Текст книги "На уличных подмостках. Сатира, юмор, приключения"

Конструкция первенца реактивного гражданского флота оказалась ненадёжной, плохо управляемой, и уже через пять лет эксплуатации самолёт Ту-104, набравший тридцать семь аварий, был снят с производства. В шестнадцати авиакатастрофах пассажиры и экипажи кораблей погибли в полном составе. Самолёт был списан в 1979 году, но сохранившиеся экземпляры ещё пару лет применялись в Военно-воздушных силах СССР, пока в очередном крушении под Ленинградом не погиб весь состав командования Тихоокеанским флотом: семнадцать адмиралов и генералов, всего пятьдесят два человека. Самолёт Ту-104 со всеми своими бедами ушёл в историю, но наработанный опыт позволил конструкторам создать летательные машины нового поколения. Надёжные и эффективные конструкции Ту-134 и Ту-154 надолго закрыли потребности гражданского воздушного флота.

* * *

Лётное происшествие для куратора строительства получило неожиданное продолжение из серии «нарочно не придумаешь». Начало серии было весьма многообещающим. Макавееву, как участнику происшествия, купили костюм взамен разодранного и выдали к нему ордер на получение новой квартиры. Вот это удача! Вполне оправданная компенсация за перенесённые кошмары. В семье начались радостные приготовления к новоселью. Вот и ордер на руках. Новостройка по улице Омулевской, третий этаж, квартира номер десять.

Однако смутные подозрения закрались в сознание, лишив новосёла покоя. Случилось так, что пару месяцев назад Макавеев состоял в комиссии по приёмке в эксплуатацию именно этого дома и в одной из квартир обнаружил строительную промашку с нарушением проекта. Стенка прихожего коридорчика была развёрнута на сто восемьдесят градусов, и дверные проёмы размещены таким образом, что в прихожем закутке не оставалось места для вешалки под верхнюю одежду. Одно слово – хрущёвка. Оставалось установить раздевалку в зале! Зачем тогда прихожая? Разве что для обуви.

Жильё сдавал Николай, приходившийся Макавееву добрым товарищем. Он и уговорил приёмщика не сообщать комиссии выявленный строительный брак, устранение которого привело бы к удорожанию затрат и лишению премиальных. Ужель та самая квартира по воле внешнего распорядителя бумерангом прилетела новосёлу в руки? Алексей срочно прибыл на место скорого новоселья. Точно! Ему досталась дефектная квартира! До чего же умно действует высшее провидение…

Он позвал товарища по несчастью:

– Ты помнишь квартиру с перевёрнутой стенкой?

– Конечно, помню. Премиальные я уже получил.

– Ты помнишь, как я помог тебе скрыть дефект от комиссии?

– Конечно, помню. До сих пор тебе благодарен.

– Так вот, эта квартира распределена как раз мне!

Алексей был готов к любой реакции дружка, но не к тому гомерическому хохоту, в который от ловкого фортеля, выкинутого судьбой-злодейкой, впал Николай. Он хохотал взахлёб, неудержимо, со слезами, стонами и рыданиями, скрючившись от хохота и ухватившись руками за живот. Вселившийся в него бес веселья заразил и неудачника-новосёла, который во взрыве эмоций не отставал от напарника. Поймав общую волну извержения восторгов, бракодел и жертва дали полную волю чувствам, утверждая людскую способность к преодолению всех жизненных преград и неполадок. Смехом и хохотом они славили гимн оптимизму и жизнелюбию, великому и бескорыстному, какой даёт человеку право называться и оставаться человеком. Отсмеялись, продолжая вздрагивать от новых приступов, повторных и слабеющих. В этот час Алексей узнал, что такое дикий смех.

– Что делать-то будем? – вернулся он к товарищу со своей проблемой.

– Квартиру ремонтировать, – ответил товарищ.

На новоселье майор Каюта принёс Макавееву часы, снятые с панели разрушенного самолёта. Они показывали навсегда застывшее на них время – восемь двадцать.

Закон представительства

Смешного бояться – правды не любить.

И. С. Тургенев

Заводская партийная конференция сразу же началась наперекосяк. В назначенное время на сцену Дворца металлургов вышел секретарь парткома крупного завода Юрий Гаврилович и объявил высокий партийный форум открытым. Едва он договорил историческую фразу, как в зале погас свет. Вот так открытие! В темноте раздались издевательские аплодисменты – так партийцы отреагировали на непредвиденный ляпсус в организации ответственного мероприятия. После энергичного вмешательства ответственных лиц подали свет.

