сгрузили на кровать. Алексей решил было, что худшее позади, но, к его ужасу, оказалось, что снимок не получился, и «всё опять повторилось сначала». Наутро пришёл доктор и радостно сообщил, что причина неподвижности установлена и теперь он приступит к эффективному лечению. Снимок показал компрессионный перелом двух позвонков в районе грудной клетки. Рёбра от них отвалились, так и болтаются сами по себе и по сей день.

Для эффективного лечения следовало придать телу устойчивое горизонтальное положение. На кровать с панцирной сеткой уложили доски, поверх которых – популярный в советские времена полосатый ватный матрас, досадливо напоминавший о себе комками свалявшейся ваты разного размера, будто в тюфяк напихали груду булыжников. Тогда поверх первого положили второй матрас, отчего количество булыжников удвоилось. По подсказке находчивого больного, одобренной медицинским консилиумом, родственники привезли из домашних загашников надувной резиновый матрас. Больничная жизнь стала более сносной. Ещё и пришили нижнюю губу, откушенную при падении и едва державшуюся на коже. Ладно, что не выплюнул её Алексей, как ни старался, в самолёте после падения. Пригодилась она на долгие годы вперёд. Что за парень был бы без губы? Не заяц, поди.

Лечащих врачей почему-то было много – пятеро, и все выспрашивали не столько о болезни, сколько о крушении, что там творилось в самолёте да как произошло. С теми же вопросами прибыл следователь, составивший протокол о лётном происшествии. Весь аэропорт знал, что в «происшествии» погиб весь экипаж лётчиков, в том числе командир корабля Иван Свистунов. Смятая до неузнаваемости кабина экипажа была оторвана от корпуса самолёта. У некоторых пилотов были порваны сухожилия – с такой силой они тянули штурвал, пытаясь выровнять неуправляемую громадину. Из экипажа осталась живой проводница Галина Ушакова. В момент столкновения она нагнулась в поисках оторвавшейся от костюма пуговицы – тогда и снесло верх отсека проводниц. Маленькая пуговица спасла жизнь милой хозяюшке, бывает же такое. Галино выздоровление было долгим и трудным – три года в гипсе. Подлечившись, она осознала, что после памятного происшествия ей в жизни больше ничего не страшно. Со временем обрела внутреннюю уверенность и безо всякой боязни летала на самолётах, лихачила на «жигулях».

* * *

В день девятого февраля, по иронии судьбы пришедшийся на День гражданской авиации, сослуживцы встречались на кладбище, делясь скорбными воспоминаниями о погибших товарищах. Расследование происшествия установило, что отрыв самолёта от земли был произведён слишком резким взятием штурвала «на себя» и выходом на угол атаки выше допустимого. Что могло случиться фактически, если «чёрные ящики» на самолёты в те годы не устанавливались, можно только гадать. Среди авиаторов укоренился термин «турбулентность ясного неба», что понудило руководство страны обязать Гидрометцентр более точно прогнозировать состояние атмосферы на трассах Ту-104, но и это не помогло. Жёсткие посадки преследовали многострадальную конструкцию, созданную на базе бомбардировщика Ту-16, у которого бомбовые отсеки были заменены на пассажирские салоны. Скорость посадки «гражданского двойника» не удавалось снизить до норматива, и самолёт нередко выкатывался за пределы взлётно-посадочной полосы. Пассажиров приглашали к спуску на надувном резиновом трапе, разработанном для военного предшественника, для которого посадки на грунт не исключались. Взрослые весело скатывались с горки, а дети, как мне помнится, были в восторге от самолётной катушки.