– Товарищи коммунисты, продолжим работу конференции; мы разберёмся с причинами отключения света, – объявил секретарь парткома, – а сейчас для руководства нам необходимо избрать президиум.

Избранные с соблюдением всех демократических процедур члены президиума важно восседали на почётных местах, а вожака заводских коммунистов беспокоило, как отнёсся к неуместному затемнению зала Николай Васильевич, высокопоставленный представитель обкома партии, прибывший на конференцию.

– Не раньше и не позже этот свет погас, прямо по какому-то закону подлости, – посетовал Юрий Гаврилович на отключение электроэнергии.

– Нет, это другой закон, – отвечал многоопытный партийный функционер, – и называется он законом представительства. Когда начальство появляется в местной организации, там обычно случается что-то непредвиденное.

Тем временем оратор вдохновенно читал часовой доклад, слушатели вяло воспринимали изрекаемые истины, а члены президиума изнывали под излучением мощных осветительных приборов, развешанных над сценой. Из «перегретого» президиума в секретариат поступила записка с просьбой отключить часть чересчур ярких юпитеров. Кто-то из партработников, ответственных за обслуживание конференции, не дожидаясь отлучившегося электрика, решил самостоятельно справиться с поручением президиума. Он подошёл к щитку, изучая предназначение рубильников, и переключил из них тот, который был отмечен буквой «эс». По соображениям исполнителя воли президиума, эта буква должна была означать слово «свет». Он и предположить не мог, что электрик заводского дворца культуры, маркируя рубильник, под буквой «эс» понимал слово «сцена». В результате закон представительства проявил себя во всей нелепости последовавших событий.

…Не успел самозабвенный оратор дочитать высокопарный доклад, как сцена на глазах изумлённого зала вдруг сдвинулась с места и под деловитое громыхание пустилась во вращательное движение вокруг своей оси, увозя президиум с занимаемых позиций. Докладчик, оторвавшись от своих бумаг, воскликнул:

– Постойте! Я ещё не закончил!

Зал разразился дружным хохотом. Очнувшиеся от дремоты делегаты воспринимали картину отъезжающего президиума как продолжение сна. Члены президиума, оказавшись в двусмысленном положении, проявили партийную стойкость, не покидая насиженных мест, доверенных заводской конференцией. Не разбегаться же врассыпную при всяких непредсказуемых обстоятельствах! Сцена исполнила заданный ей полукруг и остановилась, расположив президиум в положение «задом к людям». Зал ликовал. Партийная братия, пришедшая в неописуемый восторг от передислокации президиума, наградила сценических передвижников шквалом аплодисментов. За этот полукруг важные персоны из президиума снискали такое горячее и единодушное одобрение «низов», какого им не выпадало за всю партийную деятельность. Руководители конференции развернули стулья к рукоплескавшему народу, однако аплодисменты тут же прекратились.

Той порой ответственный работник, развернувший президиум задом наперёд, ринулся в зал заседаний, чтобы выяснить причину оглушительных шумовых эффектов. Увидев творение собственных рук, он опрометью бросился к электрощитку и вогнал злосчастный рубильник на подобающее место. Вот так обслужил! Сцена загромыхала в обратном направлении, восстанавливая исходный статус-кво. Юрий Гаврилович срывающимся от волнения голосом объявил работу конференции продолженной. Он предупредил также, что в электрических сетях происходят непредсказуемые сбои, поэтому возможны новые неожиданности, к которым следует относиться спокойно.

Делегатам изложенная перспектива пришлась по душе. Удовлетворённые погружением зала в темноту с открытием конференции и катанием президиума по сцене, они с нетерпением ожидали очередных проявлений неуправляемых электродвижущих сил, вносящих общее оживление в тягомотный партийный регламент. Докладчик продолжал чтение своего труда, но без былого апломба. Секретарь парткома попытался сгладить неприятный осадок, возникший у высокого руководителя при откате на задворки сцены:

– Кажется, всё предусмотрели при подготовке, и надо же – такие сбои с электричеством! Не знал я, Николай Васильевич, про закон представительства, а то принял бы дополнительные меры.

– Ошибки возможны, но важно делать из них правильные выводы, – многозначительно молвил партийный босс, настроив подчинённого на невесёлые размышления.

Как и ожидалось, электрические сбои не заставили себя долго ждать. Очередной сюрприз всколыхнул конференцию на заключительном этапе, при выносе знамени партийной организации.

– К выносу знамени прошу встать! – торжественным голосом объявил Юрий Гаврилович, преждевременно посчитавший, что на сегодня худшее для него уже позади. – Знамя вынести!

Вслед за прозвучавшей командой из динамиков, развешанных по углам зала, раздались звуки, но что это были за звуки!!! Вместе с ними недоумевающие делегаты словно перенеслись на какое-то пустынное морское побережье, где под дикие завывания шторма на них с гулким грохотом накатывали крутые беснующиеся волны…

А в радиорубке в отчаянии ломала руки заведующая сектором учёта партийных билетов, в последний момент назначенная ответственной за музыкальное сопровождение процедуры выноса Знамени и заключительное исполнение Гимна Советского Союза. По поступившей команде она опустила головку патефона со вставленной в неё иглой не на ту бороздку пластинки, и вместо привычного бравурного походного марша в эфир вырвались тревожные стоны бури, разыгравшейся над бушующим морем. Растерявшаяся женщина совершенно не понимала, что же ей предпринять? Прервать эту ужасную какофонию? Но сможет ли она затем отыскать на пластинке нужную бороздку?

…Пока делегаты конференции, вставшие для выноса священного знамени, в недоумении таращили друг на друга глаза, из динамиков полилась величественная мелодия песни: «Ма-ла-я зем-ля-а-а…». Да ведь это же песня в исполнении Муслима Магомаева по знаменитому произведению Леонида Ильича, описавшего героические события захвата плацдарма на черноморском побережье под Новороссийском в Великой Отечественной войне! Генеральный секретарь ЦК КПСС издал эту книгу, подлежащую изучению коммунистами и всеми советскими людьми! Кто же сейчас посмеет прервать священные псалмы, сложенные в честь вождя?

Знаменосец, вперившись упорным взглядом в Юрия Гавриловича, ждал разрешения на вынос партийной святыни под протяжную мелодию новомодной песни. Тот в свою очередь уставился на областное начальство. «Выносите», – дал отмашку Николай Васильевич, измученный неотступными проявлениями закона представительства. Рядовые партийцы, заподозрившие в действиях организаторов новую промашку, замерли в ожидании развития событий.

Знаменосец, начиная движение, поднял ногу под такую длительную песенную ноту, что не мог улучить момент для завершения шага. Стоя на одной ноге, он размахивал красным полотнищем, закреплённым на древке, чтобы сохранить шаткое равновесие. Сопровождающие его адъютанты пытались каждый на свой лад повторять несуразные движения ведущего. Торжественная процессия, размахивая партийной реликвией, неуклюжими движениями пробиралась через зал к выходу мимо корчившихся от смеха людей.

Пикантность происходящей церемонии придавало то обстоятельство, что делегаты, сознавая торжественность исполняемого ритуала, были лишены права на распирающий их смех. Зал смеялся молча. Члены президиума, крепко сжав челюсти, не выдавали чувств, обуревавших их при виде знаменосцев, маршировавших под протяжные звуки, напоминающие церковные песнопения. Но всякому увеселению приходит конец. Знаменосцы скрылись в дверном проёме, завершив исполненную клоунаду под управлением разбушевавшегося закона представительства.

– Заводская партийная конференция объявляется закрытой, – поспешно объявил Юрий Гаврилович, вытирая со лба струйки обильного пота.

Намеченное по сценарию заключительное исполнение Гимна Советского Союза было отменено.

На развилке

Всё не то, чем кажется.

Н. Гоголь

Михаил был сибиряком атлетически сложенным, сильным и с твёрдым характером. Когда люди с ним здоровались, их ладони, словно детские ручонки, утопали в его могучих лапах. Не руки, а лопаты какие-то. Сибирский богатырь жил где-то на Братском море (так называли одноимённое водохранилище), а работал дальнобойщиком. Поначалу дальние поездки по необъятным сибирским просторам сквозь дожди и пургу манили, ублажая душевный настрой путешественника, когда поворот за поворотом мелькали ландшафты один пригляднее другого, а он в просторной, тёплой и благоустроенной кабине, словно в доме на колёсах, следил через стекло за внешним миром. Так наездил полтора десятка лет, когда вдруг наступило пресыщение колёсной жизнью, просто как отрезало. Потянуло водилу к дому родному, где всегда ждали жена и трое детей, уже подросших и нуждавшихся в постоянном отцовом пригляде. С того дня он и наговорил дорожную историю, которая приводится от первого лица.

* * *

…Тут и встретил я, как по заказу, Николая, однокашника по институту. Разговорились, а он, оказывается, уже стал Николаем Николаевичем и заведовал транспортным предприятием по перевозкам горючки. Как узнал мою печаль, так сразу сделал предложение. Приходи, мол, Михаил, ко мне, посажу тебя на «газель-фургон», работа дневная, в субботу иногда рейс-два сделаешь и три раза в неделю вечерние рейсы в район, на объект.

На следующий день я вышел на работу. Машину дали хоть и не новую, но ухоженную, видимо, хозяин был толковый. Спрашиваю ребят, почему он ушёл-то. Да непонятно, говорят, ему сразу на бензовоз предлагали, так отказался, а как полгода на «газели» покатался, вдруг давай на бензовоз проситься. Мужик с виду хороший, машину в порядке держал, хотя и молод ещё. А тут как напасть какая, каждый день за Николаем Николаевичем ходил, не буду, говорит, на «газели» работать, а не переведёте – так уволюсь. Начальник и посадил его на бензовоз.

Так и стал я работать на «газели». Работа хорошая, по городу маршрутов мало, а в район до объекта не далее ста пятидесяти километров в один конец. Спецрейс оказался тоже лёгкий: на перевалочную базу доставить груз да пачку бумаг каких-то. В общем, после дальнобойки – курорт, да и только. И «газель»-то после фуры словно детская игрушка, не езда, а лёгкая прогулка.

Отъездил больше месяца и вот как-то раз возвращаюсь из спецрейса. Уже повечерело, я свет ближний включил, машин на трассе мало, в основном встречные. Подъезжаю к остановке, на ней освещение сделали, светло как днём. Вижу – человек стоит на обочине и голосует мне. Я останавливаюсь, причём как-то это непроизвольно получилось. У меня фары горят, вижу его отлично: он в костюме, при галстуке и без головного убора, да ещё бросились в глаза туфли, начищенные до блеска, и одет совсем не по сезону. На улице прохладно, конец октября, а он в костюме и вроде как не мёрзнет. Подходит к машине, походка плавная, как по воздуху летит, открывает дверь, садится, зачем-то обеими руками взялся за ручку и говорит:

– Поехали.

– Куда ехать? – спрашиваю.

– Прямо. – Рукой так вперёд махнул, сам на меня даже не глянул.

Я глаза скосил, вижу – лицо у него как из воска отлито, и голос как из пустоты исходил. Я сразу почувствовал какой-то неприятный запах, несильный такой, но ощутимый, вроде как затхлый. Едем, молчим. Не то чтобы страшно, меня ведь непросто припугнуть, но как-то неспокойно стало. Сам всё же думаю: «Ну хоть по пути пока, лучше бы не сворачивать с трассы».

Проехали километров двадцать, и за всё время он, как мумия, сидел не шелохнувшись, смотрел вперёд и ни слова не сказал. Подъезжаем к развилке, откуда дорога на Северный уходит, он руку поднял: «Стой».

Я притормозил, останавливаюсь. Он так же плавно, как и заходил, вышел, дверь аккуратно захлопнул. Думаю, куда он сейчас пойдёт в темноте, тут и жилья нигде нет. А на развилке тоже уличное освещение, светло. Я в боковые зеркала посмотрел – не вижу его; вышел сам, машину обошёл – нет никого. Фургон закрыт. Страха не было, но как-то не по себе.

Никому про тот случай не рассказывал: примут ещё за сумасшедшего. А через неделю на том же месте снова мистика повторилась, только в этот раз на обочине бабушка стояла, в белом платке была, и платок по-старушечьи повязан. Всё то же происходило, как с тем мужчиной, а когда остановились, я пристально в зеркало уставился, где она, но только дверь хлопнула – и опять никого нет, словно и не было. Кого же тогда я подвозил?

Я снова никому ни слова, а сам думаю, что это такое могло быть. Проходит несколько дней – и та же картина. На дороге теперь голосовала женщина, красивая такая, может, за тридцать будет, и тоже не по сезону одета: лёгкая кофта, юбка. Думал, хоть эта окажется нормальной, а она как села, так всю дорогу покачивалась взад-вперёд и причитала: «Сыночек, родненький, когда я тебя увижу?» И так надрывным голосом всю дорогу оплакивала, пока не вышла, и что непонятно – так слёз на лице я не заметил.

Я как приехал, машину поставил – и в магазин зашёл, взял бутылку. Прихожу домой, бутылку на стол, а Зина сразу в пузырь:

– Миша, ты что это, с каких радостей?

– Да так, стресс снять, – отвечаю.

– Какой там ещё стресс, Миша?

Мы с ней сколь прожили, практически никогда не ссорились, а характер у меня такой – что задумывал, то до конца доводил, но тут сам спокойно бутылку в шкаф поставил – и за стол.

– Ну, хоть борща налей.

Она от неожиданности обмякла, подошла, обняла.

– Ладно, выпей, если хочешь.

А мне как-то легко стало и выпить не то что расхотелось, а вообще подумал: «Как хорошо, что отговорила».

После выходных вышел на работу, ребят спрашиваю, как мне бывшего водителя «газели» найти. Механик услышал и говорит:

– Колька Никаноров завтра к обеду будет, но как машину в бокс поставит, так домой на три дня. А что хотел-то, с машиной что?

– Нет, так, поговорить, – замялся я.

– Может, тоже на бензовоз захотел? – засмеялся кто-то.

С Никаноровым встретился я только в субботу. Прихожу утром – он машину из бокса выгоняет. Я к нему:

– Здравствуй, парень. Это ты на «газели» ездил?

Он вышел из кабины, улыбается:

– Здравствуйте, ну я ездил. А какие вопросы?

– Да не по машине вопросы, – говорю.

Он как-то сразу серьёзным стал и полушёпотом:

– Что, попутчиков возили?

– Как догадался? – опешил я.

– Да по лицу видно, дядя.

Стоим, молчим. Он первый опомнился и начал говорить:

– Я не знаю, как это объяснить, а ваш рассказ мне и не нужен. Думаю, всё было, как у меня. Хочу только одно поведать. Может, вы знаете, что на той развилке авария была? На «жигулях» семья насмерть разбилась. Мужик с женой и матерью погибли, только их ребёнок годовалый каким-то чудом жив остался. Когда их поднимали, я мимо со спецрейса ехал, а на аварии мент знакомый был, он меня и тормознул. У них со «скорой» проблемы возникли, вот они меня и задействовали. Эти три трупа я на «газели» в морг и доставил. Лиц их не видел, завёрнутые были, да и грузили их и выгружали менты. А месяца через два начались эти представления. Я не выдержал, подошёл к Николаю Николаевичу и попросился на бензовоз – он ни в какую, я уже уволиться собрался.

– А что не рассказал ему про то?

– Да я начал было, а он говорит: «Николай, ты уже взрослый, придумай что-нибудь правдивее». Но потом всё же согласился и перевёл меня.

– Так ты что, по тому месту теперь не ездишь?

– Почему же, езжу, его никак не объедешь. И вашу «газель» сколько раз видел, только попутчики меня больше не тревожили.

Я не стал раздумывать и в понедельник заявился к Николаю Николаевичу. Он так приветливо:

– Ну, как дела?

А я ему сразу:

– На бензовоз хочу сесть.

Николай остолбенел и без обиняков спросил:

– Что, то же самое?

– Да.

Он задумался и говорит:

– Вот что, Миша, я в мистику не верю, но сделаем так. Берёшь на неделю отпуск, я тебе отпускные выплачу, а потом сядешь на «фиат», новенький получаем. Спецрейсов как раз неделю не будет, перебои какие-то у них там.

– А «газель» кому?

– «Газель» в Черемхово угоню, а лучше в Улан-Удэ и там продам. Может, так уйдём от проблемы, они же подсаживаются только на «газель». А я, грешным делом, подумал, что Никанор спиваться стал.

– Да ты что? Когда мы с ним разговаривали, тоже эту тему затронули, так он сказал, что хотел бы выпить, а спиртное не то что в рот не лезет, так даже на ум нейдёт.

– А ты как?

Я вспомнил про ту бутылку, она так и стояла в шкафу.

– Знаешь, со мной что-то такое же происходит.

– Ну ладно, остальных этим методом от алкоголя лечить не будем, – сказал Николай Николаевич.

Через неделю я получил «фиат», и сколько потом ни ездил, ничего подобного не случалось, а забыть эту чертовщину никак не могу. Или те попутчики, пока в них души жили, эту «газель» запомнили, или ещё что. А вы что скажете?